Филатов

Ангел никогда не падает, бес до того упал, что никогда не встанет; человек падает и встает.
Ф. М. Достоевский

Предисловие
Это длинный был путь и печальный, но его я помещу на этих немногих страницах. Путь человека с великой душой, но она горящая словно свеча. Судьба миллионов людей в одном лице. Его сердце горит алым пламенем, но неясна причина – любовное тепло или огонь преисподней. Его глаза прекрасны словно райские врата и полны яркой зелени, но на бровях читается: «Оставь надежду всяк сюда входящий». За его суровым и хитрым взглядом прячется наивный и нежный степной мальчишка, и встретив он когда-то смерть, решил с нею поиграться, потеряв к ней всякий страх. Воробьи не подымают голову, и не видят страх в лицо. Черный птицеед поймает его в паутину, а затем съест плоть, а вместе с тем и душу.

Читатель, запомни, сей роман не есть потеха, а есть притча. Здесь есть тайна. Тайна всей жизни человеческой. Тайна, которая велит нам создавать дурное и стремиться к очищению. Каждый может здесь встретить и меня средь персонажей. Писал я сей сюжет, отрывая с сердца. Пролил слёзы, пока писал о том, что же делается с людьми. Всегда слышим мы от старших: «Апокалипсис настанет. Ныне век ужасен!», но они не знают, что распад идёт с времён начал столетий. И чтобы требовать покой от мира, его необходимо оседлать. А только тот, кто был в начальных юнкерах способен стать истинным генералом, ведущим в рай, хоть рая на земле не будет никогда.

ГЛАВА I – “Воробей”

Рассвет. Лучи Солнца проникали сквозь окна старых домов, но всё-таки прекрасных. Они напоминали коробочки от спичек, но от них веяло каким-то духом романтики, который придавал красоту и этим коробочкам, и лужам вблизи от них. Это место словно было благословлено самим Господом Богом. Недалеко от домов виднелся красивый собор – немного их было в России. Прохладный ветер гулял по проспектам, а морские волны весело играли, ожидая новые корабли с восходом Солнца. Утренние лучи озарили весь город, и он был прекрасен словно нарисованный кем-то ранее. Как же мир удивителен. Всё настолько прекрасно и волшебно в небе и в воде, а на земле, где ступает нога человека, всё полно тины и грязи. И этот город подчеркивает эту разницу между человеческим и между божественным. Что же это за место такое особенное? «Это столица!» – сказал мой друг, приезжий из Азии, увидев этот город впервые, а товарищ, живший тут отроду назвал это место «болотом» – не любят люди о доме своем добро говорить – быстро он им надоедает. Ну а точнее было бы сказать, мы всегда стремимся оказаться там, где нас никогда не было, ведь лучше там, где нас нет. Людям всегда кажется, что там, где их нет, горит неписанный рассвет; проходит лучшее время, да и всё там лучше, чем у себя дома, но приехав, замечают порой обратное, и начинают скучать, а пути назад могут не найти.

 Ах, Петербург! Манишь меня ты своим контрастом света и тьмы, холода и тепла, моря бескрайнего и тины болотной, льда и пламя, поэзии и прозы. Ты самый таинственный, серый и туманный город во всей Империи. Завораживаешь туристов и гостей своим французским и немецким архитектурным убранством. Город необычайно красивый снаружи, а внутри полный хандры и печали. Бог знает, с чем это связано. Или с погодой, или с обстоятельствами, или же просто погоревать – любимая потеха русского человека. Все дома в нём были не похожи ни на один дом в Империи. Каждый уникален. В них есть нотка готики, но и чуть-чуть ренессанса, да и немного авторского стиля России. Сразу видно, что именно здесь было «прорублено окно в Европу». В любом городе, за исключением Москвы, пахнет деревенским духом, здесь же всё иначе. Улочки пахнут кофе и булочками. Здесь жители очень любят трапезные, а особенно, кофейни, ведь иностранцы здесь не гости, и итальянцы привезли с собой ароматные зёрна. В одной кофейне, где любили посидеть и французы, и итальянцы, и другие уважаемые гости Европы, сидел молодой мужчина. Он был статным, на вид лет тридцати, не высок и не низок, телосложение его было крепким, но глаза пусты: в них не было ни одной эмоции. Он просто убивал время здесь, смотря на то, как светит за окном солнце.
Самое удивительное, что сидел он в мундире, а на его груди блестел от лучей Георгиевский крест – непривычная внешность для посетителя трапезной. Вид он создавал вокруг себя важный. Гость читал меню этого заведения, но не особо вчитывался. Он был явно не в духе или же скован чем-то. Его глаза бегали по строчкам меню, но всё также оставались спокойны, как и сам мужчина. Явно он думал о стороннем, не о еде. Офицер громко закрыл меню, поправил рубашку и произнёс: «Подайте мне латте со сливками и без сахара!». Сказал он это требовательно и сухо, будто говорит придворному. Бариста не заставил себя долго ждать. Господин Алексей Филатов, вот Ваш кофе, – сказал с улыбкой официант, – что-нибудь ещё желаете? Да, я желаю уйти, – ответил Филатов, положив в счёт триста рублей, хоть кофе и стоило два рубля. Все обомлели от поведения Филатова, а тот посмотрел на них, улыбнулся одним уголком губ, качнул носом вверх, развернулся и вышел из кофейни. Теперь Вы и Я знаем его имя и облик. Вас с ним можно назвать уже знакомыми, поздравляю! «Господин, стойте! Алексей!» –  кричал ему кто-то вслед, но тот уже шёл по набережной, грациозно взяв чашку кофе в свою руку, выпуская клубы белого табачного дыма изо рта, и покинул здание кафе.
 В глазах одинокого Алексея не было видно ничего, кроме отражения тротуара проспекта – ни горестной печали, ни детской радости; просто каменное, скованное тяжелыми мыслями, лицо, которое не могло смутить ничего, что находилось вокруг. В глазах молодого человека всё терялось за пеленой густого питерского тумана, который словно дым, окутывал его душу, и чёрными думами селился в его голове. Он шёл прямо по бульвару, смотря только вперёд. Его походка была подобна императорской, а по одежде, которую он носил, можно было подумать, что он и есть монарх. Его белый мундир, офицерская фуражка и белоснежные зубы сверкали от лучей тусклого Солнца Петербурга, выделяя его из серой толпы грустных лиц и подчёркивая его статус.
Но пейзаж бульвара заслуживал внимания Филатова. Солнце играло в догонялки с облаками – типичная для Петербурга погода, прекрасные лица и платья местных дам, и музыка, которая доносилась до ушей, гуляющих в тот момент. Её играли, приезжие в Россию по работе, французы и голландцы. Иностранных музыкантов любили здесь сильно. Казалось будто скрипач из Монреаля, Роттердама или Бордо играет куда лучше чем калужский, воронежский или курский. У аристократичных девушек на одно слово «Шампань» ухо заострялось вниманием. Конечно, ведь там готовят, известные на весь мир, игристые вины. В общем, столица вроде русская, но русской речи слышно всё меньше. Конечно, ведь мода рождается в Европе, и всем русским интересно ощутить себя в новой роли европейца. Но всё-таки столица хороша! Здесь и балы, и вальсы, и злато, и искусство, и наследие культуры, и Пушкин здесь, и даже белый парус виден в море*. Прекрасный вид жизни Петербурга, который бы восхитил каждого гостя, но для Филатова это было не больше, чем просто рутина. Французы играли с душой, показывая свой нрав и свой энергичный и интимный менталитет народа. Они играли так виртуозно, что кажется, что они были рождены со смычками в руках. Тем временем, наш герой докурил папиросу и допил свою чашку кофе. Тут на его лице блеснула улыбка, и он изменился в лице – стал радостен, надумал зайти в кафе, где работал его сослуживец, и по совместительству, друг, Денис Павлович Щукин.
Щукин же являлся полной противоположностью Филатова. Мне было непонятно, что же заставляло их быть вместе, да и стать лучшими друзьями. Он был типичным меланхоликом: тем, о ком не пишут много слов и не посвящают романы. Самый обыкновенный дворянин. Он был довольно полный, с вьющимися волосами, и по характеру был малость зажат и скромен. Работал кельнером, а также и хозяином здешнего места. Оно ему досталось в наследство от деда, Степана Щукина, который при царе Павле стал владельцем самого крупного, на тот момент, заведения Санкт-Петербурга. И тут внутри темного зала раздался свет с улицы: Алексей, распахнув двери, с приподнятым подбородком, наглой ухмылкой и быстрым шагом, вошёл внутрь трапезной Дениса Павловича, и крикнул на всю кофейню: “А вот и я, мой друг! Чего ж стоишь, как не родной, обними меня скорее! Давно ведь не виделись спустя годы службы,” Когда он вошёл внутрь, то услышал вторую Сюиту Бизе, которую играл приезжий из Лилля в Петербург, французский скрипач Орье, Алексей возмутился и яростно сказал: “Прекратите играть французов! Вы в России, господа, так и слушайте русскую музыку! Сыграйте лучше Чайковского!”

– Peter Ilitch? – ответил Орье.
– Oui, exactement ! – ответил по-французски Филатов.*
 
По желанию Алексея, француз начал играть “Зимние грёзы” Петра Чайковского. Он знал ноты этого произведения наизусть, и медленно проводил смычком по струнам скрипки, создавая мелодию. Филатов ехидно улыбнулся, взглянув на безмолвного скрипача и присел за четвёртый стол. Денис Павлович подошёл к столу и предложил другу чашку крепкого британского чая, собранного с цейлонских гор Шри-Ланки. Филатов, конечно же, согласился и хотел поговорить по душам со своим давним приятелем. Ожидая Щукина, он поправил свои длинные, красивые волосы, и стряхнул пыль с фуражки. В кафе немного сквозило, и его густая причёска, развеваясь на ветру, напоминала штормовые волны Белого моря, но при этом, лицо Алексея напоминало спокойный белый парус, который не поддавался действиям буйной стихии ветра. Оно было полно апатии и равнодушия. Лицо настоящего ловеласа и загадочного человека. Щукин вернулся, столь быстро, словно морская волна, и поставил чашки чая на деревянный стол, начав диалог с другом.

 – Как ты вообще здесь поживаешь, старина? – спросил Филатов, немного отпив чай из стакана и поправив волосы.
– Знаешь, не жалуюсь, друг мой, но денег всё же не хватает. Но ладно, ничего. Жив, здоров, и за это Богу спасибо, – скромно произнёс Щукин.
– Щука, по старой дружбе, помогу я тебе! – подмигнув, сказал Алексей.
– Что? Как же?
Тут молодой герой вскочил со стула и начал громко, словно звонарь, говорить людям в кафе: “Дамы и господа, я – Алексей Филатов, правая рука Императора нашего Николая Александровича Романова, уверяю вас, что вся имперская знать обожает обедать в этом столь прекрасном заведении, поэтому приходите сюда чаще! Берите детей, мужей, жён, отцов и матерей!” – сказал он, приподняв чашку чая вверх. Говорил он эту ложь громко, будто готовил речь заранее. А его глаза горели счастьем и радостью. Не уж ли он сам поверил в своё назначение?  Щукин сгорал от стыда, его щёки налились красной, и капли холодного пота прошлись по его лбу. Он сгорал от неловкости, а очки запотевали.  Его совесть грызла его душу, как свирепая акула угрожала маленькой рыбе в голубом океане. Он не знал как действовать и решил просто остановить его.

– Алексей, чего Вы задумали? – шёпотом, но с возмущением произнёс, дёрнув рукав белого мундира оратора, скромный Щукин.
– Мало было тебе денег? Теперь будешь уставать считать их, друг мой! – с небольшой улыбкой на лице, поймав азарт, сказал Алексей.

Лица каждого были поражены. Алексей произвел на каждого феноменальный эффект. Филатов выпил весь оставшийся чай в чашке, поправил рукава мундира, и оставил на столе десять банкнот по сто рублей, на которых была изображена Императрица России Екатерина Романова, дополнив словами: “Это французу за Чайковского. Попал в каждую ноту. Настоящий маэстро.”, и покинул лёгкой походкой, словно царь, здание.
Все посетители в кафе прибывали в небольшом шоке и недоумении о произошедшем, но яркий и пылкий образ молодого Алексея Филатова проник в их холодные петербургские сердца, и растопил их, словно солнечный луч, проникающий в слои твёрдого льда. Они долго смотрели на четвёртый стол, за которым сидел уже один Денис Павлович. Жители решили узнать у него, правду ли сказал тот мужчина в белом мундире. Они резко встали, и подошли к Щукину. На их лицах можно было заметить два состояния – интерес и недоверие. Каждому хотелось знать об этом, и рассказать семье о том, как ел за одним столом с самим Императором, а кто-то уже продумывал историю о том, как жал ему руку и желал приятного аппетита. “А что, и в правду сам Император наш здесь смакует?” – громко крикнул бородатый мужчина в толпе. Денис вспотел, словно конь после долгой скачки, от такого давления и страха ответственности за слова Алексея, но он сказал: “Да, представляете, каждый пир проводит именно здесь!”.
Ну а что ему оставалось делать? Народ ожидал именно такого ответа, а если бы сказал правду, то полетела бы голова друга, да и сюда бы даже мертвая душа, по мнению Дениса, не вошла. Каждый из них удивился словам и помчался к дверям заведения, чтобы рассказать друзьям и семье об этом известии. Щукин остался в кафе совсем один, и взявшись за свою голову, понял, что о словах его друга будет вскоре знать вся северная столица. Путем обмана с целью наживы и рождаются слухи.
На улицах Петербурга была пасмурная и дождливая погода. Нева была неспокойна, а Солнце редко выходило из облаков неба. Ветер гулял по русской Венеции, играя с волнами реки и листьями осин и клёна. Алексей был подобен этой погоде. Он был невозмутим и прекрасен, смотря на прохожих с призрением, подняв нос выше, и выставив свой большущую грудь вперёд. Читателю наверняка интересно, а кто же он, Алексей Филатов.
Алексей Никифорович Филатов был офицером русской императорской армии; был молод в душе, пылким мужчиной, но консерватором. Всегда выглядел очень солидно, подчёркивая своё значение и статус. Даже на простую прогулку, он одевал белый или чёрный мундир, офицерскую фуражку и чёрные брюки. Он никогда не приходил на светские мероприятия неопрятным или в грязной одежде. Людей, которые не следили за собой, Алексей порицал и высмеивал. Но при этом, Филатов был мечтателем, желая стать важной фигурой в истории и власти Империи. Реальность его мало интересовала, он жил именно на два-три дня вперёд. Современники Алексея, например генерал Дятлов, вспоминали его так: “Настоящий орёл в шкуре воробья. Он всегда достигал того, что наметил, не смотря на риск и трудности, которые возникали. Несмотря на малый статус, метил в генералы, ежели не в цари. Но как человек он был странным, дерзким и ветренным. С генералами мог общаться на ты, часто хамил им, за что его отправляли на учения в Сербию, Финляндию и Черногорию. С нами в диалоге мог позволить себе язвительно шутить, не понимая, что общается со старшими по возрасту и чину, на что всегда нам говорил: “Служу лишь делу, а не лицам. Сними, товарищ, ты мундир и ордена, и будешь ты не генерал, а просто грязный свин.”. Диалог вести с ним было труднее, чем с Наполеоном. Филатов часто умалчивал от нас детали жизни, и не делился переживаниями. Ему всегда было комфортнее в одиночке. Часто закрывался от нас и не требовал поддержки, любви и понимания. В двух словах, прекрасный воин, но спорный человек.”. Алексей любил гулять вдоль дома, по набережной, в полном одиночестве. Нева манила его своей красотой, и за это он и любил Петербург. Особое внимание Филатов уделял архитектуре и природе. Где бы он не был, он детально запоминал поездку, природу данной местности и путь, который преодолел. Он считал, что нет плохих городов – есть плохие люди, которые эти города строят. Всё, что создано по воле Божьей, априори не может быть плохим и ничтожным, убогим и мерзким.
Солнце уже было в закате, и медленно в Петербурге наступала ночь. Филатов шёл медленно к дому, и думал о вечном, о любви. Но лицо было трагичным, видимо, у Алексея были не лучшие ассоциации с этим словом. Смотря на него, я думал, что он тут же заплачет. Слёзы потекут из его глаз, но нет, глаза оставались сухими всю дорогу до дома. Когда он дошёл до дома, в небе уже виднелась сияющая и прекрасная, белоснежная Луна. В доме он жил один. Отец трагически погиб, а о матери он не помнил. С дамами у Алексея был плохой опыт, и на это было множество причин. Одна из них, это его разочарование в девушках. Алексей был юношей с божественной красотой лица и тела, что сводило дам с ума, поэтому Алексей не мог найти ту самую даму, которой хотелось бы отдать сердце, но некоторые девушки, к которым наш друг тянулся сам, высмеивали его из-за гигантских амбиций в столь юном возрасте. По этой же причине, Филатов скрывал свои планы для коллег и друзей, боясь, что его засмеют, и делился он мыслями и переживаниями только с дневником, куда записывал все свои интимные и самые сокровенные мысли, которые были недоступны для каждого человека, но мне посчастливилось узнать о его мыслях, целях и о его жизни, которую я помещу в эту книгу.
Переодевшись, Филатов сел в кресло, достал папиросу и начал лицезреть за небом над Невой. С его балкона выходил прекрасный вид на весь Петербург. С балкона Алексея можно было увидеть Исаакиевский собор, Александровский сад и памятник Петру Великому. Выйдя на балкон, он любил вести философские разговоры с Богом на бессмертные темы: смысл жизни, любовь и люди. “А что такое любовь, Господь? Почему я всю жизнь пытался полюбить женщин, а они нагло, прямо в лицо, смеялись надо мной, будто я шут или тварь дворовая. Но скажи, Господь, за что так они со мной? Почему одним достаётся всё, а другим и вовсе ничего? Знаешь, я хочу найти жену себе, одну единственную. Прожить с ней вместе, пока не примешь нас в своё Царствие Небесное. Ничего я не боюсь, Боже, кроме двух вещей – умереть в одиночку и краха моей России. Дай сил и времени моей родной стране православной. Благослови, Боже, век мой обреченный. Век золота и смерти”. Встав из кресла, Алексей, взглянул на огромные напольные часы с большим золотым маятником, которые ему подарил Щукин на юбилей. “Вот оно, настоящее качество! Десять лет часам, а всё ходят. Великолепная сборка. Да, наверное, ещё меня переживут.” – погладив часы, со смехом сказал Алексей. Он выпил стакан холодной родниковой воды, присел на край кровати и начал читать вечернюю молитву. Филатов был очень верующим человеком, ведь, рядом с ним, после смерти отца, никого не было. Алексей нашёл у Бога утешение и любовь, приняв Бога как своего второго отца. Алексей относился к нему более трепетно, чем многие дети относятся к своим отцам. Это и есть нравственное горе, когда собственное Я есть выше личности отца и высшего Создателя. Он каждую ночь молился, писал стихотворения Богу и крестил подушку перед сном. Прочитав молитву, окончив словами «Аминь», он медленно прилёг на кровать и сомкнул веки.
 Они очень медленно смыкались под звук тиканья маячных часов, которые убаюкивают как материнская колыбельная, хоть с ней и ничто не сравнимо. Тело становилось всё легче, и тут Алексей уснул. Это произошло столь быстро, что даже не заметил этого. Глубоко выдохнув, он попал в другой мир. Мир, который не опишет ни один художник, лирик и писатель. Это место подобно раю. Высокие, скалистые горы, зеленые равнины и завораживающие звуки природы, которые раздавались за тысячи километров от них. Вода стекала вниз и падала на землю, разбиваясь об камни. Вдали он увидел степных орлов, а на горах овец. Это был великолепный пейзаж, который бы поразил каждого, кто здесь бы оказался . В моменты встречи с природой, начинаешь понимать своё ничтожество перед лицом святой фауны и флоры. Человек есть маленькая пылинка перед могущественным и великим лицом природы и Бога. Он разгуливал по предгорью, перепрыгивая с камушка на камушек, играя с речушкой, которая протекла вдоль горы. Он был поражён. Никогда не бывала нога его в столь восхитительном месте, а покидать его было просто глупо. Он не знал как реагировать на появление здесь: смеяться, хохотать или плакать от того, что он здесь один.
Вдруг перед его глазами появился какой-то силуэт. Он светился по-особенному, подобно ангелу. Шёл силуэт медленно, в строну Филатова. Тот обомлел. Кто это? Бог, Ангел-хранитель? Или моя душа? Приглядевшись, он заметил на силуэте длинные до плеч русые волосы и тонкую талию. Этот силуэт был образом молодой девушки. Среди высоких скалистых гор и зелёных и прекрасных, тропических деревьев виднелась красивая девушка в красном-белом платье. Её лицо было подобно Афродите. Прекрасные янтарно-зеленые глаза, аккуратный нос, а также ярко-алые и влажные губы застали Алексея врасплох. Он восхитился этим чудным местом и столь обворожительной девушкой, протянув ей руку.
– Как тебя зовут, путник? – спросила она.
–А…Алексей А Вас?– ответил он робко и запинаясь.
– Это ты узнаешь позже, но я есть та, которая дана тебе Богом. Береги меня от напастей безумных и страшных от мира сего. Помни, я дана тебе единожды, и если погибну я, то сердце твоё погибнет со мной.
– Что? Богом? Любовь дана? Но я…
– Да, ведь Бог это и есть любовь, и я послана с целью освобождения души твоей от рабских цепей уныния и блуда. 
Алексей был чист. В сердце разгорелся огонь и теплом обдало по всему телу, а в душе настало спокойствие, тишина и истинное счастье, которое знакомо далеко немногим. Дева попросила руку Алексея, и они взлетели в ввысь, выше мира сего. Любовь дала им крылья и всеобъемлющую силу, которая способна горы переворачивать и жизнь создавать новую. Если человек имеет дар пророчества, и знает все тайны, и имеет всякое познание и всю веру, так что может и горы переставлять, а не имеет любви, то он – ничто. Волосы незнакомки развевались на ветру, словно парус ялика на Неве, а её нежный голос манил Алексея. Они смотрели с небес на горы, море и зелень, рассматривая красивые, словно картинные, пейзажи местности. Филатов держал крепко её руку, и долго не мог понять, где он. Место казалось ему знакомым, но так и не мог вспомнить его, поэтому спросил у незнакомки: “Душа моя, укажи мне, где мы?”. На что она ответила очень нежно и красиво: “Мы там, где Солнце всегда в зените. Мы там, где фауна и человек живут в единстве. Мы там, где нет места унылости и гневу. Мы там, где будем королем и королевой. Мы там, где море, Солнце и любовь. Там, где хочется не только лечь, но и проснуться. Мы на Кавказе, мой родной!”. Филатов узнал родные просторы Грузии, сказав: “Точно... Это же моя Родина. В этих горах я вырос, и после поехал с отцом в Петербург. Я помню родной и глубокий Терек, помню мой великий Эльбрус. Здесь всё другое – и Солнце, и лес, и воздух, и море... Здесь другой мир!”. Перед его глазами мелькнул мальчишка, который сидел на руках у плечистого мужчины и прекрасной женщины с чёрными глазами. Они были счастливы. Алексей узнал себя в этом мальчике, а сидел он на плечах матушки с отцом. По щеке пробежала слеза воспоминаний, ведь так приятно вернуться в то время, когда ты ощущал семейное тепло. Тепло, которое тебе не даст ни один человек на свете. Тепло матушки и тяти. А ведь это тепло для Алексея никто и не смог заменить, вот только лицо мамы он увидел впервые на своей памяти – это и вызвало слезу.
 Незнакомка обняла Алексея, и долго смотрела в его зелёные и искренние глаза. Она сказала шёпотом ему на ухо: «Алексей, я смогу защитить Вас от любой беды, пока Вы будете со мной, но найдите меня, признайтесь мне, а Вы найдёте меня и найдёте скоро – я знаю это. Будем мы вместе, и будем счастливы. Никто нас не разлучит во веки веков, а ежели попытается, неминуемо погибнет под рукой Божьей. Алексей, прикоснитесь ко мне. Станьте моим.» . Филатов растерялся как никогда. «При…прикоснуться? К Вам? Стать Вашим?» – ответил он ей. Но тот наклонился своими губами к ней, дева ему двинулась вслед. Сердце Филатова стало лампой, которая разгорелась и сияла своими лучами на весь мир. Губы их были в миллиметре друг от друга, а дыхание их сравнялось. Момент истины. Алексей прикоснулся к её алым, словно язык пламени, губам. Алексей почувствовал Божью участь внутри себя. Почувствовал, что он примыкал к Божественному. Почувствовал своё истинное, желанное счастье. Почувствовал любовь. Резко сон прервался звонком в дверь. Филатов опешил, готов он был проклинать того, кто прервал сей сон своим ранним звонком. Подошёл к дверям, а там стоял усатый почтальон с телеграммой для него. Он раскрыл конверт и прочёл следующую телеграмму:
Филатову А. Н
по адресу: Университетская набережная, д. 24.
г. Санкт-Петербург, Санкт-Петербургская губерния,                Российская Империя
Телеграмма
Здравствуй, друг! Ненавижу я тебя, Филатов, хоть и люблю. Из-за твоей выходки ко мне очередь ломится. Слава Христу, что Николай лично не знает, а то оказался бы с петлёй на шее как Рылеев. Спасибо тебе, конечно, за прибыль, но это того не стоило. Просто представь, дорогой, что будет, если пресса или чиновники узнают о твоих словах. Стыд, Господи, прости душу грешную!
Жду тебя, бесстыжий, в гости!
Твой любезный и верный друг , Щука!
Филатов рассмеялся, прочитав письмо. Глаза его засверкали, и даже Солнце выглянуло из облаков, тот положил телеграмму на край тумбы, и начал быстро собираться в кафе друга по его приглашению. Весь мир в глазах его наполнился новыми красками, а он сам начал насвистывать какую-то весёлую  мелодию. А за окном в это время вышел первый солнечный луч и птицы начали по-особенному петь. Это предвестник хороших событий и новостей. День обещал быть особенным. Полным радости и смеха. Каллиграфические буквы Щукина захватили внимание Алексея пристально, что он даже позабыл про свой сон с Божьей красавицей. Забыл он и про красоту Грузии, и про ясный луч, и про красавицу, и даже про его прикосновение к ней, а ведь прикосновение к божественному есть цель жизни любого христианина, и любой стремится хоть мизинцем почувствовать Божью благодать, а наш Филатов стал частью Божьего царства. Одевшись, Филатов посмотрел в зеркало, перекрестился и вышел в свет.

ГЛАВА II – “Астрид”
Алексей надел на себя белый, словно январский снег, мундир. Филатов также скрыл тёмные локоны служебной фуражкой, которая подчёркивала статус и звание. Как же я прекрасен, – приговаривал он себе, смеясь, – ведь самый лучший ход завлечь – интрига. Это искусство, ха-ха. Письмо Дениса развеселило и приподняло его дух. Глаза сверкали от нетерпенья увидеть друга и от злобной радости. Нехорошее качество, но знакомое всем, не правда ль? Филатов поправил густые венгерские усы, и вприпрыжку побежал в сторону кафе, чтобы от всей своей души посмеяться над ним. Выйдя из дверей дома, тотчас сорвался, словно бравый конь, вдоль Невы. Река быстро тянулась возле моста, напоминая шумную дорогу, по которой проносились брогамы. В пути человек видит разное, но все дороги связаны одним – целью. Каждый рад, когда приходит туда, куда стремилась его душа. Особенно горячо ощущается это чувство, когда путь у странника был тяжким. Когда пришлось ему бежать сквозь поля и мчаться вдоль гор, когда живот его питался не мясом и рыбой, а идеей и мыслями. У путешественников горят глаза и сердце, ведь огонь в их душе есть свет, который освещает им дорогу. Алексей мчался, не замечая окружающих людей, ведь огонь сердца разгорелся так сильно, что уже задымился и закрыл ему глаза от мира сего. Только тротуарная плитка мелькала под ногами. Нестись ему было настолько легко, что он и не подозревал. Быстрее! Выше! Сильнее! Огни фонарей мелькали мимо, их холодный свет словно зажигал Алексея изнутри еще сильнее. Он расправил свои крылья будто пламенный феникс, и стремительно нёсся вперёд. Ничто не могло его поймать и остановить. Но тут же столкнулся он челом с встречным парнем. Молодой был мальчишка. На вид ему было лет двадцать. Отрок. На плечах его была толстая юнкерская шинель, а на ногах тяжёлые ботинки. Вероятнее всего, солдат, которому выбирать нечего что носить. Что дадут – на том и спасибо. Он тоже бежал куда глаза глядят. “Ну и собака! Ну и недоросль! Куда ж ты летишь, чижик?!” – произнёс упавший Филатов, погладив свой лоб. “Я на почту бегу. Телеграмма важная от матушки пришла” – ответил парень, жадно глотая воздух. “Беги, чижик, беги. Мать - это святое. Не огорчай её. Звать тебя как?” – спросил Филатов. “Степан Тарасович!” – громко ответил, убегающий вдаль, солдат. Вот так и познакомились. И действительно, с кем только не свяжет тебя дорога – с юнкером, пьяницей, светской куртизанкой или наставником. Вся наша жизнь и есть дорога, на которой мы встречаем спутников, друзей и просто людей, идущих мимо, но неизменным остаётся одно – то, где нас ждут. Малец ему хорошо запомнился. Внешность у него была не столь солдатская, сколько студенческая. Он был высок и худ, словно спичка. Волосы были неухоженные и сальные. Длинная чёлка еле прикрывала правый глаз и небольшие усы, которые Алексей в шутку назвал “тараканьими”. Алексей хотел бы увидеться с ним ещё, но дорога унесла Стёпку в совершенно другую сторону. Теперь Филатов шел в “Кудеяр” не так уж и быстро, да и в полном одиночестве, хоть не один он человек на бульваре. Он заметил, что все люди куда-то спешат, ведь им что-то нужно, но они, наверняка, и не задумываются о тех вопросах и проблемах, что тревожили душу Алексея. Не дойдя и километра до кафе, он заметил, что поток людей стал меньше, и приглядевшись, увидел гигантскую очередь к дверям заведения. И все шли именно к Щукину. Кто на чём до туда добирался – кто пешим ходом, кто на конях. Его пугало именно количество гостей на улице. Думал, что будет много людей. Ну человек двадцать, тридцать, но там было более сотни, ежели не тысяча. Глаза Филатова резко полезли на лоб, а тот с насыщенного, от удара, красного цвета стал белым от неожиданности и небольшого испуга. “Мать моя женщина!” – единственная фраза, которую Филатов сумел промолвить в тот час. Не ожидал Алексей, что слух распространится столь быстро. Он растолкал всех посетителей, желавших вкусить чудный аромат еды Щукина, и резко ворвался в зал заведения. Вошёл он в пчелиный улей. Гостей была так много, что их речь перестала быть членораздельной и превратилась в жужжание. Щукин как матка был в центре движения. Секунда – стакан с пивом уже на столе гостя, вторая – кофе там. Действовал он, не покладая рук. «Гений копейки» – как бы написали о нём критики, или всё-таки жертва этой монетки? Филатов рванулся к барной стойке и встал ногами на неё. Лицо гостей и Щукина было неописуемым. Они ждали кружку кофе, а не усатого офицера на барной стойке. Некоторые в толпе, раскрыв рты, наблюдали за происходящим, а кто-то свистел, чтобы тот слез со стойки. Алексей Никифорович взял в свою руку чашку кофе, поднял её вверх и сказал свою пронзительную, словно императорскую, речь: “Господа! При всем уважении к народу Российскому, император наш самодержавный, Николай Александрович, настоятельно просит вас кушать не только в этом кафетерии. Не превращайте еду в монополию. Вы показываете себя как стадо. Едите только там, где сидят люди с высокими чинами. Вспомните, что Господь говорил: “Не создай себе кумира!”, а вы ещё и хвастливые. Рассказали всем друзьям, что ели с кем-то в одном заведении. А ведь все мы люди, все мы хотим поесть в полном спокойствии. Да и представьте, сколько еды ежедневно уходит в мусорное ведро в других кафетериях из-за вас. Если Император ест с вами за одним столом, не нужно сюда ломиться. Человек не экспонат. Цените то, что старается быть ближе к народу. Где вы видели подобное?”.



“ Ночь первая. Танец”

Зал был полностью поражён подачей Филатова. Их рты были раскрыты, а их ладони сами начинали аплодировать офицеру. Алексей выглядел уверенно и скрестил руки на груди. Но приглядевшись в толпу, увидел одну девушку, которая сидела за четвёртым столом, продолжала апатично есть равиоли с сыром, будто ничего в кафе и не менялось. Алексея зацепило такое поведение девушки, и рассматривая её тонкие черты лица, он медленно начал кого-то вспоминать. “Кто же она? Какое-то знакомое лицо. Подождите, это же она... Девушка из сна! Боже, как же она прекрасна!”. Филатов замер на месте, он долго стоял на барной стойке и восхищался красотой девушки мечты. “Никогда не встречал столь красивый образ. Она прекрасна как божий ангел, словно сказочная фея. Как же божественно выглядят её лёгкие руки, держащие серебренную вилку. Она мой идеал!”, Его душа наполнилась новыми красками, словно стакан с водой, в который окунули кисточки с алыми, зелёными и жёлтыми оттенками. Кровь по телу начала течь быстрее, а сердце ускоряло свой ритм. Тут влюблённый Алексей Никифорович прыгнул с края стойки и пошёл к четвёртому столу. Все гости тем временем покинули зал, а Денис Павлович стоял в недоумении от того, что сейчас произошло. Он долго думал зачем же Филатов залез на стол, произнёс эту громкую речь и почему он пошёл к столу девушки, но слова даже он не мог произнести, и просто продолжал работать. Филатов уверенной походкой шёл к столу, за которым сидела дама, взял стул, сел напротив неё и тут же начал вести с ней диалог.
– Давно в Петербурге?
– Года два как. – отвечала ему незнакомка.
– По какой причине приехали?
– Учёба.
– Извольте спросить, на кого же Вы учитесь?
– Актриса театра. Очень нравится Россия, и русская культура. Особенно люблю Петра Ильича и Михаила Ивановича.
– Глинку?
– Именно. В Берлине познакомилась с его творчеством. Так торжественно и весело, особенно “Увертюру”.
– Орье! Сыграй нам “Увертюру” ! - обратился Филатов к скрипачу.
– Une minute, Monsier !* – ответил по-французски Орье.
– Нет, господин Филатов, не стоит этого – возразила Астрид, немного покраснев.
– Merci, Orie!** - ответил скрипачу офицер.
Француз начал беспрекословно и старательно играть. Незнакомка покраснела. Казалось, что ничего милее и нежнее её нельзя и представить. Несмотря на это смущение, Алексей продолжил:
– А как можно к Вам обращаться? – спросил Филатов
–Астрид.
– Какое прекрасное имя. Вы немка?
– Да. Родом со столицы.
– Похвально иметь честь общаться с иностранкой. Рад, что Вам нравится у нас. – А мне приятно общаться и танцевать со столь обаятельным и мужественным офицером и оратором, как Вы, Алексей.
– А Вы мисс или миссис? – с улыбкой спросил Филатов
– Ох, какие вопросы откровенные. А Вам это знать важно?
– Конечно, я как истинный джентльмен не могу пригласить на танец замужнюю даму. – Ох, и почему же?
– А кто же хочет стреляться?
– А Вы бы пошли? – кокетливо спросила она
– Только за ту, которой бы был готов жизнь посвятить
– Прямо бы выстрелили?
– Если бы мою грудь не пронзили первым. – Ну что ж, я мисс.
– Мисс Астрид, разрешите вызвать Вас на балет.
– С удовольствием. Алексей встал, подав ладонь ей. Девушка взяла за ладонь, и тут же они закружились в совершенно пустом зале. Раз оборот, два оборота, три. Они прекрасны словно два лебедя, которые обвились шеями и начали танцевать в воде. Как же рад за них! Денис Павлович улыбался в стороне вместе с Орье, наблюдая за танцем. Он очень долго помогал Алексею пережить период разбитых сердец и посуды. Он был рад видеть Филатова снова счастливым в руках женщины, и верил в счастье этого союза. Любовь воскрешает души. Это поистине магическое явление, которое способно даже самого злого, печального и разочарованного в жизни человека вернуть обратно в наслаждение ей. Смысл жизни заключается в любви к себе и ближнему. Это как вода для растения. Если мы его поливаем грамотно - он растёт и даёт вкуснейшие плоды. Если лить слишком много, то корни увянут от чревоугодия, а если не поливать вовсе, то засохнет под лучами жестокости и несправедливости общества и жизни. Алексей был счастлив, держа в своих руках талию Астрид. Вдвоем они общались, смеялись и наслаждались друг другом. Пара не замечала, как протанцевала вместе целый вечер. Удивительно то, что незнакомые друг другу люди в один вечер стали ближе друг к другу. Да ежели не замечание Щукина протанцевали в кафе бы и ночь. “А Фонвизин прав был. Счастливые часов не наблюдают. Верно, господа?” – с лёгкой улыбкой на лице, сказал Щукин.
– Да, действительно. Закружились мы. Астрид, пойдём покажу тебе пейзаж Петербурга? – обратился к немке Филатов. – Я согласна. Пошли, а то знаю дорогу только сюда, да в театр. Филатов хотел больше не показать город, а познать Астрид. Город стал всего лишь причиной, а следствием должно было стать что-то сильное и святое. Алексей помог ей накинуть пальто, приоткрыл дверь, и взяв за руку, вышел с ней из кафе. Орье и Щукин остались в кафе вдвоём на том же самом месте.
– Это любовь. – сказал Орье.
– О, по-русски аж заговорил! – смеясь, сказал Щукин.
– Да знал я русский хорошо. Но согласитесь сейчас со мной. Кому больше заплатят, русскоговорящему или иностранцу. Мода слепит головы народа. Настоящая чума. В России, почему-то принято, что всё лучшее из Европы, а следовательно, и дороже. Алексей Никифорович мне понравился тем, что патриот он, а также, что разбирается в искусстве и языках.
– А может ты ещё и русский? – удивлённо спросил Щукин.
– Кровно да. Мои родители родились в пригороде Москвы, а затем отъехали в Лилль за счастливой жизнью, но, скажу Вам, Денис Павлович, по секрету, Франция ничем не лучше России. Те же лужи, та же грязь, да и народ неискренний. Здесь как-то уютнее и ближе.
– Господи Иисусе, что за день? Воробей влюбился, русский в французской шкуре. Пойдем хоть чаю выпьем да поговорим как следует.
– С радостью! А можете подробнее рассказать о нём?
– Об Алексее?
– Да-да!
– Знаешь, друг мой, он только свиду надменный такой. В душе он совсем другой. Это всё, что могу сказать я. Прости меня, но о других лицах без их участия говорить я не могу, хоть мы с тобой и столь близки.
– Понимаю. Это хорошее качество, Денис Павлович. Секрет есть секрет.
– Орье, а у тебя есть друзья?
– А я сам себе друг.
– Как это?
– Дружба есть самое высокое чувство человека. Это отношения, при которых сокровенные тайны сердца становятся явью. Вот Вы меня другом не считаете, поэтому-то и не говорите о деталях жизни своей. А я закрыл душу от всех, поэтому Вы и считали меня французом до этих пор.
– Но невозможно же без друзей жить. Так и умереть можно в одиночестве.
– Значит Вы общаетесь с трупом, – смеясь, произнёс Орье –, но я не одинок. В голове моей тысячи образов и лиц. Я каждый день вижу и общаюсь с людьми и давно потерял потребность в общении. У меня иммунитет к одиночеству.
– Человек существо социальное. Вы не можете жить без никого.
– Друг не есть лекарство от скуки, мой дорогой. Я питаюсь речами наших гостей, лживых губернаторов и наивных путников. Я не смогу остаться один.
– Вы не сумасшедший?
– Судить не мне. Лжец не признает себя обманщиком, алкоголик не увидит в зеркале алкоголика, а раб никогда не признает себя покорным. Таков уж человек.
Чайник вскипел, и пар захватил своими клубами угол кабинета. Денис снял чайник с плиты, и наполнил кипятком маленький заварочный чайничек, а внутри у него были душистые листья чабреца и улуна. Чудесный аромат проникал в самые глубины души. Чай есть слабость каждого петербуржца. Нельзя приехать в Петербург, не выпив чашку кофе или травяного чая.
– Через минут семь можно будет разливать. Вам сколько ложек сахара класть, Орье? – спросил Щукин тихо и робко, будто боясь спугнуть атмосферу умиротворения
– Мне столько же, сколько и Вам, мой дорогой друг.
– А я пью без сахара.
– Ну и мне тогда сахар не нужен. А булочки у Вас ко столу есть?
– Естественно есть. Какое же чаепитие без пышечки.
Из шкафчика Щукин достал тарелочку с свежими и мягкими пышечками, осыпанных сахарной пудрой. Лакомство наивысшего вкуса. Хоть чай и не был готов, но по булочке Павлович и Орье съели, чуть ли не с пальцами. Щукин налил чай в кружки, подлил кипятку и поднял чашку за здоровье француза. Сидели они долго. Пили, ели, шутили, смеялись. Вечер шёл прекрасным образом, и ничего не предвещало беды. Но один миг изменил всё. Перед глазами Щукина появился силуэт. Окровавленный мужской силуэт. Это был Филатов. Страшное , предсмертное лицо, полное страданий и мук. Тут резко лицо Щукина поменяло свой вид. Оно было открытым и сверкающим от наслаждения общением со своим музыкантом, но в его голове, словно спартанская колесница, пронеслась мысль.
– Время уже десятый час, Орье. Пора собираться домой.
– Да-да, капитан.
– Завтра увидимся. Доброй ночи.
– Не болейте!
Щукин покинул зал, и зашёл в свой кабинет, в котором он занимался бухгалтерскими делами и просто работал с бумагами. Он сел за стол, и начал рассматривать фотографию со службы. Там был он и Алексей Никифорович. По румяной щеке Дениса Павловича пробежалась скупая слеза ностальгии. Он начал вспоминать их знакомство с Филатовым. “Лёша... Сколько с ним мы всего пережили. Помню, как познакомились мой дедушка и отец его, а мы, юнцы воображали себя офицерами. Эх, дядя Никифор, Царствие ему Небесное, таким хорошим был мужчиной. Никогда от Алексея не смогу уйти. Он моя душа. Я с ним всю жизнь прожил. Мы с ним проходили всё.” В этот момент Щукин, схватившись за голову начал вспоминать, всё, что между ними произошло. И не могли уйти из головы его слова Орье о дружбе. Он сам себе приговаривал: «Ну как без друга жить? Безумие одно», Филатов стал для Щукина больше чем другом – братом, поэтому и не мог представить жизнь без него.
А ведь правда, судьба поступала с ним очень жестоко. Это закалило дух и оставило большую рану в душе. Странное место душа: никто её не видел и не знает где она, но все прекрасно знают как она болит. Был брак один у Алексея, любили они друг друга, даже сын был у них, да изменила она ему. Тот был наивен, и принял это, лишь бы ребёнок был счастлив, но Ольга уехала к тому мужику с Петрушей в Сибирь.
А в прощальной телеграмме написала: «Лёш, отец ты, конечно, хороший, но не хватает мне эмоций. С тобой каждый день как вчерашний. Ты мил, добр, но мне этого не хватает. Прости, но мы с Петрушей едем в Сибирь.»
Пока один вспоминал в кабинете ужасные картины страшного потрясения друга, друг был счастлив как никогда и времени зря не тратил. На улице была великолепная ночь. Небо было таким туманным и звёздным, что нельзя было оторвать с него глаз. Алексей и Астрид, взявшись крепко за руки, рассматривали пейзажи ночного Петербурга. Алексей был рад, словно ребёнок. Он верил, что Божья посланница из сна есть Астрид. Сердце его налилось горячей кровью, но Алексей был осторожен, имея опыт расставания: он не хотел показывать ей сразу всю душу, понимая, что не настало время для признаний, да и сам не убедился, что это она и есть.
Гуляли они в самом сердце Петербурга. Зрелище было невыразимым. Легкий ветер дул над Невой, в небо восходила белая ночь. Природа дарила молодым прекрасный момент, чтобы восхититься и осознать друг друга. Так весь оставшийся вечер они и пробыли вместе, наблюдая за полётом беззаботных чаек и движением помпезных фрегатов. Алексей проводил даму до общежития, где жила юная актриса. На момент прощания, он аккуратно прикоснулся губами к её нежной коже ладони, а та мило улыбнулась и отправилась в комнату. Уже была глубокая ночь, часов так два от полуночи, и Филатов решил быстро отправиться спать, не обращая внимания на красоту пейзажа ночного города. Он хотел, чтобы уже наступило утро, ведь желал вновь увидеть Астрид.


“Ночь вторая. Покров”


Настал рассвет. Солнце проникало лучами в комнату Филатова, а тот чувствовал наполнение души энергией. Раскрыл шторы, вышел на балкон и закурил папиросу. Привычка была пагубной, и он это знал, но стал заложником сей дряни. Она туманила его разум, чтобы скрыть весь ужас, что приходилось ему видеть. Никогда не пробуй, читатель, обмануть себя. Все проблемы приходят на миг, а привычка вечна. Никогда не унывай! Страшнее смерти нет ничего, а смерть неминуема, так что наслаждайся моментом печали, ибо не все явились на сей свет, хотя многие желали. «А почему Бог не дал им жизни, раз милосердив?» – спросит у меня атеист или ребёнок–почемучка. Жизнь на земле – кокон гусеницы. Состояние переходящее. Лишь когда мы умираем, то превращаемся в восхитительных бабочек. Так может они уже были рождены бабочками? Когда Филатов выкуривал папиросу, то увидел на краю балкона бабочку. Такая прекрасная. Красные крылья с чёрно-белыми пятнышками. Он долго и пристально наблюдал за ней, а как улетела, то начал быстро собираться к Щукину. Пришел он туда минут за пятнадцать, хоть и надо было идти километров шесть. Там он взял чашку мягкого ванильного кофе и ждал Астрид. Филатов сел у окна, наблюдая за движением людей, а Щукин протирал стаканы, дожидаясь волны гостей.
– Денис, а Вы никогда не обращали внимания на бабочек? – спросил Алексей, глядя на раму окна, за которым кипела жизнь.
– Да нет. Просто насекомые, ничего более. – ответил Щукин.
– Вот именно. Просто насекомые, мелкие твари, но как же они прекрасны. Восхитительно!
– Вы бабочками увлеклись? Неужели ваше самолюбие надоело Вам, Алексей?
– Себя люблю я, но люблю я всё прекрасное. Это и искусство, девушки и бабочки.
– Ну да, бабочки красивы, как тонко вы заметили прекрасное в малом. Вы случаем не влюблены?
– Нет, что Вы? Просто попала бабочка в поле моего зрения. Она захватила моё внимание, и я не могу избавиться от образа чудного.
– Давайте сварю Вам кофе, Алексей? Вы какой-то встревоженный.
–Да, будьте добры!
Алексей обманул Дениса. Он испытывал неравнодушие к Астрид, и пришёл в кафе ради неё, но он не понимал что испытывает к ней. Симпатия, дружба или любовь. И хотел он разобраться в своих же чувствах вместе с ней. Часы пробили полдень, а Астрид не было. Филатов начал скучать, сидя за столом в одиночестве. Он слушал великолепную игру на скрипке от Орье. Он медленно и грациозно проводил смычком по струнам, создавая мелодию, подобную райскому пению. Денис подал кофе к столу. Аромат был особенным, и он распространялся по всему помещению, создавая внутри здания особенную атмосферу. Алексей пил медленно, чтобы растянуть удовольствие до момента прихода Астрид, но та никак в кафе не появлялась. Прошёл час, второй, третий, а менялся в кафе только свет Солнца, который стремительно угасал, уступая свету Луны. Когда часы пробили девятый час, то Алексей понял, что Астрид не придёт. Он попрощался с Денисом, оставив чашку с кофейной гущей. Лицо было печальным, волосы и пальто развевались на ветру. Он решил прогуляться в Румянцевском саду, рядом с Екатеринской церковью. Одно из любимых мест Филатова. В саду был особенный воздух. Когда он дошёл до фонтана, то увидел девушку, которая отбивалась от мужчины в грязной, рваной, серой шинели. Он узнал в девушке Астрид. Он тотчас побежал к ней, чтобы спасти от обидчика. Тот схватил её дамскую сумку, и бежал вперёд по парку. Алексей решительно вытащил из правого внутреннего кармана револьвер Гольтякова, и сделал решительный и точный выстрел в ногу. Годы учений в армии прошли не зря. Астрид закричала, а мужчина упал навзничь, уронив сумку. Филатов резко побежал к нему. Перевернув тело, он опознал в мужчине бывшего сослуживца Максима Андреевича Зуева. Филатов его терпеть не мог. Был неопрятным, пьяницей и трусливым. Всю жизнь и пробыл в юнкерах, пока Алексей Никифорович стремительно развивал карьеру. Зуев завидовал молодому офицеру, и всячески пытался мешать его службе. Он доносил на Филатова за его юношеские выходки: дуэли, карточные игры и ссоры с генералами, за что отправляли офицера в Сербию, Финляндию и Черногорию. Он дал моментально пощёчину Зуеву, который медленно истекал кровью, сказав:
– Эй, ты! Невежество, немедленно извинись перед дамой.
– Что? Да кто она такая, чтобы я перед ней прощения просил? Императрица, Богиня или мать моя?
– Она дама. Их берегут и любят, а грабят только негодяи и варвары.
– Не смеши меня, шут гороховый. Твоя дама мне что собака поляка. Мне до неё нет никакого дела. Мне деньги нужны!
– Не смей так о ней говорить.
Тогда Филатов резко ударил крепким кулаком в нос обидчика. Зуев потерял контроль над пространством, и между ними произошла кровавая драка. Зуев также бил Филатова, но удары были слабее из-за истощения. Астрид кричала и просила прекратить этот мордобой, но её не слышали. Алексей, вспомнив былые обиды на Зуева, стал подобен зверю и достал из кармана револьвер, затем приставил к груди Максима Андреевича. Когда Зуев понял, что если это не кончится, то смерть настанет прямо здесь и сейчас, он тотчас крикнул на Алексея:

– Прости, прости меня, не убивай. У меня трое детей да жена! О них подумай, офицер! Нет ничего дороже их на этой планете. Люблю я их, на себя плевать. Денег не хватает, Филатов, пойми это! Голодаем третий день, только вода да хлеб! Ты верующий, вспомни, что Бог Моисею и детям Израиля говорил: «Не убей!».
Филатов задумался. Ему стало жаль детей и жену болвана. Не виноваты они, что отец их лентяй и пьяница. Филатов убрал дуло револьвера с груди Зуева, встал с его тела и сказал лежащему мужчине в кровавой шинели: «Убивать не буду, не убийца я. Бог тебе один судья. Смотри, холуй, а то по шапке получишь не от меня, а от другого. Жаль мне и детей твоих, и жену твою, и мать твою. Бросай пить, Зуев, добром это не кончится!». Филатов развернулся от Максима Андреевича, отдал Астрид сумку и взял ее руку. Они уходили вдаль, а Зуев, истекая кровью, пытался встать на ноги. Исподлобья смотрел он на Филатова и Астрид, а затем страшно улыбнулся. Месть блестела в его глазах, и поглощала его душу.
Астрид и Алексей шли молча. Филатову было неинтересно, что она забыла в саду вечером и как она связалась с Зуевым. Он хотел расслабить Астрид после этого вопиющего случая. Когда они дошли до клумбы с розами, то Филатов резко пошёл в сторону роз, и сорвал самую тёмную. Она была самой ароматной, самой красивой и самой зрелой. Он сорвал её для Астрид, чтобы показать насколько она прекрасна. Астрид вдохнула аромат розы, мило улыбнулась и смущённо посмотрела вниз. «Алексей, я завтра выступаю в театре. Я Вас приглашаю, Вы придёте?» – спросила Астрид, немного смущаясь. Алексей был поражён и рад как ребёнок, но не подавал виду. Он ответил лишь небольшое и твёрдое: «Конечно», но в глазах виделась радость и желание прыгать как можно выше. Астрид на следующий день должна была показывать в Мариинском театре постановку пьесы Грибоедова «Горе от ума», где играла Софью Фамусову. Представление началось в шесть часов от полудня. Он проводил Астрид и сел в повозку, чтобы не показываться на людях в грязном и кровавом пальто. Когда он приехал, то вещи бросил отстирываться от пятен, а сам посмотрел на свои руки. Алексей замер, с отвращением разглядывая ладони. Красные. Кровь Зуева не сошла с рук Алексея. Он пошел к умывальнику смыть с себя эту чумную кровь пьяницы, а затем взглянул на себя в зеркало. А сам он был чёрным как трубочист. Засохшая земля была и на лбу, и на кончике носа, и за ушами. Никогда Алексей не был столь грязным. А действительно, чего ещё ожидать, когда касался чумы? Он вышел из ванной уже чистым и белоснежным, каким он был ранее. И принялся поесть что-то перед сном. Драка знатно разгуляла аппетит Филатова. Приготовил те самые равиоли, которые ела Астрид в день знакомства. Алексей долго выбирал в чём он пойдет в театр, и остановился на торжественной форме. Красный мундир с золотыми эполетами и аксельбантами, который Алексей хранил для торжественных парадов, смотрелся на нём великолепно. Ах, Филатов, какой же Вы красавец! Великолепно! Он восхищался собой в зеркале часов до десяти, а затем подошел к иконе Спасителя. Он посмотрел в его голубые глаза, долго восхищался образом Христа. «Отче, как же она прекрасна. Рядом с ней я не понимаю, что со мной. Неужели я вновь влюбился? Нет, не может быть. А вдруг я вновь ошибся? Вдруг вновь придётся отрывать от сердца любовь и сына как тогда. Отче, дай мне знак, что все это не напрасно. Завтра я иду в театр, и там смогу понять, что она за человек и на что она способна.» – написал Филатов в своем дневнике обрывистым почерком. Он явно спешил или же был так сильно воодушевлен, что боялся забыть все слова, которые хотел написать. Эх, Алексей, Алексей. Вроде видели войну, смерть и жёсткую измену, а одна немецкая девчонка вернула в ваше сердце сентиментальные чувства и страсть, которая стирала разум и давала волю сердцу. Подумайте, ведь быть может сердце вас дурачит, и нет любви у вас, или же над вами шутит дьявол, катая на аттракционе благ и страсти, мечтая души ваши в рабство взять. Любовь рождается не в сердце, и не в голове. Любовь появляется в душе, и когда их две. Они спокойны, радуются быть вместе. Любовь не страсть, и не разделишь ты её ни с кем. Не смей, ты, друг, любить одну, а спать с другой, ведь после время не вернется вспять, а руки будут полностью в крови. Алексей лег спать словно дитя, ожидающее чуда в новогоднюю ночь, ведь утро должно стать для него особенным. Утро театра.

“Ночь третья. Апофеоз»

Наконец оно наступило. Алексей продолжал крепко спать, невзирая на солнечный свет и звон часов. Спал намертво. Он будто и не помнил какой сегодня день. Астрид же проснулась за час до звона часов, чтобы заранее привести себя в форму. Она жила в петербургском женском общежитии. Родители Астрид, граф Пауль фон Хеллихь и графиня Элизабет были обеспеченными немецкими чиновниками, но они были против её обучения в России, являясь консерваторами и большими патриотами Германии, поэтому приданное на случай возможной свадьбы ей не дали. Они считали, что Петровская эпоха и мода европейской России окончена. Только Британии и Испании нужна Россия, а остальным она уже наскучила своими порядками и мнением. Всё же Россия никогда не станет Европой. Европеец думает о своей земле и столе, а русский думает о тайне и своей душе. Русский живёт для страданий и их преодолений, ведь путь христианина всегда путь воина Христова. Путь гонений сложный, трудный, узкий. Но Астрид, хоть и была немкой и в ней текла кровь истинных немцев и наследников Римской Империи, но её сердце горело желанием познать Россию и её самобытность, как это ранее делал шотландец Лермонт, ставший русским. Астрид любила Россию, поэтому ей, бросившей вызов судьбе, пришлось жить в тесноте и мраке рядом с другими студентками, а не в большой съемной квартире в центре Лейпцига или Берлина. Ах, Астрид! Ты мой идеал! Дорогой читатель, Вы и не представляете насколько она была прекрасна. В ней были соединены все роковые и горячие качества. Девушка была таинственна и загадочна, но пылкая и дерзкая. Она не подпускала к себе недостойных мужчин, и любила с ними играть, вызывая в них любовные чувства, затем игнорируя их внимание. Она считала влюбленность и зависть главным источником сил и энергии для молодой дамы. В Алексее её зацепило что-то особенное. В своих дневниках она писала о нем: «…Молодой, но зрелый. Не велик, но крепкий. Не влюблен, но бьётся. Скромен, но решителен. Алексей, Боже, что же Вы такое?...». Ей нравилось в нём его робость, предупредительность и мужественность. Момент в саду стал для Астрид многоговорящим. Он показал Филатова как мужчину и защитника. Алексей тогда ничего не говорил. А ведь, действительно, есть такие вещи, о которых говорить как-то глупо. Гордыня – одно из таких вещей. Это не только грех, приводящий к смерти души, но и грех над которым другим смешно. Настоящий мужчина в тот момент должен был защитить даму, что Филатов и сделал без какой-либо выгоды для себя и даже на грани от смерти. Рыцари они без доспехов и белых коней – они среди нас. Астрид начинала подозревать что-то странное в поведении Филатова, некую особую ценность, будто он её оберегает и греет. Она хотела увидеть сегодня на балконе или в кресле зала лицо молодого офицера неописуемой красоты. Когда часы пробили полдень, Астрид должна была идти на репетицию, а через четыре часа уже должен раздастся звонок о начале. Началась подготовка, и в эту же минуту звон пронёсся в дверь Филатова. Это был Щукин. Он звонил, не отрывая палец от кнопки, и наша соня медленно раскрыла свои веки. Как только увидел, что стрелки часов показывали уже третий час дня, он тотчас вскочил с постели, и побежал к двери. Открыв её, Щукин набросился на шею Филатова, начав кричать:
– Ты что тут делаешь, идиот?
– Ты чего, Щука? С ума сошёл? Не шали! – ответил Филатов, пытаясь убрать руки Щукина
– Ты почему дома? Через час Астрид выходит, а ты сны смотришь!
Тут Филатов пустил взгляд в пол, скрестил руки за спиной и сказал: «Да зачем она мне? Да и театры я особо не люблю. Стоп! А ты откуда знаешь о выступлении?». Щукин показал афишу премьеры «Горе от ума», где была Астрид в образе Софьи Фамусовой. Глаза Филатова бегали из угла в угол. Он помнил о приглашении Астрид, но сон был настолько силён, что даже офицерская сила воли была бессильна. Ему не хотелось рассказывать Щукину о вчерашней ночи с Астрид, и он старался сделать так, чтобы друг покинул дом. «Знаешь, Щука, я спешу. Не мог ли ты зайти позже?» – спросил у друга Филатов неторопливым голосом, приоткрыв дверь. Щукин резко возразил: «Да ты... Да ты же в пижаме! Куда ты спешишь? Не думай меня одурачить, я не дитя уж давно, и всю твою душу я вижу наизнанку. Вижу, когда говоришь ты правду, а когда пытаешься что-то скрыть от меня. Ложь читается прямо с лица. Твое лицо – твой враг и ненадежный приятель! Вижу глаза, и вижу их бег! Ты чего-то боишься, и боишься недурно. Твои руки дрожат и крепко держат мои плечи, когда пытаешься прогнать ты меня. Голос твой – доказательство обмана. Дрожит и краток – не такой обычно тембр. Что с тобой, Воробей? Признайся честно, неужто ты влюбился?! Ба, или убил кого вчера? Слышал я что вчера ночью в саду кто-то стрелял. Неужели…». «…Всё вздор! И я еще пока не лишен ума, чтобы вновь влюбиться! Любовь лишь мимолетное явление, зарождаемое в сердце, ни более, мой друг. Я верен лишь стране и Богу, и будет так всегда!» – громко, пытаясь убедить Щукина в обратном, кричал Филатов. «Люби, но не будь фанатом. Женщина создала образ твой, так ты люби и их в ответ», – сказал Щукин и ушел сам, закрыв за собой дверь. Филатов выдохнул из лёгких весь тяжелый воздух, что осел в лёгких и накипел от возмущения поведения Щукина. Он медленно поднял голову вверх и посмотрел на свой уже постаревший потолок, который трескался и покрывался паутиной. Взгляд Алексея был захвачен маленькой точкой вверху – это был чёрный паучок с тоненькими и длинными лапками, похожими на колосья пшеницы в золотом воронежском поле, где вдали мчатся черные орловские рысаки, а над полем жужжат подружки паука – стрекозы. Стрекозы жужжат, а часы тикают. И это тиканье стало для Филатова однотипным в тот момент встречи с сенокосцем. Неужели ему стала дороже какая-то букашка вместо девушки, которую он уже почти поразил. Эх, Астрид. Твой взгляд упал на очередного дурачка, но теперь он в расшитом мундире. Но может он и не глупец, а просто мечтатель, но любой бы мужчина, получивший приглашение в театр обязан был бы прийти заранее, а не разглядывать в уголке своего потолка черные лапки маленького паука, при этом вспоминая юность в Воронежской губернии. Но слава Богу, что это затемнение разума продолжалось недолго. Прервал его черный грач, будто с картины Саврасова, которая висела в зале квартиры и встречала каждого гостя, что перешагивал порог дома офицера. Грач сел на карниз балкона и громко каркнул в сторону стоящего Филатова. Он так сильно дёрнулся в сторону, будто он спал стоя. Черная птица разбудила в нём не только сознание времени, но и память со зрением. Посмотрев на часы, он увидел, что до начала сеанса осталось примерно десять минут, а в комнате Алёша стоит даже неодетый.
Он заметался по комнате в поиске одежды. Оделся он в простую белую рубаху, а сверху набросил плащ. Хоть и одет по-простому, и даже, можно сказать, по-крестьянски, но всякая тряпка на нём сияла словно мантия. Он тотчас выбежал из дверей дома, да скорее, вылетел как пуля из дула револьвера. Если мы посмотрим сверху на дом Филатова и Мариинский театр, то они были совершенно близки. Бежать минут пятнадцать мимо Новой Голландии и через реку Мойку. Когда он летел до Астрид ему было все равно на то, что было рядом и на себя самого: на окружающих его людей, погоду, собственную внешность. Волосы его и плащ развевались на ветру словно российский флаг на красном фрегате. Солнце в тот день ярко светило над самим Петербургом, и Филатов в плаще потел от жары. Он летел. Летел словно соловей, стремящийся к югу. Уже потихоньку начинало вечереть, но театр только начинал играть. В зале включился свет, актёрам нанесли грим и уже всё было готово к началу. Людей, желавших посмотреть, было так много, что казалось будто мест не хватит. Филатов был вне очереди, вернее опоздал в неё попасть. Его сердце обливалось кровью, когда понимал, что Астрид увидит его бестактность, но надежда умирает последней. Он верил, что успеет. Всё. Двери театра закрылись. Звонок раздался, и на сцену выходят актёры, а Филатов бежал через мосты. Прошла первая минута, третья… Астрид искала глазами Алексея, но того всё не было и не было. Вот печальная картина. Что может быть хуже разочарования влюбленной дамы? Наверное, только смерть. Но страдала тогда не только она, но и наш друг дико терзался от стыда. Он высмеивал в людях лень и бестактность, но сам же и стал предметом своих насмешек. Что же с ним стало? Куда делась его солдатская сила воли, выработанная на учениях и жизнью? Что же стало причиной столь мягкого поведения Алексея? В один миг он стал подобен глине, из которой лепят всё, что захотят. Друзья, оставим Алексея бежать. Давайте переместимся на сцену, откуда вышел он, красавец Амадеус Магнуссон. Ох, этого юношу знали многие в Петербурге, ну уж вся знать и молодёжь точно. Высокий, широкоплечий и голубоглазый мужчина – мечта всех девиц. Но знай, всякая дама, что встречают по одёжке, а провожают по уму. Он хоть и манил всех как сапфир, но внутри он был пуст словно консервная банка. Он пользовался своей красотой, кружил девушкам головы, нежился с ними в постели, а после исчезал словно кукушка, оставляя за собой лишь тридцать серебряников. Знания его были поверхностными. Он знал только то, что было в моде. Разговаривал только о стилях моды, прелестях Европы и о belles femmes *. К Астрид он был неравнодушен, но та знала о том, кто скрывается за белоснежной улыбкой. Слава Богу! К ней швед относился словно к новой кукле, но уже с высокой полки, и считал, что для того, чтобы достать её, нужно было просто залезть на четыре стула. Недоступность Астрид он считал заманчивым, но он и не знал, что это не скромность, а просто отказ. Вернемся к сцене. Магнуссон играл роль Чацкого, и как только о его выходе на сцену объявили, за дверьми можно было услышать бег. Кто же это? «Не ждали!» – громко крикнул Амадеус, и в этот момент в зале появился яркий свет сзади. Это был он – Филатов. Все гости моментально убрали взгляд с актёра на него. И каждое лицо читалось по-разному. Одни испытывали удивление, вторые – гнев, а третьи радовались новому событию в жизни, ведь нечасто в театр врываются офицеры. Но только одно лицо я не смог бы описать устами или даже изобразить кистью – лицо Астрид. Она была разочарована опозданием, но обрадована появлением гостя; она буквально упала с ног от такого входа в зал, но испытывала стыд перед другими актёрами и гостями за такой вход. Одним словом, филатовские чувства. Наш герой присел на сиденье в центральном ряду и через бинокль наблюдал за ней, а та только и смотрела в его сверкающие, святые глаза. Амадеусу это не нравилось, ведь мало того, что внимание дам не на нём, так еще оно на страшном враге. Да, Вам, дорогой читатель, не привиделось это. Они были истинными врагами, как Бог и Дьявол, как Вода и Пламя, как Грех и Добродетель. Оба были словно два павлина, которые готовы заклевать друг друга за женское внимание. Молодость и слава затмили их светлый облик разума, и решили они клеваться шпагами за внимание к княжне Чернышовой, дочке княгини дальней губернии. Ну и что ж? Ничья! Филатов победил по попаданиям и ранил шведа в грудь, но добивать не стал, хоть и мог. В нём проснулась человечность, и убивать ради дамы он не стал, тем более к Чернышовой он не испытывал ничего. До конца всей комедии Филатов наблюдал лишь за одним актёром в зале, вернее актрисой. Он громко смеялся и хлопал в ладоши, словно юное дитя в цирке. Астрид же улыбалась ему и всячески подавала знаки внимания: подмигивала, тихо смеялась, поправляла шляпку и играла с волосами. Так два часа для них обоих пролетели как шесть минут, а другие видели своё пребывание здесь дикой скукой и вечностью, не имеющей конца. Так в целом и жил Петербург: балы, торжества, дамы, театры, карнавалы да маскарады. Самое главное слово здесь – маскарад. Именно за масками Д'Артаньянов, рыцарей и принцесс прятались скучные, серые и мёртвые души, которые были изувечены и изуродованы светской жизнью. Но не все люди были мертвы от золота и исцеляющего серебра, некоторых что-то спасало от духовной смерти. Филатова спасала возможность смерти физической, так как он чаще стал слышать свист пуль чем трель соловьёв. Именно за возможность потерять жизнь он стал ценить каждую минуту, секунду своей жизни. Армия его и спасла от душевной хандры после уезда жены. Если же не было бы армии, в грязной луже рядом с пьяницей Зуевым появился сосед. Но в первую очередь, Алексея спас Христос и православная вера от соблазна дьявола и смерти души. Страдая от разлуки с сыном, он задумал покончить с собой. Уже зарядил револьвер и был готов стрелять, но решил подремать перед смертью, а во сне явился Христос. Взял его Спаситель в свои нежные и крепкие руки и сломал одним пальцем это оружие. Алексей воспринял сей сон как предупреждение, что не стоит стрелять, ведь есть пока то, чем он дорожит: горячее сердце и святая земля. Астрид стала искрой, которая вновь зажгла его искреннее сердце. Он был ей сильно благодарен, и хотел бы беречь её уникальную и прекрасную душу от всего мерзкого чванства, которым был богат Петербург и вся молодежь. Вот бы настало время, когда Россия, прекрасная и великая, отмыла свое лицо от грязных взяточников и воров, от смазливых, трусливых мальчиков и клеветников моей Родины. Филатов стал моим другом, потому что он и был тем, кто мог изменить Россию. Но если бы все были как Филатов, страшно было бы представить какой же мощной и сильной была бы Империя, и какой бы здравый и крепкий был дух русского офицера и прекрасной русской женщины. Всё, finita la commedia. Актёры ушли в гримёрку, а зрители медленно потянулись к выходу. Когда все покинули зал, Филатов спустился к сцене. В его руках была маленькая розочка. Он поднялся за кулисы и увидел жизнь театральных актёров. Одни ели уже остывший обед, вторые смывали с себя грим, а наша Астрид задумчиво сидела на скамейке и мечтала о чём-то. Амадеуса, к слову, там не было. Все барышни, увидев парня в белой широкой рубахе с розой в руках, заострили внимание, но тот был невозмутим. Он шёл к немке уверенной походкой, и он хотел вручить ей розу, как Наполеон дарил Жозефине букетик фиалок на каждую годовщину свадьбы. Эта роза была очень похожа на ту, которую Филатов вручил ей вчера, защитив от вора. Все смотрели воодушевленными глазами и шептались, когда Филатов подходил именно к Астрид. Дурное качество, не стоящая и копейки. Обсуждать чужие розы, когда ты сам получишь их только на могиле, и то дай Бог – участь слабых сплетников и завистников. Читатель, кем бы Вы мне не приходились: другом, врагом, неприятелем или моей крови и души родственником, сделайте мне главную услугу всей жизни – живите своей жизнью, а не за обсуждением чужой. Это может и быть приятно, но время не бесконечное, и самое главное, оно идёт только в одну сторону. Так что, пока жив, созидай прекрасное. Твори любовь, поэмы или прозу, познай быт других народов и найди себя, а иначе будешь подобен жалкому камушку, валяющимся вблизи к дороге. Он также наблюдает за жизнью других, но сам созидать не в силах. Сплетни веселят других, и Астрид очень бодрило, когда в её спину лились реки желчи и фальши, ведь всё потому, что хотели оказаться рядом с ней или на её месте, но что-то всегда препятствовало. Сейчас же это был иной момент. Астрид обозлённо смотрела на дам за их раскрытые рты, желая ощутить в полной мере тепло руки Филатова. Она не хотела разделять это чувство ни с одной дамой рядом. Астрид, что с тобой? Куда делась твоя пылкость и дерзость? В один момент из страстной немки мы увидели маленькую девочку, которая была готова растечься в его руках, но она не могла этого позволить здесь. Вы спросите меня, а что же ей мешало? Воспитание. Хоть она внешне и казалась страстной и любвеобильной дамой, но мать в неё заложила гордость и тайность женского счастья. А оно более трепетное и сокровенное, нежели общепринятое понятие счастья. Я даже не в силах Вам объяснить насколько великое это блаженство. Женщина мечтает найти того, кто сможет понять её, и кто захочет сделать смыслом своей жизни попытку понять женскую тайну, ведь человек и есть тайна. А коли она теряется как только человек переступил за порог дома, то это не человек, а курица, которую распотрошили перед тушением. Это и была главная проблема молодой аристократии Петербурга – отсутствие тайны. Каждая дама приходила на бал в поисках того, кто проведёт её до постели, а о семье и жизни вместе они и не думали. Но что самое удивительное, тайной жизни владели крестьяне. Бедные, простые, но с живым сердцем крестьяне. Традиции семьи и верности у них стояли на первом плане. Не мог позволить себе ни муж, ни жена разврата и уединений с другими. Я люблю крестьян. Люблю их за то, что они не испорчены золотом и алмазами. И они Бога боятся и любят. Боятся нагрешить и отвернуть его от себя. А светские дамы в момент вручения розы не боялись ни Бога, ни Астрид, ни совести. Они ей остро завидовали. Астрид была польщена, но сказала простое и краткое «Спасибо», чтобы не создать вокруг себя новых сплетен. Филатов же в ответ улыбнулся и понимал почему такая реакция, слыша сзади шёпот осудительного тона. Астрид пошла в гримёрную переодеваться, а Алексей спрыгнул со сцены и пошёл к дверям на выход. Дамы продолжали смотреть в его сторону, даже когда двери зала захлопнулись. Сильное он создал на них впечатление. Выйдя из театра, он прикурил папиросу и глядел на звёздное небо, где из звёзд пытался собрать лицо Frau Heilige, и у него этого получалось, хоть и скорее всего, многие звёзды он выдумал сам. Прекрасный вечер. Дорогой читатель, если Вы вдруг окажетесь в Петербурге, пройдите по офицерской улице вечером, когда солнце пока не взошло за горизонт, но и яркая луна красуется среди звёзд. Это уникальное место и время. Филатов услышал как сзади открылась дверь, обернулся и увидел Магнуссона. Тот был серьёзен и шел, смотря то вперёд, то влево. Подойдя к офицеру, достал папиросу и тут же закурил.
– Давно не виделись. – произнёс швед
– И в правду, Земля круглая. Ты что, из солдат в актёры подался? А дальше что, портные или лакеи? – сказал Филатов с небольшой ухмылкой на лице
– Петербург – город любви и возможностей. Я, в отличии от Вас, Алексей, иду по пути своей души и сердца, а не мнимого долга и глупой совести.
– И тем самым, Вы верно катитесь в пропасть. Нельзя, дорогой мой швед, жить только под влиянием страсти, ибо оно убьёт Вас. Никогда не замечали, что слова «страсть», «страх» и «страдание» созвучны?
– Это не страсть, дорогой мой Филатов. Это искренность моей души. Такой я есть. И мне плевать какого Вы обо мне мнения. Главное то, что мне приносит удовольствие то, как я живу. Я не хочу меняться на путь страданий и ограничений. Вы подняли на меня шашку, потому что Вы живёте против сердца. Поэтому-то Вы читаете документальную литературу, а не романы из Франции.
– Если бы я жил против сердца, я бы вас в ту роковую секунду не стал щадить, и пронзил Ваше сердце от всей своей ненависти к Вам!
– Интересно узнать, за что Вы меня ненавидите? – немного смеясь, сказал Магнуссон.
– Вы – нравственный урод. Вы тревожите женские сердца, зажигаете их, и в этот же момент тушите. Вы не воспринимаете женское счастье, и Вам никогда не познать счастье души человеческой.
В этот момент из двери показалась дама с розой в руках и в красивой розовой шляпке. Это была Астрид, но она столь тихо вышла, что швед и Филатов не заметили её, а та хотела послушать их спор.
– Счастье? Гм. А что же для Вас счастье, Алексей?
– Любовь. Я хочу быть нужным и любимым. Я стал офицером не в силу моды и славы, а потому что хочу быть нужным Отечеству. Был неудачен в любви и холоден к миру, но сейчас сердце моё горит вновь. И поэтому я Вам не позволю обращаться так с дамами!
– Смешно. Да Вы верно влюбились.
– Да, потому что я жив душой, а не живу материальными благами и распущенностью.
– В новую девчонку из Германии что ли? Ох, прекрасная кобылка. – с улыбкой на лице сказал Магнуссон.
– Молчи, обезьяна! Не смей про неё и слова дурного сказать.
– Что же сделаешь? Ударишь меня? Ну подходи.
И тут же Филатов толкнул Магнуссона в лужу грязи, папироса зажгла его пальто и швед начал кричать, держась за плечо от ожога. Алексей навалился на него, и раз за разом наносил по нему удары.
– Это тебе за Чернышову! Это тебе за Россию! А это тебе за Астрид, гадёныш! Надо было тебя убить, гада, в тот день – со злобой и особенной яростью произносил Филатов.
Ударов в ответ не следовало. У Магнуссона не хватало сил, чтобы нанести удар навстречу. Но близок, близок миг победы! Ура! Мы ломим; гнутся шведы. О, славный час! О, славный вид! Ещё напор – и враг бежит! Филатов поднялся над ним, достал из плаща карманный пистолет и направил на грудь врага. В глазах Амадеуса жизнь пронеслась за одну секунду, он уже готовился умирать павшим в битве. Филатов смотрел на него с призрением, даже более сильным, чем на Зуева. Его кровавые намертво сжали пистолет. Дыхание было ровным, и Алексей стал зверем. Хищником. Его оскал был подобен волчьему, рычание тигра, а взгляд орла. Он стал страшным, хладнокровным зверем, который был готов съесть и не подавиться телом шведа. Указательный палец медленно сжимал курок. Оставались считанные секунды до рокового выстрела, который бы остановил страдания многих женских сердец. Три, два, один. Сзади раздался крик. Это была Астрид. Филатов от неожиданности, поднял пистолет вверх и выстрелил в воздух. Магнуссон упал, зажмурив глаза. Астрид спасла его от неминуемой смерти. Алексей проснулся, а звери покинули душу его, но призрение к шведу вошло в его душу. Филатов бросил рядом с ним свою недокуренную папиросу и плюнул бы, но даже своей слюны ему было жалко для Магнуссона. Тут же Алексей Никифорович подошёл с опущенной головой к даме.
– Простите меня. Вам пришлось увидеть всё это безобразие? – с горечью сказал Филатов.
– Дайте мне руку, Алексей. Я хочу с вами поговорить.
Алексей подал ей свою руку. И они пошли вдвоем по офицерской улице, а швед смотрел на них исподлобья и взгляд его был полон желания крови. Кровавый взгляд, который запомнил всё навсегда. Увидев перед своими глазами смерть, он потерял страх ко всему вокруг. К смерти, стыду или Божьему суду. В его голове разрушился статус мнимого господина и хозяина планеты всей. Филатов был решителен и убил бы здесь же, ежели не Астрид рядом. Женщины спасают нас от всей беды и дают нам раскрыть глаза на ужасы мира сего. Богородица спасает наши души, так и святая Астрид спасла от смерти тело шведа и душу русского офицера. Ах, Астрид. Чудо, присланное с небес. Я всегда поражался женской особенной чертой – умением держать в рукавице мужское сердце. И любил женщину я каждую, которая видела во мне мужчину иль худшее существо, но не пустую тень. Равнодушие есть главный раздражитель для моего организма. Пускай меня все любят или ненавидят – хорошо, но самый главный враг мой – тот, кто не испытывает реакции. Но все же жаль, что никто не узнает меня в совершенстве, мою поэтическую душу, которая полна тайн и страданий, скрытых от глаз и ушей на плачущих страницах моих романов, дневников и стихотворений. Если же будет человек, который попытается меня узнать и пером описать, то желаю ему сердечной удачи. Если Вы, искатель, мой потомок, то будучи усопшим, душа моя спуститься к Вам и будет поддерживать Вас в Ваших трудах. Я желаю, чтобы век поэтов России не кончался на мне, а Вы были моим преемником, который восславил бы женскую тонкость души и отважность русского мужчины. Мы бы с Вами гуляли по набережной Невы, куда уже спустились Алексей и Астрид, смеялись бы как они, но всё же давайте вернёмся к их встрече на вечерней Неве. Интересно, что же скажет Астрид, слыша о чувствах Филатова к ней.
Смеркалось. На набережную выходили французские скрипачи. Сияющая луна появлялась вдали, а солнце уходило за горизонт, оставляя за собой лишь огненный след заката. Прекрасный вид Петербурга, который не сравним ни с одним городом России. Нигде как здесь, Вы не увидите белые ночи, высокий уровень архитектурного убранства и настолько исторически важное место. Пётр Великий сделал специальное, уникальное место в России, которое сходно с Европой, но пахнет не Европой, а русским духом. Алексей и Астрид встали вдвоём на край набережной и смотрели вперёд. Смотрели на уходящее вдаль солнце, а за их спинами потихоньку начинал появляться лунный свет. Рука Филатова сама по себе, безрассудно, потянулась к руке прекрасной девушки. Та почувствовала это прикосновение и взяла его руку в ответ. Это было особое прикосновение. Пальцы медленно, словно языки пламени, окутывали ладонь офицера. К нему передавалось всё тепло от Астрид, которое горело в её сердце, но не выходило наружу все двадцать лет. Глаза Филатова раскрылись новыми красками. Глаза человека есть зеркало его души и разума. В них мы видим то, чего рот наш никогда не скажет. И они у него растопились словно ледяная фигура и из глаз его просочились капли. Слёзы, которые мы с Вами, читатель, описать не в силах, но это чувство мы прекрасно можем понять и даже иногда чувствуем. Момент душевной оттепели и появления в души святости. Его зрачки расширились, а сердце стало биться чаще – что-то новое рождалось в его душе. Но в сей момент Филатов проснулся и понимал, что держит за руку Астрид и невольно плачет. Та не видела слёз, и Алексей стёр их левой рукой. Дальше Астрид с невозмутимым видом спросила у него:
– Алексей, скажите, а что главное для Вас в жизни?
– Ох, Астрид, так сразу и не сказать. Есть много вещей, за которые я готов отдать жизнь и потерпеть трудности.
– Можете сказать что это?
– Любовь, здоровье и свобода.
– А почему же тогда у Вас, Алексей, в 30 лет нет жены и Вы сейчас гуляете вместе со мной, а не вместе с детьми, ведь Вы готовы жизнью хранить любовь?
Алексей молчал. Он взял её руку крепче и повёл вдоль набережной, в сторону общежития, ведь двери скоро закроются, а Астрид уже должна быть там. Но причина отсутствия ответа была другая, и Вы, читатель, её уже прекрасно знаете. Алексей моментально переменился в глазах и стал подобен Александрийскому столпу, который находился недалеко от них. Астрид понимала, что спросила что-то что спрашивать не стоило. У каждого человека есть такая вещь, которая доводит его до слёз или же до истерики. И наша героиня попала в самое больное место души Алексея. Весь путь до общежития они молчали, хоть природа и чудная летняя погода сама просила её описать. Астрид пыталась всячески раззадорить Филатова, спрашивая у него «Всё в порядке?» или «Ты о чём-то задумался?». Алексей же просто немного кивал головой и закрывал глаза, повторяя одну и ту же фразу: «Да нет, всё хорошо, правда, всё хорошо», Дойдя до дверей общежития, Алексей развернулся к ней лицом к лицу, и смотрел в её нежные голубые глаза. Та смотрела на него и видела его разрушение. Она, не сказав ни слова, обняла Филатова. Тот сжимал её спину как можно крепче, а сердце его начинало разгораться пламенем. Только интересно узнать, что же это за пламень. Мнимый огонь страсти, сжигающий души или благодатный огонь любви, согревающий родные сердца.

«Ночь четвёртая. Истина и соблазн»

Войдя к себе домой, Алексей свалился с ног. Он упал на кровать словно в пропасть, а его взгляд я бы сравнил со взглядом мертвеца в первые минуты кончины. Он молчал. По стенам квартиры раздавалась ужасная тишина, а думы его были полны голосов и воспоминаний. Словно штормовой волной перед его глазами появился облик Серёжки – сына Филатова. Маленький, голубоглазый мальчик. У него были белоснежные волосы, которые при лучах солнца, сверкали как пшеничные колосья. Он любил папу, но мама его любила больше свободу. Это и есть горе многих солдат. Их не дожидаются с линий огня, поддаваясь страстям и вольности дьявольской. Но, слава Богу, что такие не все. Женщина – существо благородное и высокое, но сердце красавицы склонно к измене как ветер мая. Матери в дочерях должны закладывать силу воли, ценность традиций и семейного счастья, ведь только мамы смогут направить дочерей на путь истинный. Дорогая читательница, помните, что вступая в тесную связь с мужчиной, вы вступаете в ответственность за то, что происходит между вами, и Вы должны ценить мужское сердце, которое слилось с вашим, ибо с любовью шутит только Сатана. Страшно терять сына раз и навсегда, и не знать, что с ним, ведь сын для отца есть самое главное и ценное, потому что он продолжатель рода и наследник чести и знамени. Алексей в этот момент ощущал себя одним во всем мире и полностью подавленным. Он хотел бы кричать и плакать, но сил не было уже. Ужасная картина. Не пожелаю познать это чувство ни одному человеку, ведь разрушение души будет идти медленно и очень болезненно, как воткнутый в спину нож, рана от которого нарывает невыносимо сильно, но кровь стекает мелкими каплями. Алексей же, в этом случае, продолжал истекать кровью, но реагировать на кровотечение не мог. Но несмотря на ощущение одиночества, в комнате он был не один. На потолке сидел черный паук. Паук, который видел его слабым и бедным. Что-то здесь странное. С появлением в доме паука, Алексей стал сам не свой. Паук будто влиял на него, впитывая всю его энергию, хотя звучит это как бессмыслица. Каким образом маленький паук может изменить жизнь большого человека, тем более офицера императорского полка? Я люблю их, но многих они пугают. Значит с ними что-то не то. Нечто магическое, тайное и страшное. Ладно, мы поняли насколько тяжело Алексею далась эта ночь. Давайте перейдем к Астрид и узнаем, что с ней. В кровати в столь поздний час не было. Где же она? Это интересовало не только меня, но и её подруг. Они её искали на всех этажах, но всё безуспешно. И тут они постучались в дверь уборной. За дверью что-то зашуршало. Было теперь ясно, где же она. «Астрид, выходи!» – кричали ей через дверь, стуча в неё. Ответа не было. Странное поведение, да и повода они ни в чём не видели. Стучали они пять минут, десять – результатов не было. От уныния, одна из её подруг, Лиля Ноликова, посмотрела в окно, пригорюнившись, а там, вдали от дома, на берегу Невы стояла красавица. Моряк, проплывающий мимо, подумал бы, что видит перед собой русалку Лорелею, но это была наша знакомая Астрид. Тотчас же Лиля стала выламывать дверь и стучать в неё своими хрупкими ножками. Девочки, открыв дверь, увидели форточку в туалете открытой, а на её краю красный платок Астрид, который она носила с собой. Лиля вернулась к окошку и снова взглянула на неё. Та была грустна, даже сказать, подавлена. Её маленькая голова была погружена тяжелыми думами о переживаниях Алексея. Глаза её были опущены, а губы так и хотели сказать: «Почему?». Астрид, моя дорогая, не ты причина горечи его, так и не стань жертвой ради спасения души его. Но сердцу не прикажешь, и женщины всегда хотят навести порядок в доме, а как мы знаем, душа и есть дом, причем порядок должен быть и у себя и близких, а Алексея она считала более чем знакомым, особенно после тех случаев с погоней и откровением. Борьба творилась в душ младой – борьба страсти и чистоты, тьмы и света, апатии и соприкосновения. В ту ночь и Нева бушевала. Пенились волны реки и моря, ветер был как стая волков – буря становилась всё сильнее и сильнее, но Астрид стояла на берегу неподвижно, словно дева, ждавшая возвращения своего моряка. Погода явно хотела сказать ей идти обратно, но она была погружена в него, в Алексея. Он взял верх над её разумом. Она только и думала о нём. Её приманила к себе его грация, торжественность, аккуратность и мужество. Она долго думала почему же он так к ней относится. Любит? Играет? Или же просто вежливость его подход к каждой даме? Настоящая загадка для двадцатилетней дамы. Но главный вопрос заставил Астрид встрять напрочь – а что же она чувствует к Алексею? Мысль эта не давала ей покоя. Алексей ей приятен и, можно сказать, прекрасен для неё. Он был идеалом. Филатов стал собирательным образом всех мечтаний юной красавицы. Но с другой стороны, как-то всё это странно. «Почему именно я?» – трижды повторила Астрид. И действительно, на балах в Петербурге всегда были и дамы с прекрасным телом, и начитанные девушки, и добродушные девчонки, но они были не такие, как Астрид. Они были пустыми. Пустые как бокалы на том самом балу. Как же Алексей понимал их пустоту? Их красноречием. Алексей в возрасте двадцати лет, еще до замужества и ссылок, был юношей восхитительным, и все называли его никак иначе как «кутаисский ловелас». На пороге в его дом побывало девушек тридцать, ежели не сорок. И он заметил в девушках, да и у всех людей, одну черту. Люди, знающие много и действительно благородные, особо не пили шампанское и не говорили, и их бокалы допивали официанты, а вот так называемые, «провинциалы» и дурочки, которые только и приходили, чтобы их забрал принц на белом коне, а забирал старый генерал с седыми руками, пили за троих, оставляя за собой пустые сосуды и говорили как бабы базарные, которых остановить говорить могла только смерть. И как-то раз на балу, он случайно уронил ложки в бокалы, в пустые и полные, но звуки издались разные. Ещё раз кинул, заметил, что пустые сосуды громче звенят. Здесь истина.
Буря усилилась как можно сильнее. Лунный свет перестал доходить до земли, ведь тяжелые и чёрные грозовые тучи закрыли собой небо как одеяла. Ветер выл страшно, пытаясь напугать Астрид. Молнии сверкали над её головой, но ей было всё равно. Она не видела ничего. Мысли окутали её и опьянили. Природа видела это, и хотела побороть её разрушение, но не выходило. «Алексей, не обманите меня. Я чувствую, что Вы меня любите. Признайте же это наконец.» – сказала Астрид с особой жадностью и ненасытностью, будто хотела погрузиться в Филатова, стать его частью. Астрид проснулась, когда раздался страшный гром сзади. Молния упала в иву, которая стояла рядом. Дерево загорелось сильно, и горящими ветками, дерево пошло вниз: к воде. Языки пламени начали гореть над водой. Было ощущение, что вода горит вместе с деревом. Ветер усиливал огонь на иве, и посвистывая, говорил Астрид: «Уходи!». Начинался ураган, сравнимый с тем, что писался в Апокалипсисе: ветер вырывал деревья с корнями, небо затянуло густыми, черными как смерть тучами, смерчи виднелись вдали от Петербурга, молнии сверкали ежесекундно, пламень зажёг  прибрежную траву, дым поднялся над берегом Невы, разорванный воздух шептал ей всё сильнее: «Смерть близка! Уходи! Уходи! Уходи!», колокола церквей звенели, чтобы пробудить пожарных. Это был истинный ужас, который бы испугал даже самого стойкого витязя. Природа пыталась достучаться до Астрид, но та не поняла неразборчивый голос волн и ветра и просто развернулась назад, а там бежали четыре огонька. Это были фонарики. Керосиновые. Кто же их нёс? Пожарные? Мужики-крестьяне? Нет, в руках их держали четыре подруги Астрид: Лиля, Ася, Ника и Лиза. Шли они как под копирку. Ничего особенного в них не было, однако же четвертая была с пирожком в руках и в очках, а все остальные были худенькими принцессами, которые пили даже воду по расписанию, а то вдруг звезда Водолея принесет жира, если есть мясо после того, как чихнул пятый раз. Суеверные, модные и смешные. Не верят они себе, верят мнению толпы и денди. Дойдя до Астрид, Лиза громко сказала: «Прости, Господи, где тебя черти носят? Смотри, что за ужас творится. Конец света на Неве, а она паруса ловит. Мы даже поесть нормально не успели, а ты тут с Невой говоришь. Ох, с ума люди сходят. На, поешь». Из рта её шел аромат говядины и капусты. Вероятно, ела пирожки полчаса назад. Астрид не стала отвечать ей, а только ухмыльнулась и пошла за девочками вслед. Прощаясь с Невой, она заметила странное. Вороны и воробьи сели на место, где она стояла, и пустились в пляс. «Чего?!» – подумала она про себя. А вороны действительно плясали не хуже многих юношей моего века, а воробьи прыгали, играя Мазурку. Она побледнела, дар речи был потерян. Шла она, развернув голову назад, а рот не мог закрыться от удивления. «Ой!» – вскрикнула Астрид. Её  толкнули мужики с вёдрами, и она зацепилась за что-то. Это была маска. Маска детская. Для карнавала. Это была маска серой мышки. Серая маска с едва заметно нарисованными усами и носом. Она её подняла с большим интересом, и маска ей приглянулась. «Пошли, чего ты стоишь?» – вскрикнула Лиза, причмокивая пирожком, что аж капуста падала с её губ. «Иду, иду» – отвечала Астрид, а сама пристально разглядывала детали лица из папье-маше. Чёрные глазные впадины были пугающими, и за маской скрывалась какая-то тайна. Но откуда взяться маске на берегу реки? Подбросил кто или потерял? Страшно было в эту минуту и очень неясно. Астрид смотрела вслед, видела как стихия показывала силу над человеком. Пламя огня не поддавалась усилиям крестьян её потушить. Всю округу закрыло густым дымом, а ветер, что дул с воды, двигал ветви деревьев. Они в дыму напоминали поломанные человеческие руки в саже и пепле. Кора была кожей, а сажа от сгоревших листьев стала пеплом. Но вскоре ужасная картина, которая явно была сигналом беды, скрылась с глаз немки. Они ушли далеко от берега. Ушли, ничего не поняв. Точнее говоря, не поняла одна Астрид, а остальным же это было не столь важно. Их интересовала мягкая постель и приятный звук горения фитиля свечи. Их интересовало то, что приносит лишь удовольствие, сладость, наслаждение и заставляет окунуться в сахар с головой. Сладкая, новая и независимая жизнь студенток, которые только вчера вкушали молоко из груди матери, а теперь рады, что навсегда оторвались от неё. Они были рады жить так. Жить в полном одиночестве. С душой, которая пуста, а заполнять нечем. Войдя внутрь дома, все улеглись спать, и во всех комнатах погас свет свечи, кроме комнаты Астрид. Её душу тревожило по сей час не только состояние Алексея, но и реакция природы. Что это всё значит? Сердце её было трепещущим, будто знало о чем-то, но сказать не могло. Стучало оно ровно, но трепетно, так что каждый удар создавал небольшое ощущение страха. А страшнее всего боишься того, чего в глаза не видишь. А ведь у страха глаза велики, и он пытается, будто через лупу, приблизить наши глаза к мелочам, чтобы найти причину нашей тревоги, но не всегда именно эти становятся теми, которых стоило бояться. Она не могла уснуть, ведь в её голове, словно в хороводе, кружились беды: дуэль, молчание, пожар. В её думах всё становилось ужасным и страшным. Черти вошли в душу и показывали актёру свой театр. Театр греха и смерти, который начинается далеко не с вешалки и не оканчивается гардеробом. Здесь антракта и звонка нет. Зритель вынужден смотреть сию трагедию без передышки. Ему не даётся  право на выбор. Он уже сделал его, раз пришёл  его посмотреть. Она видела перед своими глазами истекающий кровью труп Амадеуса; видела дьявольскую улыбку и звериный взгляд Филатова. Но в момент появления перед её глазами своего же лица, которое кричало средь языков пламени от того, что они испепелили её прекрасные волосы, а её кисти плавились словно воск на свече, она не смогла потерпеть и вовсе. Бесы терзали душу бедной девочке, играя с ней как с мячом, перебрасывая между собой. Та не понимала, что происходит. Она стала заложницей собственного кошмара, из которого она не могла найти выхода. Двери театра были закрыты. Черти сожгли сцену и купались средь языков этих огней. Астрид была прикована к креслу ядовитыми змеями, которые обвили её кисти и ступни, а своими клыками отравили ядом её тело, обездвижив тело. Они пустились в танец вокруг тела Астрид, напевая считалочку: «Раз! Мышь пришла в наш час! Два! Вот и нам еда! Три! Четыре! Пять! Нечего пищать – выйди поиграть! Шесть! Семь! Восемь! Не увидит осень! Девять! Десять! Ты попала к бесам!». Астрид повторяла про себя: «Мёртвое – к мёртвому! Живое – к живому! Кесарю – кесарево! Богу – божье!». Не хотела она поддаваться искушению, даже в момент пытки над телом её, но знала она, что бесы не смогут душу её убить, ибо Смерти больше нет. Этот ужас продолжался будто вечность. Ад пришёл к ней без страшного суда. Огонь подступал к её ступням, а черти заканчивали считать в третий раз. Тут в один момент, пропали в зале и бесы, и змеи. Одна изувеченная дева осталась наедине с пламенем, который заполнил весь зал и стер кресла в угли. Тело Астрид было умирающим. Она не могла ни встать с огненного пола, ни ползти к дверям, ни набрать в грудь воздуха. Она мучилась и страдала. Но в один момент, когда огонь пошел по платью немки и вошёл внутрь её тела, под ногти и кожу; когда время жизни сводилось к секундам, но надежда на спасение и выживание оставалось, вверху появился белый свет и голос, который ей сказал: «Ты будешь спасена, ведь послана мной. Люди не готовы к встрече с Божественным, ибо и Сына моего, и тебя убили. Но ты будешь счастлива, ибо здесь твой дом. Астрид, ты не погибнешь.». Её руки потянулись к свету, а в нём всё скрылось. Он всё забрал в себя: и театр бесов, и пламя, и смерть. В свете виднелась дверь. Золотая дверь. Астрид, взглянув на себя, увидела белое платье и золотую лиру в руке. Она шла медленно к выходу. Шла на звук чудной песни ангелов. Они пели, и в душе настал покой и счастье. Счастье истинное, которое познаётся в тишине. Шаги её были медленными и тихими. Прикоснувшись к ручке двери, она почувствовала необычайное тепло, которое несравнимо ни с чем земным. А открыв её, открылись и её глаза. Это был сон. Только не понять, как определить его. Кошмар? Предсказание? Или просто игра нервов со страха? Глубоко и кратко выдохнув, Астрид встала с кровати и пошла к умывальнику. Холодная вода должна оставить позади все тяжёлые мысли и дать сил на весь день, освободив от дум, которые были как цепи рабов, не дававшие и возможности свободно мыслить и действовать.

«Ночь пятая. Откровение»

Утренние лучи Солнца пробудили и Астрид и Алексея. И оба они проснулись не с тем восторгом, что просыпаются дети. Как ты уснешь, так ты и проснешься. А тяжелые, сковывающие голову, мысли не давали места для ясности разума и радости души. Офицер и актриса проснулись в холодном поту. А действительно, нечасто видишь такие страсти. Они вскочили с кроватей как с места страшной пытки, и направились умываться. Холодная вода заставляла покидать дурные мысли, освобождая место для движущих помыслов. Она стекала из крана быстро как наша жизнь, и тут они оба замерли над её потоком. Вода даёт нам покой и наслаждение. Где есть вода, там есть и жизнь, поэтому не найдешь ты средь пустынь, изувеченных войнами и пеклом, водоём с зелёными лягушками, которые бы весело пели свою песню, или не найдешь скалистый водопад, где вдали будет пробегать красивый и мощный тигр, желавший напиться, чтобы набраться сил для новой охоты. Она лечит нас, и поэтому, если мы больны или ранены, едем мы на кислые воды Кавказа. И тем более, примечателен тот факт, что она не имеет конца. Вода бессмертна. Её движение не прекратится, даже если человек погибнет или животные. Она создаст сама новую жизнь на Земле, ведь в ней обитает бесчисленное количество живых существ, но правда они пока меньше и соринки в нашем носу, но настанет время, когда и они выйдут на сушу. Мощным плеском воды Алексей охладил свою голову, полную всякой ерунды, и пришёл в контроль над собой. Второй – и уже появилось хорошее настроение, а на третий раз – он наполнился новыми, свежими идеями на день. Астрид также сбросила с себя тяжелый камень, который будто взвалили на её плечи после сна. За дверью послышался стук и голос человека, у которого рот был полон чем-то: «Астрид! Просыпайся! Завтрак уже на столе, иначе я съем, хе-хе!». Это была Лиза. Астрид ответила, немного смеясь: «Да, meine Liebe, я иду!». «Чего? Мане? Люба? Либер? Либералы, что ли? Ох, понаедут иностранцев и учи их диалекты. Нет бы сказать: «Здарова, мать! Приду я сейчас, не жри мою еду!», чтобы сразу было понятно. О, языки! О, нравы!». Как Вы могли понять, Фамусова в театре играла она. Даже грибоедовский сценарий ей учить не надо было – можно было играть и от своей роли. Лиза была полной девушкой, похожей на арбуз или на бочку с порохом, которая вот-вот разорвётся, но естественно она считала, что «хорошего человека должно быть много» и «не вам судить как мне тут жить». Язык у неё был хлёсткий, но скудный и тупой, так что от её ответов не было пронзительной ножевой раны в сердце как у Филатова, а ощущение будто Вас бьют веником – неприятно, смешно и дёшево. Поэтому всегда фразы Лизы становились крылатыми и над ней часто смеялись, но она считала, что это признание, и называла себя никак иначе как «маэстро». Ну что ж, браво! Такую самооценку ещё я не видел ни у одного человека в жизни как у неё. Все вокруг неё назывались «дешёвками», а она всегда в злате. Лиза смешная, но с неё не хочется смеяться, а хочется заливаться слезами, ведь такие люди и есть беда нашей Родины. Они на фоне Достоевского, Пушкина и других гениев России могут пить губительные напитки печени и мозга, ругаться матерщиной и вызывать лишь только стыд и ложные стереотипы в глазах у иностранцев. Внутренний враг России не политический, а нравственный. Россия умрёт без морали и памяти духа предков, и не сможет встать вновь такой, какая была при Петре, если потеряет Бога в груди и выкинет его из страны. Он не уйдёт от нас сам, а его попросят уйти. Будут делать так чиновники, лившиеся моральных принципов и традиций под влиянием злата в жизни, маловеры, которые карают Бога во всех своих неудачах, а также враги веры и правды, враги России. Им нужно лишить нас надежды и будущего, ведь во всех воинах русские были едины, несмотря на различия вер и культур российских народов, и бились под знаменем Христовым и его благословением. Астрид пошла к столу, чтобы дать энергии телу и начать день в хорошем настроении. Когда она села за стол, её ждали тёплое картофельное пюре и куриная ножка. Аромат был великолепным, и хотелось вкушать медленно, выжав из еды все соки и вкус. Алексей сел трапезничать у себя дома. Он сварил макароны, в другую тарелочку натёр сыр, а уже на столе лежала пожаренная грудка курицы. Как же приятно встать рано утром, встретить солнечный свет в окне и позавтракать любимым блюдом. Утро было замечательным, а это значит, что и день будет таким же. В такую хорошую погоду грех не насладиться солнцем и лёгким ветерком. Алексей весь завтрак наблюдал за пейзажем. Его балкон был идеальным местом для итальянского художника, который бы продал эту картину за несколько тысяч фунтов. Купола Исаакиевского собора горели ярко-алым светом, который отражался от солнечных лучей, а крыши домов были белые как мрамор. Небо над Петербургом было ясным, и Солнце Петербурга, редкое и капризное, вышло к людям и одарила их своей теплотой. Внутри Алексея царила любовь, как и в душе Астрид. Сказочный день, который нельзя было бы упустить и потратить впустую. И тут в голову Филатова приходит мысль: а может встретиться с Астрид? Но вот теперь задача состоит в том, чтобы найти её, ведь о встрече они не договаривались. Наверняка, она сидит в комнате общежития. Алексей приоделся, украсился и вышел. Он хотел ей сказать что-то важное. Астрид, сидя за столом, долго тоже не думала.Хочу к Алексею!» – произнесла она вслух, будучи в комнате одна. Она подумала, что, наверняка, он у Щукина, ведь мужская дружба столь крепка, что, Бог его знает, может они и с утра ходят друг к другу, а может они и спят вместе. Она одела своё самое красивое платье и вышла в свет. Ироничная картина. Они были столь уверены в своих догадках о положении друг друга, что даже не торопились, думая, что Филатов заказывает очередной стакан чая, а Астрид дремлет в постели. Трудно жить, когда связи нет с человеком, потому что нельзя узнать о состоянии человека, если он вдали от тебя или в незнакомом месте. А что, если беда настанет? Будешь один. Или придут на помощь те, кто будет всегда рядом или люди, имеющее большое сердце. Как только Астрид вошла в кафе, она взяла всё внимание на себя, ведь вид её был недосягаем. Она глазами прошлась по столам в надежде найти Алексея, но его здесь не было.
– Здравствуйте, Денис Павлович. А Алексей здесь не был случаем? – спросила Астрид
– Доброе утро, дорогая моя. Да нет, не было его здесь. А чем он тебе нужен?
– Хотела бы с ним встретиться. Увидеть его глаза вживую.
– Ну Бог знает где он. Может гуляет по Невскому, а может спит до обеда дома. Это он тоже любит.
– Ну а где он может быть сейчас вероятнее всего?
– Так ну сейчас который час? Ага, двенадцать. Гуляет по Невскому.
– Зачем же гулять в одиночке?
– А с кем ему гулять, ха-ха? Ни жены у него нет, ни возлюбленной.
– Никого он не любит? – с удивлением спросила Астрид
– Ну сейчас я не знаю о том, кто в его сердце живёт, но рядом с ним я никого не видел.
– Но Вы же его лучший друг?
– Я так считаю, да.
– Но почему же Вы не знаете о волнениях его сердца?
– А у меня нет своей души что ли? Я не вижу смысла копошится в судьбах других людей, да и это не моё дело.
– Странно.
– Почему же?
– Друг должен быть частицей души. Должен поддерживать горение пламени сердца.
– Вы не знаете понятия дружбы в силу возраста, дорогая моя.
– А что же дружба?
– Дружба есть доверие. Но доверие не обязывает делиться всем. Дела любовные не говорятся друзьям, ведь это дело двух. Вот Вы бы танцевали танго или вальс втроём? Как только друг оставляет след в любви человека, так эта любовь обречена на разрушение или зависимость в этом товарище. Без его участия не выходит общение, прогулка, жизнь обоих. Я не вникаю в любовь Алексея, чтобы сделать его счастливым и не быть виноватым, если что произойдет между ними.
– Ну а каким должен быть друг?
– Отражением Вас или тем, каким Вы хотите быть. Вы не сможете быть бок о бок, если вас отнюдь ничего не связывает. Ни увлечения, ни моральные принципы и ценности, ни места работы.
– А нет идеальных друзей?
– А есть идеальные люди?
– Ну какие качества должны быть в друге?
–  Вы хотите услышать моё мнение или ответ вездесущего?
– Общее понятие.
– Тогда Вы не по адресу. Я Вам скажу своё мнение, но Вы не я. И поэтому мой ответ не будет стоить Вам и этой копейки.
– Ну что, дружба настолько трудна?
– Трудно быть истинным другом. Друг должен любить, ведь без любви нет развития души. Только с любовью человек становится человеком. Но эта любовь не должна быть выше братской и стать любовью супружеской. Очень трудно не влюбиться в того, с кем ты жил как в раю, но и очень трудно разлюбить тех, кому ты отдал своё сердце в руки.
– Гм, ясно. Интересная философия. Вы не психолог?
– Моё дело – варить кофе бандитам, хоть и душа тянулась к искусству. Всю жизнь, Астрид, я хотел быть писателем как Пушкин или музыкантом великим как Чайковский, но судьба у меня иная. Я рождён для того, чтобы обслуживать гостей.
– Но жизнь же одна. Почему Вы не можете жить так как Вы хотите?
– Есть такое слово – «необходимо». Я не мог поступить иначе, ведь так завещал мой дед. Дед воспитал меня и поставил на ноги, и я не мог оставить его дело без хода.
– Но Вы же от этого несчастны?
– С чего Вы взяли? Счастья мне навалом. Деньги есть причина для радости.
– Деньги?
– Покажите мне человека, кто сказал, что не в деньгах счастье. Без них Вы не в состоянии будете и поесть.
– Но друзья и любовь важнее денег, по моему мнению.
– Попробуйте доехать до друзей без денег – не выйдет. Мне сорок лет, дорогая, а Вы девушка, которой только предстоит столкнуться с реальностью. Она жестока, поверьте мне. В наше время, когда капитализм это не система финансов, а целая философия, невозможно жить по желанию сердца. Захотел – купи. Болит что-то – купи. Нужна помощь – купи. Лет через сто станет это нормой, и люди перед тем, как просить о помощи, покажут купюру. Деньги есть высшая точка ценностей, но с виду обычная бумага. Мощный лев не всегда сможет догнать антилопу, а бумажка оседлала человека верхом. Смешно, не правда ль?
– С чего Вы так уверены? – с опаской спросила Астрид
– Я работаю с деньгами. И вижу их перед своими глазами каждый день без перерыва. Я понимаю то, что без них невозможно существование человека. Современного человека. Это грустно и печально, но сие истина. Да, Вы, наверняка, не воспримите мои слова, но человек есть раб финансов. Деньги стали веревочкой, которой можно управлять волей человека. Он стал марионеткой в руках корпораций.
Щукин вышел из зала, а Астрид, опустив лицо в пол и задумавшись, направилась к выходу. Она ушла, не попрощавшись и забыв зачем пришла. Её голову затмили мысли о рабстве человечества. Щукин, вернувшись из кабинета, заметил, что её уже не было. «Убежала от правды. Молодость не даёт людям видеть картину в серых оттенках.» – пробормотал он себе под нос. Но после серой проповеди Щукина пейзаж Петербурга стал для Астрид действительно тусклым, и предать ему ярких оттенков мог только Филатов, но его рядом не было. Он стоял уже у порога общежития, думая, что наша героиня спит в своей комнате. Войдя внутрь, он хотел сразу выйти. Стены общежития вселили в него опасение. От них веяло духом смерти и печали. Стены были из чёрного кирпича, а над коридором тускло горел свет керосиновой лампы. Осмотревшись, он увидел голову кабана. Трофей, который часто охотники желали получить и повесить над своей кроватью, чтобы ощутить свою силу, ведь кабан животное довольно свирепое, но оно глупое. У животного была страшная морда. Мёртвое лицо зверя набили ватой и закрепили иглами, чтобы создать вид злого оскала. Не хватало только вставить в пасть латинскую сигару, и он был бы точно как с карикатуры чиновников. Посмотрев вниз, он увидел под кабаном девушку, похожую на самку кабана, в вечерней сорочке с кружевами, а на плечах её был зелёный халат. Он её обвивал как лоза обвивает лесных свиней. Щеки её были набиты чем-то, а ещё у неё был насморк или сломан нос, не знаю, но при вздохе она хрюкала. Это была Лиза. Филатов подошёл к ней и спросил:
– Здравствуйте, подскажите, а Астрид не здесь случаем?
Девушка, по-лисьи посмотрев на стену, ответила:
– Да, подскажу Вам, следуйте за мной.
Она протянула Алексею руку, а тот нехотя взял её. Лиза вела его вверх по лестнице, а языком облизывала губы. В её глазах виднелась странная мысль. Зрачки её расширялись, сердце билось сильнее, а её кисть сжимала руку Алексея. Тот не отвечал взаимностью и был спокоен как камень. Поднявшись на второй этаж, Лиза чуть ли не трусцой начала бежать, взявшись за руку. И вот они уже пробежали и комнату Астрид, да и было понятно, что Лиза не ведёт Филатова к ней. Остановившись у белой двери, она, задыхаясь как кобыла, сказала: «Пришли. Входите.», а на её лице нарисовалась улыбка. Алексей вошёл первым, и сделал роковую ошибку. Лиза зашла за ним, и заперла дверь изнутри ключом, а затем выкинула его в нижний дверной проём, тем самым у Филатова не было пути назад. Он обомлел. «Что Вы делаете?» – спросил испуганно Филатов. «Ну вот и всё, пирожочек, ты мой!» - ответила она ему, толкнув на свою мягкую кровать. От падения Филатова в воздух взлетела пыль и крошки пирогов. Да и в улыбке можно было заметить, что между её зубов были кусочки хлеба и мяса. Тут она тотчас начала раздеваться при Филатове. Бока её свисали как у тех откормленных свиней с чернозёма, которых готовят на сало. Нос её был похож больше на пятачок, а неухоженные ногти на копытца. Она уже хотела запрыгнуть на Филатова, да тот словно барс выскользнул из-под неё.
– Брысь! Уйди от меня! Выпусти меня, сумасшедшая! – кричал ей Филатов
– Ахах, а ты любишь поиграть! Беги от меня, сладкий! – смеясь,
 и расстёгивая на себе бельё, говорила Лиза.
– Господи, уйди от меня.
На это было страшно смотреть. Лиза, как Нахема, пыталась убить в Алексее верность, и сделать его своим рабом. Она пыталась его обольстить и покорить его любовь к Астрид, но это вызывало лишь отторжение. Филатов упёрся к двери и не знал куда бежать, но увидел за
спиной у нимфоманки окно. «Лучше прыгну и разобьюсь, чем поддамся её обольщению» – подумал про себя Алексей. Он резко вскочил от двери к стене, отбросил её в сторону с такой силой, что та упала к стене и начал открывать окно. По его лбу начал течь холодный пот, а сердце вот-вот бы выпрыгнуло из груди. Офицер ощущал свою слабость перед ней, ибо видел в ней не девушку, а беса во плоти, который желал испепелить его душу в адском пламени похоти, чревоугодия и сладострастия. Окно было старым и не открывалось легко, а дева уже встала с пола и с напором шла к цели. Филатов был в панике и понимал, что счёт идёт на секунды. Он решил действовать. Прыгнул к Лизе, вцепился в рукава халата, а затем ногами резко оттолкнулся к окну. Та отлетела в обратную сторону, а тело Алексея полетело к свету. Своим весом он выбил стекло в раме и вперед головой вылетел из комнаты Лизы. Он сохранил преданность Астрид и честь в своих глазах. Падал недолго, ведь это больше взлёт человеческой души. Упал он на яблоню при дворе, сильно поранив ногу и спину. Времени на жалость к себе у Филатова не было и он, как русак, помчался прочь, а Лиза же пыталась найти его силуэт и тень между деревьев. Алексей растворился в мраке густой рощи. Когда ветки сосен сокрыли Филатова от глаз Лизы, то тот побежал со всех ног. Хоть он и не имел цели, останавливаться не смел. Задыхался, но не снижал темпа. Если бы он упал навзничь средь елей, если даже весь воздух вышел бы у него из груди, все равно это наверняка лучше, чем оставаться хоть на минуту вблизи этого общежития. Кровь предательски текла из его голени, и силы покидали его с каждой минутой. Глаза пропускали мимо всё больше света и вещей. Он спотыкнулся об корень дерева, и упал рядом. Глаза медленно смыкались, а сон уже пробирался в голову Алексея. Дыхание становилось тяжелее, руки с холодной земли не понимались, что даже не хватало сил сокрыть глаза от света солнца и уши от неприятного звука полёта комаров. Он уснул, но дыхание не останавливалось. Он оставался живым, хоть крови потерял много. Ветер сильнее зашумел, и мелкими каплями с облачного неба пошёл дождь. Прекрасная погода. Яркий и свежий воздух в лесу дополняется чистотой воды. В такую погоду замечательно собирать грибы. А ведь сейчас июль. Месяц, когда созревают грузди. И как только дождь начался, в лес как один помчались грибники. Один из них, старый дед, с рыжей бородкой. Вместе с ним была белая маленькая собачка. Совсем щенок. Своей палочкой он накалывал гриб за грибом, но тут он увидел странную кочку, а собачка начала лаять при виде этой кочки. Мужик прощупал кочку рукой и увидел в ней мужчину – это был Филатов. Слаб и уставший, но дед подумал, что он почти умер. Один бы он его не дотащил до своего домика, но как только он увидел окровавленную ногу и кровавую рубашку, он понял, что медлить нельзя. Грибник схватил Филатова под руки и поволок за собой. Тот был обессилен и не замечал отнюдь ничего. Вот уже как прошёл час-другой, так они были у домика. Старик положил Алексея на свою постель, наварил ему травяной чай, снял с него окровавленную и мокрую одежду и обработал раны водкой, которая была припасена на «чёрный день» в красном сундучке. Мужик заботился о нём как о собственном сыне, приговаривая: «Ты будешь здоров, мальчик мой. Выздоровеешь.». Когда вода вскипела, Филатов очнулся. Открыв глаза, он видел ярко горящую керосиновую лампу, которая в его затуманенных глазах была сравнима с солнцем. Когда он осознал, что не спит, то он вздрогнул. Точно с удивления, но возможно из-за страха, ведь второе, что он увидел  - топор, висящий на стене. «А вот он и проснулся. Ты лежи, не вставай», – сказал ему дед, и поднёс ему чашку с травяным чаем. Филатов побелел. Он не ожидал, что проснётся в избе у бирюка, но сам домик был уютным и тёплым. Он вселял доверие Алексею, но его интересовало как он тут оказался, поэтому и начал разговор:
– Извините, а как я здесь оказался? И где я? Да и кто Вы?
– Гм, о, внучок, да я думал тебя уж не спасти, но у меня глаз наметен за годы мои. Знал, что жив будешь. Вылечу я тебя легко. – говорил старик, наливая кипяток в деревянный таз, чтобы промыть ноги Филатова от земли и грязи
– Но где я?
– Меня Ермолай Кириллыч звать. Я бирюк, живу здесь с воином своим, Семарглом. Грибы собираем, рыбу ловим. Живу наедине с природой и собой. А тебя как?
– Алексей Никифорович Филатов. Я офицер.
– Ох, солдат. А звание какое?
– Поручик.
– Ну поручик Филатов, подымите ноги. – сказал, улыбаясь Ермолай Кириллович
Филатов поднял ноги, а под них старик поставил таз с горячей водой и начал мыть чёрные ноги Алексея кипятком и яичным желтком. Да, не французские бальзамы, но грязь они смывали в две секунды. Взгляд Филатова был полон непонимания. Он не мог понять зачем же Ермолаю он нужен, а тем более мыть его ноги.
– Ермолай Кириллович? – позвал бирюка Филатов
– Ась?
– А что Вы делаете? – с некоторым опасением спросил он
– Ноги мою Вам
– Но зачем?
– Вот дурачок. А коли зараза какая попала через рану или, того гляди, смерть сыщешь. А вообще Спас говорил: «Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу» , поэтому я хочу помочь тебе, внучок.
– А как мне Вас отблагодарить, старец? – спросил Филатов, бросая глаза из угла в угол
Тот немного остановился, и взявшись за голень Алексея, сказал: «Ты в Церкви свечу за меня поставь. Большего я и не желаю.»
– А Вы в Бога веруете? – спросил Филатов
– А как русский человек без веры жить может? Не думали ли Вы, мой молодой друг, какой мир грязный и греховный без Христа? Лишая себя веры, человек лишает себя всеобъемлющей красоты мира. Только красота спасёт мир. Без этой красоты разум заполняется пороками, фальшью и помоями.
– А Вы мудрый человек, Ермолай.
– Природа сделала меня таким. Жил бы я средь аристократов – стал бы таким же. Лес даёт мне познать себя и истину. Среди шума листвы я слышу больше правды, чем среди языков.
– А почему Вы ушли в лес?
– А как ты ко мне пришёл?
– Убежал от похотливой бабы. Я думал умру вместе с ней в одной комнате, и прыгнул, несмотря на раны.
– Так и я ушёл. Убежал от светской грязи в чистый лес, где нет места для порока. Здесь всё занято добродетелями.
– Ну а как Вы живёте один-то?
– Почему один? Думаешь, что ты первый, кого я привёл сюда? Я не одинок, потому что живу вместе с Богом и Семарглом. Мы – истинная семья.
На этих словах Ермолай вытер чистые ноги Филатова тряпочкой, и налил ему травяной чай с земляникой и красной малиной, а для сладости он поставил на стол и мёд.
– Я чай люблю, – сказал Филатов, – особенно, с лимоном и имбирём.
– А я мало ем, поэтому чай – основное, что я ем.
– Может Вам помочь? – спросил Филатов, доставая из кармана купюру, – вот, держите, купите мяса себе.
– Нет, нет, нет. Убери. Не приму я денег. Это зло сущее. Надо будет мне поесть – Бог даст благодать.
Ермолай Кириллович стал первым человеком за всю жизнь Филатова, который не принял денег. Одни – молчали, а вторые – нагло просили сами. Алексей Никифорович был удивлён, и положил сто рублей обратно в карман.
– А Вы поможете мне выйти назад? – спросил он, отпив немного чая
– В свет?
– Да.
– А зачем тебе, друг мой?
– Ну как зачем? Служба, жена.
– Это правильно. Будь мужчиной, – улыбаясь, сказал старец, – ты не должен пропасть в омуте страсти и адском котле похоти и чревоугодия.
– Я верен супруге и Родине. – с большой гордостью сказал Филатов
– Не нужно громко говорить, Алёша, нынче умные люди молчат, и зачастую те, кто изменяют, громче всех говорят о своей правоте, чистоте, благородстве. Истинные семьянины молча делают жизнь людей вокруг слаще, растворяя в семейном тепле свою любовь, как мёд в этой чашке. Они не могут оторваться от семьи и им незачем говорить о своей привязанности, сынок.
– А у Вас семья есть, Ермолай Кириллович? – спросил с интересом Алексей Никифорович и взглянул глубоко в глаза к старцу
Там он увидел пустоту и чёрную скорбь.
– Я вдовец, – скупо произнёс он, – Любушка и мои дети сгорели в пожаре. Кто-то зажёг траву сухую, она загорелась стеной и пламя забрало всё с собой. Поле пшеничное, часть леса и дома, где в одном из них спали они. Был обед. Детишки спали с ней, я на речке был – рыбку хотел поймать на вечер. Тут ко мне Галина Николаевна, соседка, царствие ей небесное, бежит, глаза полны слёз, и говорит: «Ермолай! Дом горит! Бежим скорее!», а когда мы прибежали, то от дома остались одни щепки. Ничего, кроме тел, сажи и обугленной печи. Ты бы знал, Алёша, как трудно терять тех, с кем жил одной душой и плотью. Люба была так молода и прекрасна, как берёза у моей избушки. Ни одна женщина не знала меня так глубоко, и не ощутила подобной любви от меня как она, но она теперь на небесах, и чувствую я, что и моё время уйти будет совсем близко. А вот детишки были совсем малыми. Им бы жить и жить, да жизнь порой решает пойти против твоей воли. Её совсем не интересует хочешь чего ты иль не хочешь. «На всё воля Божья» – так мне матушка говорила, и права была. Господи, вот смотришь порой на ваше поколение, и удивляешься. Я не понимаю, почему дети имеют столько сил, времени и денег, а жизнь пропускают через табачный дым да призму бутылки шампанского. Страшно мне за ваше поколение, Лёшка. Или сдохнут как мухи французских винах, или Родину продадут за свободу и немецкую колбасу. Мало осталось умных и богатых парней и девушек. Ай, Лёшка, Лёшка, не понять тебе, что старый говорит. Будешь ещё чай?
А Филатов прекрасно понимал, что хотел сказать Ермолай Кириллович, ведь действительно, среди его знакомых по службе всё больше и больше восхищались Наполеоном, Бисмарком и Юлием Цезарем, а Кутузов, Суворов и Невский не вызывали такой любви и преданности средь молодёжи. Франция ассоциировалась с золотом, красотой и грацией, но Филатов был в Европе и знал, что это за место. Поэтому-то только он посмеялся при виде Орье, а не восхитился приезжим иностранцем. Алексей видел на лице Ермолая Кирилловича тоску, и решил никак не отвечать на такой печальный монолог, но просто кивнул в ответ на предложение о ещё одной кружечке чая. Ермолай Кириллович ушёл, а Филатов приподнялся с кровати и увидел небольшой шкафчик, в котором что-то блестело от лучика солнца. Алексей посмотрел и увидел крест, который выдавался офицерам на Кавказе. Он удивился и не мог понять, откуда такая награда у обычного крестьянина. Посмотрев ещё лучше, он увидел и иностранную награду. Это был румынский крест. Его давали солдатам за проход через Дунай и освобождение балканских земель от османов.  «Неужели он офицер?» – подумал про себя Филатов. В этот момент Ермолай вошёл в комнату, а Филатов не успел отойти от шкафа.
– Ты что делаешь? – спросил с некоторой злостью Ермолай Кириллович
– Я? Да так, монетка укатилась, а я за ней.
– Да? Покажи монету, – с обозлённым взглядом и гневным тоном спросил Ермолай, – чего стоишь? Показывай, говорю, монету свою. Чего молчишь? Воды в рот набрал? Зачем полез к орденам? Твои они разве?
Задавая вопрос за вопросом, он наносил удар за ударом по совести Филатова. И скоро уже бы взял верх над ним, но Ермолай Кириллович резко прекратил, когда увидел как тридцатилетний мужик сидит с израненным коленом и чуть ли не плачет просто от того, что посмотрел на медали. Не украл, не забрал себе, а просто пустил взгляд. Вроде бы ничего, но Филатов соврал. Это разразило деда, а не взгляд на медалях, хотя это было также неприятно, ведь эти ордена были для Ермолая Кирилловича нечто интимным, сокровенным. Они служили ему памятью о крови, погибших друзьях и счастье сербов. Он всячески пытался скрыть их от чужих глаз, боясь потерять и получить пару вопросов о тех страшных днях и снах фронтовой жизни. По щеке Ермолая Кирилловича пробежала скупая слеза жалости. Он не хотел, чтобы слабый Филатов переживал за его тон голоса, поэтому сказал:
– Лёшка, прости меня Христа ради. Я не со зла так сказал, просто…, – обрывисто и искренне начал говорить он, однако губы его дрожали и было ощущение, что вот-вот и он рядом ляжет,  просто в этих медалях кровь моих друзей, генералов и моя кровь. Здесь память.
– А Вы на Балканах воевали? – спросил Филатов, подняв глаза с пола
– Да, сынок, и на Балканах, и в Крыму, и на Кавказе. Всю жизнь войне посвятил, да где та Родина, которая должна была вспомнить обо мне добрым словом за победу на поле боя? Я предоставлен самому себе, и всем на меня наплевать. А таких, как мы миллионы. И среди вас таких много будет. Вспомнят словом только единиц, которых Бог спасёт от свиста пуль, а обычных солдат, которые ковали эту победу и погибли во имя неё, бросят в одну могилу, и даже имени не вспомнят.
– Не вспомнят? – спросил с опаской Филатов
– А меня думаешь помнят, Лёш? Хоть медаль и дали, но старым стал – и можно забыть. Незаменимых людей нет. Всегда придут молодые, которые прольют кровь на поле, да главное, за что? Русские встанут единым народом против врага, если только враг будет иметь цель – убить всех русских или истоптать их землю и хлеб. За Дунай воевать пойдут только такие как я, бессмысленно жившие, или те, кто считают войска своим домом. Никак иначе и быть не может.
– Но зачем тогда армия?
– Это большая игра, Алексей, где генералы это марионетки, которыми управляют императоры, а мы это пальцы на руках у этой куклы. Всё здесь искусственно и сделано лишь для собственного блага и заработка.
– А как же справедливость и та святая верность Родине?
– Справедливость восторжествует только на Страшном суде, где генералов будут судить не по медалям, а по делам их. А верность Родине есть начало для верности к супруге. Семья превыше всего, помни это.
На этих словах Ермолай вышел. Филатов остался наедине с собой и присел на кровать. На столе стояла кружка, в которой плавали ягоды и виднелись листья мяты. Аромат был чудным. Только один глоток этого чая уже мог поднять Алексея на ноги и придать ему новых сил. Взяв чашку в руку, тепло от кипятка прошло сквозь кожу и зажгло в нём пламя жизни. Насладившись ароматом лесных ягод и трав, он захотел ощутить и вкус. Сделав глоток, он ощутил себя будто заново рождённым. Глаза его заиграли новыми красками, а голова наполнилась ясными мыслями. Отравленный городским дымом и пылью организм очистился и обновился. Сила природа победила грязь и мрак.
– Вкусно? – спросил Ермолай Кириллович, и появился из угла.
– Очень. Вы не представляете как мне стало легко. Я будто родился заново.
– Ну пей, пей. Ты вот возьми ещё баранок.
– А откуда у Вас баранки? – спросил Филатов, посмотрев на плетёнку с сушками
– Так гости мои мне приносят. Денег не возьму, а покушать дать – дело хорошее.
Филатов пробежался глазами по полу, вспоминая что-то. И тут он припомнил, что он всегда при себе имел пакетик карамельных конфет. Алексей сунул руку в карман брюк, достал оттуда большой узелок с разноцветными сладостями, и положил его на стол, сказав: «Дед Ермолай, раз Вы денег не возьмёте, то берите то, что у меня есть с собой помимо денег. Не могу я от Вас уйти просто так, а эти карамельки только мизер от того, что я могу дать Вам за моё спасение. Не скромничайте, возьмите, пожалуйста, конфеты.»
Ермолай лишь улыбнулся, и взял в свою руку эти конфеты, затем посмотрел на Филатова, а потом снова на леденцы, и на лице его появилась улыбка. «Пойдем, я тебя выведу домой, успеешь к закату», – сказал старик, приобняв Филатова за плечо. С тяжёлым вздохом Филатов смотрел на иконы, стол с баранками и конфетами, самовар и большую печь. Этот маленький и уютный домик стал для него почти родным, будто он здесь жил с детства. Когда Ермолай приоделся, он свистнул Семарглу, и позвал к себе Филатова. Выходя из избы, они поклонились красному углу и отправились домой. Уже давно закончился дождь и разбежались чёрные тучи. Подняв голову вверх, Филатов огляделся по сторонам. Какая красота! Только сейчас, очистившись от суеты города, он смог увидеть настоящее богатство дремучего леса. Какой он, оказывается, прекрасный, таинственный и родной! Капли дождя висели на ёлочных иголках как новогодние игрушки, а луч света солнца, проходящий сквозь неё, создавал в лесу радужные лучи.
Филатов шёл по лесу и знакомился с ним заново, ведь детское время остаётся в сердце и памяти, но уходит всё дальше и дальше, когда годы, как локомотив, увозят человека от станции юности всё ближе и ближе к конечной, где нас поджидает неизвестность. Она пугает и заставляет прятаться от неё и отрицать её существование, но человек должен знать, что вся наша жизнь есть тайна, и вокруг этой тайны мы и живём. Любовь есть необъяснимая тайна, которую философы всего мира на протяжении многих тысяч лет не могут объяснить и понять. Бог есть тайна, которую также не познает разум человека, но он его ощутит, как сердце ощущает любовь. На Востоке считают, что имя Бога – Аллах, а православные считают, что Бог триедин в виде Отца, и Сына, и Святого духа, но люди должны знать одно. Все конфликты и споры о представлении божественного и вселенного ничтожны, ведь самое главное в этом мире – милосердие и верность. В этих качествах прячется  имя Бога, а он это и есть любовь. Это основа основ. И мы как можно больше должны это помнить и не забывать. Лес как библиотека природы учит людей понимать прекрасное, а значит учит познавать тайну души и жизни.
Филатов шёл, придавая внимание каждой веточке, каждой капельке, каждой кучке. Вдоль лесной тропинки выстроились в ряд сосны, чтобы проводить Алексея домой, ведь там его ждут друзья и Астрид. Астрид! А где же она может быть? Нужно было ее найти как можно скорее и прижать к своему сердцу. Совсем скоро уже была видна тропинка, которая вела к церкви, где был крещён Филатов. Дорогу до дома он знал прекрасно, а Ермолай Кириллович почувствовал это. Он встал, повернулся к Филатову и улыбнулся. Он чуть сощурился, чтобы скрыть со своих глаз слёзы от расставания, нижнее веко прорезывают маленькие морщины. Губы его натягиваются сами и меняют свой цвет, становясь более белыми. При виде Ермолая, на душе у Филатова начинало теплеть и, вероятно, что-то нежное поступало к устам, но он не мог подобрать того самого, главного, слова, чтобы выразить свою благодарность за своё спасение, для Ермолая Кирилловича.
– Дедушка, – мило обратился Филатов к спасителю, – спасибо Вам огромное. Вы открыли мне душу и выпустили оттуда всю грязь. Я так рад, что нашёл Вас.
– Алёшенька, ты – надежда своего поколения. В тебе вижу я искренность, честность и доброту. Я тебя полюбил, потому что ты человек. Настоящий человек, а не волк в овечьей шкуре. Не обмани себя и не подведи. Люби. Люби, мой друг. Любовь это самое главное, и ты это должен помнить и не забывать.
Филатов не выдержал, и бросился к Ермолаю Кирилловичу в объятия. Он не был так счастлив ранее. В один миг огниво природы разожгло внутри его сердца осознание себя, любви и жизни. Они простились друг с другом, и Филатов понёсся на всех парах искать Астрид, а старик с собачкой стояли вдвоём между двух сосен. Взглядом они провожали его, но Ермолаю Кирилловичу хотелось плакать, ведь офицер знает каково быть офицером, да и у него было странное чувство, что уже завтра будет война. А с войны живыми возвращаются лишь единицы. Он переживал за Филатова как за родного человека, ведь он увидел на его щеках слёзы, которые доказывали его чистоту души и искренность. Он видел что-то. Что-то страшное, но размытое как туман.
Удаляясь всё дальше и дальше от леса, Филатов только ускорялся. Он бежал, чтобы найти её. Найти милую Астрид, и признаться ей в своих чувствах, которые просто переполняли его сердце. Он обрёл такую неодолимую силу, что казалось, будто он проломит все стены, добежит до Москвы и обратно, разорвёт пасть льву как Геракл, и достанет со дна жемчуг. Вот что творит любовь с мужским сердцем. Она заставляет его пылать и творить во имя блага и счастья. Ничто так сильно не заставляет мужчину быть способным на подвиг как женщина. Она как искра, которая даёт начало огню факела, а он одаривает её своим теплом, пока до конца не сгорит.
Астрид же сидела на краю набережной, смотрела на закат и на её глазах наворачивались слёзы. Ей хотелось также прижаться к Алексею, почувствовать его сердцебиение и тепло тела, но его нигде не было. Ни в кафе, ни на Невском, ни на офицерской. Он будто пропал. Но его сердце будто чувствовало где Астрид, и он мчался именно к набережной, сбивая с дороги других людей, коней и кошек. Всё было пустым в этот момент. Необычайную ценность для него тогда приобрёл только один человек – Астрид, а остальные люди сравнялись с пылью, которую он поднимал в воздух своими ногами. Были простыми бесполыми тенями, которых невооружённый глаз не замечает вовсе. Любит её Филатов как наивный мальчишка. Вы не подумайте, здесь ничего зазорного нет, наоборот, любовь детская – самая крепкая и верная, но она пылающая как сухая трава в поле. Всё в такой любви происходит молниеносно, ярко и горячо, но кончается быстро, а после неё остаётся выжженное поле на сердце. Алексей словно пламенная стена настигал Астрид. Был всё ближе и ближе к ней. Оставались считанные метры. Вот уже осталось пять сотен, триста, сто, и вот уже он был на повороте к набережной. Уже были видны мачты парусных судов для путешествий по Неве. Завернув за угол, он увидел мостик для прыжков в воду, на котором огненные, рыжие волосы развевались по ветру, а голубое платье мельком появлялось из них. Ура! Это она! Meine sch;nste, meine Liebe, meiner Stern, meine Sonne, meiner Mond, meine Astrid!  Он подбежал к ней сзади, прыгнул на неё словно снежный барс, и они оказались в воде. Астрид была испугана, но открыв глаза и увидев Филатова, она тотчас кинулась ему в объятия. Но тот её не обнял в ответ. Из его легких выходил последний выдох. Губы его посинели, и он начал сильно кашлять. Астрид испугалась за него и, несмотря на свой маленький вес в сравнении с Филатовым, взвалила его к себе на спину и повела за собой. Вот что творит любовь с женским сердцем. Она заставляет забыть о всех своих страхах и сделать невозможное, чтобы спасти того, кого ты любишь. Плыть, слава Богу, надо было недалеко. Астрид выбросила Филатова на берег и начала пытаться привести его в сознание. Вода выходила ручьем из его рта и носа – вода стала его кровью. Алёшенька, просыпайся, милый! – громко повторяла она, – дыши, дыши! Не умирай. Ты мне нужен! Я люблю тебя, Алёша! Нет! Нет! Нет! Не смей! Проснись! Астрид начала сильно бить его по щекам и заметила, что его бровь немного дёрнулась! Жив! Астрид взяла его щеки в ладонь и прикоснулась своими нежно-розовыми губами к его бледным, немного голубым губам и вдохнула в его тело свой дух и энергию. Филатов открыл глаза и начал дышать сам. Его рука машинально обхватила тело милой девушки. А она крепко-накрепко прижалась к Филатову.
– Чт-чт-что ж ты меня пугаешь так, дурачок? – заикаясь говорила Астрид.
– Я-я-я пл-пл-плавать н-н-не умею, – дрожа, говорил Филатов.
В этот момент Астрид нежно улыбнулась. А атмосфера на берегу реки царила великолепная. Солнце уходило в ярко-алый закат, песчинки были похожи на миллионы маленьких бриллиантов, разбросанных по всему берегу реки. Вокруг была спокойная тишина. Были слышны только движения волн, полёт чаек и игру на саксофоне за спиной у Филатова. Здесь ничто не могло разорвать эту духовную связь между ними, ведь тишина подарила им необычайное ощущение умиротворения. Астрид прижалась к Алексею, а тот взглянул на нее с особым взглядом. Они были прекрасны как принц и русалочка в сказке Андерсена. Они соприкоснулись кончиками носа, и их дыхание сравнялось. Оно стало более медленным и тяжёлым. Филатов трепетно коснулся нежных губ Астрид. В этот момент для них обоих остановилось всё: время, движение вокруг, солнце. Они не замечали ни людей вокруг, ни сильного ветра, что поднялся над Невой, ведь в душе горело вечное, несокрушимое пламя любви. Они закрыли глаза, но нежность передавалась тактильно. Филатов осторожно отодвинул прядь волос, оторвался от её губ, но держась за шею, прошептал ей на ухо: «Астрид, я люблю тебя». Этих слов она и ждала, но её они так тронули, что мурашки побежали по её нежной коже рук. Он аккуратно дотронулся кистью её лица и погладил по щеке. В его глазах читалась уверенность, а в её – лёгкий трепет, и одновременно, доверие. Её губы были слаще, чем мёд и их вкус заставлял Филатова не отходить от них. Она коснулась лёгкой рукой его черных, густых волос, а он взял её за талию. Так они и провели вечер вместе до самой темноты, а как в зените неба появилась полная луна, Филатов сказал ей: «Астрид, тут довольно прохладно, тебе уж тем более. Пойдем в мою квартиру – я тебе отварю горячий чай с лимоном и имбирём, да и мёда могу дать к чаю. Разожжём камин да свечи, а потом налью в бокалы вина и будем наблюдать за движением луны и звёзд с моего балкона, где сможем увидеть и движение кораблей в Неве. Красота неописуемая тебя ожидает!». Астрид согласилась, и крепко взяла его за руку. Никогда ни она, ни он не испытывали подобных чувств. Им было настолько хорошо вместе, что не хотелось отпускать его руку никогда в жизни, даже после смерти.
Уже через десять минут ключ повернул замок в доме Филатова, и дверь открылась. Когда он зажёг свечи в доме, Алексей взглянул на золотые часы. Стрелки показывали около двух часов после полуночи. Филатов нашел у себя бутылку красного Кьянти * и разлил его по бокалам, Астрид тем временем изучала его дом, ведь порой именно то, где мы живём, описывает нас лучше, чем то, что мы говорим или надеваем. Дом его был в злате, на стенах висели памятные фотографии со службы, некоторые с учений. На одной из них он с трепетом пожимал руку царю, а на второй стоял с парнем, который был одет в простую одежду, явно ополченец, а на ней написано: «Г-н Филатов и Гаврило Пр. Сербия, 1913г.». Рядом с камином и часами, стоял патефон ** из Франции, а рядом пластинки. Филатов слушал исключительно классику: Чайковского, Глинку, Моцарта и Баха. Справа от патефона, был дверной проём, который вёл в спальню Алексея. Вход внутрь был прикрыт бархатной шторкой, а приоткрыв её, Астрид обомлела. Пол был сделан из белой мраморной плитки, а на нём был ярко-красный, словно пламя, персидский ковёр. Его ложа была словно из сказки: ярко-желтый балдахин*** висел над постелью, напоминая парус судна, а сам корабль был пышный как небесное облако, и казалось, что если лечь на эту кровать, то можно в ней раствориться и уснуть, ощущая неведомое блаженство. Напротив висела картина. Огромная, размером с «Богатырей» Васнецова, а там был Алексей на белом коне как Наполеон, а в руках его был сверкающий меч.
 – С ума сойти, – произнесла с удивлением Астрид, – Вы себя Наполеоном ощущаете?
– Да нет, это просто подарок от старых друзей. От Николая Романовича и Адриана. Адриан был итальянским художником, а Николай Романович был его близким другом, но правда, я лично был ближе к Николаю, так как мы вместе служили в Москве, а вот он меня и познакомил с Адрианом.
– А какой человек был Адриан? – спросила со сверкающими, полными заинтересованности, глазами.
– Неприятный был человек. Пытался стать моим другом путём навязывания. Постоянно шёл за мной по пятам, смеялся с моих шуток и даже просил стать его помещиком. Правда сказать, я не знаю зачем он это делал. Внешне он был не из бедных, да и его картины покупали с руками. То ли он больной, то ли увидел во мне кумира. Я не могу сказать зачем. Только уехав из Москвы, я смог оторваться от него, но он успел оставить о себе память мне в виде этого портрета. Я здесь красивый, правда? Какая гладкая кожа, а глаза-то как сияют. Здесь я навсегда молод, а в жизни эта красота уходит вместе со временем вдаль.
– Алексей, да Вы врёте! Картина написана руками чужими, а ваше лицо есть дар Божий. Вы прекрасны и Вы должны это знать.
Алексея тронули сие слова, и по его спине пробежались мурашки. Таких слов он не слышал ни от одной женщины. Нет, конечно комплиментов ему делали много, но все они были пустыми, а слова Астрид были наполнены искренностью, нежностью и любовью. Алексей, смотря то в пол, то на неё, подошел к Астрид и медленно прикоснулся ладонью к её коже лица. Его пальцы дрожали словно у неопытного юноши, впервые увидевшего тонкие черты женской красоты.
– Знаешь, Астрид, – слегка улыбаясь, сказал он, – я никогда не слышал таких искренних слов. Ни от одной женщины. Я даже матери своей не помню. А те грязные куртизанки были пустыми в сравнении с тобой. Ты за все эти дни показала мне, что такое искренность и любовь. И я считаю, что тебе я могу открыть дверцу в сердце.
Астрид опустила глаза от смущения, и на её лице невольно проявилась улыбка, которая не сравнима ни с чем на этом свете. Именно радость в глазах девушки – самое прекрасное, что может увидеть глаз мужчины. Она медленно подошла к нему и прижалась к его груди. Тело становилось всё теплее, а сердце билось всё чаще. Астрид чувствовала частый ритм и, взяв Алексея за руку, повела за собой в зал, где и случился триумф.
Филатов медленно разливал вино по бокалам, зажёг благовония из Индии и подал к столу французский салат, который взял у Щукина. На фоне играла симфония Чайковского, горел тусклый свет свечей, и яркая луна освещала пол балкона и зала. На столе стояли две просфоры*. Невероятная, сказочная атмосфера царила там. Такая, которую просто не описать словами. Еще и нет в русском языке слов, которыми можно описать те эмоции, ту прекрасную энергию, что возникла в сей миг. Филатов решил, что нельзя молчать о своих чувствах в этот час, поэтому, набравшись смелости, начал:
– Как прекрасно горит полярная звезда именно сегодня! Я уверен, что если для каждого человека светит своя звезда, то эта именно твоя. Она всегда будет рядом, укажет дорогу и будет сверкать ярче всех на всём небосклоне. Как и ты.
Астрид была рада словно дитя от такого сравнения. Ей хотелось прижаться к груди Филатова и стать его частью, чтобы их тела стали единым целым. Хотела быть всегда внутри его души, будто бы дома. Она поставила бокал вина на столик, что был рядом с кроватью, и тут же прильнула к нему. Этот рывок стал словно импульсом, который передал Филатову всё её тепло, ту любовь и пламя, что загорелось внутри её сердца. Филатов был в непонимании. Он не знал что же делать. Ему было безумно приятно, но в тоже время было неловко. Детские чувства заиграли в них. Упав на кровать, Филатов нежно взял Астрид за прядь волос, прижав к себе. Треск горящих свечей, игра скрипок и дыхание Астрид – звуки, которым цены не было в тот час. Страсть подпитывала пламя внутри них, словно дрова в камине. Алексей в этот момент потерял власть над собой и забыл про свой статус и историю. Всё тогда для него потеряло всякий смысл в данный момент. Никогда сердце его не раскалялась так сильно как звезда. А люди чем–то и похожи на эти небесные тела. Вот в эту ночь две ярчайшие звезды Вселенной столкнулись между собой, и взорвавшись, дали начало единой сверхновой звезде. Огонь в спальне пылал. Филатов сорвал с себя рубашку как раб снял с себя кандалы, а Астрид, скинув на пол своё синее платье, открыла для Филатова восхитительную красоту женского тела. Подобного он не видел ни у бывшей жены, ни у куртизанок, ни у тех дам, что гостевали в поместье Филатовых. Это было чудное, аккуратное тело, которое нельзя в полной мере и написать даже на холсте: тонкие руки прикрывали пышную грудь и бёдра, но талия была тонкой. Фигура была похожа на знак бесконечности. И Филатова это так восхитило и окрылило, ведь Ольга была женщиной грубой, похожая на медведицу. Характером была сурова и решительна, а внешне ни о какой нежности и речи не шло. Казалось, что она на кулачном бою могла бы всех крестьян разбить. А к Астрид хотелось прижаться и оберечь её хрупкое тело от чужих глаз и языков. Спустя мгновенье, их кровать содрогнулась, а свет свечей потушил лёгонький бриз с моря. В комнате настала кромешная тьма, но в сердцах горел ярчайший свет. Это была их лучшая ночь. Оставим их до утра, где они проснутся новыми людьми.