Я буду ждать на темной стороне. Книга 1. Глава 30

В здание университета с самого утра рвалась какая-то женщина старческого возраста, в одежде дореволюционного стиля, так что издали её можно было и вовсе принять за персонажа, сошедшего со страниц произведения Горького «Мать».

Согнувшись в три погибели, Марфа Прокофьевна, она же бабушка Кирилла Драгомарецкого, растившая в одиночку собственного внука, уже давно порывалась увидеться с деканом, осаживая двери его кабинета с семи утра, однако приняв её за какую-то маразматичку, (недавний «парад планет» таки дал свое), секретарша по-хорошему попросила женщину покинуть приемную, и не искать себе почем зря «приключений». А когда та, не понимая причины отказа, вооружившись двумя палками, принялась выбивать ими дверь кабинета декана, окончательно потеряв терпение, секретарь попыталась выставить её во двор, не понимая до конца, с кем связалась. 

Увы, не прошло и пяти секунд, как резвая старуха, не выдержав своего «экзистенциального» одиночества за пределами университета, оказалась вновь на пороге высшего учебного заведения. И продолжая недоумевать, почему ей не дают свидеться с деканом для разрешения срочной проблемы её внука, принялась снова стучаться в дверь клюкой, пока тот не вышел к ней собственной персоной, устав терпеть это безобразие под стенами своего кабинета.

Как выяснилось позже, некий Артем Лисов перед началом физкультуры подвесил Кирюшу за пиджак в раздевалке, а сам ушел на занятие, оставив задыхающегося Драгомарецкого одного. Так что если бы в этот момент туда случайно не зашла завхоз, он бы там и вовсе задохнулся, не имея никакой возможности выбраться из этой засады самостоятельно. Именно по этой причине его так долго не было на занятии. А виной всему оказалось подозрение его одногруппника, который решив, что это он защелкнул степлером его пакет с формой, не до конца разобравшись с поиском настоящих виновных, решил наказать Драгомарецкого, чуть не лишив его при этом жизни.

Оставшись в живых, Кирилл молчать не стал, нарываясь на новые неприятности. И пожаловавшись на поведение наглого одногруппника своей бабке, он даже представить не мог, что старушка примчится улаживать его проблемы прямо в универ, угрожая прибить своей клюкой сначала декана, а потом его обидчика вместе с его отцом, породившее на свет такое моральное чудовище со смазливой внешностью. И как настойчиво не уговаривал её декан покинуть стены университеты, уверяя её в том, что лично возьмет под контроль эту ситуацию, оказавшись весьма настойчивой женщиной, Мария Прокофьевна отказалась покидать его кабинет, пока лично не свидеться с этим Лисовым, и не вправит ему мозги клюкой. Чтобы знал в следующий раз, как нападать на её единственного внука. Из чего Евангелина, слушая все эти сплетни уже от своих одногруппниц, пришла к выводу, что если бы у неё была такая бабка, рьяно охраняющей её от посягательств парней наподобие Лисова, те вряд ли бы рискнули к ней полезть, нарываясь получить клюкой по пояснице, и не только.

Само путешествие Марфы Прокофьевны на дизеле от своего населенного пункта, расположенного за двадцать километров от города, которые каждое утро приходилось преодолевать самому Кирюше, чтобы добраться до универа, а потом успеть доехать обратно домой, (в противном случае ему пришлось бы каждый раз ночевать на вокзале или в парке), и вовсе заслуживало отдельной темы.

Покинув по прибытию утреннего дизеля железнодорожный вокзал и вооружившись двумя клюками, служившими ей своего рода навигаторами, отчаянная старуха устремилась на поиски университета, где учился её внук. Пешком. Незнакомый город с его безграничными возможностями и сложной транспортной инфраструктурой Марфу Прокофьевну не пугал.

Пожилая особа находилась в таком возрасте, что испугать её чем-либо было уже практически невозможно. А о том, чтобы воспользоваться услугами общественного транспорта или хотя бы вызвать такси, не могло быть и речи. Для застрявшей разумом где-то на задворках начала двадцатого века бабки, когда первые трамваи только-только начали запускаться в обиход, современного транспорта как будто не существовало. И привыкнув по молодости преодолевать и не такие расстояния, изменять своему правилу на склоне лет она не собиралась. Поэтому ориентируясь сугубо на свое подсознание, выйти на нужный университет ей все-таки удалось. В мозгу старушки был встроен свой «GPRS-навигатор», помогавший ей безошибочно определять месторасположение любого объекта на незнакомой местности.

Приказав женщине дожидаться своего внука возле кабинета декана, секретарь надеялась, что не выдержав столь томительных минут ожиданий, старая маразматичка, в конце концов, покинет территорию университета, и оставит их наконец в покое, да нет тут-то было.

Пережив в раннем возрасте немало лишений, благодаря которым у неё успел уже сформироваться «иммунитет» на подобное к себе отношение, Марфа Прокофьевна никуда уходить не собиралась. Мало ли ей приходилось высиживать в коридорах в ожидании своей очереди в пенсионный фонд или в кабинет врача?! Так что, недооценив поначалу резвости этой старухи, секретарша кусала локти, когда декан, смекнув, наконец, что так просто избавиться от полоумной бабки у них не получиться, решил пойти ей навстречу, устроив для отчаянной старушенции некое подобие «телемоста» с Лисовым-старшим, который отчитывая в этот момент своих подчиненных за плохие продажи, был весьма удивлен, обнаружив спустя время на своем гаджете видеозвонок от декана.

Он как будто подсознательно чувствовал, что ничего хорошего от этого жеста ждать не придется. Его сын опять что-то натворил, а расхлебывать последствия придется ему самому. В конце концов, вряд ли бы его стали беспокоить по пустякам. Таким образом, заранее прекратив  сборы с подчиненным, он был вынужден направить все свое внимание на разрешение конфликта с какой-то бабкой, утверждавший, что его сын чуть не стал угробил её внука. И ей было совершенно наплевать, с кем она имела дело. Марфа Прокофьевна требовала возмездия, ожидая от всех лишь правосудия. Вот только сам декан, понаблюдав пару минут за её поведением, успел сделать свои выводы о методике её воспитания внука и, проанализировав поведенческую линию самого Драгомарецкого, в итоге понял, почему парень в свои года так и не научился давать достойный отпор хулиганам.

Действительно, как Кирюша вообще мог что-то решить в данной ситуации, хоть как-то на неё повлиять, если с детства проживая под опекой деспотичной бабки, запрещавшей ему драться с ребятами и материться, он был уверен, что это уровень недостойных, по его мнению, людей, на  чей пример уж точно не стоило равняться. Он даже понятия не имел, как следовало вообще защищать себя в подобных ситуациях. А что касается отношений с девушками, он не то, чтобы в свои года ещё ни с кем не спал, опасаясь, что будущая избранница наверняка не понравиться бабушке, но элементарно не прикасался ни к одной из них, за исключением момента, когда физрук приказал ему подсадить во время занятия к турнику Литковскую, отчего здорово перевозбудившись, что это даже не укрылось от взгляда ревнивого Лисова, он уронил её на пол.

Это было первый раз, когда девушка находилась так близко от него. Не просто стояла рядом, а он её почти держал в своих руках, не понимая, за что свалилась на него такое счастье в виде той, кто при любом раскладе никогда не станет его. По той простой причине, что у него никогда не хватит смелости к ней подкатить, чтобы добиться от неё благосклонности. Уж если у Лисова ничего с ней не получилось, то ему о такой девушке не стоило даже мечтать. Евангелина никогда не взглянет в его сторону. Как и не станет принимать всерьёз все его ухаживания и подарки. Такие девушки принадлежат только парням наподобие Артема, а таким, как он, приходилось довольствоваться клонами Мельчуцкой, — хабалистыми и завистливыми дурнушками с претензией на незаменимость. С этой мыслью ему надо было как-то смириться, и жить дальше.   

Об инциденте Лисов рассказывал своим одногруппникам на следующий день, расписывая в красках, как эта сумасшедшая «старуха Изергиль» чуть не прибила его своей клюкой, стоило им с Кирюшей и куратором переступить порог деканата.

«Однажды по твоей вине человек уже стал инвалидом, а ты все никак не уймешься! — отчитывал его отец, разговаривая ранее по телефону с деканом. — Ты хочешь вылететь ещё и из этого универа? Просто скажи мне, нахрена… Нахрена ты трогаешь этих убогих? Зачем к ним лезешь вообще? Мне больше делать нечего, кроме как, бросив все, ехать и решать твои проблемы?!»

Пообещав, что такого больше не повторится, будучи при этом и сам не уверен, что у него получиться сдержать свое слово, Артем, как ни в чем не бывало, отправился на пары, однако будучи теперь в курсе, что конкретно произошло в деканате, одногруппники ещё долго не хотели оставлять его в покое, расспрашивая о деталях конфликта, пока в аудитории не появился вернувшийся с курсов Егор Новаковский.

За это время стиль его одежды претерпел значительные изменения. Да и сам он тоже немного изменился. Слегка преобразившись, Егор стал более серьезным. Его выходки не так рьяно бросались в глаза. И вообще он стал даже как будто спокойнее, притащившись на занятия со своими неизменными кожаными напульсниками на запястьях, весьма занятно гармонирующих с его черным галстуком на фоне белой рубахи и черных джинсов.

«Ему бы куртку нормальную подобрать, а то ходит как браток с рынка», — такого мнения был о его вкусах Терехов, проникнувшись странным стилем одногруппника ближе к третьему курсу, а раньше он всего этого не понимал, принимая Новаковского за какого-то дурачка и фрика.   

— Ну, и как там твой батя? Получил первую категорию? — сев рядом с Зонтиновым, Евангелина донимала Егора своими вопросам, пытаясь докопаться до истины. Оба сгорали от желания узнать, как все было на самом деле.

— Получил, — неохотно ответил тот, усаживаясь на свое место, и, вообразив себя на миг чрезвычайно важной персоной, чье внимание ещё надо было заслужить, пафосно добавил: — Но сколько всего пришлось пережить, пока он её получил…

Невольно фыркнув, Евангелина переглянулась с улыбающимся Зонтиновым. Она-то думала, что после этой поездки Новаковский хоть немного изменится в лучшую сторону. И избавившись от «короны» на голове, мешающей ему трезво оценивать ситуацию и свои способности, вернется назад более адекватным человеком. Но заметив, какой зловещий блеск вспыхивал в его глазах при словосочетании «курсы», она пришла к убеждению, что её ожидания в плане изменения Новаковского в лучшую сторону потерпели крах.

Привыкнув извлекать из всего выгоду, не гнушаясь использовать при этом самые недостойные способы, лишь бы добиться своего, так быстро избавляться от своих дурных привычек Егор не спешил. И не особо утруждая себя угрызениями совести, которые на его месте могли бы возникнуть у любого другого нормального человека, он был намерен продолжить заниматься тем самым и дальше, в чем Евангелина убедилась окончательно, прослушав его занимательный рассказ о прохождении его отцом курсов в другом городе.

— Две недели прошли для нас под стрессом и ожиданием того, что батю таки отловят и переведут в «стажеры», — приглаживая свою взъерошенную челку, рассказывал Новаковский, посвящая одногруппников в подробности своей поездки, — но все обошлось. Фтизиаторша накануне пугала строгой кафедрой, утверждая, что экзамен будет тяжелым. На деле же оказалось, что педиатров собрали впервые, и относились к ним вполне доброжелательно. Зачет выпал на праздничный день, так народ возроптал, мол, давайте перенесем, потому что на следующее утро все будут с бодуна, и это отразится на результатах. Договорились поставить зачет пораньше, а перед этим «сбросились», кто сколько смог, чтобы сдать наверняка, а кто «завалится», чтобы пересдать быстро и без осложнений. Перед зачетом переполох, все волнуются, в аудитории пять компьютеров: три — для хирургов, два — на рефлексотерапию. Мы с батей зашли ближе к концу очереди, вернее я его уговорил так сделать. Рядом с нами сел сосед, который шел на высшую категорию, уже опытный...

— «Опытный», потому что не первый год в рефлексотерапии? — осведомился у него Зонтинов, внимая его каждому слову. 

— … не первый раз сдает, — поправил его Егор, чье поведение сейчас ничем не отличалось от поведения базарной скоромошки. — И только мы сели за компьютеры, подобравшись поближе к соседу, я начал считывать у него ответы, подсказывая буквы бате. Он вообще мало что знал по своей специальности, отвечая на тесты чисто интуитивным путем, и нажимая ту кнопку клавиатуры, которая ему нравилась больше всего, даже не пытаясь вникнуть в суть вопроса.

— А сколько их было вообще? — спросила у него Евангелина. 

— Сто пятьдесят штук на час времени, — ответил Егор, поглаживая челку, — то есть это приблизительно двадцать пять секунд на каждый вопрос. Официально, если не сдал, платишь в бухгалтерию определенную сумму, а потом идешь пересдавать зачет. Но если не сдал уже и после этого, тогда платишь двойную сумму и сдаешь заново, пока не получишь сертификат.  В общем, эти сто пятьдесят вопросов мы прошли за тридцать семь минут. Итог — девяносто восемь целых и шестьдесят семь десятых процентов правильных из ста. Батя говорит, со мной можно было и на высшую идти.

— А другие как? — уточнила она, заранее представляя себе всю эту картину.
 
— Три хирурга «завалились», одна женщина разволновалась и начала бить по всем клавишам. А дедушка от шестидесяти лет не успел.

— Скончался? — вопрос принадлежал Зонтинову.

— Нет, — отрицательно кивнул Новаковский, намекая на неуместность его «юмора» в такой момент. — Просто не успел. На следующее утро хирурги пересдали и все утряслось. Через несколько дней профессура выдала всем сертификаты об окончании курсов, но насчет последнего — кратко предыстория.

И сделав небольшую паузу, пытаясь собраться с духом, тут же продолжил, надеясь на понимание:

— Вы все прекрасно помните, что когда я сдавал документы на курсы, из отдела кадров на меня наехала одна мразь, потребовав копию батиной трудовой, чтобы узнать его стаж, которого там, разумеется, не было, в противном случае батю могли запросто отправить в стажеры, и тогда ему этого сертификата не видать, как собственных ушей. И вот, подзывает она меня после сдачи зачета и говорит, что его справка на категорию в учебной части осталась, а там требуют трудовую. Хорошенько обдумав ситуацию, взвесив все «за» и «против», я пришел к выводу, что если мы не примем сейчас меры, то нам реально «крышка»: что ездили на курсы, что не ездили, — все пойдет коту под хвост. Поэтому заранее разработав план своих дальнейших действий, и пообещав бате со всем разобраться, я направился в справочное отделение. Захожу, а там та самая мразь сидит, которой я справку о трудовой в прошлый раз не занес. Включаю дурака, подхожу к ней поближе, и спрашиваю, мол, где Зульфия Казбековна, которой я документы накануне оставлял. «Её сегодня нет, — сказала она. — А вы что-то хотели, молодой человек?». Объяснил ей, что некий доктор Новаковский не донес трудовую. Она носом повертела, но справку на категорию таки отдала, после чего выскользнув из кабинета, я со скоростью света помчался на кафедру, где нас ожидала торжественная часть и накрытый стол. Поздравив всех с окончанием курсов, профессор вручил всем документы, и, сфотографировавшись на память, мы обменялись с остальными номерами телефонов.

— И ты тоже фотографировался? — спросила Евангелина, поражаясь степени его самоуверенности.

— Само собой, разумеется! — усмехнулся тот. — Но с другой стороны, куда мне было деваться?! Пришлось доигрывать свою «роль» до конца.

— И как оно? Понравилось ходить в белом халате?

— «Очень», — чистосердечно признался он, вытаскивая из рюкзака методичку. — Особенно, когда возвращаясь обратно со справкой, и зацепившись карманом за железяку, выпирающую из-под перил, я чуть не улетел в пролет прямо с четвертого этажа. Хорошо, что все обошлось. А так, думал, приземлюсь, и костей потом не соберу… Кстати, недавно коллега прислал бате сообщение, что в их городе будут проходить курсы ещё и по лазеротерапии. Не знаю, если главный не закапризничает, то съездим и туда.

На этой ноте ему пришлось прекратить свой рассказ, так как в следующий момент в аудиторию заявился преподаватель по гражданской обороне — Сучок Терентий Макарович, и, обведя присутствующих скептическим взглядом, подошел к доске, чтобы написать на ней тему нового занятия, не сразу заметив отсутствие там мела.

Преподаватель по гражданской обороне — высокомерный, занудный, с военной выправкой чудак — не нравился никому. Стоило тому появиться в аудитории и со всеми поздороваться, как он тут же переходил к занятиям, не уставая намекать всем, чтобы к нему обращались исключительно по важным вопросам, поскольку привычки повторять что-либо по два раза у него нет.

Одним словом, преподаватель попался группе еще с теми «тараканами» в голове, избавиться от которых было не так уже и просто. Впрочем, они ему не мешали, придавая его образу некую комичность, несмотря на общую псевдопафосность его поведения и собственной уверенности в нужности преподаваемой им дисциплины. Настолько нужной, что большая часть студентов предпочитала прогуливать его пары, не считая их настолько важными, как остальные дисциплины. Что, разумеется, не могло не злить самого Терентия Макаровича.

Заявившись в аудиторию будучи уже чем-то недоволен, бывший военрук пришел в истинное негодование, так и не обнаружив мела у доски. Предпринятые им поиски не увенчались успехом. И когда он, окончательно потеряв терпение, был готов обратиться за помощью к студентам, как задних рядов раздался звонкий голос Зонтинова:

— Вы случайно, не мел ищете?

— Так-точно-с, — растерянно проронил преподаватель, обращаясь к аудитории.

— К сожалению, вынужден вам доложить, что его только что съели, — усмехаясь, заявил тот, кивая в сторону вечно голодного Харитона, который об этом куске мела ни сном, ни духом.

— Мне даже стало интересно, кто бы это мог быть?! — уточнил Терентий Макарович, сверля взглядом всех присутствующих. — У кого разыгрался аппетит?!

— Это был кто-то из них двоих, — указал Егор на Мельчуцкую и Харитона.

Широко открыв глаза, Галочка пригрозила ему кулаком. Харитон на его шутку отреагировал куда прохладнее. Точнее вовсе её не расслышал, пребывая мыслями дома, где его в холодильнике ждали приготовленные матерью окорочка, несмотря на то, что их повернутая на религии семейка должна была поститься круглый год, питаясь, в основном, воздухом и святой водой.

— Тогда пусть мне кто-нибудь принесет новый мел, — отозвался Терентий Макарович, начиная тихонько закипать от недвусмысленности ситуации.

Взяв на себя ответственность за пропавшую вещь, Зонтинов поспешил покинуть аудиторию, и, вернувшись обратно с маленьким кусочком мела в руке, вручил его преподавателю, присаживаясь рядом с Сильвестром в ожидании новых причуд от Терентия Макаровича. И они не заставили себя ждать слишком долго.

Прежде чем написать на доске название сегодняшней темы, повернувшись к студентам, Терентий Макарович внезапно вытянул вперед свою руку и, продемонстрировав на всю аудиторию принесенный ему кусок мела, неожиданно заявил:

— Для тех, кто ест мел… Я могу им с вами поделиться.

— Спасибо, — кивнула ему Галочка, злорадно улыбаясь. — Мы не голодны.

 Успокоившись, мужчина снова обратил свой взор на доску, судорожно вспоминая тему занятий. До сдачи зачета осталось совсем ничего, а ведь некоторым из них надо было ещё выступать с докладами у доски, чтобы набрать необходимое количество баллов для допуска на зачет. В общем, нервотрепки хватало для обеих сторон. Для студентов и для самих преподавателей.

Эту дисциплину, как таковую, не любил никто. А если Новаковскому с Харитоном удавалось пресечься где-нибудь с Терентием Макаровичем, маршировавшего по университету с таким видом, будто это была военная база, поздоровавшись с ним и копируя все его командирские замашки, эти двое начинали маршировать за его спиной, делая это так, чтобы он их не видел. В противном случае преподаватель мог обоим всыпать по самые некуда за «военную» пародию на самого себя.

Терехову гражданская оборона была тоже не по душе. Главным образом из-за того, что однажды Терентий Макарович предложил ребятам разобрать автомат, и довольно быстро справившись с этой задачей, они ещё долго не могли собрать его обратно под аккомпанемент ехидных комментариев Лисова.

«Чувствую, с такими вояками мы навоюем…», — так охарактеризовал Терентий Макарович тогдашнюю подготовку ребят к его дисциплине, устав наблюдать за этим «цирком» со стороны. Он до последнего был уверен, что парни вели себя так назло ему. 

Лично самому Лисову все армейские штучки военрука, вообразившего себя генералом, были вообще смешны. Он посещал занятия по этой дисциплине смеха ради и лишнего поводу постебаться над старостой и одногруппниками за неумение разбираться не только в автоматах, но и в других видах оружия. Хотя сам он понимал в них ещё меньше, чем они, хохоча все напролет с пародий Новаковского на самого Терентия Макаровича в его, разумеется, отсутствие в аудитории. И едва с написанием темы на доске было покончено, обведя ещё раз пронизывающим взглядом группу, словно заставляя их таким образом заткнуться, Терентий Макарович приступил ко второй части «марлезонского балета», начав с проверки их знаний относительно прошлой лекции:

— Представьте, что на химическом заводе произошел взрыв, а вы находитесь в самом центре пожара. Какими будут ваши дальнейшие действия?

Ни секунды не сомневаясь в правильности своего ответа, Галочка ляпнула вслух первое, что взбрело ей в голову:

— Надо тушить.

— А если ты оказалась на складе, где загорелось дизельное топливо, тоже будешь его тушить?

По аудитории пронеслась волна хохота.

— Не переживайте, у неё хватит ума додуматься и до такого, — отозвался в адрес одногруппницы Харитон. И не переставая восхищаться ее смелостью, точнее неумением оценить последствия угрожающей ей опасности, в глубине души парень был уверен: окажись он сам на месте одногруппницы, с огнем он поступил бы точно также, а то и вовсе бы сбежал с места событий, оставляя все на другого добровольца. 

— Значит, так, Мельчуцкая, и остальные, — потеряв самообладание, рявкнул Терентий Макарович, сверля обоих пронизывающим взглядом, — в последний раз повторяю: ваша задача — не начинать тушить такие вещи самостоятельно, а для начала вызвать пожарную службу. Тушение пожаров на серьёзных промышленных объектах в круг ваших обязанностей не входит, запомните это раз и навсегда!

Подождав, когда в аудитории вновь установиться тишина, мужчина остановил свой взгляд на Егоре, который словно забыв, что он находиться сейчас на занятии, а не на базаре, делился с соседями подробностями финальной части своей поездки на курсы, до последнего не замечая направленного на него хмурого взгляда преподавателя.

— А теперь расскажи нам, Новаковский, какие лечебные травы ты знаешь? — нарушив ход его размышлений своим вопросом, Терентий Макарович мгновенно выдернул парня из мира собственных иллюзий, возвращая того в неприглядную реальность.

Сообразив, наконец, что данное обращение адресовано лично ему, а не его соседу, Егор мгновенно замолчал, и с недоумением покосившись на бывшего военрука, невольно побледнел, вставая с места. Сложно было себе даже представить, что происходило в этот момент в голове у застигнутого врасплох парня.

— На прошлой лекции я подробно объяснял эту тему, а теперь я хочу услышать от вас такой же исчерпывающий ответ, — напомнил ему о своей просьбе Терентий Макарович.

Невольно почесав макушку, Егор виновато улыбнулся. Он был бы и рад поделиться с преподавателем своими знаниями по поводу лечения травами в домашних условиях, только на прошлой неделе его не было на занятиях, а переписать готовый конспект у однокурсников он попросту не успел. Ему некогда было этим заниматься. Точнее говоря, не очень хотелось, а теперь такая вот засада... Он даже не знал, как прокомментировать данную ситуацию, но и сдаваться не хотелось тоже.

Егор был прекрасно осведомлен, что ему могло запросто влететь за пропуски лекций. Как минимум, он мог не сдать зачет по гражданской обороне. Тем не менее, наплевав на собственную успеваемость, он все же отправился на эти курсы, не до конца осознавая всю степень проблем, с которыми мог столкнуться по возвращению обратно. И этот момент «расплаты» наступил.

Посчитав, что парень его попросту не расслышал, Терентий Макарович повторил свой вопрос, но вместо того, чтобы собраться с духом, немного подумать и выдать дельный ответ, продолжая растерянно глазеть по сторонам, Егор тщетно пытался выудить из своей памяти что-нибудь, что имело бы самое отдаленное отношение к лечебным травам.

Тщетно Евангелина пыталась подсказать ему правильный ответ, отчаянно жестикулируя, — он её совсем не слышал, а местами и вовсе не понимал. Также обстояло дело и с подсказками Зонтинова.

— Ну, так что, Новаковский? Дождусь я сегодня от тебя ответа или нет?! — возроптал Терентий Макарович, подходя к окну. — Если знаешь, отвечай и не испытывай мое терпение. Не знаешь, значит, садись на место и на зачет можешь не приходить. Поэтому повторяю еще раз… Какие лечебные травы ты знаешь? Назови мне хотя бы один вид, и я от тебя отстану.

— Мужик, давай, ты должен вспомнить! — приободрил его Лисов, пытаясь устроить из его ответа некое подобие «концерта». — У тебя же батя — врач.

Егор так долго думал над поставленным вопросом, что со стороны создалось такое впечатление, будто ещё немного и напротив его головы, как в старых комиксах, возникнет нарисованное облако с надписью посередине «Loading…». Все, что объединяло его с Харитоном Балануцей, так это склонность долго думать над ответами, прежде чем соизволить открыть рот и озвучить их публике.

Новаковский, казалось, был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не отвечать на поставленный  вопрос, но получить ноль баллов на практическом занятии, когда у него и так было много пропусков, он не хотел. Надо было что-то предпринимать, причем довольно быстро. И едва затянувшаяся пауза в аудитории достигла своего апогея, собравшись с духом, и проигнорировав грозный взгляд преподавателя, с расширенными от ужаса глазами парень выпалил вслух первое, что взбрело ему на ум. Вернее то, что удалось наскрести ему из закоулков своей памяти за все время занятий по гражданской обороне и не только:

— Кора дуба.

На этом моменте можно было спокойно опускать занавес, а саму сцену «Нам со дна постучали» объявлять закрытой.


Книга 1. Глава 31

http://proza.ru/2021/12/14/1847