Два в одном. Памяти Ильи Кормильцева

Давно, более двадцати лет назад, Илья написал для проекта "Библиотека утопий"  (несколько экземпляров книги, по слухам, хранятся в Музее книги РГБ) одно занимательное произведение ( или даже два!).  Поскольку "Библиотека утопий" книга довольно редкая и мало у кого есть возможность её прочесть, я решил разместить произведение Ильи на своей странице.

В качестве эпиграфа Илья использовал слова О. Родена "И отсекаю всё лишнее..."  Этот эпиграф имеет отношение скорее к форме, способу создания и прочтения, чем к содержанию произведения.
Само произведение представляет собой рассказ, внутри которого "зашифрован" другой рассказ, совершенно не похожий на первый. Чтобы добраться до другого рассказа, необходимо приложить к тексту специально вклеенную в книгу зачернённую кальку с прозрачными "окошками" и читать лишь те слова, которые видны через окошки. 

Сам Кормильцев относился к своему произведению не слишком серьёзно и назвал его "Чтиво".  Можно считать эти рассказы шуткой мастера, можно –  демонстрацией мастерства. В любом случае, это произведение уникально в своём роде по "технике исполнения" и для каждого пишущего знакомство с "Чтивом" Кормильцева окажется любопытным и полезным опытом.

Разъяснение:
В предлагаемом тексте я попытался сымитировать прозрачные окошки квадратными скобками. Если читать, не обращая на них внимания, вы получите первый рассказ. Если читать только текст, заключённый в квадратные скобки –  вы сможете «расшифровать» второй.

Итак, слово Илье Кормильцеву.

                Чтиво
"И отсекаю всё лишнее..."
О. Роден, скульптор

[Сидя] на канапе, графиня слушала, как [в камере]-обскуре потрескивает магний, в то время как [Жан отчаянно пытался] наладить модную игрушку. Графине хотелось [понять, откуда капитану известно про] то, что Звёздочка растянула себе [бабки – видно, кто-то] из конюхов оказался без меры болтлив. А ведь бедняга [заложил] дом – [да] и не [только] дом – [кто] бы мог это подумать[?] – всё, всё, что оставил ему престарелый [Граф]. Зачем? [Зачем] ему этот отчаянный риск? – Ведомы ли нам все тайны, скрытые [в натуре? – рассуждал] между тем вслух [Жан. – Если] мы полагаем, [что] да, [то] мы [просто] пытаемся уподобить себя демиургу, который [замочил] кусок глины, да[бы] сотворить из него разумных тварей. Но, сталкиваясь [с]о стихийными эле[ментами], мы понимаем, что отважились  [играть в] опасные [игры], подобно детям, которые полагают, что небесный отец [не станет] их журить. Увы! [Скорее, какая-нибудь] оплошность в расчётах...
Графиня не слушала. "Сперва шикарная [шестёрка] вороных, затем Звёздочка... Я подставила себя под удар молвы, хотя мне [сказали, ей]-богу, [что за ценную] лошадь он готов стать даже под прямую [наводку] мортиры".  Она вспомнила, что де Мирье её звали завтра в [оперу]. Когда же эти глупцы [оставят её в покое. И] любимая бонбоньерка к тому же [раскололась...]
[За дверью послышались шаги, кто-то] из слуг [посмотрел в] щель между портьер, словно в [глазок.] В вечерней тишине поместья были слышны пасторальные звуки. [Козёл] проблеял где-то вдалеке.
– [Куда я денусь] от людской молвы[? –] сказала громко графиня,  не заботясь о том, что [подумал Жан. Шесть месяцев под] грузом терзаний, [следствием] одной роковой минуты страстей, [измотали] её [нервы], и [в] последнее время ей самой хотелось положить этому [конец.  Раньше], когда [дела] капитана ещё не пришли в упадок, [простые, ясные] перспективы дамского счастья представлялись ей, [но] то, что [это] ожидание [будет тянуться] так [долго... "Словно по тонкому льду идёшь] через Сену, – думала она. [– Сделаешь неверный шаг и провалишься туда,] где поджидает позор на весь Париж, туда, [откуда нет возврата".]
[Хотелось] ей [вольной  жизни]  – и муж умирает, хотя в преждевременной смерти его отчасти и её [вина]  – не уберегла от распутных парижских [девок,] от пагубного [азарта,] от [ветра в голове. Воспоминания нахлынули и тут же дали другой ход мыслям. А может, и не было никакой] любви, и всё дело в желании стать владельцем [шестёрки] вороных? [Из] разговоров с Жюли она знала, что от [тех, кто ещё ни разу] не вращался в изменившемся после Реставрации свете, тех, кто провёл бурные времена на службе в заморской [колонии], [не] во Франции, [нюхнул] т[а]м пороху, [уже] обагрил в крови [пальцы], трудно ожидать любви без расчёта. Графиня обмахнулась [веером], подарком персидского посланника Сефер-[бабы.]
– Диавол, [вот в ком всё дело!] – продолжал  разглагольствовать  [Жан].  – Я только что [вспомнил, какие] величественные [сцены] у Мильтона...
Графине было душно, она [закатывала] глаза, но Жан ничего не замечал...
– Роза, мистическая [Роза, всё чаще и чаще] я возвращаюсь мыслями к ней. Не исключено, что мы живём [в последние недели перед] концом света. [Тем,] кто упорствует в гордыне, стоит вспомнить, [как скрутили] ангелы Люцифера железными цепями, [как вопила Лилит, что сидеть ему весь век в] огненной [тюрьме,]  страдая от невообразимого [горя], которого ни [о]д[на] живая душа [не ведала]. А ведь всё могло [бы]ть иначе. Роза, мистическая [Роза] всепрощения, [знала всё] заранее, до начала времён. [Да что там знала, она помогала ему], пыталась подсказать путь спасения, но...
«[Стричь, стричь плотную зелёную бумагу], как-то невпопад подумала графиня, – [и складывать]...  Я стала похожа на глупую [куклу], дикие мысли мне приходят в голову! [Это] всё духота».
Тут [она] заметила, что в комнату вошла породистая борзая [сука], роняя слюну. «Опять камердинер не покормил», – подумала графиня.
«Да она не слушает! – [догадался  Жан]. – Что-то сестра сильно [сдала] в последнее время.  Все эти кавалеры, которые вьются вокруг [по мелкому расчёту...] Порядка в доме никакого, и собака вот [гуляет,] будто не знает, где у неё [подстилка. Думает] ли сестра хотя бы иногда о мистической Розе, о том, что скоро всех нас [поставят] перед лицом Страшного Судии?»
Жан отошёл [к стенке,] не зная о чём [спросить] у совсем уже побледневшей сестры. Вдруг упадёт в обморок, [с неё] станется.
«Вот он – конец света! – думал он. – Завтра падать в обморок [будет уже некому.] И римская курия [просчиталась,] не спасёт её капитолийская [волчица!»]
"У них [нет доказательств, нет!] – думала графиня. – [Один] слух ничего не докажет..."
Внезапно раздался грубый [стук] – непонятно откуда, стучали не в дверь.  [Жан], который было [слегка успокоился,]  машинально [взял в руки растрёпанную книжонку, какую-то белиберду, из тех, что любят читать в метро]полии [– про красивую жизнь и сильные страсти] в диких странах.  [Читать эту чушь ему совсем не хотелось... От нечего делать он] стал рассматривать страницы и увидел, что что словно кто-то [начал замазывать] у него на глазах [отдельные слова карандашом,] словно хотел по[смотреть, что из этого получится.]
["Завтра снова на допрос", – подумалось Жану.]



Всем, кто достаточно близко знал Илью, было известно его замечательное чувство юмора.  На презентации книги Илья, как сейчас сказали бы, троллил журналистов, говоря о том, что каждый писатель обязан пользоваться открытым им методом «умножения литературы», что приведёт к экономии бумаги.  Потом подумал и добавил: но если совсем ничего не писать, то экономия бумаги будет ещё больше.