Приговоренные жить

Тысячи людей находятся в подвальных помещениях домов барачного типа. В центре двор, где скоро будет производиться расстрел. Они застыли у зарешеченных окон, расположенных у самой поверхности земли.

Вот выводя первого. Он орет, вырывается. Один из конвоя вступает с ним в разговор, и кажется, что есть еще шанс остаться в живых. Узник наспех пытается придумать какую-то зацепку, ведь нельзя же так просто взять и смириться с этой несправедливой участью. В следующее мгновение раздается выстрел. Испуганный звук лязгом бьется о покосившиеся стены бараков, ему здесь тесно, он хочет вырваться на свободу. Убитый, распластавшись, заливает черной кровью черную апрельскую грязь.

Потом выводят второго, и все повторяется.

Третий, двадцатый, …

Я как завороженный смотрю на величие трагической неизбежности, и не верю, что меня постигнет та же участь. Но потом начинаю привыкать. Неповторимость и уникальность индивидуальной смерти уничтожена. В ней больше нет ни красоты, ни величия.

Время идет, но ничего не меняется. Здесь ждут, приникнув к решетке, а там стрельба, разделенная равными промежутками.

Ожидание становится невыносимым. Я хочу чтобы моя участь быстрее свершилась. Но порядок есть порядок. Здесь все равны. Разве что убитые немного в привилегированном положении.

Лягушка реагирует только на движущиеся предметы. Остальной мир застыл, и его как бы нет.

Люди начинают отходить от окон. Кто-то закурил. Кто-то тихонько запел. Кажется, время у нас еще есть.

Мы садимся в круг и начинаем разговаривать. Наверху продолжают раздаваться выстрелы, но на них уже никто не обращает внимание.