История рода Пановых. Глава 5

       Глава 5. Судьбы сыновей Дмитрия Панова.

       Раз уж глава посвящается сыновьям Дмитрия Панова, то сразу сообщаю, что отыскался ещё один его сын, о котором я давно подозревал, но никак не мог разглядеть его в переписях тех лет. Удача улыбнулась неожиданно, когда уже в который раз пересматривал перепись 1773 года:
         «л. 670об. – 671 Степан Дмитриев – 25 лет. Служит казаком в Сакмарской станице» (См.: оцифровка «Список имянной 1773 года» на сайте форума Горыныч).
        В переписи 1776 года с фамилией Дмитриев записаны:
        «№ 93 Степан Дмитриев, служащий казак, Сакмарская станица».
       «№ 1635 Иван Дмитриев, рядовой казак; г. Уральск» (См.: оцифровка переписи 1776 года на сайте форума Горыныч).
        Большая вероятность, что Иван и Степан были близнецы – братья; оба родились в 1747 году.
       Рассказывать про то, как предки Пановы делали кислое молоко, а потом, разбавив его холодной родниковой водой, пили кисломолочный напиток, под названием «айран», не стану. Низовские казаки, ведь, все любили пить «айран» или, по – ихнему, «арян», потому и прозывали их, – «арянщики». А, ещё, ниже по Уралу проживали гурьевские казаки, которые тогда коров не держали, а круглый год не вылезали из будар, занимаясь рыбной ловлей, так у них было другое прозвище, – «мокрожопые».
        «Главный или, правильнее, коренной промысел у уральских казаков – рыболовство, – писал Железнов. – В старые годы Урал до такой степени изобиловал рыбой, что казаки ограничивались ловом её только в реке, а о море и не думали: один Урал, безответный данник, давал им всего вдоволь, всего с избытком, и – оттого – то, славя эту реку в своих народных песнях, казаки не иначе называли его, как «Яик, ты наш, Горыныч; золотое твоё донышко, серебряная твоя покрышка» и проч.» (Железнов. Т. 1. С. 159).
       Вот, благодаря красной рыбе да черной икре и водили дружбу «старые люди» с высокопоставленными царскими сановниками, от которых зависели судьбы и дальнейшая, относительно, вольная жизнь Яицких казаков.

       В первые годы правления Екатерины II делами яицких казаков ведал граф Григорий Григорьевич Орлов, фаворит и любовник Императрицы, которому она подарила мызу Гатчина, где граф построил великолепный дворец. В мае 1772 года, как было сказано в предыдущей главе, яицкие казаки просили его о заступничестве перед матушкой – императрицей. Однако, по утверждению историка А. Н. Спащанского, граф Орлов сам неожиданно угодил в опалу:
       «В 1772 году Гатчина стала местом вынужденной ссылки для хозяина после его неожиданной отставки, – пишет Андрей Николаевич. – Когда осенью 1772 г. он оставил мирные переговоры с Турцией и решил вернуться в Санкт – Петербург, в первых числах сентября на пути его встретил фельдъегерь с приказанием императрицы выдержать карантин в его гатчинском имении. Об этом сохранились любопытное свидетельство современника, возможно, не совсем правдивое, но от этого не менее интересное, ведь именно такая информация могла распространяться по столице: «Граф Орлов, которому сие пожелание несносным казалось, хотел сначала принудить угрозами и криком, чтобы его пустили далее ехать, однако ничего не успел и под прикрытием данного ему караула препровожден был в Гатчину… Когда граф Орлов приехал в Гатчину, то никто из его служителей его не узнал, его даже боялись, поелику во время дальнего пути отросла у него страшным образом борода, так же и платье его было разорвано, так что, исключая его знатность, не можно было подумать, чтобы он был граф Орлов, хотя все сие с намерением и по совету других делал, дабы его не узнали, и таким образом тем надежнее достичь мог Петербурга… Здесь имел он почти во всем недостаток, даже в самых рубахах, так что он видел себя необходимо принужденным оное занимать». Грязный от дальней дороги, в рваной одежде, с бородою, агрессивный – честно говоря, портрет далекий от того идеала, который изображала Екатерина II и который мы привыкли видеть на известных полотнах. Впрочем, идеал был больше не нужен, так как Большая история Орлова закончилась…» [Спащанский А. Н. Григорий Орлов и Гатчина: история фаворита императрицы и его загородного имения. СПб., 2010].

      Однако, в отличие от А. Н. Спащанского, подозреваю, что «опала» графа была частью операции по поимке беглого царя Петра Фёдоровича. Как раз на Яике, в это же время, был составлен список казаков «непослушной стороны», а в начале следующего 1773 года скорректирован Генеральный список 1765 года. Наконец, 23 мая 1773 года, Екатерина II своим Указом огласила:
        «Её Императорское Величество к удовольствию своему видя, что генерал – фельдцейхмейстера графа Орлова состояние здоровья поправилось, и желая всегда к пользе Империи употребить его природные отменные дарования, ревность и усердия к Её Императорскому Величеству и отечеству, именным Своим Высочайшим Указом, данным ему, генерал – фельдцейхмейстеру, объявить изволила, что Её Императорского Величества желание есть, чтобы он, господин генерал – фельдцейхмейстер и кавалер вступил паки в отправление дел, Её Императорским Величеством порученных» (Орлов, Григорий Григорьевич – Википедия).

        В то же время, на Яике, на дальних хуторах, появился и беглый царь Пётр Фёдорович, которого придворные Екатерины II стали называть не иначе, как «беглым донским казаком Емелькой Пугачём». Начался ответственный этап операции и «старые люди» держали постоянную связь с графом Григорием Орловым. Не исключено, что Дмитрий Панов бывал в его гатчинском имении и видел там, воочию, строительство Большого Гатчинского дворца. Вероятно, знали наши «старые люди» о пристрастии графа к охоте, а также о собранной коллекции оружия, в которую, возможно, сделали и от себя скромный вклад. Ведь, наши яицкие казаки, в старые годы, на Каспии и на Волге, «разбивали бусы – корабли» иноземных купцов, которые, среди прочего, перевозили и охотничьи ружья известных немецких мастеров – оружейников. После бунта Пугачева, делами, уже, уральских казаков стал заведовать Светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин, ставший фаворитом – любовником Её Императорского Величества государыни Екатерины Алексеевны. В 1776 году князь Г. А. Потёмкин, взамен утерянной выдал, «на имя Уральского войска, войсковую печать, с назначением на оной: в средине ездок на коне, внизу гора Урал, а сверху две рыбы, что и сочиняет герб сего войска…» (Железнов. Т. 3. С. 7). Уральские казаки считали, что всадник на их старинном гербе, никто иной, как «ярой… Рыжечка» (Там же, с. 8). Ну, а граф Г. Г. Орлов после бунта заболел, ездил лечиться за границу. Однако, сумел достроить в Гатчине дворец, но после этого тронулся рассудком и в 1783 году скончался.

       Итак, как было сказано выше, Степан Дмитриевич Панов служил казаком в Сакмарской станице. Крепость была основана 19 июня 1725 года яицкими казаками по приказу императрицы Екатерины I в устье реки Сакмары и была вооружена «пушками чугунными да ядрами»:
       «Сей городок лежит на высоком мысу, который с двух сторон неприступен, и никакого укрепления не требует, а где надлежит, имеет деревянное укрепление и артиллерию, – писал в 1773 году Фёдор Полунин. – Оный заселен ещё лет 30 прежде города Оренбурга охотниками из Яицкого корпуса, может быть в рассуждении тамошних весьма хлебородных и лесом достаточных против Яицкого городка мест. Отселе до Яицкого городка считается 298 верст. В нем по последней переписи находится казаков российских 200, да из иноверцев до 50 человек, которые имеют своего атамана и старшин. Службы они общей с Яицким войском за отдаленностью не служат, а употребляют к разным делам и нарядам по Оренбургу. Содержание свое имеют по удобным к нашим местам от хлебопашества, и имея в близости лес, оной в Оренбурге сплавляют, а особливо весной на заводы медных руд промышляют. В семи верстах от сего городка за рекою Сакмарою по дороге к Оренбургу есть гора не малой высоты, называемая Гребень, и состоящая из известного камня, где с начала Оренбурга и поныне известь жгут, и для архитектурных украшений вырубают камни такой величины, какие кому надобны» (Сакмара (Оренбургская область) – Википедия).

       Во время бунта, яицкие казаки Сакмарского городка также разделились на «послушную» и «непослушную» стороны. Последняя, сразу же присягнула «самозванцу». Вот как это описал А. С. Пушкин в «Истории Пугачева»:
       «Пугачев, оставя Оренбург вправе, пошел к Сакмарскому городку, коего жители ожидали его с нетерпением, – писал Александр Сергеевич. – 1 – го октября, из татарской деревни Каргале, поехал он туда, в сопровождении нескольких казаков. Очевидец описывает его прибытие следующим образом: *)
       «В крепости у станичной избы постланы были ковры и поставлен стол с хлебом и солью. Поп ожидал Пугачева с крестом и с святыми иконами. Когда въехал он в крепость, начали звонить в колокола; народ снял шапки, и когда самозванец стал сходить с лошади, при помощи двух из его казаков, подхвативших его под руки, тогда все пали ниц. Он приложился ко кресту, хлеб – соль поцеловал и, сев на уготовленный стул, сказал: «Вставайте, детушки». Потом все целовали его руку. Пугачев осведомился о городских казаках. Ему отвечали, что иные на службе, другие с их атаманом, Данилом Донским, взяты в Оренбург, и что только двадцать человек оставлены для почтовой гоньбы, но и те скрылись. Он обратился к священнику и грозно приказал ему отыскать их, примолвя: «Ты поп, так будь и атаман; ты и все жители отвечаете мне за них своими головами». Потом поехал он к атаманову отцу, у которого был ему приготовлен обед. «Если б твой сын был здесь, – сказал он старику, – то ваш обед был бы высок и честен: но хлеб – соль твоя помрачилась. Какой он атаман, коли место свое покинул?» – После обеда, пьяный, он велел было казнить хозяина; но бывшие при нем казаки упросили его; старик был только закован и посажен на одну ночь в станичную избу под караул. На другой день сысканные казаки представлены были Пугачеву. Он обошелся с ними ласково и взял с собою. Они спросили его: сколько прикажет взять припасов? «Возьмите, – отвечал он, – краюшку хлеба: вы проводите меня только до Оренбурга». В сие время башкирцы, присланные от оренбургского губернатора, окружили город. Пугачев к ним выехал и без бою взял всех в свое войско. На берегу Сакмары повесил он шесть человек» **) (Пушкин, с. 31 – 32).
       *) «Показания крестьянина Алексея Кирилова от 6 октября 1773 года (из Оренбургского архива)» (Примеч. Пушкина) (Там же, с. 113).
      **) «Повешены два курьера, ехавшие в Оренбург, один из Сибири, другой из Уфы, гарнизонный капрал, толмач – татарин, старый садовник, некогда бывший в Петербурге и знавший государя Петра III, да приказчик с рудников Твердышевских» (Примеч. Пушкина) (Там же, с. 113 – 114).    

       Доподлинно неизвестно в каком из враждующих лагерей оказался казак Степан Панов. Он, вполне, мог быть, как в составе «непослушных» казаков, выполняя службу почтового гонца и имея таким образом, довольно большую свободу для частых передвижений. Так же, мог уйти с атаманом Данилой Донсковым в Оренбург, где в то время находилось около 500 яицких казаков, «послушной» стороны, остававшихся верными императрице Екатерине II.
       «Пугачев усиливался: прошло две недели со дня, как явился он под Яицким городком с горстью бунтовщиков, и уж он имел до трех тысяч пехоты и конницы и более двадцати пушек, – писал Пушкин. – Семь крепостей были им взяты или сдались ему. Войско его с часу на час умножалось неимоверно. Он решился пользоваться счастием и 3 октября, ночью, под Сакмарским городком перешел реку через мост, уцелевший вопреки распоряжениям Рейнсдорпа, и потянулся к Оренбургу» (Там же, с. 32).
       Как бы там ни было, а Степан Дмитриевич Панов остался жив и после бунта, какое – то время, ещё служил казаком в Сакмарской станице. Там же, вероятно, он женился, а в 1777 году у него родился сын Филипп, о судьбе которого расскажу ниже.

      После Пугачевского бунта, «старые люди», в том числе и наши Пановы, занялись своим главным предназначением: охраной и распоряжением всех рыболовств, производимых казаками в реке Урал. Рыболовство составляло главнейший и почти единственный источник богатства здешних жителей; его производство, для общей пользы дела, постоянно совершенствовалось:
      «Прежде же всего заметим, – писал Левшин, – что против города Уральска ежегодно после весеннего половодья делают из толстых бревен через Урал загороду или решетку, называемую Учуг, которой останавливают и не пускают далее вверх рыбу, идущую из моря» (Левшин, с. 57).

       Если войсковые Круги, как уже сказано в предыдущей главе, были после бунта Пугачева запрещены, то на рыболовствах проведение собраний или кругов, никто не отменял. Наоборот, все важные вопросы Войско *) решало собранием или Кругом, в начале или во время данного рыболовства.
       *) «Войском называется наличный комплект казаков, которые осенью, зимой и весной рыбачат в Урале общей массой по рубежам, или ятовям, – писал Железнов. – Ятовями называются такие места в Урале, где преимущественно набирается рыба партиями. – Под именем же рубежа разуметь надо черту, назначенную начальством в день рыболовства поперек Урала, ниже которой никто не смеет в этот день рыбачить под страхом наказания» (Железнов. Т. 1. С. 162).

       Доподлинно неизвестно, когда яицкие казаки стали отвозить рыбные дары своей реки в столицу, к царскому столу. Говорят, что обычай «рыбного презента или царского куса», возник ещё при царе Михаиле Фёдоровиче и просуществовал до февральской революции 1917 года. Так же неизвестно, сами яицкие казаки вызвались одаривать московских царей рыбой и икрой, или их принудили это делать царские придворные, которые тоже были не против полакомиться янтарным балыком из осетра или белуги.
       «Признав за Яицкими казаками право на владение рекою Яиком и укрепив за ними это право формально особою грамотою, – писала газета «Уральские войсковые ведомости», – Московское правительство могло и само обязать их, как членов Государевой вотчины, доставлять ко Двору в определенные сроки известное количество рыбы *), икры и других произведений страны, впоследствии же эта натуральная повинность или подать, могла утратить свой обязательный характер и перейти в потомство, как стародавний обычай, служащий выражением верноподданических чувств и уважения Яицкого войска к своим Монархам.
       *) Указом 14 декабря 1753 года, Яицкое войско обязывалось доставлять каждогодно в Дворцовую до 800 осетров и белуг, и известное количество свежей и просольной икры. См. Ур. В. Арх., № 16, стр. 8 и 9.
       Яицкое войско ежегодно отправляло ко Двору четыре станицы: одну, так называемую Зимовую и три легкие. Зимовой станице полагалось иметь от 15 – 20 казаков, а в легких не более 10 человек.
       По прибытии в столицу, станичный атаман и прочие станичники являлись к Государю с поклоном от всего Яицкого войска и приносили подарки от избытка своей страны, изъявляя, безусловную покорность и готовность «служить государеву службу по их казацкому обыкновению до последнего издыхания». Русские монархи радушно и ласково принимали Яицких гостей и, в свою очередь, в видах поощрения к службе, одаривали или жаловали их ковшами, кубками, сукнами, порохом, свинцом, огнестрельным оружием, саблями и деньгами» (УВВ № 31, 1877).

      Вероятно, с одной из Яицких станиц, Зимовой или Легкой, непозднее 1788 года, отправился в Петербург средний сын Дмитрия Панова, Даниил. Судьба и «старые люди» определили ему важнейшее место службы: быть рядом с наследником престола, великим князем Павлом Петровичем. Несомненно, этому способствовал Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин – Таврический, принявший в свои руки властные функции графа Г. Г. Орлова.
       К сожалению, всё, что нам известно про Даниила Панова, его службу и членов его семьи, ограничивается скупыми казенными строками из книги Гатчинского некрополя/Списка захоронений старого Гатчинского кладбища. Это же старое Гатчинское кладбище, стало последним пристанищем для Филиппа Степановича Панова, а его домочадцы упокоились уже на новом кладбище города Гатчины. Итак, привожу эти записи по порядку:
      «11. И. Байков Александр (1824 – 1825 гг.). Младенец, сын титулярного советника, главного архитектора Гатчинского городового правления Алексея Михайловича Байкова.
       13. Байкова Елена Даниилова, урожденнаая Панова (ск. В 1830 г.). Дочь придворного исправника Гатчинского императорского дворца, надворного советника Даниила Панова, жена главного архитектора Гатчинского городового правления Алексея Михайловича Байкова.
       53. Голубев Козьма (1738 – 1803 гг.). Поручик Гатчинской гвардейской инвалидной 4 – ой роты.
       143. Панов Даниил (ск. В 1832 г.). Оружейный мастер (с 1789 года), придворный исправник Гатчинского императорского дворца (с 1795 года), надворный советник. Владел собственным домом в Гатчине на Большом проспекте. Семейное захоронение.
      144. Панов Филипп Степанович (1777 – 1847 гг.). Писарь (канцелярист) Гатчинского городового правления (с 1797 г.). Смотритель, старший смотритель Гатчинского императорского дворца (с 1817 г.), надворный советник и кавалер – награжден орденом Святой Анны 3 – й степени, Святого Владимира 4 – й степени, знаками отличия за беспорочную службу, золотыми часами, пожалованными императором Александром I, девятью бриллиантовыми перстнями. Владел собственным домом в Гатчине на Большом проспекте. Надгробная плита с его могилы была обнаружена в 1998 году при капитальном ремонте дорожного покрытия на Соборной улице» (Гатчинский некрополь/Список захоронений на старом Гатчинском кладбище).

       В 1783 году, после смерти Г. Г. Орлова, Гатчинское имение было куплено у наследников графа императрицей Екатериной II, которая, тут же, подарила его своему сыну – будущему императору Павлу I. Цесаревич остался очень доволен полученным даром и писал митрополиту Платону: «Место само собой весьма приятно, а милость сама по себе дорога». Однако, отношение будущего императора к Гатчине было неоднозначным: с одной стороны, после восшествия на престол он сам выбрал Гатчину своей официальной загородной резиденцией, а с другой стороны – Павел не смог забыть, что Гатчинский дворец был построен для графа Орлова, который был главным заговорщиком во время свержения его отца – императора Петра III.

      Павел подарок принял и устроил в Гатчине своё маленькое государство, где часто любил устраивать военные парады и смотры на прусский манер. Для этих целей создали несколько гвардейских инвалидных рот, в которых служило много иноземцев. В одной из таких рот служил отец будущей жены Филиппа Степановича Панова – поручик Козьма Голубев (но, возможно, что он был обрусевшим иноземцем по фамилии Голлуб).

       В XVIII столетии Оружейная канцелярия направляла учеников на Тульский оружейный завод, где подготавливали оружейных мастеров. Возможно, наш Даниил Панов, ещё в молодые годы, прошёл обучение в Туле на оружейным заводе, где научился «в совершенстве делу замков и лож исправно, в два и три года, больше и меньше, ибо один перед другим бывают в науках понятнее, которые и обучится могут скорее других непонятных». В тоже время, в Яицком Войске (а после 1775 года, в Уральском казачьем войске), всегда были свои оружейные мастера – самоучки. Мог и наш Даниил Панов быть таким умельцем – самоучкой. Ну, а когда настало время, то взяли его оружейным мастером в Гатчинский дворец.
       По утверждению музейного работника и исследователя Коллекции оружия Гатчинского дворца – музея Е. А. Родионова:
      «Первым владельцем и собирателем коллекции старинного оружия был граф Орлов, – пишет Евгений Александрович. – Гатчинский дворец строился как охотничий замок, поэтому создание коллекции оружия имело для Орлова вполне практическое значение – им не только можно было украшать парадные залы дворца, но и использовать его по прямому назначению, для охоты.
       Оружие стекалось в коллекцию различными путями, что – то Орлов приобретал во время своих многочисленных путешествий по России и за границу, что – то ему дарили русские и иностранные вельможи и известные оружейные мастера. В 1783 году коллекция оружия перешла к новому владельцу – великому князю Павлу Петровичу.
       Новый хозяин охоту не любил, но и он дополнил коллекцию оружия 123 ружьями и 94 пистолетами. К 1793 году это «орловско – павловское» собрание было сформировано… Большую часть Гатчинской коллекции оружия составляют ружья и пистолеты, изготовленные в Германии или т. н. «странах германского влияния» [Родионов Е. А. Коллекция оружия Гатчинского дворца – музея. СПб., 2014].

       Неизвестно, чем пришёлся по душе, великому князю Павлу Петровичу, оружейный мастер Даниил Панов, но в 1795 году его выбрали придворным исправником Гатчинского дворца. Должность, надо заметить, была высокая и ответственная; придворный исправник отвечал за общественный порядок на территории дворца, а также за безопасность хозяина и его семьи.
       «Исправник – высшая полицейская власть в уезде. Должность эта была учреждена Екатериной II и до упразднения в 1862 г. земских судов была выборной от дворянства, а в деятельности своей земской» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).
      Классный чин уездного исправника соответствовал чину надворного советника (7 класс Табели о рангах).

       Известным фактом считается, что император Павел I с особым доверием относился к уральским казакам. 23 апреля 1798 года Государем был издан Высочайший рескрипт на имя войскового атамана Уральского казачьего войска Д. Д. Донскова о вызове сотни уральских казаков на службу в столицу. Уральцы должны были нести караульную службу при царских покоях, как в самом Петербурге, так и в загородных дворцах, являясь личным конвоем императора. 4 сентября 1798 года, сотня уральцев прибыла в Гатчину, где находилась резиденция и двор Павла Петровича; её именовали лейб – Уральскою сотнею, с повелением состоять особо.
      Так, звучит официальная версия, рассказывающая как император Павел I оказал высокое доверие уральским казакам, поручив им свою охрану. Но, отец мне рассказывал, что идею взять сотню уральских казаков для личной охраны, Павлу предложил наш родственник, когда император усомнился в верности и преданности старой лейб – гвардии. Несомненно, этим нашим родственником был Даниил Панов, придворный исправник. Благодаря своей должности, он имел неограниченный доступ к императору и мог вести с ним беседы по вопросам его безопасности.
       Лейб – гвардия – это почетное наименование отборных воинских частей, предназначенных для охраны особы и местопребывания монарха.
       Императрица Екатерина II умерла 6 ноября 1796 года. Император Павел I сразу же усилил гвардейские полки, включив в их состав роты, находившиеся при нём в Гатчине (Гатчинские войска) до его восшествия на престол.

       Даниил Панов пробыл в должности придворного исправника, вплоть до своей кончины в 1832 году. Из записей Гатчинского некрополя знаем, что у него была дочь Елена, скончавшаяся в 1830 году и внук Александр, умерший в младенчестве, в 1824 году. Сведения о его жене отсутствуют.

       К сожалению, Уральская лейб – сотня не уберегла своего императора. Павел I отправился в Павловск, не взяв сотню уральцев для сопровождения. В ночь с 11 на 12 марта 1801 года произошёл дворцовый переворот, и Павел был убит заговорщиками.
       «Я не раз слышал рассказ о том, – писал Эвальд, – как под утро на 24 – е марта 1801 года прискакал из Петербурга курьер прямо к дому (художника) Меттенлейтера, разбудил его, едва дал времени кое – как одеться, велел захватить с собою краски, кисти и палитру и, посадив в свой экипаж, увёз его в Петербург, оставив семейство в полнейшем недоумении и ужасе.
       В те времена были очень часты внезапные аресты людей, ни в чём неповинных. Не мудрено поэтому, что всё семейство Меттенлейтера предалось величайшему отчаянию, полагая, что государю сделан был какой – нибудь ложный донос на художника. Но ехать за ним в Петербург не только для его защиты, но даже чтобы навести справки о причине такого внезапного ареста, было бы не только бесполезно, но и опасно. Ничего не оставалось делать, как терпеливо ждать, чем разыграется эта катастрофа.
       Между тем, в Гатчине пришло на другой день известие о вступлении на престол императора Александра I, а вскоре затем возвратился домой и Меттенлейтер. Он приехал состарившимся в один день лет на десять, совершенно больной и расстроенный, и рассказал, что его призывали только для того, чтобы загладить некоторые следы предсмертной агонии почившего императора, умершего, как было объявлено, от апоплектического удара» [Эвальд А. В.*) Воспоминания//Ист. Вестник. – 1895. – № 8. С. 293].
        *) Аркадий Васильевич Эвальд (1834 – 1898) – писатель, журналист. Первые пятнадцать лет жизни провёл в Гатчине, где в Сиротском институте его отец преподавал историю и географию.

       Императором стал его сын, Александр I Павлович, а Гатчина перешла в собственность вдовы – императрицы Марии Фёдоровны. Она регулярно бывала в Гатчинском дворце, вплоть до самой кончины, 24 октября 1828 года. Обычно, царская семья проживала в Гатчине летом, а зимой находилась в Петербургском дворце, который и назывался также, Зимний. Следующим хозяином Гатчины стал император Николай I, которому имение досталось по завещанию, от матери. 28 декабря 1828 года были оглашены именные указы Сенату и министру императорского двора, согласно которым «Гатчинский дворец со всеми принадлежащими к оному: зданиями, заведениями, садами, деревнями и всякими угодьями» становился личной собственностью царствующего императора и поступал в ведомство императорского двора.

       «Гатчинские жители делились на три разных общества, – вспоминал Эвальд. – Одно состояло из служащих в институте, другое – из чиновников дворцового управления и третье – из офицеров кирасирского полка. Все эти три общества жили отдельно, своими замкнутыми кружками, и только изредка кто – нибудь из одного круга появлялся в другом. В каждом из этих трех обществ были, конечно, свои шефы: в институте *) – директор, в дворцовом правлении – комендант, в полку – его командир.
       Комендантом дворца и города Гатчины состоял инженер – генерал – лейтенант Люце. Он был лютеранин и, как говорили, принадлежал к секте гернгутеров. Он был в своём роде человек оригинальный, уже хотя в том отношении, что казенное и царское имущество берёг пуще своего глаза, в противность всем общепринятым понятиям» (Там же, с. 294).
         *) Гатчинский сиротский институт, не путать с Императорским Военно – Сиротским домом (Гатчинский сиротский дом в 1794 – 1797 гг.). В числе его воспитанников значился Фёдор Андреевич Панов (1804 – 1870), генерал – лейтенант, военный губернатор области сибирских киргизов; был из дворян Ярославской губернии. В 1825 году Фёдор Панов был выпущен из заведения прапорщиком с назначением в свиту Его Величества по квартирмейстерской части (в настоящее время Генеральный Штаб). Скончался 30 августа 1870 года и погребён на Смоленском кладбище в Петербурге. Сразу оговорюсь, что не знаю, из какого рода – племени был этот Фёдор Андреевич Панов. Возможно, у одного из двух сыновей Дмитрия Панова, Ивана или Степана, был сын Андрей, умерший до Ревизии (переписи) 1817 года. Среди дворян в Ярославской губернии, я не нашёл Андрея Панова.

        Большой период службы для старшего смотрителя Гатчинского дворца Филиппа Степановича Панова пришёлся на эпоху Николая I Павловича (1825 – 1855). Как раз, в 1837 году, произошёл жутко трагический эпизод в истории Уральского казачьего войска, прозванный в народе «Туча каменная». Тогда в Уральск приехал наследник престола, великий князь Александр Николаевич, а уральские казаки удумали, минуя, как атамана Войска, так и Оренбургского губернатора, подать Его Высочеству, лично в руки, петицию с жалобами на существовавшие в войске порядки, что нарушало все существующие законы, а также верноподданническую дисциплину.
       «В характере императора Николая Павловича, выделялись две черты, резко противоположные, – вспоминал Эвальд, – но которые уживались как – то вместе и образовали из его исторической фигуры нечто цельное, вместе и привлекательное и грозное.
       Он искренне любил народ не на словах только, не для показу, и не по обязанностям своего положения, а вполне душевно и сердечно, и сам, в полнейшем смысле слова, был настоящий русский человек и русский богатырь, какими рисуют их наши сказки: нежный и мягкий в минуты мирного настроения духа и грозный и неумолимый в минуты гнева. В особенности он был беспощаден, когда видел в чем – нибудь нарушение верноподданнической дисциплины» (Там же, с. 294).
      Говорили, что император Николай I рассердился тогда не на шутку, назвав происшествие на Урале, не иначе, как «пугачевской отрыжкой». Подробнее об этом будет рассказано в следующей главе, а сейчас продолжим рассказ о Гатчинском дворце и его обитателях.

       «Свою любовь к людям он (император Николай I) высказывал не только в призрении старых и заслуженных людей, – писал Эвальд, – но также, если ещё не более, в его отношениях к детям, с которыми он попросту играть, как самый нежный и добродушный отец семейства. В играх с детьми он дозволял или прощал им выходки, даже выходившие иногда из рамок приличия, довольствуясь только тем, что погрозит пальцем или скажет: «Ну – ну! довольно, кто там шалит, смотрите у меня!» Не мудрено поэтому, что дети его боготворили и относились к нему действительно как к любящему отцу, забывая бесконечное расстояние, отделявшее их от него, как от императора» (Там. же, с. 294).   
        Надо заметить, что наследник, великий князь Александр Николаевич, не на шутку испугался, когда под колёса его экипажа бросились ниц бородатые уральские казаки. В первые секунды, оторопев, наследник подумал, что на него совершили нападение злые разбойники, которых тогда было полно на окраинах России. Свой испуг он описал в письме к отцу, гнев которого только усилился от осознания, что жизни его сына угрожала даже, пускай, мнимая опасность. Уж, не знаю какие доводы приводили в оправдание уральских казаков «старые люди», но наказание им не показалось через – чур тяжким. Зачинщиков сослали в Сибирь, а Уральское войско обязали снарядить четыре внеочередных полка, что, конечно, ощутимо ударило по карману уральских казаков. Но, как говорили уральские казаки, нечего было хвастаться своими высокими доходами, да носить одежду и украшения не по своему статусу.

        «Императорская семья проживала в Гатчине совершенно патриархальным образом, – вспоминал Эвальд. – Государь Николай Павлович, по возможности, никого не стеснял и любил даже, когда жители относились к нему с тою доверчивостью и любовью, которые характеризуют отношения детей к своему отцу. Простота отношений простиралась до такой степени, что жителям не запрещалось смотреть в окна дворца, когда Императорская фамилия сидела за обеденным или чайным столом, или проводила вечер в разговорах и увеселениях. Арсенальный зал, в котором Императорская семья собиралась по вечерам, помещался в нижнем этаже и выходил окнами на обширный внутренний двор. Хотя у ворот стоял часовой, но только не для караула, так как доступ на этот двор был совершенно свободен для всех…
        Государь не приказывал даже спускать шторы и зачастую подойдёт к окну, посмотрит в темноту на освещенные из зала лица любопытных, улыбнётся, поклонится и отойдёт. Придворные служители даже наживались немного от этого, принося стулья или скамейки для дам, чтобы им удобнее было смотреть в окна» (Там же, с. 295).

        Как видно из вышеприведённого абзаца, свободный доступ к Государю Императору был и у смотрителя Гатчинского дворца, надворного советника, Филиппа Степановича Панова. А после его кончины в 1847 году, уже, вдова и две дочери, имея свободный доступ в Гатчинский дворец, стали связующим звеном между «старыми людьми» и всеми царствующими Государями.

        В списке захоронений нового Гатчинского кладбища значатся:
       «603. Панова Александра Кузьминична, урожденная Голлуб (1788 – 1866 гг.). Вдова надворного советника и кавалера, старшего смотрителя Гатчинского императорского дворца Филиппа Степановича Панова (1777 – 1847 гг.). Владела собственным домом на Большом проспекте в Гатчине. Рядом были похоронены её дочери: Матрена Филипповна Панова (1815 – 1888 гг.) и Людмила Филипповна Панова (1820 – 1896 гг.)» (Гатчинский некрополь).
        Так же на этом же кладбище покоился прах бывшего зятя Даниила Панова, архитектора А. М. Байкова:
        «43. Байков Алексей Михайлович (1790 – 1854 гг.). Сын истопника Смольного института благородных девиц, выпускника императорскойй Академии Художеств, в 1813 году по указу вдовствующей императрицы Марии Федоровны, был зачислен в штат Гатчинского городового правления. Главный архитектор Гатчинского городового правления с 1824 – 1854 гг. Автор многочисленных построек в городе Гатчине, в том числе лютеранской кирхи (1828 г.), и т. д. Семейное захоронение» (Там же).

       Надо заметить, что возрастные девицы Пановы или, «старые девы», как их называли окружающие, были не в диковину в Гатчине. Там, где обитала императорская семья, всегда присутствовали люди, представляющие чьи – то интересы. Возле Государей всегда сновали всевозможные просители, среди которых были умудрённые жизненным опытом барышни и прочие.
       «Жила в Гатчине одна барышня, – писал Аркадий Эвальд, – Елизавета Евграфовна Варгина *), девица лет за сорок, считавшаяся в своём кругу очень умной, на том основании, что читала газеты, рассуждала о политике и предпочитало мужское общество – женскому. О вареньях и соленьях она не имела никакого понятия, но зато до тонкости знала всё, что думает Наполеон III и какие каверзы строит России лорд Пальмерстон» (Эвальд, с. 296).
     *) Вероятно, речь идёт о Вергиной Елизавете Поликарповне, дочери купца.
       Вергин Поликарп Прокофьевич (1775 – 1849). Павловский купец, с 1796 года проживал в Гатчине, владелец первого трактира в городе, известный благотворитель. У него был сын Евграф (1831 – 1910), архитектор.
       Во время Крымской войны эта барышня подкараулила императора в дворцовым саду и принялась давать советы по поводу Севастополя, где русская армия вела тяжелые бои с англо – франко – турецкими войсками. Все неудачи русской армии, барышня относила на отсутствие в России церкви во имя Георгия Победоносца и, если бы построить такую церковь, «то победа повернулась бы на нашу сторону…». 
        «Государь ещё более нахмурился, – вспоминал Звальд. – Очевидно, он ожидал чего – нибудь поумнее.
        – Вы ошибаетесь, сударыня, – сказал он резко: – у нас есть несколько церквей и несколько приделов во имя святого Георгия.
       И государь, обладавший прекрасной памятью, пересчитал ей все известные ему церкви и несколько приделов во имя святого Георгия.
        – Больше вы ничего не имеете сказать? – спросил он потом.
         – Ничего, ваше величество, – ответила совершенно озадаченная несчастная дипломатка.
       Государь молча пошёл дальше. Но в тот же день, за обедом, он передал об этой встрече коменданту Люце и приказал ему оповестить жителей, чтобы они не беспокоили со своими советами и, по возможности, менее занимались политикой.
       Таким образом, благодаря неуместному усердию непризнанной спасительницы России, ни в чём не повинные жители города получили от государя очень неприятное замечание» (Там же, с. 296).

      Не думаю, что данный запрет распространялся на дочерей надворного советника и кавалера Филиппа Степановича Панова. Раз они проживали до старости в Гатчине и не выходили замуж, значит, были на то свои весомые причины. Вероятно, так решили «старые люди», а их слово было законом.

        По сведениям из церкви Иоанна Предтече в Староконюшенной:
       12.03.1887 – умерла жена кол. ас. Пелагея Филипповна Панова, 62 года. Похоронена на кладбище Донского монастыря.
       2.04.1891 – умер отставной кол. ас. Сергей Николаевич Панов, 85 лет. Похоронен на кладбище Донского монастыря.
        Несомненно, эти люди являлись при жизни супругами. Также можно предположить, что Пелагея Филипповна была дочерью старшего смотрителя Гатчинского императорского дворца Филиппа Степановича Панова. Были у них дети или нет, про то, неизвестно.

       В заключение надо сказать, что большой интерес представляет Список чинов Министерства Императорского Двора 1910 года:
       С. 39. Панов Ерминигельд Николаевич в звании камергера Высочайшего Двора; статский советник; чиновник особых поручений V кл. при Наместнике Его Императорского Величества на Кавказе.
       Родился 25 Ноября 1864 г. Вероисповедания православного. Женат; 2 детей.
        Награжден орденами: св. Анны 3 ст., св. Станислава 2 ст., а также медалями и несколькими иностранными наградами.
       В звании камергера Высочайшего Двора, действительный статский советник, Панов Е. Н. – Тифлисский вице – губернатор (10.05.1911 – 1917).
      По сути, Панов Е. Н. стал последним вице – губернатором Тифлисской губернии, перед революцией 1917 года. 
        С. 137. Панов Василий Николаевич. Заведующий отделением (Нерчинское отделение кассы) – Надворный советник.
        Родился в 1871 году. Вероисповедания православного. Холост.
        К сожалению, установить их родителей не удалось, но думаю, что они имели родственные связи с Даниилом или Филиппом Пановыми, из Гатчины. Обычно, в министерство Высочайшего Двора брали на службу проверенных людей, имевших родственные связи в этом учреждении.

        Сыновья Дмитрия Панова, остававшиеся на Урале и проживавшие в Калёновском форпосте, все свои заботы и чаяния посвящали рыболовству, которое к концу XVIII столетия стало гораздо хуже, чем было раньше. Рыбы в Урале ловилось всё меньше и меньше, а основной причиной тому была сама мелеющая река, часто меняющая своё русло во время весенних паводков.
       «Урал год от году стал быстро мелеть, суживаться и покрываться косами (островами), – писал Железнов; – устья его засоряются песком, илом и ракушей; глубокие рукава, которыми он вливается в море, пересыхают, так что ныне из множества их осталось только три, да и те, кажется, скоро, засорясь песком и ракушей, скроются под землею или, наконец, раздробясь в мельчайшие протоки, зарастут травой и камышом и образуют болото» (Железнов. Т. 1. С. 159).

       Вот тогда и обратили «старые люди» свои взоры в сторону Гурьева – городка, за которым лежало Каспийское море, где уральские казаки владели широким коридором, простиравшимся от старого русла Урала до Порохового бугра, т. е. на 67 верст с лишком, на запад, и почти на 44 версты на восток, до протоки Соколок. В этом пространстве, уральские казаки производили все рыбные ловли в морских водах *).
       «*) Право на владение рыбными промыслами в Урале, во всех протоках, которыми рыба может входить в него из моря и в самих морских водах по обе стороны впадения его, дано казакам уральским, ещё царём Михаилом Фёдоровичем; подтверждено же оное и означены пределы ему в 1780 году по предписанию князя Потемкина – Таврического нарочно наряженною для сего Комиссиею» (Левшин, с. 42).

        «В числе рыболовств, отправляемых ими на Каспийском море, – писал Железнов, – одно из первых мест занимает аханное. Оно названо так от слова ахан, а аханом называется сеть, которую ловят рыбу. Аханным рыболовством на Каспийском море, в зимнее время, занимаются большею частью одни уральские казаки, и из них преимущественно жители приморского городка Гурьева, для которых это рыболовство столько же необходимо, сколько земледелие для русского поселянина» (Железнов, с. 161).
        «Сей способ ловли чрезвычайно выгоден для тех, которые занимаются оным, – констатировал Левшин; – но, не допуская рыбы вверх Урала, он делает подрыв багренным промышленникам.
       Курхайской лов бывает обыкновенно весною и только в море, или лучше сказать на взморье. Он производится посредством сетей, которые в перпендикулярном к поверхности воды положении привязываются на концах и середине к трём шестам, вбитым в дно морское. Рыбу, идущую из моря и запутывающуюся в сии сети, снимают в лодки, на коих разъезжает промышленник около своих снастей» (Левшин, с. 65).

       После бунта Пугачева, «старые люди» оставили должности священников в Уральских церквях и занялись обустройством рыболовств в войске. А тем временем, храмы Уральского казачьего войска, то передавали в подчинение Астрахани, то опять возвращали в Казанскую епархию. Усиливался в войске, где все казаки были старообрядцами и Раскол в церковной жизни, который, конечно, не имел такого размаха, как в остальной России, но тоже давал о себе знать. В 1775 году раскольники – беглопоповцы открыли Успенскую часовню в Уральске, прихожанами которой была почти вся старшинская верхушка, во главе с войсковым атаманом.
       «В 1799 году вновь учреждена епархия уфимская, каковой отписали и церкви уральские, – писал священник Лоскутов. – В 1800 году было учреждено «Единоверие». Потеряв добрую половину прежних вольностей и опасаясь, как бы их не принудили молиться по исправленным книгам, уральцы охотно променяли дониконианское православие на единоверие, лишь бы не расставаться, с веками нажитыми, церковно – излюбленными укладами.
        Раскол на Урале появился ранее объявления единоверия; тем не менее многие из казаков в единоверческом эпитете усмотрели ересь и перешли на сторону раскола. Из сект того периода на Урале существовали две: беглопоповская и безпоповская. Первая имела своим рассадником Сергиевский скит в отрогах Общего Сырта и Успенскую часовню в городе Уральске» [Лоскутов А. Уральская церковно – бытовая жизнь. – Самара, 1914. С. 10]. 

       «Старые люди», в том числе и наши Пановы, стали одними из первых прихожан единоверческих церквей, о чём свидетельствуют записи в книгах собора Михаила Архангела и других, где обнаружены казаки Иван, Степан и Пётр Пановы. Но, об этом будет рассказано в следующей главе.