5. Наяда и дриада

Полагаю, ничто так не мобилизует, как необходимость поддерживать другого человека. Если еще накануне я опасался, что при виде мертвого тела снова потеряю над собой контроль, то нынче утром, в присутствии Берти Грей с облегчением убедился, что не собираюсь лишаться чувств. Поэтому процедура опознания прошла без эксцессов, Берти держалась мужественно, а я держал ее под локоток.

Ожидая, пока мисс Грей подпишет бумаги для сержанта Яновского, я подошел в коридоре к кулеру с водой и столкнулся там с констеблем Климовой. На сей раз Юля была уже не в синем комбинезоне, а в обычной униформе. Снабженная узким черным галстуком серо-голубая форменная рубашка была с укороченным рукавом по теплому времени года, из-под темно-синих брюк выглядывали аккуратные туфли-лодочки в тон, совсем новенькие, лаково-блестящие.

- Расследуете мою обувь, мистер Холмс? – спросила Юля, поймав мой взгляд.

- Вы же знаете мой дедуктивный метод, дорогой Уотсон, - усмехнулся я, наливая себе воды в пластиковый стаканчик, - Внимание к деталям прежде всего.

- Ага, - фыркнула Климова, - Тебе-то хорошо с твоей дедукцией на подхвате у комиссара. А по мне патрульно-постовая плачет. Так Яновский сказал, - она бросила осторожный взгляд на дверь, за которой я оставил Берти Грей в обществе сержанта, - Вот если бы я хотя бы нашла дверь в библиотеке!

Она разочарованно вздохнула.

- Компетентные источники утверждают, что ее там нет, - сказал я, вспомнив вчерашний разговор со сторожем Лайлек-хауса, и, глядя на расстроенное лицо Юли, поспешил добавить, - Ты совершишь какой-нибудь подвиг во имя следствия, и тебя припишут к другому сержанту. Или даже инспектору.

- Если все они раньше не разбегутся, как Губачек, - Климова пожала плечами, - Ты вот тоже бросаешь нас в такой тяжелый момент. Почему бы тебе не проникнуться сочувствием к коллегам и не остаться? Ну, или просто… остаться.

Она заглянула мне в глаза с каким-то странным выражением, немного смущенным, но многозначительным. Я этого никак не ожидал и почувствовал, как кровь приливает к щекам. Юля заметила, что я покраснел, и тоже начала краснеть. Так мы и продолжали стоять почти две минуты, заливаясь румянцем и таращась друг на друга. Ситуация была довольно неловкая, потому что в довершение всего дверь открылась, и на пороге возник сержант Яновский, который стоял в дверном проеме и взирал на нас с одним из своих любимых мудрых и понимающих выражений на лице.

- Констебль, - наконец, не выдержав того, что на него не обращают внимания, Яновский требовательно окликнул подчиненную, - Не пора ли на работу?

Он выразительным жестом указал на дверь лифта в конце больничного коридора.

- Да, сэр! – встрепенулась Юля, даже обрадованная появлением начальства, и поспешно кивнула мне, - Ну, я пошла служить и защищать.

- Ага, иди, - согласился я, тоже чувствуя некоторое облегчение.

Климова удалилась по коридору, торопливо постукивая низкими каблучками, а Яновский задержался, подойдя ко мне.

- Что-то неважно выглядишь в своем отпуске, Мартен, - заметил он, покачав головой.

Сержант был почти моего роста, крепко сложен, широк в плечах и походил на какого-нибудь крутого агента ФБР из американских сериалов. Он был прав, наверное, я выглядел бледновато. Утром, когда зазвонил будильник на телефоне, я обнаружил себя лежащим головой на кухонном столе рядом с открытым ноутбуком. Прийти в себя перед поездкой в морг мне помогли прохладный душ и экстренные вливания крепкого кофе.

- Активно отдыхаю, сэр, - ответил я с дипломатичной полуулыбкой.

- Молодец, - покровительственно усмехнулся Яновский и, заложив руки в карманы брюк, смерил меня одним из своих всезнающих взглядов, - Ты, слышал, не собираешься возвращаться после отпуска. Праймроуз в изрядной досаде. Ты же был его золотым мальчиком, у него были большие надежды на тебя, а ты, вот, подложил ему такую свинью. Ну, да ладно, дело твое. Парень ты умный, нигде не пропадешь, даже если надумаешь остаться в полиции. На случай, если надумаешь, хочу предупредить. Как друг и старший коллега. Не связывайся с Блейлоком, Пол. Хлебнешь ты с ним. Лучше перебирай бумажки для комиссара, как раньше. Так скорее станешь сержантом, а там и инспектором.

В его заботливом голосе мне отчетливо послышалось хорошо замаскированное пренебрежение. Я снова вспомнил, сколько раз Томаш видел проявления слабости с моей стороны, и эти воспоминания были мучительно неприятны.

- Я учту, сэр, - вежливо ответил я, глядя в пол, - Если надумаю остаться.

Яновский одобрительно покивал.

- Ладно, забирай свою принцессу из заколдованного замка, - разрешил он, указывая на дверь, из которой на сей раз показалась Берти.

Она снова была в джинсах и рубашке-поло, теперь черной, видимо, надетой к печальному  случаю. Берти не плакала, как вчера в библиотеке, но ее лицо приобрело болезненно-серый цвет, словно трагедия высосала все краски и живость из ее юной миловидности.

- Я в порядке, - сразу сказала Берти, перехватив мой сочувственный взгляд, и вздохнула, - Сержант был очень внимателен ко мне. Вообще все были очень внимательны, и вы тоже, - она посмотрела на меня с долей испуга, - Вам часто приходилось таким заниматься?

- Не очень. Раза три-четыре, - я вспомнил моменты своей недолгой службы, в которые проявил себя не лучшим образом.

- Но это же ужасно, - пробормотала Берти, передернув плечами.

Я налил ей стаканчик воды из кулера.

- В детстве, когда со мной случалось что-нибудь ужасное, - рассказал я, - Главным образом поход к зубному или необходимость сознаться дома в том, что я не набрал при сдаче теста наивысший балл, я шел в одно место. Оно волшебное, и там мне всегда становилось лучше. Если хотите, мы можем сейчас туда пойти.

- У меня в одиннадцать семинар, - Берти растерянно пожала плечами.

- Я сторонник серьезного подхода к образованию, - заверил я, - Но сегодня вам просто необходимо прогулять, чтобы развеяться.

- Да, - девушка слабо улыбнулась, - Оно далеко, ваше волшебное место?

- Нет, прямо в центре, на Монтроуз-сквер, - ответил я, - А если не поможет, всегда есть мороженое.

***

Галерея изобразительных и декоративно-прикладных искусств Сайенс-сити, или просто Галерея, располагалась в длинном здании из серого камня, главный фасад которого, увенчанный острыми шпилями, походил на католический костел. Однажды, мы с дедушкой осматривали экспозицию полотен фра Микеле Бенцони. Мне было тогда пятнадцать лет, восхищенный детальностью письма и красками, нисколько не потускневшими за истекшие столетия, я сказал, что перейду в католичество, если меня научат так рисовать. Это была шутка, но дедушка не оценил юмора, и тот случай был единственным, когда мы были близки к тому, чтобы поссориться по-настоящему.   

- Здесь много разного волшебства на любой вкус, - сказал я, когда мы с Берти Грей оказались в просторном квадратном фойе на первом этаже Галереи среди скопления экскурсионных групп и одиночных посетителей, - Но нам с вами стоит пойти туда.

Я указал на одну из двух белых мраморных лестниц, расположенных слева и справа. Мне не нужно было читать указатели, чтобы знать, что лестница слева приведет в зал, где выставлены работы Жана-Поля Монье. Мы поднялись по накрытым красной ковровой дорожкой ступеням, и вскоре на лице Берти появилась чуть грустная улыбка.

- Нелл бывало таскала меня сюда, - сказала она, когда мы оказались перед распахнутыми двустворчатыми дверями в длинный, обшитый коричневыми дубовыми панелями зал, - Она и в одиночку сюда часто заглядывала. Нелл считала, что Монье особенный, что у него не просто было богатое воображение, а он действительно видел всё то, что рисовал. Вы выглядите таким сдержанным и здравомыслящим, Пол, - Берти искоса взглянула на меня, - но, мне кажется, вы тоже так думаете.

- Во всяком случае, он видел Миранду, - заметил я, вспомнив портрет королевы фей на читальном столике, и направился к началу экспозиции.

- Я знала, что вы не сознаетесь, - усмехнулась Берти, следуя за мной, - Вы не из тех, кто выдает свои секреты, - она прошла немного вперед, вдоль стены, на которой висели в тонких золотистых рамках пастельные зарисовки и акварели, и остановилась перед одной из работ, - Вот мой любимый сюжет. Дядя Арчи как-то подарил Нелл такую открытку для ее коллекции. Братцев гномов у Монье очень много, но почему-то именно этот рисунок меня всегда радовал и веселил.

Я остановился рядом, глядя на гномов-близнецов в одинаковых синих куртках, играющих на лужайке в гольф большущими клюшками не по росту, и увидел рядом витрину, в которой на темном сукне были разложены карандашные наброски и эскизы. Их, очевидно, достали из запасников, чтобы освежить экспозицию, потому что я их раньше не видел. То были пробные иллюстрации к «Невозможной стране» Келли Элис Морган.

В восьмилетнем возрасте меня было не оторвать от этой книги, написанной накануне Второй мировой войны. Я мог прочесть ее от начала до конца и начать перечитывать снова, что не слишком радовало дедушку. Он считал, что говорящие звери увлекают детское воображение в приукрашенную, не соответствующую реальности действительность, а наяды, дриады и прочие существа из античной мифологии вовсе чужды христианскому мировосприятию. Он был прав, но раз попав в Невозможную страну, ты уже не можешь не искать в нее путей снова. Именно об этом и говорилось в книге.

У меня было прекрасное, уже послевоенное издание с включенными в него первоначальными иллюстрациями Монье. Их наличие во многом и объясняло мою детскую привязанность и увлеченность, ибо рисунки воплощали то, что творилось в моих фантазиях после прочтения книги.

- Наяда и дриада из Лепечущего леса, - Берти склонилась над подсвеченным стеклом, за которым на листе картона проступали сквозь переплетения растительного орнамента два таинственных и хрупких женских силуэта, - Мне кажется, что эти рисунки половина книги. Не будь их, «Невозможная страна» не производила бы такого впечатления. Манящего, я бы сказала.

Я был с ней полностью согласен.

- Слышала, книгу хотят экранизировать, сделать из нее зрелищное фэнтези в духе «Гарри Поттера», - добавила Берти.

- Я решительно против экранизации, - возмутился я.

- Я и это знала, - улыбнулась Берти уже почти без тени печали, - Родственники Келли Морган тоже против, но авторские права, кажется, им не принадлежат. Грустно.

***

Как я и надеялся, после неспешной прогулки по невозможной стране рисунков Монье Берти немного повеселела. Во всяком случае, к ней вернулся свежий золотистый цвет лица и пытливый взгляд юного олененка. На первом этаже проходила выставка ювелирного искусства XVIII века, на которую мы решили взглянуть и спустились в ярко освещенный хрустальными люстрами Кремовый зал, где обычно выставлялись краткосрочные экспозиции.

- Мне кажется, вы сами могли бы здесь водить экскурсии, - заметила Берти, слушая, как я попутно отпускаю комментарии, проходя мимо тех или иных картин в ближайших залах, - Вы ведь не всегда были полицейским? Где вы учились?

- Литературоведческий факультет в Грин-рок колледже, - в ответ на прямой вопрос, я был вынужден честно обозначить свою принадлежность к крамольному Новому Университету.

Но Берти, студентка Старого Университета, только улыбнулась и направилась к одной из высоких витрин с манекенами, увешанными мерцающими украшениями. Я отступил в сторону, пропуская пару пожилых туристов из Австралии, и слегка толкнул девушку, оказавшуюся Евой Робертс.

- Я здесь случайно, - объяснил я, когда мы узнали друг друга и обменялись удивленными взглядами и приветствиями, - Знакомой понадобилась поддержка в тяжелый эмоциональный момент, и мы решили сходить в музей.

Я поискал глазами Берти, она затерялась в толпе любителей алмазных колье.

- Я тоже мимо шла, - Ева улыбнулась, пожав плечами, - У меня, как у студентки, бесплатный вход. Если пройти Кремовый зал насквозь, то срежешь путь и попадешь…

- На Парковую, к Яблоневым садам, - подхватил я, - А там до Ботанического рукой подать.

- Я всегда так делаю, - подтвердила Ева.

В разговоре возникла пауза. Мне было неудобно, наше с Евой знакомство, начавшееся так многообещающе, постепенно переросло в виртуальный роман по электронной почте. Увы, но дела библиотеки захватили меня, почти не оставив времени на общение с девушкой.

- Много дел с твоими книгами, да? – словно угадав мои мысли, спросила Ева понимающе.

- Полно, - подтвердил я, умолчав, разумеется, об убийстве, - Кстати, о книгах. «Травник Сосновского», он из библиотеки Лайлек-хауса. На нем экслибрис Дормеров.

- Так он краденый? – изумилась Ева с веселым блеском в глазах.

- Скорее зачитанный, - улыбнулся я, - Ты не могла бы при случае напомнить своему преподавателю, чтобы вернул?

- Уж напомню! – шутливо пригрозила Ева, - А с тебя тогда приятный выход в свет и галантные извинения за забывчивость.

- Обязательно, - утвердительно кивнул я.

Ева улыбалась, на ее щеках возникли чудесные ямочки. Мне очень захотелось ее поцеловать, хотя бы в щечку, но в присутствии Берти это почему-то казалось неуместным. Я ограничился прощальным кивком и пожатием руки.

***

- Спасибо, что тратите на меня время, - сказала Берти, когда из Галереи мы направились в чайную на другой стороне площади, - Вы совсем не обязаны этого делать.

Время незаметно перевалило за полдень, залитая солнцем площадь была полна гуляющими туристами, по серым булыжникам мостовой неспешно, с грудным курлыканьем расхаживали голуби. Хождение по залам музея все же дало себя знать, и за стол в чайной мы уселись, ощущая некоторую тяжесть в ногах.

- Конечно, не обязан, - согласился я, - Просто у меня полно времени. Особенно сейчас.

Берти прерывисто вздохнула и ниже опустила голову, как вчера вечером во время чаепития в Лайлек-хаусе. Нам принесли заказ: чай для моей спутницы, крепкий черный кофе для меня и пару порций черничного пирога.

- Все выглядит так, словно я такая легкомысленная, - размешивая ложечкой сахар, промолвила Берти, ее взгляд потемнел, а в голосе сквозило недовольство собой, - После посещения морга, как ни в чем ни бывало, иду гулять по городу, пропускаю занятия. На самом деле я все время думаю о Шоне. Что он такого сделал и кому? Почему с ним так обошлись?

Я мог только с недоумением пожать плечами на ее вопрос.

- Уверен, инспектор Блейлок во всем разберется, - я покрутил на скатерти блюдце с треугольным куском пирога, политого сахарной глазурью; есть не хотелось, - Он неформально подходит к делу, да и сержант тоже вполне, - разговор, случившийся у меня с Яновским в морге, оставил неприятный осадок, я невольно дернул бровью, - компетентен.

- Рон очень на него рассердился, - Берти чуть оживилась и даже развеселилась, - когда пришлось наглядно доказывать, что нежилое крыло давно не открывали. Все двери, которые в него ведут, закрыты на замки с засовами, и на засовах лежит толстенный слой пыли. Если бы какую-то дверь открыли, пыль бы осыпалась во все стороны. Все это пришлось рассказывать и показывать сержанту. Иначе, полиция залезла бы во все мыслимые и немыслимые уголки и до сих пор бродила бы по всему дому.

Последнюю фразу девушка произнесла, ворчливым голосом, с сурово нахмуренными бровями, опять изображая Тингли, что вышло у нее очень похоже. Я улыбнулся. Печальное молчание, назревавшее за нашим столом, стало чуть непринужденнее.

Мне вообще было легко с Берти, не смотря на ее сходство с романтичной Мирандой и загадочной Нелл. Совсем не так, как с Евой или Юлей Климовой. Нравится кому-то все равно, что идти по минному полю: никогда не знаешь, на каком шаге подорвешься и разлетишься на куски. В обществе Берти Грей этого постоянного напряжения не было.

- Закрытое крыло последний раз открывали, наверное, в вечер, когда пропала Нелл, - задумчиво проговорила она, между тем, - Сама Нелл туда захаживала, у нее был ключик от боковой дверцы в башне на правой стороне фасада. А я тогда была там первый и последний раз. Мы все переволновались, и Лаура потихоньку от мамы налила мне фужер шампанского. Поэтому я весьма смутно помню, что я там увидела, пока взрослые ходили по комнатам и звали Нелл. Там была большая комната, такая же, как Апельсиновая гостиная. Ковры, хрустальные люстры в паутине, вся мебель накрыта белыми чехлами, кроме большого красивого дивана, обитого блестящей тканью. Парчой, наверное. И олени…

- Олени? – я непроизвольно встрепенулся на стуле от удивления.

- Да, на гобелене, - подтвердила Берти, принимаясь за пирог, неторопливо, без особого аппетита, - Белые олень и олениха. Мне казалось в полумраке, что они переглядываются и смотрят на меня. Во всяком случае, у них как будто двигались глаза. Наверное, это было из-за шампанского. Я тогда попробовала его впервые и с тех пор не люблю.

- А кто еще был на вечере Нелл, кроме тех, кого вы назвали по именам? – спросил я, уделяя больше внимания кофе, чем пирогу.

- Я говорила, что не всех знаю лично, но я могу спросить у мамы, если хотите, - Берти склонила голову на бок и посмотрела на меня с настороженным недоумением, - А почему вы так интересуетесь?

- Пока не могу сказать точно, - уклончиво ответил я, опустив взгляд в полупустую чашку кофе, потом поднял голову и поймал взгляд девушки, - Мне показалось, или вы не верите в то, что ваша сестра уехала с дядей? Не до конца?

Нежное лицо Берти горько сморщилось, в уголках глаз заблестела влага.

- Все указывает на то, - проговорила она задрожавшим от огорчения голосом, - Так, по крайней мере, все время говорили старшие. А мне было двенадцать, и я не понимала, почему Нелл выбрала какого-то Фрэнки Оливера, а не меня. И сейчас не понимаю. Мне ясно, почему она прислала открытку Максу, а не маме. Но почему ни одного слова мне? Прошло пять лет, но мне до сих пор, - она не закончила фразу, прервав ее тяжелым вздохом, и сглотнула, - Поэтому я не могу себя убедить, что Нелл просто сбежала с мужчиной. Просто бросила меня. Мелодрама? – она вопросительно вскинула брови с наигранной улыбкой.

- Жизнь, - вздохнул я, - А почему Макс не был на дне рождения?

- Он тогда был в отъезде, чинил книги где-то аж в самой Италии, - объяснила Берти, - Привез Нелл подарок, но дарить его уже было некому. Макс так даже и не рассказал нам, что же было в той красивой коробочке с лентами. Я тоже сегодня утром ему звонила, но меня переключили на голосовую почту.

- Наверное, Снарки повалили косяком, - предположил я.

- Кто? – удивилась Берти, - Так он гоняется с надеждой и вилкой? Вот дурачок, - в ее голосе прозвучала нежность, потом она вздохнула, - Люси с утра вызвала к себе Рона. Хочет обсудить вопросы безопасности в имении. Боюсь, она его собирается уволить по случаю, он и так ей давно мозолит глаза. Так что сегодня, - Берти одарила меня грустной улыбкой, - вы полновластный хозяин Лайлек-хауса. Если полиция все еще не разрешает пользоваться библиотекой, вы могли бы над чем-нибудь поработать в кабинете дяди Арчи. Это на втором этаже в левом торце дома.

- Я знаю, - кивнул я, - Нет, я не хочу хозяйничать в доме, когда он пустует.

- Жаль, - заметила Берти, - Мне кажется, вы не из тех, кто может долго высидеть без работы.

***

Я попрощался с Берти, посадив ее в такси, а сам пошел пешком. Мне было особенно некуда идти, я внезапно оказался полностью не у дел. Городок жил своей обычной жизнью, непривычно теплое для конца апреля - начала мая солнце разогревало старинные камни домов и мостовых, и воздух разливался вокруг меня тяжелыми волнами жара.

Я чувствовал усталость после ночи, проведенной за компьютером, мои рассеянные мысли нелепым образом крутились вокруг белых оленей. Из состояния сна на ходу меня вывел звонок мобильного. Номер был незнакомый.

- Макс? – я предположил, что у Перова на телефоне сели батарейки, и он звонит с чьего-нибудь мобильника на Свитландских островах.

- Это инспектор Блейлок, - возразили в трубке, - Вы заняты, Мартен?

- Абсолютно нет, - вздохнул я.

- Чудесненько, - возрадовался инспектор и продолжил тем энергично-приказным тоном, каким общался с Климовой и другими подчиненными, - Тогда не окажете ли мне услугу? Вы, должно быть, хорошо разбираетесь в содержимом библиотеки Дормеров. Не уточните, что именно за книги лежали на полу, когда вы с мисс Грей нашли тело Стивенса?

- Если это важно, - согласился я.

- Пока не могу сказать точно, - инспектор ответил теми же словами, которые я сказал Берти в чайной.

- Хорошо, сэр, - один человек, напавший на смутный след, всегда поймет другого, почуявшего такой же, - Я перезвоню.

Я свернул на Пикок-стрит, по пути зашел в кафе и выпил еще одну чашку кофе. Спешить и падать ради Блейлока я не собирался. В конце концов, я не на службе.

***

К моему удивлению, было уже почти три часа дня, когда я подошел к калитке, ведущей с Пикок-стрит в парк Лайлек-хауса. Было жарко, как летом, пользуясь тем, что мне предстояло провести час-другой в одиночестве, я расстегнул несколько лишних пуговиц на рубашке. Перед тем, как войти в парк, я позвонил мистеру Тингли, чтобы предупредить о своем визите в его отсутствие.

- Ну, разумеется, - благосклонно ответил он, выслушав меня, - Вы же легавый. Так что, милости прошу. Мы с Блэком все равно вечером сделаем обход, чтоб не забрел кто-нибудь чужой.

- А как у вас дела? – спросил я, вспомнив опасения Берти.

- Как сажа бела, - проворчал старик, и наш разговор на том закончился.

Открыв калитку, я прошел через французский сад мимо павильона и, обойдя вокруг фасада, открыл центральный вход ключом, спрятанным в вазоне с сальвией. Утром в библиотеке и прилегающих комнатах левого крыла еще работали криминалисты, но после обеда они, наконец-то, уехали, и дом встретил меня гулкой пустотой.

Я возвратился в библиотеку впервые после убийства Шона Стивенса и ощутил неприятную тяжесть в груди. Стараясь отделаться от тягостного чувства, я оставил входную створку открытой с помощью напольного стопора в виде каменной львиной головы и зажег все люстры. Пройдя сквозь ряды стеллажей, я остановился возле письменного стола и огляделся. На первый, беглый взгляд все было в относительном порядке, не считая нехватки некоторых предметов, которые были сочтены уликами и изъяты следственной группой.

Книги, которые сбросили с полки на пол, лежали сбоку стола на низком резном табурете. Они оказались геральдическими справочниками, изданными в конце XIX века, и трудами по усадебной архитектуре. Я предположил, что их выбрал и снял с полки сам Шон Стивенс, а потом уронил на пол, когда его ударили статуэткой.

Одна из книг сразу же привлекла мое внимание, потому что не была книгой вообще. Пухлый том нестандартного формата в обложке из тисненой черной кожи оказался фотоальбомом. Взяв в руки, я раскрыл его и прочел на первой странице надпись, выведенную черной тушью каллиграфическими крупными буквами с утолщениями и завитушками: «Лайлек-хаус 1936-1946».

Я присел в крутящееся кресло у стола, положив альбом на колени. Целое десятилетие из жизни дома было сейчас в моих руках на серовато-коричневых картонных страницах альбома. Я  перевернул несколько из них, бережно держась за потертые уголки. Из-под одного разворота на пол просыпались снимки, незакрепленные в держатели. Они были сделаны гораздо позднее дат, указанных на титульном листе, уже в наши дни.

На глянцевых цветных фотографиях, чуть выцветших от времени, я узнал интерьеры дома – Апельсиновую гостиную, кухню, кабинет сэра Арчибальда, заднюю веранду. Люди, изображенные на снимках, были в основном мне незнакомы, но одно лицо я, конечно же, сразу узнал. Девушка в темно-синем шелковом платье нарочито старомодного покроя, как две капли воды похожая на Миранду Дормер, несомненно, была Нелл Грей.

Она попала в кадр на заднем плане. Стоя слева на краю веранды, Нелл теребила пальцами цветущую кисть на сиреневом кусте и выглядела поглощенной этим занятием. На переднем плане по центру веранды стояли две женщины постарше в легких летних платьях. Эффектная дама с короткими светло-русыми волосами и высокими скулами, скорее всего, была мама Нелл и Берти, не унаследовавшая семейного сходства с остальными женщинами Дормеров, но отдаленно похожая на дочерей, а изящная хрупкая брюнетка рядом с ней – ни кто иная, как ее сестра Люси, о которой я уже столько слышал. Она выглядела респектабельно и ухожено, но, конечно, проигрывала юной Нелл, на фоне которой была сфотографирована. Может, это и не удивительно, что Фрэнк Оливер в результате выбрал ее более свежую копию.

Следующее фото выглядело вариацией на тему предыдущего, за исключением того, что задний план переменился. Справа возник Макс в белом костюме, но с неизменной бабочкой на шее, в лупу разглядывающий страницы маленькой пухлой книжечки – старинного карманного молитвенника. Меня это позабавило: уж чем, а религиозностью Перов не отличался.

В дверях, ведущих в холл, виднелась тень, силуэт молодого мужчины в пиджаке и брюках свободного покроя. Молодой человек стоял, прислонившись к косяку двери, в расслабленной вальяжной позе, а Нелл смотрела на него, не поворачивая головы, лишь чуть скосив глаза. По ее лицу разливалась досада, граничащая с отвращением. Лицо же человека, вызывавшего у Нелл такую антипатию, находилось в тени. «Надо спросить Берти, кто это может быть», - подумал я.

Просмотрев еще несколько фотографий, я опустил взгляд на страницу, из которой они выпали, и обнаружил на ней очаровательнейший черно-белый снимок предвоенного времени. «1938» было выведено тушью внизу страницы. На фото два мальчика сидели с ногами на длинной кожаной банкетке среди книжных шкафов. Им было лет по восемь-девять, и по виду оба были те еще сорванцы.

У одетого попроще мальчугана с растрепанной русой шевелюрой колени были заклеены пластырем, шерстяные гольфы, которые носили дети в то время, сбились и сползли до щиколоток. Второй мальчик, темноволосый, с круглыми, как пуговицы, карими глазами должен был, по замыслу взрослых, выглядеть благовоспитанным ребенком из хорошей семьи в аккуратном матросском костюмчике. Но вместо этого казался расхристанным пиратом, побывавшим в абордажном бою.

Фотография, несомненно, была сделана впопыхах, потому что на соседнем снимке эти двое уже были причесаны, их одежда была приведена в порядок и сидела как полагается. А еще сзади теперь были не книжные полки, а громоздкий черного дерева платяной шкаф, покрытый резьбой в стиле модерн. Стебли растений, цветы, листья сплетались друг с другом, изгибаясь под углами, не предусмотренными в природе.

Сквозь растительное кружево проступали фигуры. На правой двери звериные – лисица и куница, на левой - фигурки мифических дев. Наяда и дриада выглядывали из ветвей дубов и кленов, лукаво поглядывая друг на друга. У меня ушло несколько долгих мгновений прежде, чем я осознал, на что именно я смотрю. Не далее, как сегодня утром я уже видел в Галерее рисунок, изображающий фрагмент резьбы этого шкафа. Да и сам предмет мебели был мне давно знаком во всех подробностях. В детстве я провел немало времени, разглядывая рисунки в «Невозможной стране», изображающие Исчезающий шкаф. Он мог появляться и пропадать с глаз долой в самое неожиданное для героев книги время, а дверцы его служили воротами в волшебный мир Лепечущего леса и Невозможной страны.

От волнения у меня затряслись руки, я забыл о том, что инспектор Блейлок ждет моего звонка. Изучив всю обстановку на фотографии внимательнее, я понял, что она сделана на балконе. Следовательно, шкаф должен быть… Я отложил альбом на покатую крышку стола и вприпрыжку взбежал вверх по винтовой лестнице. Наверху было темновато, я зажег пару читальных ламп и обошел весь балкон, вглядываясь в очертания книжных шкафов, этажерок с открытыми полками, комодов, в тени от спинок стульев, в картины на стенах.

Наконец в торцевой стене, в углу я увидел нишу. Она чернела, как вход в пещеру, а в ней белым призраком свисал мебельный чехол, скрывающий под собой нечто высокое и громоздкое. Криминалисты, осматривавшие балкон, небрежно накинули пыльную холщовую ткань обратно на то место, где она висела, и стоило мне потянуть за нижний край, как чехол с тихим шуршанием скользнул к моим ногам. А из-под него показался шкаф с покрытыми рельефной резьбой двухстворчатыми дверцами, сложными изгибами боковых стенок и короткими гнутыми ножками в виде львиных лап. Тот самый шкаф, не нарисованный, во плоти.

Я протянул руку, коснулся медной ручки на правой дверце и снова стал ребенком, читающим большую книгу с картинками.

- Я знал, что ты существуешь, - сказал я шкафу шепотом, как живому и разумному.

Дверная ручка не заскрипела, когда я на нее нажал. Петли на дверце тоже поворачивались бесшумно. Это было непривычно в постоянно скрипящем многочисленными дверями доме и наводило на мысль, что за шкафом все это время ухаживали. Внутри шкаф был пуст, в нем висели только деревянные «плечики» для одежды, а к боковым стенкам были привинчены медные крючки. Тщательно осмотрев шкаф снаружи, я убедился, что задняя стенка неплотно придвинута к стене, следовательно, не может служить потайной дверью, в противном случае, полиция уже нашла бы скрытый за шкафом ход.

- Ну, а ты думал, в шкафу Нарния? – усмехнувшись, спросил я себя и погладил по острой мордочке вырезанную на створке лисицу.

Вздохнув с разочарованием, я сдвинул все вешалки в сторону и подергал за все крючки. Между двумя последними крючками правого ряда, как оказалось, притаился еще один невидимый, малюсенький крючочек. Стоило потянуть за него, он качнулся. В стене за шкафом что-то мягко дрогнуло, его задняя стенка отъехала вправо наполовину, а за ней в обшарпанных стенных панелях, открылась узкая дверца. Механизм потайного замка в стене был соединен с задней стенкой шкафа не напрямую, а какими-то проводками под полом или в потолочной панели. Поэтому шкаф не выглядел похожим на дверь, и ее не нашли ни Рон с Арчи, ни констебль Климова с криминалистами.

За дверью было темно, еще темнее, чем на плохо освещенном балконе, чем в нише, где стоял шкаф. С гулко бьющимся сердцем я потянулся за мобильным телефоном, лежащим в кармане брюк, и набрал номер, с которого звонил инспектор Блейлок.