Лесозавод

   В каждом городе найдётся район-окраина, зона отторжения, так называемый частный сектор. Город Бийск не исключение. Сколько тут понатыркано этих окраин – пальцев не хватит сосчитать. На все проблемы, поднятые с этих зон, городская администрация отвечает односложно: «Частный сектор службами благоустройства не обслуживается. Нет в мэрии на то ни денег, ни полномочий. Организовывайте квартальный комитет, собирайте деньги и нанимайте частников».
   Рассказать же хочу о небольшом городском закутке, что ютится за Лесозаводом. Место тут ограничено горой и речкой, самая большая ширина обжитых территорий и полукилометра не дотянет. Бия в том месте врезается в гору, отворачивая русло, и прохода вверх по течению нет. Пять дворов вмещает эта земля в поперечнике, не боле. Если нижний двор выходит огородом почти к самому берегу, дом верхнего хозяина врезается в гору.
   Это самое близкое от меня место, где я могу отвлечься от городской суеты. Когда-то хочется просторов для души отдохновенья, в другой раз тянет насладиться лесными хвойными запахами. Далёкие горы притягивают своей недоступностью. А иной раз достаточно вот такого укромного уголка на то, чтобы успокоиться и задуматься над нашей жизнью суетной.
   Бредёшь вот так вдоль речки по тропинке, скрытой опавшей листвой, птичий полёт наблюдаешь: у кого планирующий, у кого стремительный – вот-вот в дерево в какое врежется птаха. Нет, славировала юркая, на ветку присела. Хвастает, за тобой, нетопырём, наблюдает.
   Порушенные строения, фундаменты, отходы заросли давно кленовыми побегами, и их легко не замечать. Хочется думать, что развалины эти – бойницы войн отгремевших, да разум подсказывает другое: бывшие лесозаготовительные склады и бетонные перекаты для сплава. Тут и гадать не надо: район этот заселён потомками сплавщиков.
   Сам Лесозавод уже не гремит по городу, пытаясь наполнить своей деятельностью имя бийское. Шуршит потихоньку заводишко и изредка нарушает окрестную тишь шумом внезапно заведённой бензопилы. Деятельность его можно наблюдать с горы – обширная огороженная территория, в центре которой рекламно красуется единственный сруб бани, не нужный никому. Цены на пиломатериал по сегодняшним дням заоблачные.
   На завод мне заходить не интересно, и я спускаюсь к небольшому пляжу, сохранённому (на удивление) за разрушительные десятилетия. Давненько я не пробовал поплавать. Речка принимает всех. Освежит и приласкает любого, не различая характеров, ценой пловца не интересуясь. Песчаный берег согреет и просушит.
   На пляже места много, несмотря на его скромные размеры. Заходят сюда местные нечасто, им за хозяйством следить надо, не до пустых времяпровождений. На речку выходят в крайнем случае, порыбачить.
   Под гибкими ивовыми ветвями пристроились две соседки, за детишками следят, сами пивко потягивают. Я не осуждаю. Пусть и надо мной не насмехаются женщины те за мою водобоязнь. Разделся в дальнем углу, окунулся, согрелся на солнышке, высокие мысли приобрёл. Дамам не помешал, в наше время без особой надобности знакомится не принято.
   Одиночество наше было недолгим, на пляжик вскоре выкатил старенький «жигулёнок», и из него вышли трое парней призывного возраста. Водила вальяжно облокотился о капот и хозяйским взглядом осмотрел свои владения. «Смотрящий», - враз определил я воровские наклонности парня. C таковыми мне приходилось встречаться не раз. Не опасны они по сегодняшним временам, артисты больше, нежели забияки. Повыпендриваются и отстанут. С заднего сиденья показались телохранители «законника», вытащили пиво и расставили стаканы на крыше авто.
   -Мужик, слыш…, - услышал я грубое обращение в свой адрес и развернулся к «смотрящему» своей сединой. Тот отстал сразу, разглядев мой возраст, и махнул рукой: «Отдыхай, можно». И средь законников встречаются личности, уважающие общечеловеческие ценности.
   «Законник» разделся и уставился в свой пляж тоскливым взглядом. Некому было здесь права качать, себя показывать. Не станешь же ссориться с соседками, которые могут нажаловаться родителям, беспутного детину кормящим. А парень и впрямь был откормлен на славу, не на пустых щах рос. И наколок на его дородном теле не находилось. Алтайцы не особо чтят метки на своих гладких телесах.
   Долго ждать не пришлось, скоро на пляже объявился объект для битья – незнакомый юноша спортивного телосложения. Спортсмена пропустили на пляж, а алтаец начал свои приставания, когда новичок успел оголить свой накаченный торс. По всем раскладам победа в поединке должна была достаться качку, уж больно нерасторопным казался алтаец, да гонору у новичка наблюдалась явная нехватка.
   -Что пришёл? Чьих будешь? Кого знаешь? – наседал алтаец. Спортсмен зажался с неожиданного напора и отвечал односложно. Писклявый голос пришлого нисколько не прибавлял ему очков, побеждало басовое рычание и хамство алтайца.
   Новичку позволено было залезть в реку.  Алтаец заплюхался за ним, подождал на отмели пока спортсмен закончит свой заплыв. Плавать смотрящий явно не умел и топить новичка не собирался, что успокаивало немного раскалённую обстановку. Братва так и стояли подле машины, пивко потягивали, судачили о чём-то неслышно. Этим было не до разборок, отдыхали мужики, пока их главарь выпендривался над новичком, свои законы ему доказывал.
   Я собрался загодя. Опротивела мне вся эта сценка до самых печёнок. Пережил я давно уличные разборки, не по-человечески они выстроены: «кто сильнее, тот и прав». Уходя уже, приметил, что дело тут до рукоприкладства не дойдёт. Спортсмен согласился с тем, что пляж не его территория. Алтаец подмёрз в холодной воде, покрылся пупырышками, но держался стойко, главенство в разговоре не сдавал. Общие знакомые нашлись у обоих, и спортсмену было положено право пользования пляжем.
   Противное чувство после встречи с «братками» не покидало меня. Какое тут может быть единение с природой после подобных разборок? И быстрая ходьба не помогала настроиться, одиночество не способствовало направлению мыслей в доброе русло.
   По пути повстречался знакомый кумандинец, пыхтел над упирающейся коровой, тянул бестолковую животину за рога, матом ругался. Встречал его частенько в наших краях, примелькались мы друг другу. «Помочь»? – предложил и хлопнул корову ладонью по крупу.
   -Осторожней! – предостерёг меня кумандинец. – Она лягается.
   Корова пошла тем не менее. Я проводил, пытаясь заговорить: «Кормилица»? Не принято средь нас заговаривать без толку, да пока не видит никто, попытаться стоит.
   -Дура! – беззлобно ответил знакомый. – Её на новое пастбище переводить замучишься, сама не пойдёт. Десятки раз на дню приходится к ней возвращаться, иначе домой приходит голодной, с пустым выменем.
   -За скотиной уход должон быть, - согласился я.
   -Так ты заходи, - пригласил кумандинец. – Мы молочком приторговываем. Яйцо есть куриное. Вечерком заходи.
   -Подоить позволите?
   -Бабка и меня к вымени не подпустит, - отказал мужичок. – А молочко у ней знатное! Заходи, не пожалеешь.
   Простой человеческий разговор вышел у нас с кумандинцем, а как на душе полегчало разом. И хоть он адрес свой не назвал, именем не поделился, простые человеческие отношения настроили жизнь в должном русле. Встретимся ещё, познакомимся ближе. Не на разных планетах живём.
   Прошёл до конца хоженой тропы, всё что хотел увидел, с речкой пообщался. Не заходил так далеко ещё ни разу. Дальше проходу не было, пришлось возвращаться. На обратном пути приметил двоих пацанов, свернувших от берега к жилым домам. Решил пройти за ними. Не всё же одним маршрутом гулять, надо искать пути новые, неизведанные.
   Пацаны приметили моё к ним внимание, сделали музыку громче. По лесу из походного плейера понеслись блатные деревенские мотивы. Пацаны зашагали резвее, разухабисто ноги выкручивали – заразно. Точняком деревенские. А вроде как городские…
   А ведь и я был таким когда-то – пацаном уличных законов. Прошёл через межрайонные стычки, неуставные армейские взаимоотношения. На заводе всё поправилось, в человеческое русло вошло.
   До сей поры поддерживаю отношения с товарищем по работе Сашкой Клишиным, который пронёс через жизнь уличный закон. Вырос он на Тякше, которая гремела своей пацанской группировкой не только по Фергане, но и по всей Средней Азии. Это тут был убит брат артиста Абдулова – одним ударом уличного каратиста. Сашок набрался авторитета в своём районе с помощью междоусобных разборок под самую завязку, и на работе втыкал всем свои законы – правильные и неоспоримые. Слыл в передовиках, тем не менее, и жизнь его сложилась в пример другим. Правильный мужик был Сашок, и дружбу с ним я ценю по сей день, хоть и разбросала нас жизня по самым отдалённым закуточкам обширной России-матушки.

   Разные люди живут в районе Лесозавода. Кому-то удалось пристроиться после развала предприятий, кто-то упал – не подняться. Дома характеризуют хозяев. У кого ухожен, тот зацепился за краешек жизни. Развалюшек встречается больше.
Верховодят в наших краях понятия тюремные – самые авторитетные по нашим временам правИла. Не нужны никому проблемы государственные, как и государству люди не нужны. А по законам тем выходит, что к жизни достойны самые сильные и упёртые, один из десяти. Остальные же могут подвинуться, не нужные никому, и каждый из нас может выживать как удастся, если захочет, конечно, существовать без смыслов и признанья. А самый верный выход с того дерьма – покончить с этой постылой жизнью на бережку, с бутылочкой под мышкой.

   Я вышел на Сплавную улицу. Хорошее название ей дали. И профессия сплавщика не без налёта романтики представляется. Там, далеко, через брызги реки… Жили же люди когда-то! Отчего же сегодня не выходит наладить такую же счастливую жизнь – для всех? А кому по нашим временам сплав по реке понадобится?
   Две улицы проходит по этому району. Вторая – Аэродромная. Откуда такое название взялось? Двадцатый год живу тут и спрашиваю у всех. Не знает никто. Какой аэродром может быть в этом закутке зажатом? Никакой самолёт тут не взлетит, хоть под хвост ты его сапогом подгоняй по ограниченной взлётке. А название улицы есть, не меняется десятилетиями.
   Через неделю после описанной прогулки повстречал я у своих ворот деда Серёгу, старожила здешних мест. Спросил соседа об улице Аэродромной.
   -Был аэродром, - припомнил дед. – На горе, меж посёлком кумандинским и кладбищем новым. Только кладбища там тогда ещё не было. А улица та по горе вверх поднимается.
   Малая авиация, сельхозавиация – пережитки прошедшего века. Заброшенные аэродромы – тупой ностальгией по рёбрам!
   Так выведет ли когда здешних пацанов та улица Аэродромная в большую жизнь? Или же прозябание в захолустье изначально предначертано им нашим государством великим?