Пламя. Повесть-размышление. Глава 20

НЕ ЛЕГКА ТАКАЯ НОША

Мужчины вернулись в квартиру. Выпили. Поковыряли вилками в остатках еды. Разговор не клеился. За стеной чирикали их жёны.
– Мой Лёня, как выпьет, то так и норовит… – увлечённо говорила одна из сестёр, а другая спешила уверить:
– И мой Гена – такой же шалун, только во всё свои стишки примешивает… И откуда у него они берутся? Он на них совсем мозги затупил! А чужим бабам его забава нравится! Все его хвалят, удивляются – мол, какой талант!
– А тебе-то чего возникать? Пусть пишет, пусть люди радуются. Мой молчит, как бык. Иногда мыкнет что-то, я и тому рада, если без мата обходится. Зажралась ты, сестрица, разбаловал он тебя. Мой совет: проявляй бдительность. Если не будешь его хвалить, поддакивать, а отталкивать от ласки, то похвалят, обласкают и пригреют другие бабы, которым этого не хватает!
– Никуда не денется! Он – привязчивый и ласковый, как телёнок. Это он на должности топырится, изображает из себя, а дома на нём можно воду возить…
Притихшие мужчины, слушая откровения жён, угрюмо молчали. И вот Опанович, уловив для себя неожиданную информацию, изрёк:
– Хоть наши жёны – родные сёстры, но у твоей мудрости больше. Ты её особо не балуешь, вот она и ценит мужчин. Нужно было мне в своё время обратить внимание на твою…
– Ты, Гена, так можешь и по морде заработать, прохвост! Чтоб не пялил глаза на мою жену, бо получишь!
– Лёня! Я пошутил. У всех женщин для привлечения мужиков снасти одинаковые… Не обижайся. Лучше сходи, посмотри, что там с нашим клиентом.
Лёня поднялся, посмотрел на Опановича и недоброжелательно его упрекнул:
– Гена! Ты брось эти начальничьи привычки – отдавать команды: «Подай, принеси, посмотри!». Иди сам посмотри, что натворил…
– Лёня! Ты сидишь ближе к двери, вот и сходи.
– Ладно, схожу, не пере ломаюсь. У тебя всегда есть причина запрягать в свои дела других. Так и у тёщи – я таскаю мешки с картошкой, а ты суетишься в костюмчике, при галстуке да пальцем тыкаешь, куда нести и что делать. Тебе бы ни хрена не делать, а только щебетать строчки про цветочки, листочки и всякую чепуху про любовь. Эксплуататор проклятый!
Лёня нехотя вышел, но вскоре вернулся и обеспокоенно сказал:
– Иди с ним сам разбирайся. Этот мужик лежит, где лежал, но не шевелится.
– А ты у него пульс щупал?
– Нет, не щупал. Я не знаю, где он щупается, и вообще боюсь мертвецов…
– Так что, он умер?
– А бог его знает. Иди сам разбирайся. Он к тебе приходил.
Опанович побледнел. Пытался вскочить со стула, но обмяк и опять плюхнулся на него. Выхватил из кармана расчёску, махнув несколько раз по волосам, воткнул её обратно в верхний карман пиджака.
– Гена! Что ты загребаешь расчёской? Тебе больше нечего делать, как только причёску поправлять? Пошли разбираться с делами!
– Что делать, что делать? – повторял Опанович, спускаясь по лестнице.
– Гена! Тебе решать! Или вызывай скорую помощь, или берём его за лапы да поволокли. Шевелись, а то соседи проснутся. Увидят – донесут.
– Как его тащить? Двери мешают.
– Вон кирпич лежит, подопри дверь. Да не ори во всё горло, не на сцене. Торопиться нужно. Из любой квартиры могут выглянуть. Здесь в каждой деревенские живут. Сам знаешь, какие они ушлые. На селе вроде никто ничего не видел и не слышал, а утром вся деревня знает, кто Маньку обжимал, кто Аньку трахнул. В деревне даже говно – с глазами и с ушами…
Опанович испуганно глянул на двери квартиры, за которой вроде бы послышался шорох, и, подперев двери подъезда кирпичом, подошёл к жертве.
– Берём – и вперёд… – шёпотом промямлил он.
Груз был не лёгким, но поддался. Когда тело переместилось за порог, нечаянно сдвинутый кирпич отпустил дверь, оснащённую пружиной. Она захлопнулась в ночной тишине так, что в одной из квартир тут же зажёгся свет.
– Во попали, Гена! – испуганно сказал Мутько. – Сейчас кто-нибудь выглянет и всё – нас узнают.
– Не каркай, и так тошно. Куда дальше волочить?
– Куда, куда? Оттащим в парк, на дорожку, там люди ходят, заметят обязательно. Может быть, помогут или скорую помощь вызовут. Нам её вызывать нельзя! Начнут расспрашивать, загребут в милицию и будут таскать по допросам. Лучше остаться в стороне. Не будем терять время. Берись да попёрли!
Приятели вцепились в руки жертвы и, тяжело дыша и медленно продвигаясь в сторону парка, через некоторое время уткнулись в невысокий забор.
– Перетаскивать нужно, здесь не оставишь, – сказал Мутько.
– Ох, тяжёлый, у меня сил не хватит.
– Не жалуйся! Берём и переносим, да осторожно. Он ещё дышит. Не дай бог, если что… Клетка будет обоим. Нужно торопиться.
После этих слов напарника Опанович чуть не упал в обморок. Только сейчас до него дошла вся серьёзность свершившегося и дальнейшей перспективы. Опьянение прошло. Он машинально нащупал в кармане расчёску и стал нервно причёсываться.
– Ты что? На танцы собираешься? Чешешься, как собака от блох. Поехали! И так столько времени потеряли.
– Как ты со мною разговариваешь? Ты знаешь, кем я работаю? – встрепенулся Опанович.
Учитывая неуместность своих амбиций, примиренчески уныло сказал:
– Лёня! Мне плохо! Не могу.
– А думаешь, ему хорошо? Зачем толкнул его с лестницы? Он же не бил тебя. Просил три рубля. Не грабил, не разбойничал…
– Разве я его толкнул? Он сам об меня толкнулся и упал!
– Это ты следователю будешь так говорить, а я-то знаю, как было на самом деле. Твоя квартира, ты его сам выталкивал. Мне-то что, пусть стучит кулаками в твою дверь, да хоть головой, хоть ногами, хоть хреном. Жадный ты! Пожалел три рубля! Тебя выпимший мужик просил, как человека, а ты отказал. Теперь видишь, что получается. Пьяному нельзя отказывать – Бог накажет. Пьяный – что ребёнок. Дай, что просит, раз встретился на твоём пути, а то обидится, скажет такие сердечные слова, что тебе не повезёт…
– Лёня, не трави душу. Не хочу ничего слышать!
– Тогда делаем твоему гостю последнее рукопожатие, тянем до дорожки и разбегаемся!
Приятели огляделись. В ночном городе было безлюдно, темно. Даже луна скрылась за тучами. Но за время своих действий Опанович и Мутько адаптировались к темноте и стали различать контуры дорожки, ведущей в парк. Они, пугливо оглядываясь и тяжело дыша, потащили тело вглубь парка.
Сил не хватало, пришлось сделать остановку. И вот – последний рывок…
На этот раз они, пыхтя и матерясь, дотащили тело до тропинки, ведущей к фонтану. Остановились.
– Всё, Гена, уходим! Пусть лежит здесь, на обочине дорожки, чтобы было заметно тому, кто будет идти.