Сны про любовь и убийства. Часть пятая

Не зря говорится, что все плохое, что может произойти, обязательно случится. В моей жизни наступила именно такая полоса. Все негативные события нахлынули враз, толкаясь и сбивая друг друга. Я вяло отодвигалась, не в силах сопротивляться и все крепче прижимаясь к невидимой стене отчаяния…

…Через несколько дней позвонил все тот же знакомый следователь и сказал, что на железнодорожных путях нашли изуродованный труп, похожий по приметам на Вовчика. И мне предлагалось поехать в морг на опознание, так как других знакомых предполагаемого потерпевшего следователь не нашел. У меня мелькнула было мысль об Орысе, но тут же и улетела. Как бы я объяснила следователю ее степень знакомства с Вовчиком? Давняя знакомая его приемной матери? А откуда я знаю, что Валентина Ивановна была приемной матерью Вовчика? Пришлось бы снова ворошить еще тлеющие угли трагедии и знакомить постороннего человека со своими скелетами в шкафу.

…Темный вечер вяло перетекал в хмурую ночь, звенели на жестяном карнизе окна дождевые капли, тусклым пятном маячила над головой мутная луна.

Я стояла у распахнутого окна, слушала, как шлепают об асфальт капли, срываясь с мокрых веток, глядела на паровозные огоньки в ночи и снова и снова жалела о том, что дала себя втянуть в эту историю. С гибелью Вовчика как будто все прояснилось, все встало на свои места. Сын случайно узнал правду об убийстве матери и понял, что все эти годы прожил в обмане. И в порыве гнева пошел вершить справедливость. О том, что именно случилось там, внизу, как протекал самый главный разговор в жизни этих двух людей, мы можем только гадать. Но мы точно знаем, чем он закончился! И ведь ничего бы не выяснилось, не вздумай Орыся заявиться на работу в неположенное время. И разгадку мы вполне могли так и не получить.

Но в душе продолжало что-то скрести. Чем-то были связаны все эти смерти. Та, старая – Натальи, и недавние – Валентины Ивановны и ее приемного сына. Почему Вовчик принял такое кардинальное решение? Только ли в запоздалой мести было дело? Или возможность одним махом решить материальные проблемы? И кто убил самого Вовчика? И что за таинственная касса, которая погубила стольких людей? Вопросы, которые оставались риторическими.

Груз горьких вопросов обручем стягивал сердце, не давал дышать, спать, жить. И чтобы разорвать его одним махом, поклялась я себе самой страшной клятвой больше не участвовать ни в каких расследованиях и разоблачениях, если разочарование в близких людях перевесило торжество справедливости. Но, как вскоре оказалось, вырваться из этой паутины мне было уже не суждено…

От одной только мысли ехать в морг меня бросало в жар и холод. Кое-как совладав с нервами, я позвонила Милке и тоном, не допускающим сомнения, заявила, что следователь приказал нам двоим отправляться на опознание. Ничего, подумала я, пусть еще кто-то заберет хоть частичку моих душевных мук. К моему удивлению, она не сопротивлялась.

Холодным майским вечером подъехали мы к неприметному зданию возле кладбища. Кругом стояла могильная тишина. Ветер вздымал кучи тополиного пуха и скручивал их в зловещие вихри, похожие на саваны. Долго сидели мы в теплом прокуренном салоне Милкиного «Рыжика» и собирались с духом.  Холодок ужаса заползал за шиворот.
Наконец я решилась, с грохотом захлопнула дверцу и поднялась на ступеньки крыльца. Милка схватила меня за руку ледяными пальцами и прижалась дрожащим телом. Так, плечом к плечу, чеканя шаг, вошли мы в приемное отделение. Первый раз я оказалась в столь жутком заведении. Мрачную комнату делила стойка с откидной дверцей, за которой виднелась длинная лавка. Я почему-то подумала, что на эту лавку и выкатят покойника, которого мы будем опознавать. Сделалось еще хуже.
Молча стояли мы на пороге царства мертвых, пока наконец из задней двери в комнату не вышел служитель в длинном резиновом фартуке, на ходу что-то дожевывая. Также молча он уставился на нас.

– Нас послали… Нам нужно… Мы пришли… Опознать…, – запинаясь, забормотала я. Милка стояла как изваяние и громко стучала зубами.

Служитель вытер руки и равнодушно раскрыл толстый журнал, лежавший на столе. С меня ручьями стекал пот. Милка навалилась на меня и тяжело дышала.

– Фамилия? – отрывисто спросил дядька.

«Чья? – чуть не вырвалось у меня. Но я быстро сообразила, чьи паспортные данные требуются, и выдавила фамилию Вовчика. Сотрудник морга зашелестел страницами. На меня накатила дурнота, в глазах помутилось. Я понимала, что еще пару минут этой инквизиции – и дело закончится обмороком.

– Уже, – после долгого мучительного копания в журнале буркнул тот.

– Что уже? – глупо переспросила я.

– Уже опознали. Вот здесь плюс стоит и подпись. Значит, опознали. Опоздали вы.

– К-к-к-т-т-т-о? – просипела Милка.

– Что кто? – удивился страж Нерона.

– Кто опознал? – выдохнула я.

– А-а. Сейчас гляну. Тут записано. Дуд-ков. Полегчало?

Я вяло кивнула головой и потрусила к выходу, таща за собой обмякшую Милку. Ну что ж, хоть за это Петьке спасибо. Сам меня втянул в эту историю, сам и поставил в ней точку…

Несколько дней я провалялась в постели, совсем разбитая, одновременно чувствуя апатию и зуд во всем организме от разгулявшихся мук совести. Мысль о бедной Алисе, гниющей в застенках инквизиции, не давала покоя. Пусть не о бедной, а о весьма противной, пусть не в застенках, а всего лишь под подпиской о невыезде, но все равно невиновной. Справедливость должна восторжествовать. Даже по отношению к глубоко несимпатичному мне человеку.

В таком миноре прошли три дня. На четвертый я не выдержала и отправилась в дом номер пятнадцать к скучным и нелюбопытным сотрудникам. В бюро пропусков сонный дежурный долго не мог взять в толк, к кому и зачем я рвусь.

– Повестка ваша где? На сколько вам назначено? – как дятел долбил он, не слушая мой сумбурный текст о том, что я хочу попасть к следователю, ведущему дело об убийстве «бабушки», и дать показания. Я не отступала и все-таи добилась своего. Дежурный кому-то позвонил, выписал мне бумажку и неохотно процедил:

– Триста пятый кабинет.

В знакомом кабинете, уставившись в компьютер, сидел давнишний равнодушный дознаватель.

– Я хочу сделать официальное заявление, – выпалила я. Вся решимость в момент улетучилась, и мне очень захотела развернуться и убежать из этого кабинета без оглядки. Зачем я здесь? Кому нужны мои разоблачения? Чего я добиваюсь?

– Чего вы добиваетесь? – тихо спросил следователь, не поднимая глаз от компьютера.

Вот и все. Вот и наступил главный момент. Ну что, вперед? Прыгай, Воинова, со своей вышки, не трусь.

– Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость и в этой запутанной истории была поставлена точка, – медленно подбирая слова, начала я. – Я не горю большой любовью к задержанной вами Алисе. И наоборот, до последнего времени я прекрасно относилась к Валентине Ивановне. Но вскрывшиеся факты представили дело в новом свете, и я считаю, что всех виновных нужно назвать по именам, а невиновных оправдать и отпустить. – Голос предательски задрожал. Последний раз подобное волнение я испытывала на вступительном экзамене в аспирантуру по философии.

Следователь, так и не подняв глаз, о чем-то глубоко задумался, упорно разглядывая переливающуюся водным миром заставку компьютера. Затем незаметным движением вытащил из ящика стола диктофон и попросил меня изложить все как можно подробнее.

– Что вы конкретно можете сообщить об обстоятельствах гибели директора Департамента? – начал он наш диалог все так же сонно и нажал на кнопку.

Я глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в голосе, и бесстрастно, глядя в стену и стараясь не сбиться с ритма, заговорила:

– У меня есть доказательства, что тридцать лет назад Валентина Ивановна убила свою подругу Наталью, желая заполучить ее мужа Михаила, которому давно симпатизировала. Она поехала с ней вечером на дачу, якобы за машиной дров. Рано утром, воспользовавшись случаем, ударила молотком по затылку и спустила труп в погреб. Затем сообщила соседке, что Наталья остается на даче, а сама незаметно завела в проигрывателе пластинку с голосом Натальи, села в ожидавшую машину и уехала. Михаил утром приехал на дачу и обнаружил мертвую жену. Никому не сказал он о страшной находке и вернулся домой. Но его видели соседи. В то же время на дачу приехала знакомая убитой. Она открыла дверь запасным ключом и в подвале обнаружила тело Натальи. Она же вызвала милицию. В старом деле обо всем этом написано, если хотите, можете проверить.

Я коротко глянула на следователя. Оказывается, он давно бросил разглядывать рыбок и внимательно смотрел на меня. Под его взглядом меня мгновенно бросило в краску. Горло свело судорогой, и вторую часть своего монолога я просипела, как хронический астматик.

– Михаила и Валентину вскоре арестовали, как последних, кто видел Наталью живой. После нескольких допросов Михаил сознался в убийстве жены из ревности, которого не совершал, так как опасался получить намного больший срок за антигосударственную деятельность, в которой они с женой участвовали. Его осудили на восемь лет. У них остался сын Владимир, которому не сообщили страшную правду о смерти матери. Мальчика взяла под опеку Валентина Ивановна. Михаил из заключения так и не вернулся, умерев от туберкулеза. У Владимира с детства стали проявляться дурные наклонности – страсть к азартным играм. Это усугубило отношения с опекающей его Валентиной Ивановной. Последней каплей стало случайно обнаруженное им письмо отца, отправленное из мест заключения, где тот вспоминал странные обстоятельства гибели его матери. Сын осознал, что его всю жизнь обманывали. Он отправился на работу, в припадке ярости убил Валентину Ивановну и скрылся. А потом попал под поезд. Или его кто-то столкнул. Все.

Я сглотнула и перевела дух. В кабинете повисла тягостная тишина. Следователь задумчиво смотрел на меня, как будто видел в первый раз. Я смотрела в пол.

– Хорошо, завтра придете в это же время и подпишете протокол. – Страж закона снова уставился в компьютер.

На ватных ногах вышла я из кабинета и поспешила прочь от «присутственных» мест. И лишь оказавшись на свежем воздухе, я спохватилась, что ничего не сказала следователю о таинственной кассе диссидентов. О том, что тайник до сих пор не найден, что прошлые и нынешние смерти каким-то образом с ним связаны. Ну да ладно, в следующий раз скажу. И сама удивилась своей уверенности в новой встрече. Как оказалось, это была роковая интуиция…

Долго и бесцельно бродила я в тот вечер по Городу. В клочьях дымных облаков мелькало багровое солнце, моросил дождь, и весь Город погрузился во влажный теплый сумрак. Я шла по бульвару, слушала, как барабанят по зонту капли дождя, и пыталась собраться с мыслями. После того, как в кабинете следователя я, казалось бы, поставила точку в давнем убийстве «бабушкиной» подруги, какой-то неясный отголосок по-прежнему тревожил меня, не давал успокоиться. Что-то я упустила.
Незаметно для себя я свернула на Пушкинскую, прошлась под окнами «бабушкиной», а когда-то Натальиной, квартиры.

Оттуда ноги сами понесли в Шевченковский парк. Вечер был светлый, прохладный. В парке было шумно. Под ногами шуршали сухие листья, и пахло сырой землей. Курили художники около своих мольбертов, за столиками, врытыми в землю, играли в шахматы, домино и карты. Со стороны детской площадки доносились визги и крики. Шумела и искрилась вода в фонтане.

Подошел и остановился, лязгая дверями, троллейбус. Я зачем-то влезла внутрь. Проехав пару остановок, вышла и побрела вниз по бульвару. Очнулась, когда уже стемнело. С удивлением огляделась по сторонам. Оказывается, я почти подошла к своему дому, только не со стороны двора, как обычно, когда шла от остановки трамвая, а со стороны шестиполосного проспекта, где ходили троллейбусы. Этим путем я редко пользовалась, потому что от остановки нужно было долго идти до подземного перехода, а переходить улицу в неположенном месте я опасалась.

Почему я вдруг решила перебежать дорогу поверху, не знаю. И не спрашивайте. Может потому, что все подступы к остановке и ступенькам перехода были плотно забиты припаркованными машинами? Разыгравшаяся антипатия к противным водителям подтолкнула? Вечный бой пешеходов и машин? Или все вместе. Я даже вывела для себя некую теорию о том, что водители являются идеальным срезом общества. Ведь люди ведут себя на дорогах точно также, как и в жизни. То есть тот, кто в жизни хам, жлоб, сноб, тот и за рулем будет вести себя соответствующе. И когда я сижу в троллейбусе в пробке, наблюдая, как на каждый освободившийся сантиметр дороги лезут со всех сторон машины, подрезая друг друга и блокируя путь общественному транспорту, или пытаюсь перейти улицу на зеленый свет, петляя как заяц и каждую секунду оглядываясь на все четыре стороны, чтобы не угодить под колеса, то понимаю, как еще много у нас некультурных и невоспитанных людей. Нет, конечно, хороших людей намного больше. Только концентрация хамов почему-то самая большая среди автолюбителей. Напрашиваются грустные выводы об обратной связи между уровнем материального благополучия и уровнем культуры. Впрочем, это касается не только автомобилей.

Этим поздним вечером, когда честные труженики расселись перед телевизорами, вся полоса общественного транспорта была привычно заставлена машинами всех марок и моделей. Просто-таки Франкфуртский автосалон, не меньше. Лавируя и чертыхаясь, я пробиралась сквозь лабиринты «део» и «шкод». Что я при этом сама нарушала правила и становилась с ними на одну доску, меня уже совершенно не волновало. Дорога все равно пустая. Тем не менее, автоматически я глянула налево и шагнула вперед.
И тут ночную тишину прорезало урчание мотора. Вдалеке справа появилась машина. Вернее, в первый момент даже трудно было определить, машина ли. С тихим рокотом двигалась черная тень, внезапно оторвавшись от стоянки на обочине. Я как раз подходила к разделительной полосе в центре дороги. Темная масса автомобиля мчалась прямо на меня!

Я не смогла даже вскрикнуть. Парализованная страхом, я замерла и просто наблюдала, как машина, а теперь уже ясно было видно, что это машина, с погашенными огнями, неслась мне навстречу на всех парах. А я, застывшая, как изваяние, покорно смотрела судьбе навстречу.

Через секунду ко мне вернулась способность двигаться и анализировать. Мысли вихрем проносились в голове. Может водитель пьян? (Милка, прости, это не о тебе я вспомнила). Может отказали тормоза? А может это гонки ночные я застала, и ничто и никто не собьет гонщика с пути? Хорошо, но что же мне делать-то? Мамочка родная! Вернуться на тротуар? Я оглянулась, и сердце оборвалось. Слева ко мне на ужасающей скорости приближалась целая колонна трейлеров. Не успею!.. Быстро перебежать?.. Я рванула вперед, но было уже поздно! Страшное чудовище приближалось со скоростью света. Что же делать?.. Я поднажала, прикинув, что на две-три секунды смогу опередить четырёхколёсного монстра. Он что, совсем идиот! Не видит, что человек почти под колесами! Ему, что в тюрьму охота??? Я еще прибавила и тут поняла, что не успею добежать до спасительного тротуара. Мы с машиной сближались абсолютно одинаково. До столкновения оставались доли секунды!

И в самый последний момент, уже физически ощущая столкновение с черной громадиной, я огромным усилием воли резко остановилась и сделала шаг назад. Машина пронеслась в сантиметре от меня, каким-то чудом не сметя меня в воздух или под колеса. Промелькнуло и унеслось лицо водителя, в очках и кепке-бейсболке, который тоже смотрел на меня. А в спину жарко дышали и ревели трейлеры, отчаянно сигналя мне и мигая фарами. Это продолжалось сотни, тысячи лет, а на самом деле – не больше минуты. Для меня это была самая длинная минута в жизни. Сами собой застучали зубы. Но вот гул сменился оглушительным ревом, асфальт завибрировал у меня под ногами, и караван унесся в ночь. На проспекте вновь наступила оглушительная тишина.

Мокрая, как мышь, доковыляла я до обочины. Руки и ноги тряслись, голова кружилась, в глазах стояла непроглядная темень. Меня трясло и рвало. Не в силах удержаться на ногах, я свалилась на мокрый газон. Не знаю, сколько я так провалялась. Наконец кое-как поднялась и на всякий случай ощупала себя. Кажется, ничего не было сломано, руки и ноги действовали, правда, вся исцарапана, вымазана грязью, со щеки содрана кожа, но это все мелочи.

Я обтерлась о жухлую траву и поплелась во двор, шатаясь, как пьяная. Еле-еле смогла вставить ключ в замочную скважину и долго пыталась сообразить, в какую сторону его проворачивать. Дома с ходу нацедила в стакан спирта из пузырька для протираний, развела водой из-под крана и опрокинула внутрь одним глотком. Сломала две сигареты, пока трясущимися руками выкарябывала их из пачки. Прямо на кухне закурила, не было мочи встать и идти куда-то. Курила, стряхивала пепел в вазон с искорёженной геранью и напряженно раздумывала над тем, что вот если бы мне не удалось разойтись с машиной, кого бы вызывали на опознание моего изувеченного трупа?

Видимо, катастрофа на шоссе, произвела на меня сильное впечатление. Мысли хороводом крутились в больной голове.  Я пыталась выгнать их новыми порциями разведенного медицинского спирта. В конце концов в неравной борьбе победил зеленый змий, и я отключилась…

… Алису выпустили, и в один прекрасный день мы вновь услышали в коридоре цокот ее шпилек и знакомый пронзительный голос. А затем увидели и его обладательницу – в черном брючном костюме, похудевшую, посмурневшую, но, как и прежде, злобную и решительную. Не знаю, сообщили ли ей о том, благодаря чьим усилиям с нее было снято обвинение. По крайней мере, на моих с ней отношениях это не сказалось.
Вскоре, как и ожидалось, ее назначили директором Департамента. И все мрачные прогнозы стали сбываться с ужасающей скоростью. Свои стервозные таланты Алиса проявила во всей красе. Публичные порки на планерках и швыряние документов в лицо, лишение премии за малейшее опоздание, график работы «пока не уйдет начальство» – все эти прелести вкусили мы сполна. Подготовленные документы перечеркивались крест-накрест, презентации коллективно высмеивались, расплывчатые задания выдавались в последний момент и снова отменялись.

Казалось, что Алиса стремится вымести сам дух «бабушки» из стен учреждения. Первым же приказом нового директора в Департаменте была произведена внутренняя реорганизация. А вторым – кадровым, был, в связи с этим, сокращен ряд должностей. Моя красовалась в приказе первой. Как объяснила Алиса на собрании трудового коллектива, держать целые штатные единицы для выполнения одной-двух функций – непозволительная роскошь для зарплатного фонда. Теперь каждый сотрудник будет обязан вести свое направление «под ключ» – с презентациями, инфографикой, отчетами и т.д.

Милка, выдавая трудовую книжку, шепнула, что вся эта полномасштабная реорганизация была спланирована с одной целью – освободиться от нас, замазанных в скандале. Стереть, так сказать, коллективную память. Она – на очереди. Кто бы сомневался! Не зря гласит народная мудрость – ни одно доброе дело не остается безнаказанным!

***

В Городе только что отшумела привычная гроза с раскатами грома и белыми зигзагами молний. Я распахнула настежь все балконные окна. Остро запахло влажной свежестью и цветущими липами. Против моего окна на ветках старого тополя устроилась стайка воробьев. Я положила подбородок на перила, смотрела на воробьев и по обыкновению размышляла. Дело в том, что я никак не могла смириться с мыслью о том, что погибшая начальница не только цинично использовала меня в своих финансовых махинациях, но к тому же оказалась хладнокровной убийцей своей подруги. И теперь совершенно по-другому выглядела история с отведенной мне ролью. Та «бабушка», которую я боготворила, не могла обидеть ту, которую приручила. А «эта» Валентина Ивановна жестко и цинично расставила мне сети и ждала, когда можно будет захлопнуть дверцу. Но как она могла так поступать? И для чего все это?

От тяжких дум пересохло в горле, и я отправилась сооружать любимый чай с лимоном.

– Дзи-и-инн-нь! Дзинь-дзинь-дзи-и-и-и-нь! – Звонок ударил по натянутым нервам как Бухенвальдский набат. Чашка с чаем выпала из рук и разбилась вдребезги, обдав меня водопадом горячих брызг. Шепотом чертыхаясь, я замерла в дурацкой позе, стоя на одной ножке, чтобы не ступить в лужу, и растопырив мокрые руки.

– Дзи-и-и-и-нн-ь! – настойчиво верещал звонок. Вскоре к нему добавилась барабанная дробь. Легкий озноб паники охватил меня.

– Воинова! Открывай, я знаю, что ты дома, – послышался приглушенный голос за дверью. Петька! Господи, это всего лишь Петька, а не бандит.

Скрюченными пальцами я с трудом открыла дверной замок. На пороге возвышался краснощекий Петька в распахнутом «вареном» пиджаке с гламурным «коком» на голове.
Сколько раз я представляла этот момент, сколько разучивала роль равнодушно-холодной мумии. Проведенная вместе ночь, чего греха таить, сдвинула глыбу в моем сердце. Однако умом я понимала, что не стоит всерьез ввязываться в эти отношения. Поздно. И готовилась в самом зародыше их прервать. А в ключевой момент все нужные слова вылетели из головы.

– Ого, ты что полы моешь на ночь глядя? – Он ткнул рукой с зажатым в ней тяжелым пакетом в лужу. Пакет покачнулся и легонько цокнул о стену.

– Посуда бьется в дни удач, – буркнула я, сметая веником осколки в кучку, – давай и твои смету, будет у нас общее счастье.

Петька осторожно заглянул внутрь необъятных пакетов. Из их раскрытой утробы выглядывали горлышки бутылок и хвостик ананаса. Мой друг удовлетворенно хмыкнул, снял пиджак и мокрые насквозь «саламандры», небрежно сунул шикарные очки в карман и в одних белых носках двинул на кухню, протиснувшись в узком проходе мимо лужи и обдав меня ароматом умопомрачительной туалетной воды. Там по-хозяйски сгрузил пакеты на стол, уселся за стол и потребовал много кофе.

Я послушно достала самую большую турку и машинально смолола кофе. Волшебно запахло кенийской арабикой и сразу стало по-домашнему уютно. Разыскала керамические старбаксы, подаренные нам с «бабушкой» американским корпусом мира, – мою тайную гордость. Привычные действия немного привели меня в душевное равновесие.

Мы молча выпили кофе. Покурили. Я прислонилась к дверному косяку в излюбленной позе: нога за ногу, руки в карманах, голова упрямо опущена, глаза прищурены, и с интересом ждала продолжения сцены «усталый муж после тяжелой работы».

– Одевайся, – прозвучало как выстрел в ночи.

– Приятней звучало бы «раздевайся», – пробормотала я в сторону, но не двинулась с места. Петька дернул губами, грозно глянул на меня. Ого! Вот каким, оказывается, может быть мягкий и ироничный мой друг юности. Но я тоже не смиренная девочка.

Нанесенная обида вновь забушевала внутри. Не пойду у него на поводу, пусть пересилит себя и объяснится. И подействовало! Петька вздохнул и медленно выдохнул:

– Я хочу, чтобы мы поехали на место, где ты все вспомнишь.

– Опять ты предлагаешь что-то ворошить? – заголосила я. – Не желаю больше ничего слышать об этой истории.

– Даже о спрятанном и не найденном тайнике? – вкрадчиво спросил Петька.

– Каком тайнике??? Кому он теперь нужен? Все умерли!!!

– Ну, не все. Мы ведь ещё живы. Жива Орыся, безвинно пострадавшая в свое время. Жив Василь. Я ведь после твоего звонка не поленился и полез в архивы. Образование-то наше позволяет. – Он заговорщицки подмигнул мне. – И знаешь, что я обнаружил? Были ценности. Представляешь, бы-ли! – Он торжествующе поднял указательный палец. – И свои, собранные у сочувствующих движению, и заработанные на «колядках» и вернисажах, и привезенные из-за «бугра»! И посылки иногда из-за границы приходили. С кленовым сиропом и виски. А между ними конвертики. Все туда же на Пушкинскую сносилось. 

Мое воображение тут же нарисовало картину рыскающей по квартире «бабушки», упорно простукивающей стенки в поисках тайника. Почему по квартире? Ну а где еще хозяева могли хранить что-то ценное?  На даче? Может Наталью и убили в тот момент, когда она показала место, где они спрятаны? Нет, вряд ли. Во-первых, дача, как говорил Василь, казенная, в любой момент государство могло ее забрать. Вряд ли бы хозяева решились что-то прятать ценное в столь ненадежном месте. А во-вторых, теперь логическое объяснение получило странная попытка ограбления её квартиры уже после смерти. Стало ясно, что в ней могли искать.  Только кто столь упорно разыскивает спрятанные сокровища, устилая дорогу к ним трупами? Понятно, кто! Тот, кто о них знал. Спецслужбы или сами участники нелегальных кружков. А изо всех участников остались кто? Правильно, Василь и Орыся. Голова пошла кругом. Снова ничего не понятно, но зато стала ясно просматриваться конечная цель всей этой кровавой цепочки – отыскать тайник!

– Томка, ау! – Петькин голос вернул меня к действительности.

– Да что мы с тобой можем сделать? – очнувшись, закричала я. – Я уже думала сто раз. Глухо все. Никто ничего не знает и не узнает. Бесполезно все.

– Ничего не бесполезно. Скоро мы все узнаем. Слушай. – Петька решительно поднялся из кресла. А меня опять всю затрусило. Может хватит с меня разоблачений и чужих тайн?

– Что, опять что-то ужасное? – тоскливо заныла я. – Нет у меня уже душевных сил на ужасы. Господи, и все из-за тебя, из-за твоей проклятой протекции. Зачем вообще я на ту встречу выпускников потащилась? Сидела бы себе дома, футбол английский смотрела, чаек с лимоном пила, тебя бы не встретила, и ничего бы этого не случилось.

– Ты считаешь, что та жизнь у тебя была лучше? – Петька внимательно посмотрел мне в глаза. – Вспоминая твою унылую физиономию и депрессивный настрой, не думаю.

– Ах, ты меня еще и критикуешь? – Я вспыхнула, как спичка. – Ладно, ладно, я тебе еще припомню эти штучки. В следующий раз придешь, – заставлю генеральную уборку делать, а потом уже угощение и иные удовольствия. – Я кипятилась уже по инерции, просто от того, что со мной опять обошлись, как с манекеном, не удосужившись спросить мое мнение.

– Извини. За все. – Петька рубил короткие фразы. – Давай о нас с тобой потом поговорим. Сейчас о главном. Я втянул тебя в эту жуткую историю, я и должен вытащить. А для этого нужно понять, что происходит вокруг нас.  Зачем Вовчик убил свою мачеху? Кто убил самого Вовчика? – Петька поднял на меня больные глаза. – Я не смогу просто ждать, пока его найдут. А если не найдут, что, жить с вечной виной перед тобой? И перед теми, кого уже нет?

Ого, а он, выходит, переживает! Может и получится у нас что-нибудь. Господи, Воинова, о чем ты думаешь? Тебе ведь ясно сказали – по-том. Когда все постороннее будет позади. И мы сможем говорить только о нас.

Мы уселись в мои заслуженные кресла, и я послушно попыталась сосредоточиться на главном. Ведь я прекрасно понимала Петьку и полностью разделяла его тревогу. Тайны предков совершенно неожиданно обрушились на нас. Холодным ужасом веяло в устоявшемся мире. Казалось, мы слышали, как из могилы взывал к отмщению Михаил, передавший сыну страшную тайну. Мы тоже узнали тайну, значит обязаны раскрыть все имена – виновных и невинных. А рядом – чей-то издевательский сатанинский смех. Того, кто рядом с нами.

– Мне Орыся подтвердила, что все так и было, я специально у нее спросил. Она-то и просила меня до конца разобраться с этим делом, даже ключ от квартиры Валентины вручила, который та на всякий случай у нее хранила. Милиция не спрашивала, никто и не отдал.

Я с уважением покосилась на Петьку. При всех его недостатках, скрытности и насмешках, одно достоинство у него безусловно было, – ему доверяли женщины. Бог ты мой, кого я получила в качестве сердечного друга? Любимца женщин бальзаковского возраста! Хотя, кажется, мадам Бовари была почти что моей ровесницей. Ладно, литературные пробелы исправим позже. Может и мне присмотреться к нему с какой-то другой стороны? Нужно срочно проверить его на отзывчивость. Я заерзала в кресельной яме.

– Петь, наверное, и я тебе свой запасной ключ доверю.

– Давно пора, – одобрил он мой порыв. – А то звоню-звоню, а ты посуду бьешь. А так в любой момент можно заскочить, отдохнуть, отоспаться, ну и тебя повидать, естественно.

– И абсолютно не для этого мне надо. Еще чего, из моей квартиры берлогу себе запасную устраивать, – снова загорячилась я. – Просто для удобства. Чтобы дверь не выламывать, если придется мой холодный труп забрать. – Я с некоторым усилием выбралась из продавленного кресла и отошла к окну. – Если хочешь знать, меня кто-то преследует.

Несмотря на мой беззаботный тон, видимо в моих словах было что-то, что заставило Петьку положить штопор, которым он как раз собирался открыть бутылку вина, и резко обернуться ко мне:

– Что-что? Тебя преследуют? Ты что несешь? Не выспалась?

– Ничего я не несу, – мне вдруг стало обидно за несправедливый упрек. Даже слезы закипели. – А говорю чистую правду, потому что за последнее время на меня два раза нападали.

Не знаю, почему я вдруг решила связать вместе случай с наездом и нападение неизвестного наркомана. До этой минуты я не находила между ними ничего общего и считала оба непонятной случайностью. Просто захотелось чем-то Петьку поразить. Вывести его из самодовольного равновесия. Заставить себя пожалеть. Вот и брякнула первое, что пришло в голову.

– А ну-ка, подруга, с этого момента поподробнее. Выкладывай полностью и по порядку.

И только теперь, когда с момента происшествий прошло определенное время, до меня самой вдруг дошел смысл случившихся друг за другом странных событий.

Я вдруг вспомнила, как пару недель назад возвращалась с работы и боковым зрением зафиксировала какое-то движение на общем балконе нашего этажа. Кто-то быстро пробежал по нему, направляясь из нашей площадки к лестнице. А когда я подошла к своей квартире, то обратила внимание, что дверь на общий балкон распахнута.

– Ясное море, следили заранее и проверяли подступы к квартире, – авторитетно изрек Петька.

– А еще узнали мой номер телефона и позвонили, чтобы убедиться, что я дома, – подхватила я. – Рассчитали по минутам, сколько мне понадобится времени для того, чтобы одеться, отпереть дверь квартиры, выйти на площадку... Единственное, что они не рассчитали, так это то, что за несколько дней до этого на двери, выходящей на лестничный балкон, появится замок.

Теперь Петька меня слушал, не перебивая. Польщенная его вниманием, я вдохновенно расписала все подробности случившихся со мною странных случаях.

– Ты понимаешь, довольно странно, что водитель стоял на обочине шоссе вплоть до того момента, когда я начала свое незаконное пересечение магистрали. К тому же хорошо освещенной, так что любую собаку было видно издалека. Допустим, отвлекся на что-то сове, придремнул, разговаривал по мобильному. Потом вдруг очнулся и резко стартанул. Прекрасно, и что потом? Вырулил, значит, из кармана на дорогу, не включая, заметьте, фары и … увидел меня. И нажал... на газ? Если бы он сдал назад или в сторону, это можно понять, но рвануть вперед... Допустим, у этой машины очень хороший разгон, очень может быть. Но ведь ом мог хотя бы посигналить, или на худой конец включить фары! И я бы успела притормозить и вовремя вернуться на противоположную сторону!

И чем дальше я описывала странные события, приключившиеся со мной за последний месяц, тем медленнее выталкивала слова. Петька молча слушал и даже не перебивал колкими замечаниями, что очень настораживало. Под конец я и вовсе замолкла.

– Наркоман в капюшоне, говоришь? – задумчиво изрек Петька. – А тот, в машине, значит в кепочке с козырьком был? Ох, дорогая, сдается мне, что не раззявство твое тому было причиной. Так не бывает, чтобы водитель настолько беспечно отнесся к реальной перспективе лобового столкновения! Не мог же он не понимать, что ты не успевала отбежать? Получается, что водитель поджидал именно тебя и специально рванул вперед с намерением сбить!

В сознании вновь мелькнула мчащаяся на меня машина. Дикая паника обуяла меня. Неужели те кошмарные события были не случайными? Ужас какой. Закружилась голова, то ли от страха, то ли от выпитого на пустой желудок бокала вина.

– Хотя раззява ты еще та все равно, никто не спорит. – Петька продолжал рассуждать как ни в чем не бывало. – Первого налетчика так точно можно было поймать. Вместо того, чтобы бежать к коменданту, нужно было звонить соседям во все двери или ловить твоего бандита перед подъездом. Куда бы он с подводной лодки делся? Понимаешь теперь, что на тебя началась настоящая охота?

– Легко тебе рассуждать, сидя в тепле и заливаясь вином! – накинулась я в отчаянии на ни в чем не повинного Петьку. – Да я еле живая была от ужаса. Караулить еще! Чтобы он меня своим молотком в муку раскрошил? Никакой сосед не помог бы.

– Угомонись, – отбивался тот. – Выжила ведь. Просто это прямое доказательство того, что история не закончена. Почему? Да все просто. Тайник до сих пор не найден! А после последних приключений стало ясно, что ты чем-то крепко насолила неизвестному нам ноунейму.

– Странно еще, что я до сих пор разгуливаю живая и невредимая, – язвительно прокомментировала я его вывод.

Петька отмахнулся от меня, как от назойливой мухи:

– Не сбивай. Повторяю, ты должна максимально напрячься и вспомнить наконец, что ты такого знаешь, за что тебя два раза хотели драгоценной жизни лишить. Причем заметь, уже сейчас, когда, казалось бы, во всей истории поставлена точка. Значит есть еще что-то, что известно только тебе. И есть кто-то, кто отчаянно не хочет, чтобы ты «этим» с кем-то поделилась или воспользовалась. Кто? Может, как раз тот, кто охотится за старым тайником. – Петька терпеливо, как непонятливой школьнице, втолковывал мне ужасные перспективы моего будущего.

Злость и обида одновременно запылали во мне.

– Да что известно? – завопила я. – Ничего не знаю и знать не хочу! Хватит с меня. Куча людей умерла, меня вместо благодарности с работы выперли! А потом чуть не убили! Чего ко мне все привя-за-а-лись… – меня душили сдерживаемые рыдания.

– Успокойся, дурочка. – Петька перемахнул одним прыжком и заграбастал меня своими длиннющими руками. – Я ведь о тебе в первую очередь беспокоюсь, а не об этом дурацком тайнике. Просто по всему выходит, что ты ведаешь информацией, связанной с проклятым диссидентским «общаком». И чем раньше ты вспомнишь, тем быстрее мы со всем этим разделаемся.

Внезапно мне стало тепло и уютно рядом с Петькой. И улетели далеко-далеко все страхи, а их место стали заполнять робкие мысли о крепком мужском плече и еще черт-те, о чем. О том, о чем я запретила себе думать строго-настрого.

– Петь, – я усилием воли отстранилась от него. – Так дело не пойдет. Ты предлагаешь мне думать о серьезном, а сам склоняешь совсем к противоположному. Я не могу раздвоиться. Или думать, или приятное. Что-то одно.

Петька на секунду задумался, затем от души потянулся:

– Ты права, Томкинс. Ну их всех к бесу. Давай о себе подумаем. – И он потянул меня к дивану. Так что наш военный совет, толком и не начавшись, встал на лирическую паузу.

…К прерванным размышлениям я смогла вернуться только через два часа. Петька мирно посапывал на диване, уткнувшись головой в подушку. Одевшись и завернувшись в старенький плед, я потопала на балкон, захватив по дороге пачку сигарет и бокал с вином.

Ужасная перспектива провести остаток жизни в поисках проклятого тайника и в страхе перед убийцей, вздрагивая от неурочного звонка и шарахаясь от каждого автомобиля, подтолкнула к творческой деятельности мой размякший мозг. Устроившись поуютнее и закурив, я приступила к размышлениям. Подробно, день за днем, не упуская ни одной детали, я стала вспоминать недавние события, начиная с ужасного утра поиска колготок. Выстроила цепочку ужасных смертей, к которым оказалась причастна: Натальи, Валентины Ивановны, Вовчика… В голове мелькнула какая-то мысль и исчезла, оставляя тягостное чувство – что-то я забыла, что-то проглядела, что-то надо вспомнить, но никак не вспоминалось. Что-то, связанное вот со всеми этими фотографиями, дневниками, диссидентами.

И вскоре кое-что забрезжило в голове. В качестве поощрения глотнула терпкого вина. В сознании стали явственно проступать контуры опорных точек. Итак, родители Вовчика соорудили в квартире тайник для хранения денег на диссидентское движение, «бабушка» догадывалась об этом, Вовчик убил свою приемную мать чтобы самому завладеть ценностями, неизвестный убил Вовчика чтобы приблизиться к тайнику. Стоп! Вот оно! Я поняла, что меня мучило. Как, каким образом убийца все это знал?
Чтобы упорядочить бесформенный хаос, решила выстроить задачку с несколькими неизвестными. В школе я была их большой любительницей. Итак, есть некое знание (з), которое ведет к давнему тайнику (т). Есть некто (х), кто стремится отыскать тайник, но не знает, как. И есть я (у), которая обладает этим знанием (з), но ничего не ведает о тайнике (т). То есть: х + з - у = т. Преобразовываем и получаем: х + з = т - у или т = х + з – у.

От простых математических построений в голове все разложилось по полочкам и выстроилось в неутешительную цепочку выводов.

Вывод первый: зловещее облако опасности окутало меня со всех сторон. Неизвестный нападавший имел целью избавиться от меня лично, поскольку из квартиры ничего не пропало. По каким причинам – известно, своим знанием я мешаю Иксу завладеть тайником единолично. И этот Икс уже не Вовчик. Кто-то ходит по пятам, выслеживает, задумывает страшные нападения, а я даже не догадываюсь, кто это и что я такого знаю, за что меня нужно укокошить. От этого леденеют пальцы и душа, немеют губы и сознание, уходит сон и покой.

Вывод второй: этот Икс каким-то непонятным образом осведомлен о моих планах и передвижениях. Следовательно, он находятся в моем ближайшем окружении. Соседи исключались полностью. В нашем казенном доме они мигрировали с реактивной скоростью. Внезапно меня кольнуло неприятное ощущение. Я делилась с Милкой своими впечатлениями от посещения «бабушкиной» квартиры, позже ляпнула по-идиотски, что догадываюсь, кто ее укокошил, мы вместе ездили выслеживать Вовчика – и вскоре это дурацкое нападение в подъезде, потом наезд в ночи… Тьфу, черт, куда-то не в ту степь меня занесло. Если и Милка к этой истории причастна, то получается, весь мир сговорился против меня. Тогда уж лучше самой с пешеходного моста кинуться, чтобы не затягивать мучительное ожидание. Правда, бандит номер один явно был крупнее Милки, хотя у страха глаза велики. Да и машина в ночи точно была не Милкина. Конечно, могла попросить кого-нибудь. Попросить! Это как: «Не могли бы Вы, пожалуйста, укокошить мою подругу?». Бред! Да и зачем ей? А если не Милка, то откуда неизвестный преследователь знает обо всех деталях? От Милки… или от…Петьки? Тогда совсем все плохо, тогда круг замкнулся, выхода нет, как пишут в метро…

Вывод третий: судя по рассказу Орыси и Петькиным намекам, мое знание, неизвестное мне самой, каким-то образом связано со спрятанным и не найденным до сих пор тайником, в котором хранятся ценности нелегального кружка. И выходит, что смерть «бабушки» была только первым звеном в цепи зловещих событий, ведущих к этим самым ценностям. Бог ты мой! Сколько воды утекло со времен самиздатовских публикаций, сколько стран исчезло, экономических укладов сменилось, а тайник лежит себе нетронутый. Никто о нем не вспоминал. И что-то такое случилось именно сейчас, что стало спусковым крючком для его интенсивных поисков. Значит, чтобы вычислить безжалостного Икса, нужно понять, что именно произошло в последнее время, скорей добраться до этого тайника, опередить его и одновременно выманить. Но только, черт побери, я не знаю никакого Икса и никакого тайника. А выходит, знаю.

Ух, что-то совсем запуталась я в своих логических построениях. Голова снова пошла кругом от обилия опасностей и неразгаданных загадок, руки и ноги заледенели. Пришлось срочно закутаться в плед до самого носа. Так, откинем все ужасные личные подозрения и сосредоточимся на самом главном.

Знание… знание… каким таким знанием я обладаю? Что я слышала? Или видела? Что-то вспыхнуло в мозгу и моментально пропало. Елки-палки, ничего не выходит. Я закурила новую сигарету и снова погрузилась внутрь себя. Вот опять что-то забрезжило! Я изо всех сил зажмурилась и напряглась, как при рассмотрении картинки с оптическим эффектом. Помните? Смотришь секунд тридцать на статическое изображение на обложке школьной тетради, и вдруг, как в калейдоскопе, оно самым волшебным образом искажается и превращается в объемное. Типа «три-Д». Был, например, геометрический узор, а превратился в цветущий сад! Так и у меня в голове стали вдруг проступать какие-то скрытые ранее знаки. И вдруг меня как током ударило. Сон с фотографией! Вот ключ, который услужливо подсовывала мне память! Я, как наяву, увидела себя на кухне Валентины Ивановны, ожидающей Вовчика с райскими кущами. Вот я с интересом обозреваю спартанскую обстановку, ищу в буфете чашку и натыкаюсь на старую фотографию в рамочке. Вот я удивленно рассматриваю незнакомых мне людей, нахожу сходство со своими родителями, переворачиваю другой стороной и … И ясно вижу на обороте полустертые закорючки. Какие? Что там было написано? Сначала нечетко, а потом… Ви-жу! «Em, Am, B, D». Не может быть!

– Ур-р-р-а-а-а! Я вспомнила! Вспомнила! А-а-а-а-а!!! – Мой победный вопль разнесся эхом над притихшим Городом. Вспорхнули тревожной стайкой воробьи на высоченном тополе. Шарахнулась внизу кошка, крадущаяся за голубем. С грохотом покатилась опрокинутая табуретка, когда я неслась в комнату, волоча за собой плед. Взлохмаченный Петька с отпечатавшимися на щеке пуговицами подушки подскочил с дивана и печально вздохнул:

– Воинова, ну до чего ты неугомонная! Чего разоралась? Сон не дала досмотреть. Приятный, про любовь и море.

– Да хватит тебе со своей любовью! Представляешь, я вспомнила! – От радости я готова была пуститься в пляс.

– Надеюсь, не о том, где хваталась за чемоданы с рацией. – К Петьке на удивление быстро вернулось самообладание.

– Да ну тебя, – обиделась я. – На тебя не угодишь. То бросай все и вспоминай о том, чего не знаешь. То – чего пристаешь. С таким трудом вспомнила, намерзлась, а ты насмехаешься.

– Все, все, замолкаю и весь во внимании. Ну, не томи общественность, колись, из-за чего весь сыр-бор. Так и быть, уступлю тебе немного нагретого пространства, чтобы скорее вернуть в зону комфорта.

Я еще подулась немного для порядка, но быстро сдалась, осторожно примостилась на краешек дивана, памятуя о возможных соблазнах, и выложила Петьке всю историю с фотографией.

– И это все? – разочарованно протянул Петька и накрыл меня одеялом. – Вот эти «Эй», «Би», «Си» – и есть та великая страшная тайна, которую столько лет скрывала в своей шкатулке мадам Клио ? Ради этих значочков пролилась кровь стольких людей: Натальи, Валентины, Вовчика? Может еще кого.

– Я не знаю, та это тайна или другая, но я точно знаю, что эти закорючки – единственное знание, которое связывает меня с домом, в котором может храниться тайник, – гордо отстранилась я от недоверчивого друга. – А ты что хотел, чтобы там было написано, кто убил Лору Палмер?

– И с кем ты успела поделиться своим знанием о священных письменах? – скептически осведомился Петька, игнорируя мой сарказм. – Ведь, хоть ты и изображаешь передо мной внезапное озарение, но на самом деле успела об этом проболтаться, иначе, почему убийца охотился именно за тобой?

Меня от этих слов, как ушатом воды окатили. И правда, с кем?

– Постой, помню, мы тогда с Вовчиком как раз притащили цветы из их квартиры. Ему точно ничего не говорила. Мы вообще молчали всю дорогу. Мне, конечно, любопытно было узнать, чья фотокарточка красовалась у «бабушки» на кухне. Но не у Вовчика же об этом было спрашивать? Я ведь и представить не могла, что его с Валентиной Ивановной связывают тесные узы. У нас в конторе было собрание какое-то. Я кинула растения внизу и побежала в конференц-зал. Подсела к Милке и еще посплетничала, что никакого шика в «бабушкиной» квартире не наблюдается, одни фотографии чужие, да еще замызганные. Так ведь мы сидели в гуще людей! Кто угодно мог услышать. Ну и что это дает? Из-за чего гонялись за мной по всему Городу? Я ведь только сейчас связала надпись на фото и тайник, и то потому, что ты клещами вцепился. И даже не пойму ее значения. А с чужих слов, да обрывки… Вряд ли…

Но Петька живо подхватил:

– А я думаю, что твоя размытая информация дошла по назначению.  Можно предположить, что за тобой начали следить, ну и... того, решили тебя устранить. Я продолжаю думать, что в твоей болтовне содержалось ключевое звено всей головоломки. И одновременно информация, что ты вот-вот сама его нащупаешь. В любом случае нужно немедленно отправляться в адрес и на месте все выяснить. – Мой друг снова вошел в образ полководца-стратега.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но не сразу нашла ответ. Потом все-таки отыскала аргумент себе на пользу. Непонятно только было, как я раньше до него не додумалась.

– Твоя тактика хороша лишь в том случае, если мое таинственное знание действительно связано с тайником и, если обе смерти: та, старая – Натальи, и недавняя – Валентины Ивановны, тоже с ним связаны. Если же нет, то…

– В любом случае стоит проверить! – перебил меня активизировавшийся Петька. – По крайней мере, чтобы полностью исключить твои фантазии.

Вот гад! Даже тут выкрутился, только чтобы не хвалить меня.

– Ну хорошо, – не сдавалась я. – Выяснить, конечно, стоит. Но как ты собираешься туда проникнуть? Квартира наверняка опечатана.

– Конечно опечатана. Но не забывай, у нас есть ключ! Ну так что, идешь со мной? Или отдохнешь после такого умственного и физического напряжения?

Я оскорбилась в лучших чувствах. Все муки перенесла я, а наслаждаться результатами будут другие? Ну уж нет! Теперь я не отступлю. Теперь уже поздно.

– Конечно иду. Только если дашь обещание, что в последний раз мы поворошим угли той старой истории, – категорически заявила я. – Мне уже до чертиков надоели эти приключения.

– Торжественно обещаю и клянусь, – громогласно объявил Петька, подняв правую руку. И тут же без всякого перехода весело заявил, плотоядно потирая руки:

– Но все это потом. А теперь не будем терять времени. Приступим к более приятной части нашего общения…

***

В экспедицию выступили с большим опозданием. Только что отшумела привычная гроза. Я философски отметила про себя, что вся эта жуткая история началась и заканчивается, как бесстрастно сообщают дикторы: «в сложных погодных условиях». Похоже, и природа печалилась о содеянном. Ветер вздымал рябь на лужах, в воздухе пахло мокрым и нагретым асфальтом. Сквозь ночную дымку просвечивала половина луны и довольно сносно освещала землю. Было уже поздно, около трех часов ночи.
В салоне машины царила приятная прохлада. Тони Брэкстон что-то журчала о разбитом сердце. Дворники монотонно двигались вправо-влево. Петька молчал. Я курила. Во вспышках проносившихся мимо фонарей мелькали причудливые тени старого Города.

Остановились в тупичке знакомого двора. Стояла тихая летняя ночь. Пахло ночной прохладой. Легкий ветерок шевелил занавески в открытых настежь окнах.
Вокруг не было ни души, но я зачем-то воровато оглядывалась по сторонам и прятала голову в плечи. Господи, просто-таки «…раз пошли на дело я и Рабинович…» ! Казалось, за каждой шторой за мной наблюдают внимательные глаза. И когда только закончится весь этот кошмар? Напьюсь вусмерть.

Петька беззаботно насвистывал что-то сквозь зубы, но по его напряженной спине я понимала, что он также чувствует себя не в своей тарелке. Почему-то на цыпочках, поднялись мы на нужный этаж. На «бабушкиной» двери белел листок бумаги с фиолетовыми печатями. Как и следовало ожидать, квартира была опечатана.

– А если соседи напротив увидят нас в замочную скважину и вызовут полицию? Что тогда будем делать? – запаниковала я.

– Не увидят, – хладнокровно отозвался Петька, подошел к двери, расположенной напротив квартиры, и аккуратно заклеил глазок жвачкой.

– Как говорится, с богом, – пробормотал он, аккуратно сдирая наклейку и вставляя ключ в замочную скважину.

Мы вошли в темную прихожую. Оглушающая тишина сдавила сердце. Ни лая Джета, ни голосов. Ни-че-го. Здесь больше не живут.

– Ну что, с чего начнем? – громко спросила я, чтобы сбить оцепенение.

– С главного, – отозвался Петр. – Неси фотографию. Посмотрим, что там за пляшущих человечков ты увидела.

Я кинулась в кухню. Буфет стоял на своем месте. Вот за этой дверцей стояла чашка, как у моей бабушки. А за ней старая фотография. Чашка по-прежнему отливала кобальтовыми боками. Фотография за ней исчезла. Ну вот, здравствуйте, приехали! Столько усилий, и все напрасно!

– Петя! Нет фотографии! Нас опередили! – Я чуть не завыла в голос от бессилия.

– Ладно, не отчаивайся, – Петька подошел и легонько погладил меня по голове. – Вот тебе и ответ на вопрос, за что тебя преследовали? Нашли ключ и решили устранить конкурентов. Теперь и нам отступать поздно. Придется разбираться без наводящих подсказок. Нужно прикинуть, где тут может находиться то, что в записке обозначалось теми символами. Давай начнем осматривать все по порядку, пока не наткнемся на что-то похожее.

Я крепко зажмурилась, чтобы загнать назад слезы обиды, и кивнула. Начали с прихожей. Она в этой просторной квартире была на удивление тесная. Узкий проход со всех сторон окружали встроенные шкафы, заваленные всяким хламом. Я просунула руку между рядами пыльных бутылок и банок и постучала по задней стенке. Кирпич! Ну конечно, в те времена все дома строили из кирпича. И для того, чтобы найти предполагаемый тайник, придется разобрать всю квартиру по кирпичику. Да, работка на долгие годы.

– Петь, – жалобно протянула я. – Это бесполезное занятие. Как мы будем искать неизвестно что в этой абсолютно забитой квартире?

– Да, придется попотеть, – приглушенно отозвался тот, залезая по стремянке на огромные антресоли, протянувшиеся вдоль всей прихожей. – Тут тоже один мусор, книжки, журналы, – разочарованно протянул он. – Это же сколько тут макулатуры на …, – он задумался, производя внутренние вычисления, – где-то метрах восьмидесяти, а?

– И что, будем, как медиумы, вызывать дух Михаила, чтобы он нам показал место? – не удержалась я, чтобы не съязвить. Но вышло это как-то … уныло.

– За работу, господа, – бодренько провозгласил Петька.

На обследование только прихожей метр за метром у нас ушел примерно час. Ничего.

Перешли в огромный зал, из которого выходили двери еще двух комнат – спальни и кабинета. В этой части квартиры я была впервые: в мой прошлый приход Вовчик с Джетом дальше прихожей и кухни меня не пустили. Окна прикрывали белые гофрированные шторы, как в театре. Как и на кухне, всюду царила какая-то казенная пустота. Страшно было слово сказать, казалось, что оно тут же отзовется эхом. В глаза бросилась изразцовая печь в углу, рояль с поднятой крышкой на подиуме и огромное панно в народном стиле, занимавшее полстены.

Это произведение прикладного искусства представляло собой холст с изображением хатки-мазанки в степи, окруженной подсолнухами и другой зеленью. Холст во всех местах был украшен декоративными элементами из натуральных материалов: кусочков керамической плитки, камня, ткани, цветного стекла, кожи, засушенных стебельков. Вся эта художественная махина размером метра два на три крепилась к стене деревянными лакированными профилями. Я с интересом принялась изучать незнакомый шедевр народных ремесел.

– Петь, сто пудов, это авторская вещь Михаила. Он ведь как раз специализировался на прикладной живописи. Помнишь, нам Орыся говорила. Для заработка, значит, оформлял вестибюли гостиниц и кафе, а для души, видишь какое интерьерное панно сотворил. Сейчас как раз бум на такое искусство. Все богачи ринулись свои хоромы украшать, если не портиками аттическими, так монументальной живописью как минимум. – Я осторожно дотронулась пальцем до выпуклых стеклянных кусочков, образовывавших фантастических птиц, сидящих на райских кущах.

– Какая у тебя богатая терминология, – уважительно отозвался Петька.

– Ну все-таки я не в жеке работала последние годы, – скромно парировала я. – Причем видишь, по периметру идет орнамент растительный. А цвет – желто-голубой. Представляешь, какую смелость надо было иметь, чтобы в те времена использовать запрещенную национальную символику? Не удивительно, что такая ценность предназначалась для домашнего, так сказать, употребления. К тому же и не окончена эта работа. Видишь, кущи райские с голыми ветками. Ни листочков тебе, ни ягодок. А пустоты для них имеются. – Холодок прошел по коже. Я вздрогнула. Что-то цапнуло внутри.

– Ладно, будем считать экскурс к истокам национального творчества состоявшемся, – отвлек меня Петька. – Продолжим наш скорбный труд.

Прошло еще часа два каторжного труда. За окном занималась утренняя заря. Вспотевшие и злые, мы решили передохнуть. Сели на потертый кожаный диван в огромном зале. Черный рояль напротив угрюмо поблескивал полированной поверхностью.

– Слушай, я ведь это тот самый рояль Натальи, – задумчиво протянул Петька. Я молча кивнула. Говорить не хотелось. Хотелось курить и молчать. Петька потоптался на месте, прошел к печке, засунул голову в дымоход, провел пальцем по толстому слою пыли на полке, хмыкнул и снова удалился в одну из боковых комнат.

А я осталась в окружении чужих вещей, чужой ауры, чужих запахов. Не знаю почему, я присела на круглую вертящуюся табуретку. Может потому, что первый раз в жизни представилась возможность прикоснуться к такому роскошному инструменту. Закончив давным-давно в муках и проклятиях музыкальную школу, я поклялась страшной клятвой никогда в жизни больше не притрагиваться к пианино. Но сегодня особый случай.
Подняла крышку и погладила глянец слоновой кости. Указательный палец механически стал нажимать на клавиши. Внезапно я замерла. Мир в голове раздвоился. Одна часть меня была здесь, в комнате, вторая – в том музыкальном сне. Внутри, как на широкоформатном экране, засветились обозначения: «Em Am B7 Em B7 Em D»! Да ведь это же… аккорды! Точно аккорды, я даже помню, какие: ми минор, ля минор, доминант септаккорд, ми минор, снова септаккорд и наконец ре мажор! Как я сразу не догадалась! Бог ты мой, оказывается, жива музыкальная выучка после стольких лет простоя. Похоже, это как езда на велосипеде: один раз научишься, и – на всю жизнь.

Все эти рассуждения я прокручивала одним краешком сознания, рассеянно поглядывая по сторонам. Так сказать, автоматически. А в другом его краю мысли были сосредоточены на поиске тайника. Куда его Наталья могла воткнуть? Да куда угодно. Могла засунуть в дымоход. Могла подсунуть под паркет и придётся срывать восемьдесят метров пола. Могла рассовать в корешки книг, и тогда предстоит вытряхивать три книжных шкафа высотой под четыре метра. Могла в конце концов умостить где-то в недрах необъятного рояля. Не зря же ноты нацарапаны на открытке. Да где угодно могла!

И тут из кабинета послышался бодрый Петькин бас:

– Гей у лу-зі чер-вона калина похили-ла-ся! Чого ж на-ша славна Україна зажури-ла-ся? 

– Что это ты поешь? – рассеянно поинтересовалась я, продолжая напряженно размышлять о всевозможных укромных уголках этой неприветливой квартиры.

– Что ты играешь, то я и пою. С чего бы это ты, Воинова, в патриотическую лирику ударилась? Думаешь, сейчас самое время? – раздалось над самым ухом. Оказывается, во время моего музицирования-медитирования Дутков вышел в зал, подошел к роялю и весело-озадаченно смотрел на меня.

Искра догадки опалила меня. И тут же все пропало. И вновь молнией пронзило что-то очень важное. Я пыталась ухватиться за кончик ускользающей мысли, но она, как пушинка, выскальзывала из подсознания. Тогда я изо всех сил зажмурилась, закрыла ладонями лицо и заглянула в самую глубину себя. Ну! Еще чуть-чуть! Есть! Вот оно!

– Калина! – Петька, калина, чтоб вас всех! Это же калина! Как я сразу не сообразила! Ты – гений, Петька! Черт возьми, калина! – Я вскочила из-за рояля и кинулась Петьке на шею.

– Томка, ты чего? Наконец поняла, что я и есть мужчина твоей жизни? – осторожно поинтересовался он, буквально принимая мой призыв и крепко обняв меня в ответ.

– Дурак! Нашел время обниматься, – закричала я, отбиваясь от объятий и высвобождаясь из цепких рук.

– Да, собственно говоря, ты первая …, – обиженно загудел он, но я его бесцеремонно прервала.

– Я тебя просто отблагодарить хотела за то, что вытащил мою мысль. Она в мозгу засела уже давно, да видно, за что-то зацепилась. Никак не могла ее вытолкнуть, – посетовала я. – Я ведь сразу эту надпись заметила, все эти «Эм» и «Дэ». И такое знакомое с детства было в них, а что именно – никак не вылезало. Это «музыкалка» меня в детстве так замучила, что заблокировала всю память о ней, – пожаловалась я неизвестно на кого. – Очень я ее ненавидела, но покорно училась, чтобы маму не расстраивать. А втайне мечтала в танцевальный кружок ходить. В результате – ни играть, ни танцевать не умею.

– Впереди – целая жизнь, – пафосно изрек развеселившийся неизвестно от чего Петька.

– А когда рояль увидела, – отмахнулась я, – моментально блок снялся. Сразу нотный стан перед глазами возник и все эти аккорды в буквенном обозначении. И автоматически стала их проигрывать одним пальцем. Меня бы Елена Львовна, это моя учительница специальности, за такую технику линейкой по пальцам огрела тут же. Ну вот, я играла мелодию, ты подпел, получилась народная песня. Ее раньше запрещали, а диссиденты сделали своим гимном. И тут меня осенило – Наталья ведь была музыкантом! Она мыслила звуками и нотами. Запросто могла калину зашифровать в тех закорючках на фото! В смысле – песню о калине, то есть не песню, а ноты, вернее – напоминание через песню о том, где спрятан клад!

– И где же? – лаконично поинтересовался Петька, терпеливо выслушав мой сумбур.
Я церемонно взяла Петьку за руку, подвела к центру зала, развернула лицом к стене.

– А вот где, – я торжественно указала на панно. – Видишь, в центре куст нарисован, а ягод нет? Именно для этой инсталяции собиралась Наталья в тот роковой день привезти с дачи калины. И вот теперь начнем искать по-настоящему. Насколько я понимаю в самодельных тайниках, что-то может быть спрятано между картиной и стеной.

Мы прилично намучились, пока снимали панно со стены. Петька, пыхтел и отдувался, пытаясь вытолкнуть из пазов намертво застрявшее полотно, а я изо всех сил тянула его на себя. Была испробована две связки ключей, сломаны три вилки, основательно порваны обои в нескольких местах. В результате пришлось Петьке бежать к машине и принести из багажника ящик с инструментами. И только применив такую мощную аппаратуру, смогли мы сдвинуться с мертвой точки.  Наконец общими усилиями панно с глухим стуком опустили на пол. Я зажмурилась. Не знаю, что я ожидала увидеть. Золотые слитки, кольца и перстни, бриллианты и алмазы, примотанные изолентой? Не знаю. Но то, что я увидела, открыв глаза в звенящей тишине, превзошло все мои смелые предположения.

Все освободившееся пространство стены занимали все те ж обои, но не такие, как во всей комнате, – с замысловатыми золотистыми цветами времен восьмидесятых годов прошлого века, а другие – буро-кирпичного цвета. То есть, во временя всяческих ремонтов, этот шедевр монументалистки оставался на своем месте. Но никаких следов тайника не наблюдалось. Петька методично простучал всю стену по периметру панно. Я в это время осторожно, но тщательно исследовала само панно, сантиметр за сантиметром. Ничего. Никакого намека на тайник. Моему разочарованию не было предела.

– Ну, – прищурился Петька, – а где клад то?

– Он должен быть здесь, – упрямо пробормотала я, чувствуя, как решимость покидает меня с каждой минутой бесполезных усилий. – Давай отдохнем, потом еще подумаем и снова поищем.

– Думать всегда полезно, – он поощрительно погладил меня по голове.

Я снова уселась на крутящуюся табуретку возле рояля, развернулась лицом к стене, на которой только что висела панно, и закурила. В голове было пусто, как в воздушном шарике. Не может быть, чтобы я ошиблась! Ведь все мои смутные догадки и ассоциации так стройно увязывались в единую схему: многолюдная квартира – спонсорские поступления – постоянное ожидание ареста – музыкальное мышление – зашифрованное напоминание – старая семейная фотография – самодельный тайник… Самодельный…сделанный своими руками…руками… сделанный … в стене… в надежном месте…

Я внезапно вскочила, с грохотом повалив табуретку. Петька с встревоженным лицом выскочил из боковой комнаты, держа в руках истрепанный альбом для фотографий.
– С тобой все в порядке? – поинтересовался он.

Я молча отмахнулась, а сама кинулась к стене и схватилась за деревянные рейки.

– Сможешь их открутить и снять? – не тратя времени на объяснения, обратилась я к Петьке. Он понял с полуслова, вытащил из кармана складной нож и принялся отвинчивать шурупы. Они плохо поддавались, зацементировавшись в отверстии от времени. Через каких-то полчаса, показавшихся мне вечностью, нижняя рейка была снята, обдав нас облаком пыли и извести.

– Ну и тяжеленая! Из чугуна что ли? – пробурчал Петька.

Я дрожащими руками кинулась ее исследовать. Это был мой последний шанс. Пальцами ничего не прощупывалось. Тогда я сбегала в прихожую и достала из своей сумки пилочку для ногтей. Просунула ее как можно глубже в полость профиля. И вдруг пилочка уперлась во что-то твердое. Я аккуратно поддела это «что-то» и потянула. Из желоба показался кусок целлофана и застрял. Я пулей смоталась к сумочке и притащила еще один инструмент из своего маникюрного набора – пинцет для бровей. Трясущимися пальцами я потянула наружу узкий сверток. Петька в немом изумлении следил за моими манипуляциями. Развязав бечевку, я вытряхнула содержимое. На пол высыпалась куча … старых советских денег.

Мы тупо смотрели друг на друга.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он меня наконец.

Я молчала, потрясенная. Значит, был тайник. Значит, это не плод расплывчатых домыслов Орыси и туманных намеков в письме Михаила. И хотя последние дни я была плотно занята поисками этого фантомного клада, в душе я сильно сомневалась. Ну не верила я, что в нашей приземленной жизни мы, обычные люди, можем столкнуться с артефактами прошлого, да еще и с криминальным шлейфом. Это только в исторических книжках о таком пишут. А вышло, что и в жизни бывает. Не зря кому-то казалось, что я что-то знаю и могу вывести на след тайника. А ведь до чего гениальная идея посетила голову Натальи в свое время. Соорудить хитроумный тайник, поместить в него сбережения и зашифровать все музыкальным шифром на семейной фотографии. Никому и в голову бы не пришло разыскивать деньги в желобе настенного панно. Почему-то я была уверена, что сама идея тайника, как и ее реализация, принадлежала именно Наталье. Ведь именно она в семье была мозговым центром. Тем более, она отвечала за сохранность общественным денег.

Петька вышел из ступора быстрее. Он вообще какой-то неэмоциональный. Непонятно, что может задеть его за живое. Даже в сексе все держит под контролем. Не человек, а робот. Так и сейчас, пока я пребывала в столбняке от потрясшей меня находки, он решил времени зря не терять и ожесточенно принялся откручивать верхнюю планку. С ней он управился гораздо быстрее, наработав соответствующий опыт на предыдущей деревяшке. Вытащил заржавевшие шурупы и аккуратно положил планку на пол рядом с соседкой. К этому времени я уже частично приобрела способность двигаться и кинулась исследовать ее содержимое. После привычных манипуляций с пилочкой и пинцетом нашим изумленным взорам явился еще один сверток со старыми, серо-кремовыми … долларами! Еще лучше!

Удовлетворенные проделанной работой, мы сели осматривать свое богатство. Начали с первой кучки.

– Так, что мы имеем. Советские дензнаки. Новые, то есть после реформы шестьдесят первого года. И на том спасибо. По двадцать пять, десять и пять рублей. Нет, вот еще и трешки есть. Бог ты мой, как будто в детстве за хлебом и кефиром бегу. Помнишь, такие стеклянные бутылки с крышечкой из фольги. Выдавишь кружок и пьешь белую густую жидкость с пузырьками, а заедаешь плюшкой, посыпанной сахаром. Слюнки потекли даже, как вспомнил тот вкус.

– Давай, гурман, не отвлекайся. Вроде бы ты голодаешь у меня. А то жена потом спросит: «Что, даже не покормили тебя?» (Петька попытался щелкнуть меня по носу, но не попал). Посчитаем, что ли, сколько богатства пропало.

Мы добросовестно пересчитали деньги. В итоге оказалось двадцать тысяч полновесных банковских билетов, обеспеченных золотом, драгоценными металлами и прочими активами государственного банка СССР. Целое состояние по тем временам.

– Имеем полкило макулатуры, – подытожил Петька.

– Мне кажется, на аукционах принимают старые деньги, – неуверенно предположила я.

– Да? И кто их буде выставлять? Никого из наследников не осталось. Разве что Орысю или Василя попросим. Единственные, кто с тех времен остался. Это «богатство» им по праву принадлежит.

Мы повздыхали еще немного над превратностями судьбы, так коварно поступившей с людьми, ограничивающими себя во всем ради торжества придуманных идеалов. И обратили свои взоры ко второму свертку.

– Так, что у нас во втором мешке. Доллары США. Номинал десять, двадцать, пятьдесят и сто. Все выпуска до 1970 года. Бумага плотная, без водяных знаков. Поехали.

Вожделенной валюты мы насчитали девять тысяч триста долларов.

– В принципе, все денежные знаки США сохраняют свою полную стоимость, – авторитетно заявил Петька. – Теоретически отсутствуют временные рамки для обмена долларов со старых денежных знаков на новые. Но это в далекой Америке. А у нас – сомневаюсь… Так что, фантики все это. Неплохо, хочу заметить, по тем временам финансировалось национальное движение. Не удивительно, что столько людей положили из-за этого общака. И сдается мне, что шансов перекрыть этот движняк не было не единого. Удивительно, что еще так долго продержались при таких вливаниях. – Мой друг потряс головой, наверное, сам удивившись столь глубокому анализу причинно-следственных связей распада бывшей нашей страны.

Я не намерена была так серьезно закапываться в исторические дебри, а просто была расстроена тщетностью наших усилий. Отвернувшись от никому не нужных бумажек к стене, я вдруг заметила, что на месте нижней планки к стене выдолблено неглубокое отверстие длиной сантиметров в тридцать. А к нему плотно прижат картонный тубус. Наподобие тех, в которых раньше хранились комнатные термометры, только чуть побольше размером. Сердце ухнуло и провалилось.  Дрожащими пальцами я принялась отковыривать тубус от стены. Он плохо поддавался. Видно был приклеен качественным клеем. Наконец я отодрала его от стены и обернулась к Петьке, собираясь ему сообщить о новой находке:

– Петь, тут…

– Тсс-с-! – Он внезапно побледнел и замер на ходу, приложив палец к губам.

– Ты чего? – забеспокоилась я.

– Слышишь? – прошептал он и махнул головой в сторону входа.

Я прислушалась. Послышался скрежет ключа в замке. Меня прошибло холодным потом. Дверь в квартиру открылась и закрылась. Кто-то осторожно вошел. В прихожей вспыхнул свет.

Сознание отключилось. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем во мне пробудилась способность соображать и мелькнула мысль, что такого поворота я не ожидала даже в самых смелых предположениях. И уж совсем мне стало нехорошо, когда я опознала стоявшего перед нами человека. Окаменев, я не верила глазам своим.

В дверном проеме темным пятном на светлом фоне стояла собственной персоной … новоиспеченная руководительница нашего Департамента. После зловещих превращений знакомых мне людей в чужих и страшных монстров я решила, что больше не буду удивляться изменчивости природы человеческой. Но Алиса, стерва и снобка Алиса, зловеще застывшая на пороге, потрясла меня настолько, что я снова остолбенела. Не от страха, – от дикого изумления.

– Что, не ждали? – угрожающе тихо спросила Алиса. В руке она держала … пистолет.
Справа послышалось легкое шевеление. Это Петька приходил в себя. Тоже видать ошалел.

– Замри, козел! Застрелю, мать вашу, мне терять нечего! – прикрикнула на него Алиса. – А ты, курица, – она мотнула пистолетом в мою сторону, – живо собери все в пакет и принеси. Бегом!

– Алиса, а Вы-то тут причем? – все еще не веря в реальность происходящего выдавила я первый, пришедший в голову вопрос.

– Я-то? – хмыкнула Алиса. – Да я главная наследница всего этого, – она снова махнула пистолетом, теперь в сторону пакетов. Я уже немного пришла в себя, поэтому наблюдала за ее взмахами с нарастающим ужасом.

– Это на каком же основании? – спокойно вступил в разговор Петька, как будто мы не под прицелом стояли, а сидели в адвокатской конторе.

– Да на том, придурки, что я есть законная жена Владимира, хозяина этой квартиры, а после его смерти – единственная наследница.

Господи, боже мой! Театр абсурда, оказывается, не закончился. А может мне это все снится? Алиса – жена Вовчика?! Не может быть!!! Карьеристка и небожительница Алиса – жена опустившегося неудачника и прожженного игрока Вовчика?! Очередное потрясение обрушилось на мою бедную головушку. Не вышел, значит, лимит. Да неужели весь наш Департамент в полном составе – оборотни? Мыслимо ли такое? Или эта женщина-монстр отравляет собою все пространство? Всех подмяла под себя, всех заколдовала. Кого не смогла, того просто уничтожала. В прямом смысле слова. И меня пока не извела, не успокоилась бы. А почему в прошедшем времени? Вот прямо сейчас и поквитается. Да еще Петьку невинного в придачу ухлопает.

– Так вот кто Вольдемара заставил Валентину Ивановну с лестницы столкнуть, а потом и самого под поезд кинул. Чтобы, значит, и концы в воду, и наследство опять же единолично получить. То, что принадлежало бы ему по праву, если бы он сразу знал всю правду. – Петька, словно читая мои мысли, спокойно и неторопливо растягивал слова, но я видела, как покрылся морщинами его лоб, а на шее пульсировала жилка. А еще я заметила, как он за спиной нажал на кнопочку телефона. «Диктофон включил», догадалась я.

– А кто на нее (кивок в мою сторону) два покушения совершил? Тоже Вы?

– Додумались все-таки, – злорадно засмеялась Алиса. – А я переживала, что раньше времени догадаешься. Что, не признала? Ну и не нужно уже тебе это знание, свою задачу ты выполнила, тайник нашла, больше ты мне не нужна, – и она громко и истерично расхохоталась. Пистолет ходуном ходил в ее руке.

Я судорожно пыталась найти выход из ситуации.

– Да ведь это …, – я хотела крикнуть Алисе, что деньги ненастоящие, что никакой пользы от найденного клада нет, что все, кого она убила, шагая к цели по трупам, погибли зря, что мы ей не конкуренты, что… Многое я собиралась ей сказать, но не успела.

На площадке послышался топот и голоса. Кто-то приближался к нашей квартире. Алиса быстро оглянулась на дверь, потом глянула на нас, подняла руку с пистолетом, как-бы прицеливаясь. Петька сжал меня за руку изо всех сил, заталкивая себе за спину. Я закрыла глаза и ожидала выстрел.

– Деньги, живо, – процедила Алиса и двинула пальцем в мою сторону. Петька разжал мою руку и легонько подтолкнул вперед, как бы приказывая не сопротивляться и не провоцировать находящуюся на грани срыва Алису. Я молча протянула ей два пакета. Она кинула их в свой рюкзачок и снова подняла пистолет.
Голоса слышались уже под самой дверью.

– Пропадите все вы пропадом, – в отчаянии крикнула она и кинулась на кухню. Раздался треск рам. Петька потащил меня следом. Алиса распахнула обе створки и взлетела на подоконник. Изо всех сил дернула она за решетку. Облако из пыли и трухи заполнило тесное помещение, и решетка вывалилась наружу. Следом по инерции полетела Алиса. Кубарем скатилась она по крыше подвала, судорожно ища руками опору, но так ни за что и не ухватившись. Раздался громкий крик, затем глухой стук, и все затихло.

Спотыкаясь и толкая друг друга, мы кинулись к открытому окну. Алиса неподвижно лежала на асфальте головой вниз и раскинув руки. Вокруг кружились в воздухе и плавно опускались на землю разноцветные листочки с цифрами.

– Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет, – онемевшими губами пробормотала я невесть откуда пришедшую на ум затасканную цитату.

– Пошли посмотрим, – мрачно изрек Петька. Он первым вышел на площадку. Я потащилась было следом, но потом передумала и вернулась в комнату. Быстро схватив тубус, я запихнула его на самое дно своей сумки и кинулась следом. Ни на площадке, ни в парадном никого не было. Видно те, кто так напугал Алису, прошли своей дорогой. Наверное, просто соседи. Да, не зашуми они под нашей дверью…
Алиса лежала все в той же позе, разметав по асфальту огненные волосы. Рядом валялся пистолет. Петька присел на корточки и внимательно посмотрел на него.

– Травмат. Убить не убил бы, но глаз вышибить мог. Так она и не узнала, что трупами выстелила дорогу в никуда, – заключил он и сплюнул от злости. – Но прежде, чем сюда заявятся менты, давай наведем здесь порядок. – Петька опустился на корточки и стал собирать деньги и укладывать их в пакет. Я кинулась ему помогать. Стукаясь лбами и теряя равновесие, как курицы скакали мы по земле и сгребали бумажные фантики, бывшие когда-то целым состоянием. При этом я ощущала себя, как на выставке. Казалось, все взгляды жильцов из окон сверлили мне каждую клеточку спины. Я метнулась глазами по окнам. Вроде ничьих любопытных лиц не видно. Откуда же это неприятное ощущение? Я почему-то шепотом сообщила Петьке о найденной главной части тайника. Он присвистнул:

– Вот оказывается, какая рукавичка этот тайник. Никогда не заканчивается. Ладно, потом разберемся.

Когда последний банкнот был упакован, Петька с трудом разогнулся:

– Знаешь, что я надумал. Отдадим все это Василю. Он в своей квартире что-то вроде музея шестидесятников соорудил. Пусть богатство вернется к своим истокам. А теперь вызывай милицию. Про находку ни слова.

Последние его слова заглушил автомобильный рев. За спиной резко завелся мотор, взревела и помчалась со двора машина, еле вписавшись в арочный проем выезда.

Продолжение следует