Станица часть 2

Станица  (повесть)

ПЕРЕЕЗД (продолжение)
      Задремал старый казак Лукашка, нагревшись на солнышке, очнулся от лёгкого толчка – встали быки. Хотел было хлыстом подогнать их, да смотрит – вся колонна стоит. Подозвал внука, семнадцатилетнего парня, гарцевавшего на коне вдоль обоза.
     – Петро! Поскачи вперёд, проведай, яка загвоздка? А вообще-то – во как! – вёрст двадцать протопали.  Пора коням отдых дать, ато как!
    Пётр поскакал и скоро вернулся.
     – Да, дедуля, привал. Походный атаман повелел оставить у подвод охрану, а остальным собраться подле него. Тебя, дед, приглашал особо.
    В начале обоза уже шла кутерьма: развели костёр, на котором казачки что-то кашеварили, расстелили большой полог и на него выкладывали разные припасы, казаки собирались кучками, слышан был смех от шуток и весёлых рассказов, кое-где зазвучали песни.
     – Дед Лукашка! Иди, сидай с нами, – позвали казаки, – побреши нам, как ты по энтой дороге кучеровал с пассажирами.
     – Да, о чём гутарить? Возил сабе и возил – и из Егорьевска в Константиногорскую, и обратно, а то и в Ессентуцкую. Вот уж, где было страшно! Ато как? Ежели, что не так, то, как бы и иначе, – продолжал под общий хохот дед Лукашка, – Право слово, чёрт его ж возьми, прости, Господи, смерть была, да и только. Во как!
     – Кончай гоготать! Там и таперича бусурмане лютуют, – подхватил сын Луки Григорий, названный так в честь деда, – я туды часто дозорные разъезды посылал и сам водил. Много рубаться и стрелять приходилось.
     – Ты, Лукашка, расскажи, как тебя черкесы к телеге привязали. Небось, уделался со страху?
     Все засмеялись.
     – Уделался – не уделался, но страху натерпелся.  Ато как? Они ж из кустов как выскочили! А мы – без охраны… С меня чо возьмёшь? Ни оружия при мне, ни башлей. Взяли, да привязали к повозке. Да так, что ни вздохнуть, ни кашлянуть! Во как! Пассажира мейнаго, какого-то чина из Егорьевска, уволокли, а мне хучь помри. Думал – всё, точка! А оказалось не точка, (со мехом хором закончили предложение казаки) а точка с запятой! Наши казаки подоспели, меня развязали и погнались за бусурманами. Да разве от казака уйдёшь? Мейнаго отобрали и почти всех порубали, еле те ушли. Опосля токмо с охраной и ездили. Во как! А то, ежели бы не так, то как?
     Пётр не участвовал в этих посиделках. Он лёг в стороне на траву, руки – под голову, глаза – в небо, а мысли… Эх! Бедный парень! В мыслях только младшая дочь Коренца пятнадцатилетняя Катерина. Знал, ведь, её с малолетства. В Георгиевске казаки не жили единым поселением, раскидало их по разным частям городка, но Коренцы, Кандауровы, Бурляевы жили недалеко друг от друга, и дети всегда играли вместе. Петя помнил, как однажды они вдвоём с Катей ушли на речку. «Сколько ж мне было? Да, пожалуй, лет шесть, а Катьке всего четыре. Полезли зачем-то в воду. А речка, хоть и течёт в Егорьевске по равнине, всё равно – горная. Камни склизкие, вот, Катька поскользнулась, и понесло её течением вниз по реке…» Ох, бежал тогда Петя по берегу, кричал и плакал. Увидел каменистое место, побежал по нему, провалился по пояс в воду, но девочку перехватил и вытащил на берег.     Посидели, успокоились, сняли трусишки, чтоб просохли (тогда все детишки друг друга не стыдились и часто на речке «бултыхались» голенькими), и пошли домой, решив, что дома никому о происшествии не расскажут. Память у деток короткая, девочка была ещё маленькая, она всё это давно забыла.
    Подрастали, виделись редко, у каждого дома по хозяйству свои заботы, в школу ходили в разные группы и разное время. Однажды повзрослевший Пётр, выполняя поручение атамана, ходил по дворам казаков и созывал их на Круг по вопросу переселения. Во дворе Коренцов он вдруг увидел необыкновенной красоты девушку. Как будто молния ударила его, он почувствовал слабость в ногах и даже речь потерял.
     – Ты чяво пришёл, Пётр?
     – Семён Евсеич, я… (опустился на скамью, вытер пот со лба). Фу! Устал, видно. Чо-то горло пересохло.
      – Катерина! Ну-ка, принеси гостю кваску! …

      Мечтания Петра прервал голос старшего по обозу, который стоял и смотрел вдаль.
     – Кончай гутарить! Вы токо гляньте, други мои станичники, в каку красоту мы с вами попали! Я досель не обращал внимания, а зараз скажу вам, шо такой красы мы не бачилы ни на Дону, ни в Дубовке, ни в Егорьевске!
      Дорога, по которой они вели обоз, начала спуск, и с горы хорошо была видна вся местность, куда они направлялись. Справа впереди зеленела папаха Машука, за ней – каменистые вершины пятиглавого Бештау, впереди километров на пятьдесят угадывался в лёгкой дымке поворот дороги влево к Кислым Водам, а слева за рядом стоящими почти одинаковыми горами, которых народ называл Жучками (Юца и Джуца), на горизонте вычерчивали свои острые изгибы покрытые снегом вершины Кавказского хребта. Заканчивался он огромным ослепительно белоснежным двойным горбом, напоминавшим грудь лежащей женщины, красавцем Эльбрусом. Трава на лугах по обе стороны дороги была едва ли не по пояс, местами, как полянками, украшалась цветущими тюльпанами, да по всему лугу, как огоньки, вспыхивали красные маки.
     – Да, красота! – сказали казаки.
    – Ну, кончай глазеть, станичники. Давайте поснедаем, и треба мне покумекать с вами... Медленно двигаемся, а работы впереди много. Дед Лукашка, коли мы на конях пойдем шибче, вы на быках дойдёте сами? На мосту мы вас зустринем и помогём быков перевести.
     Переглянулся дед Лукашка со своими товарищами и говорит:
     – Мы не против. Ехайте вперёд. Оставь нам токмо для охраны Петра мейнаво и с ним ещё трёх-четырёх казаков. Доберёмся. Ато как! Как иначе?
     Так и решили.
(продолжение следует)