Танцы на граблях. Отрывок 7

Утро было солнечным, Егор высунул лицо из-под одеяла, внутрь потёк холод. Свет продавливался через ткань палатки, наполняя её объём белым серым цветом. Егор сел, старательно продолжая кутаться в одеяло. Напротив, через узкий проход был пустой матрас, правее - плотно закутанные в спальные мешки Грузин и Физик. Между ними матрас был тоже пуст, в смысле человека, но завален сумками, создающими своеобразную перегородку. Волга левее Егора тоже не спал, по светящемуся пятну на стене тамбура Егор понял, что товарищ весь в телефоне. Из-под оголовья его спальника к повербанку тянулся белый шнур. Гордей справа зашевелился, его рука вытянулась к примусу, самостоятельно живая, независимая от сонного тела, повернула кран. Зашипел газ. Затем рука нащупала зажигалку. Большой палец выдавил из неё огонь, а рука перенесла его к конфорке, с хлопком выстроилось танцующее кольцо синих лепестков. Жар от примуса волнами поплыл по объёму палатки. Освободилось от одеяла острое гордеевское плечо, вторая рука взяла ополовиненную бутылку воды, выплеснула её в плоский натовский котелок и поставила на огонь. Затем Гордей вернулся в исходное положение – руки убежали под одеяло, которое было тут же натянуто до самой макушки. В палатке снова образовалась неподвижность, только по-домашнему гудел примус, да издавала гортанные звуки вода в котелке. В унисон с закипающей водой, разгоралось светило. На покатом подволоке сначала заиграло оранжевыми пятнами, пока они не нагрелись до жаркого жёлтого пятна. Улица проникла звуками, редко пошаркают чьи-то сонные шаги. Где-то затарахтит автомобильный двигатель. Звуки наплывают, двигаются, сплетаются в тонкие узлы и рассыпаются на десятки нитей. Егор посмотрел на часы, полшестого. Он посчитал мысленно, во Владивостоке день, достал из-под служащего подушкой компрессионного мешка с бельём телефон, тяжёлый Rumbo, оранжевый, закрытый со всех сторон резиновым корпусом. Открыл мессенджер и написал жене: «Привет, нас с добрым утром, у меня всё хорошо. Сегодня, как и всегда, будем что-то охранять. Не волнуйся. Доченьке привет». Потом он сфотографировал себя фронтальной камерой, получилось плохо. На него смотрел угрюмый тип, осунувшийся, с глубокими тенями на глазах, лысая голова начала обрастать. Егор на мгновение завис, а потом удалил фотографию. Не Брэд Пит. Только жену расстраивать. Волга неслышно хихикал под одеялом, у этого всё хорошо. Недовольно, почти одновременно зашевелились Физик с Грузином. Вдруг на улице гортанно заголосил… петух. Гордей откинул одеяло до пояса и сел.
- Да ладно, - не поверил он.
- У кого это? – следом выбрался из кокона Физик.
- Горбатый, по ходу, поёт, - пошутил Волга, впрочем, из укрытия не показавшийся, - начальство будит.
- Эй, командир! – Егор повысил голос в сторону Грузина. – Командир!
Грузин перевернулся на другой бок, заботливо упаковываясь в обёртку, виртуозно, чтобы даже палец не показался на воздухе. Егор бросил в него резиновым тапком.
- Командир, есть будем? Ам-ам, хабыз, командир.
Грузин только дёрнулся.
- Златогор, да за*бал.
Снова надорвался голосом петух, отчего в палатке все развеселились, представляя Горбатого. Волга не выдержал, он вылез из укрытия, сел и, припадая щекой к стенке палатки, крикнул в сторону командирского жилья, которое располагалось сразу за ними.
- Горбатый, ты прекращай уже, а. Мы слышали, встаём.
В ответ Горбатый возмутился захлёбывающимся речитативом.
- Волга, ты поп*зди, я тебе всё-таки Максима выпишу или КПВТ.
- Чаёчек, - проворковал Гордей, полностью освобождаясь от одеяла, он остался в чёрном термобелье, тощий, жилистый, весь в острых углах, с вытянутой взъерошенной белёсой головой он походил на экзотического паука. Гордей надел перчатку и, сняв котелок с огня, вылил кипяток в термос, где был уже с вечера предусмотрительно насыпан чай. Вместе с паром в атмосферу вырвался забористый аромат, перемешивающийся с копотью горящего газа. Егор потёр руки.
- Чаёчек, - повторил он. Все остальные ожили. Гордей засыпал две столовых ложки сахара и прикрыл горло термоса перевёрнутой кружкой, одновременно он заложил за ухо сигарету. Грузин выполз из кокона.
- Гордей, покурим?
- Я не курю, - пошутил Гордей.
- Здесь не курите, - предупредил Физик.
- Да не курим, - отмахнулся от него Гордей.
- На улицу пойдём? – Грузин спал в форме, только без ботинок, сейчас он искал свой второй тапок, который, оказывается, Егор запустил в него.
- Эй, командир, - возмутился Егор, грузин при этом недовольно сморщился, Егор с подчёркнутым сарказмом сказал. – Ты сначала подчинённых накорми. Какой курить?
- Златогор, не п*зди.
- В смысле? – искренне удивился Егор. – Ты нам с Сагой как отец.
- У тебя сын моего возраста.
- Так образно, - объяснился Егор.
- Образно… Гордей, покурим?
Вместо ответа Гордей снял кружку и наполнил её до краёв. Осторожно, касаясь одними губами края кружки Гордей отпил, закряхтел от удовольствия по-стариковски.
- Хорошо, - он сделал ещё два глотка и отправил кружку в путешествие, она переходила из рук в руки, пока не опустела. Гордей залил её второй раз, опрокинув термос. Поверхность чая закружилась роем чаинок.
- Куда столько сахара, - спросил Егор, тем не менее, с удовольствием глотая огненный кипяток, от сахара оставалось во рту липкое послевкусие, перебивающее насыщенный аромат заварки.
- Сколько надо сахара, - усмехнулся Гордей.
- Вон, у тебя зубов нет совсем, - взял эстафету Волга. – Как у деда в восемьдесят лет.
- Я же наёмник, заработаю и вставлю, - ответил, посмеиваясь Гордей. – А сахар для ума. Ум я не вставлю. Пусть работает. Глюкоза. Но вам не надо, вам не грозит без мозга.
- Бу-бу-бу, как старый дед, - передразнил Грузин, он пил, держась за кружку обеими руками, словно не чувствовал жара. Глаз его, не-нет, а закатывался на сигарету. Вдруг опять заголосил петух, Волга рявкнул.
- Горбатый, фу! Мы слышали.
Что ответил Горбатый, Егор не узнал, так как пространство палатки взорвалось надрывным смехом, на грани истерики. Он держал кружку, с трудом контролируя её чтобы не расплескать. И накатила на него такая блажь, ради которой, он, возможно и возвращался сюда, чтобы увидеть этих людей, чтобы дышать с ним одним воздухом, слышать их иронию. Ради этой вот закопчённой кружки, которая как трубка мира ходит между ними, пресекая ложь не только в словах, мыслях, но и в делах. Когда отношения между ними – общая волна. Она несёт их в одном направлении, чтобы они не делали, о чём бы не мечтали, но общая энергия пронизывает их всех, напоминая на самом деле кто ты есть. Не кем хотел бы быть, а кто ты на самом деле. Егор, прерывая смешную дрожь, отхлебнул чай и передал кружку Волге. Ради этого приехали все. И ради денег, чтобы совсем уж хорошо. А то ведь засмеют, заикнись только про эту мистическую муру. Про деньги естественно, понятно всем, кто не сидел на этой волне. Деньги понятны решительно всем, поэтому только так и стоит отвечать. На войну – за деньги.