Станица часть5

СТАНИЦА  (продолжение)

КОНФЛИКТ
     В станице события развивались своей чередой. Одна семья, недавно принятая в казаки, занималась торговлей – поставила свою бакалейную лавку. Хозяин довольно быстро и легко познакомился с наиболее уважаемыми и зажиточными казаками, в том числе и с Семёном Коренцом. Как-то, будучи у него, увидел Катерину (Елизавета после свадьбы с Ермолаем Кашкаровым жила в его в доме и вот-вот ждала ребёнка), и через несколько дней (как бы, по пути, невзначай) зашёл со своим двадцатипятилетним сыном. Сыну Катерина очень понравилась, и вскоре в доме у Коренцов появились сваты. Семёна Евсеевича вполне устраивала эта партия, но, когда позвали «на смотрины» Катерину, та ответила отказом. О-о! Семён Коренец совершенно не терпел, когда что-то делалось не так, как он сказал! Начал грубо давить на дочь, но она твёрдо стояла на своём. Наконец, она подошла к «жениху», что-то сказала ему, после чего он встал, сказал всем: «Пошли!» и увёл всю свою сватовскую компанию. Коренец воспринял это как оскорбление, он просто взвился от этого, подскочил к дочери:
     – Шо ты ему сказала?
     – То, шо нужно, батюшка! – с вызовом ответила девушка.
Выскочил во двор, догнал парня, развернул к себе.
     – Шо она табе сказала?
     – Ничего, кроме того, что любит другого. И ещё, – кинул он в лицо Коренцу со злорадством, – то, что она не чистая!
     Что тут началось! Коренец ворвался в дом, под его крики разлетались в стороны тарелки, чашки, всё, что было на столе, даже стол перевернул со злости. Ефросинья забилась в угол и молилась, а сам он схватил дочь за косы и кричал:
     – Ты опозорила меня, ты опозорила всех нас, таперя наши ворота обмажут дёгтем! Да я тебя… запорю! Да я убью тебя!
     Катя говорила только одно:
     – Тата, тата, не надо!
Схватил ногайку, мать кинулась на защиту дочери, но была отброшена в сторону.
     И в это время подъехал Пётр. Да не подъехал – он гнал коня с такой скоростью, что его товарищи еле поспевали за ним. Слетев с коня, Пётр ворвался в дом, кинулся между отцом и дочерью, перехватил ногайку да как крикнет:
     – Не сметь!!! Не сметь!!! Ты, православный, хочешь убить собственную дочь, а може, и будущего внука?!
     – Ах, так это ты?! – вскричал Коренец и замахнулся ногайкой, но Пётр, положив руку на эфес шашки, со словами «Даже не думай!» так глянул ему в лицо, что тот отлетел к противоположной стене, упал на скамейку и, потеряв голос, только прошипел:
     – Вон! Вон! У меня нет больше дочери!
     Пётр взял на руки близкую к обмороку любимую, вынес из дома, посадил на коня, сам в седло вскочил сзади неё и, обхватив одной рукой, поехал из станицы, так как в дом своего отца он пока Катю везти не мог. Товарищи его ехали рядом, готовые в любой момент помочь ему.
У ЧАЙКОВСКОГО
     В те же часы в крепость на своей лёгкой пролётке приехал к новому коменданту майору Павлову начальник Строительной Комиссии подполковник Пётр Петрович Чайковский. Незадолго до этого они познакомились и даже подружились (а через несколько лет именно Павлов возглавит вместо уехавшего Чайковского Строительную Комиссию, и в числе своих построек создаст на горе, где раньше был дозорный пост, воинский лазарет, который уже в советское время превратится в военный санаторий, ставший фортом санаторно-курортного дела России).
     – Что случилось, майор? Почему вы так озабочены?
     – Да вот, Пётр Петрович, – что-то случилось в станице. Туда, никого не предупредив, ускакали галопом, хоть и временные у меня, но лучшие мои казаки во главе со своим явным лидером Петром Кандауровым. А у меня в руках – видишь? – документы на награждение его вот этой красивой медалью (показал) и присвоение внеочередного звания урядника.
     – О, я знаю этого своего тёзку: он меня не так давно сопровождал в поездке до Георгиевска и обратно. Кстати, а вы знаете, что оттуда всё уездное начальство переводится в Ставрополь, а у нас образуется округ со своим управлением?
     – Слышал. Правда, пока не понял, хорошо это или плохо. А, вот и наши беглецы возвращаются. Слава Богу, не придётся наказывать. Смотрите, что это? С ними девушка. Кандауров! Объяснись!
     Пётр сошёл с коня, вытянулся перед командиром.
     – Виноват, ваше высокоблагородие, но иначе поступить не мог: у меня хотели украсть невесту, я должон был её спасти.
     – Что ж, благородный поступок. Что собираешься дальше делать?
     – Не ведаю., господин майор, – в сокрушении ответил Пётр.
     – Я знаю! – неожиданно вмешался Чайковский, – мы сейчас поедем ко мне. Вы же не против? – обратился он к Павлову. – Девушке, по всей видимости, надо прийти в себя, отдохнуть.
     – Хорошо, я не против. Но, Кандауров, утром, чтоб, как штык, был на построении!
     – Слушаюсь! ... – Пётр приложил руки к груди. – Спаси Господи! Я…
     – Ничего не говори, езжайте!                Катю посадили в пролётку и поехали.
     Чайковский жил в каменном большом доме, построенным бывшим комендантом крепости майором Поповым, погибшим позднее в Чечне, с его вдовой – весёлой розовощёкой толстушкой Софьей Игнатьевной, с которой совсем недавно обвенчался в новой небольшой церкви «Всех Скорбящих Радость», наспех построенной около Горячей горы напротив Ермоловских ванн. Усадьба их располагалась на небольшой улице Верхней, метрах в ста выше главного проспекта и строившейся Ресторации.  Услышав звук подъехавшей пролётки мужа, Софья Игнатьевна вышла навстречу. Удивилась, когда увидела, как муж её вместе с казаком помогают выйти из пролётки девушку.
     – Принимай гостей, Соня! Девушка поживёт у нас какое-то время.
     – Прошу, гости! У меня уже и стол накрыт. Казак, а я тебя узнала! Ты – Пётр Кандауров, правильно?
     – Да, Софья Игнатьевна, это я. Спаси Господи, шо помните. А это Катя – моя, можно сказать, жена. Токо мы ещё не венчаны, и Пётр Петрович обещал нам помочь в энтом. Только… Кате, хоть немножко, отдохнуть бы, прийти в себя от пережитого.
     – А что случилось?
     – Я тебе потом расскажу, – сказал Чайковский, – Может быть, дадим место в комнатке нового дома, который ты успела рядом построить? Его ж ещё никто не купил?
     – Приходил, приценивался полковник один, Верзилин, кажется. Залечивает рану в живот, полученную в Турецкой компании. Сказал, что подумает.
     – Верзилин? – удивлённо спросил казак, – Ежели это Пётр Семёныч, то я помню, шо был такой командир одного из наших Волгских полков.
     – Да, это он. Но пока дом свободен, можно туда, потом решим, что делать дальше.
    Позвала прислугу, велела проводить Катерину и помочь устроиться. Катя всё время молчала, не знала, что сказать, и жалась к Петру, только рядом с ним чувствуя защиту. Наконец, прорезался голос и у неё. Она поклонилась всем и сказала:
     – Спаси Господи вас, добрые люди! Всю жизнь буду молиться за вас!
Когда устроились и положили Катю на кровать полежать, та вцепилась в руку Петра, не отпуская его.
     – Я побуду рядом, – сказал он Петру Петровичу, – одну её не оставлю.
     –  А ночью как же? Тебе выспаться надо и утром быть в крепости. Не хочу раскрывать тайны, но тебя ждёт очень неожиданное событие. Не волнуйся, не плохое.
    – Уже волнуюсь! А я на полу рядком, по-солдатски... Звиняйте, Пётр Петрович…
    – У нас, казак, так не говорят. Говори – извините, или – простите. Учись говорить по-городскому.
     – Мудрёно всё, – Пётр улыбнулся, – начну гутарить по-городскому, меня в станице и не поймут! Простите, я хотел спросить, а где у вас…? (Не зная, как сказать, потёр смущённо нос)
     – Я понял, – в свою очередь улыбнулся Чайковский, – идём покажу, здесь рядом. Отдыхайте, к ужину вас позовут.
     Дома Чайковский кратко пересказал Софье историю, которую поведал ему Пётр, пока они ехали от крепости, и просил жену быть к ним доброжелательней и проявить больше внимания.
     – Тем более, завтра он узнает, что теперь он унтер-офицер и награждён редкой медалью на широкой георгиевской ленте. Только не проговорись, это ему сюрприз.
     – Хорошо. А девушка красивая! Только как ты им поможешь повенчаться?   
     – Попрошу отца Павла, который недавно нас венчал. Мы ж с Павлухой Александровским ещё в детстве дружили.
     Рано утром, поцеловав Катю, собрался Пётр в крепость.
     – Ничего не бойся и не волнуйся, моя любимая, всё наладится. Я постараюсь скоро вернуться – отпрошусь, скажу, что после ранения нужно ещё оправиться.
     – Какого ранения?! – с тревогой воскликнула Катя.
     – Да, ерунда, оно не стоит разговоров.

НАГРАДА
     В крепости его неожиданно встретили встревоженные отец и Ермолай. Пришлось им рассказать всё, что произошло, хотя основное они уже узнали от Петровых друзей.
     – Вот, мурло – этот Коренец! Но ничего! Мы ещё ему покажем!
     – Не торопись, батя. Нехай охолонётся, може, сам одумается.
Подбежали товарищи.
     – Петро! Давай шибче! Щас построение, велено в парадной форме!
Вскоре на плацу выстроился весь личный состав крепости. После обычных докладов и приветствий, пятерых новобранцев-казаков («Пять шагов вперёд! … Кру-гом!») поставили лицом перед строем. Майор Павлов слово предоставил атаману казаков, войсковому старшине.
     – По представлению командования Константиногорской крепости приказом командования Линейного казачества – за проявленную храбрость и умение в охране рубежей сим казакам объявлена благодарность с денежной премией. Особо отличившемуся казаку Кандаурову Петру Григорьевичу присвоено внеочередное унтер-офицерское звание – урядник и, главное – награда: казачья медаль «За храбрость» на широкой ленте Святого Георгия. Все остальные возводятся в чин приказных. Любо, казаки!
     – Любо! – прозвучал стройно ответ. 
После вручения медали, «Служу отечеству!» и «Встать в строй!» – торжественного марша под оркестр, все разошлись по казармам, а казаки принимали шумные поздравления от товарищей по оружию, Петра даже качнули. Григорий был полон гордости за сына.

     В это же время в доме Чайковских Софья Игнатьевна после того, как проснулась и привела себя в порядок, позвала Катерину к завтраку, который служанка успела приготовить. Катя, пришедшая немного в себя после вчерашних событий, смущалась, не зная, как себя вести, что говорить в незнакомой для себя обстановке.
     – Софья Игнатьевна! Мне неловко, я не привыкла…
     – К чему ты, голубушка, не привыкла?
     – Я казачка, я привыкла всё время что-то делать. Я могу всё. Може, я вам допомогу в чём? Вы токо столкуйте.
     – Что ж! (подумала) давай так: пока Стефания будет готовить обед, мы с тобой устроим уборку в доме, я давно решила кое-что переставить, переделать, да всё не решалась.
     – Давайте, я с удовольствием.
В работе у Кати отлегло от сердца, она раскраснелась, даже невольно стала что-то напевать. Но неожиданные слова Софьи Игнатьевны о появлении около дома двух немолодых казаков её встревожили – не отец ли? Она осторожно выглянула в окно и, радостно воскликнув, выбежала к ним.
     – Григорий Лукич, дядя Ермолай! Как я вам рада! Софья Игнатьевна, это Петин батя и супружник мейной сёстры.
     – Ну, вот, видишь? Твоя сёстра за мной, а ты мне всё – дядя Ермолай, дядя Ермолай! Давай обнимемся, свояченица!
     – Мы, хозяйка, – обратился Григорий к Чайковской, – из крепости по пути домой завернули к вам, примите гостинцы!
    И протянули им корзины, полные овощей, фруктов, разных сладостей, а Кате Ермолай передал от Лизы узелок с некоторыми необходимыми ей вещами.
     – Нет, нет! – отказались от приглашения войти. – Мы на минутку, нам пора, бывайте здоровы!