Незавидная судьба депутата Рудаковича

                По случайному или не случайному совпадению жил Серёжа Рудакович на улице, название которой почти полностью совпадало с его фамилией, а именно — жил он на улице Рудничная. С самого детства он легко отзывался на Рудничный, эй Рудничная, гляди, Рудник идёт, а также, гля, Руда. Улица же, на которой жил мальчик Серёжа, находилась в одном из многочисленных промышленных городков нашей необъятной родины, примостившимся у завода, занятого добычей и переработкой руды. Работа в городке кипела вокруг карьера, жители рождались можно сказать прямо в касках добытчиками, переработчиками, сварщиками, горными инженерами и,  уйдя на пенсию, и передав каску по эстафете,  становились ветеранами добычи и переработки, задачей которых были проникновенные рассказы о том, как им хорошо работалось на заводе. На их байках, написанных борзописцами от завода,  росло  новое поколение, старое же долечивалось в заводской поликлинике от подло подступивших профессиональных болячек, в общем, жизнь шла своим чередом.

                И в этом вот  городке на историческом изломе, — крушение Советского союза,  лихие 90-е, и прочее — и рос себе Сергей, которому с детства внушали, что быть ему горным инженером. Однако плюрализм мнений эпохи Горбачёва разрушил идиллическое взращивание работников завода, вселил в головы молодых людей идеи о том, что жить можно как-то иначе, одним словом Серёжа решил пойти супротив родительской воли и отдать себя не земле, а небу. Для этого ему пришлось учиться в часе езды от родного городка, в другом таком же маленьком городке, основным отличием которого была близость к Москве, политизированность и оппозиционность которой доносилось со столичных площадей и баррикад, кои воздвигались подле Белого дома. И курсе на 4-ом будущий авиатор уже строчил памфлеты для студенческой газеты борясь с произволом властей, в том числе университетских. В результате чего тот факт, что диплом ему всё же вручили, можно было считать чудом, возможным лишь в эпоху расцвета демократических свобод имени Ельцина. Собственно, на этом свобода и независимость Серёжиного пера, в общем-то, и закончилась, так как год окончания им вуза совпал с очередной сменой режима. 

                — Я стану правозащитником! — Провозгласил выходец из промышленного городка инженер авиационных дел и журналист Рудакович под песню группы «Ленинград» «Мне бы в небо», и поступил на юридический факультет негосударственного учебного заведения. Закончил он его с треском уже по иной причине: университет медленно, но верно плыл ко дну в эпоху дикого капитализма, не выдержав конкуренции с другим юридическим вузом, организованным выходцами со связями в нужных структурах. С той поры Рудакович возненавидел всех силовиков разом и стал гордиться тем, что два образования позволили ему успешно откосить от армии.

                Известно, чтобы стать правозащитником нужно найти тех, чьи права можно защищать. В общем, сколотив некоммерческую организацию, Серёжа ринулся искать клиентов, но в их городке на жизнь никто не жаловался. Карьер закрыли, разработки прекратили, горных инженеров поувольняли, и они ударились кто в пьянство, а  кто в риелторство. Завод работал, даже построил ещё одну железнодорожную ветку, рассёкшую город на две половины и стал ввозить сырьё из отделившихся от союза республик за гроши. Серёжа вынужден был вспомнить студенческие годы и снова взяться за перо. Но так как работа в городе кончилась, а в газетах платили оскорбительно мало, то Серёжа решил, что газетку он создаст сам. Правда, для этого пришлось взять кредит в банке, но где наша не пропадала.

                И надо сказать, что, благодаря усердию молодого человека, дело пошло. Газетка состояла в основном из рекламы и наездов на местную администрацию, в которой бывший авиатор видел своё светлое будущее. Ведь для того, чтобы тебе предложили место главы города, нужно активно ругать действующего и, в конечном счёте, губернатор догадается и примет единственное верное решение: выпихнет главу из незаконно, по мнению Серёжи, занимаемого им кресла. Это происходило уже под другую песню Шнура «Выбора».

                Э-э-э-хей,
                С козлами не играю.
                Э-э-э-хей,
                Я вас не выбираю.

                Время шло. Доходы от рекламы с трудом покрывали расходы на печать, главу всё никак не снимали, а если и снимали, то разменивали на какого-нибудь другого, который совершенно не годился на это место. Серёжа, Сергей Владленович строчил и дальше жалобы и обращения от лица  жителей, которые впоследствии превращались в его нехитрые статейки с кричащими заголовками.

                « Когда власть всласть», « Какую премию выписал себе глава за развал города», « Ударили беззаконием по коммунальному аду», «Друзья подвели… экс-чиновник, оказавшийся на тюремной шконке »,   « Неужели жителей Перебатьево опять обманут», а  как их можно не обмануть,  ну и так далее, и всё о том же.

                Годы упорных трудов всё же усадили Серёжу в кресло местного депутата, мундепа, как принято писать в СМИ, в котором он продолжил представлять оппозицию, но в статейках своих теперь всегда задумывался, прежде чем душевно ударить по клавиатуре и зачётно выбить любимое слово «вор». И вот здесь нужно сделать паузу и пояснить, что депутатство было самой сутью Рудаковича. Дело в том, что он всегда совершенно искренне обещал. Обещал, заливаясь слезами, рассыпаясь в речах, посулах, обещаниях, театральных жестах. И каждый, кто только знакомился с Сергеем Владленовичем, не мог не поверить этому красивому и молодому ещё мужчине, густые волнистые волосы которого едва тронула седина,  а карие глаза сияли под удивительно длинными, закручивающимися к верху ресницами. Он был мал ростом, суетлив и потому небольшое брюшко бросалось в глаза не сразу, а спустя время. На бледном лице розовел совершенно юношеский румянец, а пухлые губы украшали  аккуратные чёрные усики. Одним словом кукольность эта вместе со страстными речами надолго вызывала доверие к обладателю сих качеств.

                — Надо помочь! — восклицает депутат, с грустью, печалью и пониманием взирая на жителей деревеньки, куда так и не провели газ. Они стоят на колее, проложенной трактором, которая заменяет им дорогу, но именно здесь находится новёхонький информационный щит, на котором сияет пухлыми весёлыми буквами слово «Добродел». На картинке рядом девушка в белой блузке радостно улыбается и протягивает жителям смартфон последней модели. Дескать, регистрируйтесь на «Доброделе» жители дорогие и пишите нам жалобы!

                — Поможете? — с надеждой спрашивает бабушка в тёплом стеганном пальто, простоволосость которой скрывает старенькая косынка.

                — Конечно! Я напишу обращение! Будем работать! Жители не должны мёрзнуть! — горячо говорит депутат и уже поглядывает на часы. Люди, пришедшие на сход, с пониманием кивают головами, мол, занятой ведь человек, важными делами обременён.

                Но Рудакович больше не слышит и не видит. Он держит путь в следующее село. Там воды нет уже который день. И вот уже депутат открывает дверь своего авто, смотрит куда поставить ноги, чтобы не испачкаться и бежит к мнущимся у дряхленькой скамейки старикам.

                — Ворьё! — начинает свою речь оппозиционер. — Надо всех пересажать! В XXI веке живём, а люди без воды! Чем занят глава?!

                Мысленно он уже набрасывал очередную разгромную статейку, а сельчане одобрительно кивали.

                — Дело говорит наш Рудакович! — поддержал прибывшего древний дедок и громко рыгнул. — Пересажать их!

                Пообещав дать воду дня через три, Сергей Владленович нырнул в тёплую машину. Он твёрдо знал, что водопровод починят не раньше, чем через два дня,  газетка выйдет завтра, и получится, что починили всё, благодаря его громкому журналистскому расследованию. Весело крутя баранку и насвистывая, Серёжа некстати вспомнил об отцовском долге, выражавшемся в 50-процентах от его доходов, и малость погрустнел. Денег как обычно было мало, взять их было особо не с кого, администрация давно не обращала внимания на писаку, считая его не более, чем надоедливым комаром и откупаться не собиралась. Партейка, в которой состоял оппозиционер, была бедна, как последняя церковная крыса и также делиться не собиралась. Скорее наоборот.

                Последним финтом Серёжи было интервью с кандидатом в целую Государственную Думу женского пола и начальницей производства на успешном предприятии одновременно. Как назло он пообещал, что после выхода в печать вокруг кандидатки журналисты будут  роиться, как пчёлы подле мёда, в надежде пообщаться, а этого не произошло и деньги пришлось вернуть, так как жить тоже хотелось. Но и судебные приставы не дремали.

                И вот однажды Серёжа исчез. Натурально исчез. В таких случаях обычно весь город пестрит в объявлениях вроде «Пропал человек. 44 года. Среднего телосложения, рост — 170см, был одет …» вот только во что он был одет, сказать не мог никто, а потому объявления так и не написали. Собственно, не написали, потому что никто и не заявил о пропаже. Никто просто не заметил, что Рудакович куда-то исчез с их горизонтов и перестал звонить. А как же дети, скажите вы. Так и дети, давно жившие с матерью, как-то не обратили внимания. Не то, чтобы совсем не вспоминали, а так вот. Зайдут, например, брат с сестрой в гостиную, увидят сломанную гитару и скажут друг другу: « А помнишь, Петь, папа обещал, что починит». Или вот так. Пойдут на концерт классической музыки и скажут: « Мам, а помнишь, папа обещал нас на концерт в Кремль свозить!»

                И знакомые Серёжи также его вспоминали. Посмотрит жительница города на треснувшее стекло в окне, а в последние пять лет Рудакович ещё сколотил небольшее предприятие по установке окон, вздохнет и подумает про себя: « Вот ведь обещал сам депутат окна мне замерить!»

                Или журналист, писавший когда-то для газетки. « А ведь обещал, что обязательно заплатит… не смог, наверное, но ведь как обещал, ведь хотел. Просто не смог, конечно же». И улыбнётся, подумает, что статьи-то хорошие написал, правильные, про плохую власть, про одинокого борца с ней Рудаковича.

                И в местной администрации посмотрят на стенд с газетами, почешут в затылке и скажут друг другу, поднимаясь в лифте: « Вот так и нет на стенде «Честного курьера», а сотрудничал бы с нами главный редактор, сейчас бы тут красовалась его газетка. Эко он обещал прошлого главу снять! Не снял, правда. Но обещал ведь».
На заседаниях совета депутатов иной раз тоже помянут. Мол, что-то не видно нашей оппозиции сегодня, но ведь ни на что она не влияла, всё равно всё принимали большинством голосов.

                Судебные приставы, не сумев ничего списать с пустых счетов должника, написали ему пару грозных писем и забыли с концами. Собственно они и фамилии его не помнили, для них он, как и все, был лишь номером дела об исполнительном производстве.

                Вот только мать умершего ребёнка не вспоминает Рудаковича, который обещал помочь с деньгами на операцию больному сыну, с хорошим врачом, с лучшей клиникой в Германии. Непременно в Германии, там точно вылечат, сказал ей Рудакович. Мать, глядя на надгробный камень, вспоминает лишь своего малыша. Ей так много обещали, что однажды она перестала не только верить, но даже выслушивать вереницы из обещающих.

                Так и исчез Рудакович. Куда он исчез, кому там теперь обещает не знал, а главное не думал никто. Спустя всего несколько месяцев ветер перестал носить листы «Честного курьера» по городу, но в деревнях его ещё иногда использовали для растопки. Жители всегда брали бесплатную газету и аккуратно складывали где-нибудь в сенях. Хорошая газетка была. Хорошо разгоралось пламя в топке! Сколько его скопилось-то за двадцать лет!