Повезло

    Утро было чудесным.
    Солнце встало, но еще не успело выкатиться из-за деревьев на противоположном берегу реки, и его лучи, пробиваясь сквозь густую листву, оставляли длинные желтые полосы, достигающие нашего берега, от чего тот казался похожим на стиральную доску. Легкий шум от воды, бегущей сквозь постоянно раскачиваемые ветки упавшего в протоку тополя, ничуть не напоминал шум вчерашнего дождя, и не убаюкивал, а наоборот, бодрил.

    Я сидел на берегу, сняв свою камуфляжную кепку, и подставляя давно не мытые волосы легкому ветру. За неделю только мы с Петей единственный раз устроили настоящий банный день – зашли по шею в воду, окунулись с головой, намылились шампунем, снова нырнули. На этом баня закончилась. Холодная вода к купанию и продолжению банных процедур особо не располагала.
   Наверное, надо побриться, ведь сегодня едем домой. Щетина уже приличная – восемь дней прошло. Хотя, нет… Схожу-ка я, пока все спят, проверю закидушки, а уж потом буду марафет наводить.

    Обычно  поставленные на косе донки и спиннинги по утрам проверял Гена, специально встававший раньше всех, особенно в первые дни рыбалки. Уж очень ему хотелось поймать суперрыбу, о которой он прожужжал уши всей нашей компании. Но, огорченный постоянными неудачами – попадались одни небольшие окунишки, Гена к этому занятию охладел, и последние дни даже не ходил на косу, ни утром, ни вечером. Этим занимался или я, или Санька маленький. Правда, результат был такой же, как и у Гены. В конце концов, разочаровавшись, спиннинги мы убрали, а пару закидушек все же оставили, еще надеялись…

    Вчера вечером кроме обглоданных червей на крючках вообще никого не было, даже тех самых маленьких окунишек-матросиков, которых мы просто снимали и бросали в воду. Это уж точно не суперрыба. Раздосадованный я поменял червей на живцов, насадив на каждый крючок по вполне приличному чебаку, пойманных Санькой. На такого окунишки, надоевшие своим баловством и безрезультатно уничтожившие не меньше стакана червей, явно не польстятся. Мощей не хватит.

    Прихватив свою рыбацкую сумку, я отправился на косу, рассчитывая сразу собрать  снасти, чтобы не тратить время позднее, когда начнется основная работа по снятию сетей да сборам в дорогу.
    Коса располагалась немного ниже лагеря по течению и отделялась от берега небольшим, хорошо прогреваемым заливом. Здесь в изобилии резвилась рыбья мелочь, которую гонял крупный окунь. Вода вдруг вспыхивала от сотен расходящихся во все стороны брызг и с шумом, напоминающим шум вырывающихся струй из душевой лейки, мелочь, немного пролетев над водой, разбегалась в разные стороны от одураченных хищников. В центре целого каскада небольших кругов на воде неизменно оказывался один большой, который медленно расходился в стороны и не исчезал даже тогда, когда ни одного маленького уже не оставалось.

    Обычно, выходя на косу, где стояли две последние закидушки  можно было издалека заметить безвольно провисшую леску с чуть раскачивающимся молчащим колокольчиком на дальней, или оструганной для контраста с одного конца ивовой веточкой, играющей роль сторожка на ближней закидушке. Сегодня я увидел деревянного сторожа, сиротливо лежащим на песке в полуметре от ветки, на которой крепил леску. Леска, как ни странно, была туго натянута, так, что даже ветка – рогулька наклонилась к протоке, и уходила в воду под острым углом. Положение второй было стандартно безвольным – леска ослаблена, колокольчик, укрепленный на ней, чуть ли не лежал на земле.
    Сердце учащенно забилось, ноги сами стали двигаться быстрее, мысли так просто замельтешили… Неужели кто-то соблазнился чебачком? Кто? Крупный или нет? Леска на поводке всего 0,25… Выдержит ли? Может сбегать за подсаком? Нет… Вдруг как раз этой самой минуты не хватит… А-а… Будь что будет…

    Так, или примерно так рассуждал я, а руки уже отбросили сумку в сторону и ухватились за леску, чуть подтянув ее. Кто-то, сидящий на другом конце, почувствовал это, и леска натянулась еще сильнее, потом стала хаотично дергаться. Я сразу ослабил  руки и увидел как заходила ходуном ветка с закрепленной леской. Прекрасно! Попавшийся хищник (что это был именно он, я не сомневался – ну не карась же живца заглотил), должен был изрядно утомиться, воюя с пружинившей веткой, наверное, всю ночь, а мне будет легче воевать с ним. Но хищник думал совсем по-другому.
    Когда я осторожно вытащил леску из расщепленной верхушки, она вдруг резко дернулась и заскользила между пальцами. Хорошо – хорошо… Пожалуйста… Правда не так резко, а то чего доброго в коряги куда-нибудь заскочит. Я стал леску притормаживать, а затем, когда рывки стали стихать, совсем остановил ее движение. Теперь можно и подтянуть… Иди сюда, красавец… Так, хорошо… Еще немного… Стоп – стоп… Куда?.. Снова резкие рывки и снова приходиться травить немного лески, чтобы, не дай бог, не оторвался поводок. Успокоился?.. Иди сюда снова…

    Минут через десять борьбы, проходившей с переменным успехом, мне удалось увидеть темную широкую спину, которая тут же скрылась в глубине – пленник почувствовал близость берега и удвоил усилия по освобождению. Пришлось снова травить леску и снова осторожно вываживать добычу. Крупную добычу! Теперь я в этом не сомневался – спина шириной чуть ли не в ладонь давала основания думать именно так.
    Еще минут через десять я держал в руках красавца язя килограмма на два – два с половиной, никак не меньше. Щеки и голова его отливали золотом, а тело металлическим серебром, спина же казалась почти черной. Плавники, кроме спинного и хвоста, были похожи на киноварь, те – темные, остальные красные и до того яркие, что сразу бросались в глаза. При поворотах цвета рыбы менялись, и я с удовольствием любовался игрой красок.

    Язь, как пишет классик Сабанеев, крайне умная и осторожная рыба. Все чувства у язя развиты превосходно: он отлично видит, слышит и чует. Ни одна рыба так ловко не вывертывается из рук, ни одна не выскакивает так часто из плохо прикрытых садков. Поэтому, законное чувство гордости переполняло меня – я справился! С сетей мы иногда снимали подъязков, но те были раза в три, а то и в четыре меньше моей сегодняшней добычи, и не такие яркие, бледнее, что ли…

    В лагерь, оставив на косе и несобранные снасти, и сумку, я возвращался не вдоль берега, а по тропинке, петляющей среди деревьев чуть в стороне – все боялся, а вдруг красавец язь вырвется. Ведь увертливость язя даже вошла в поговорку.  Силы у него, несмотря на долгую борьбу, было еще достаточно. Периодически он начинал выгибаться, трепыхаться, бить хвостом – все норовил вырваться, и один раз ему это даже удалось. Как хорошо, что я шел не по берегу. Язь упал в траву, и весь вывалялся в траве и листьях. Нести его после этого стало легче, но красоты поубавилось, краски поблекли.

    Когда я появился в лагере со стороны леса, оценить мою добычу уже было кому. Проснувшиеся Коля и Иван Иванович, увидев широченные красные плавники, торчащие из-под грязных листьев, которые как раз задергались – язь предпринял очередную попытку освободиться, молча уставились на меня и с минуту, наверное, молчали.
    - Иваныч, ты его в лесу поймал что ли? – спросил, наконец,  Коля.
    - Ага, под березкой, вон там, в низинке…Видишь, весь в листьях... Прятался сначала… А до чего шустрый, чуть не улетел… Видишь, крылья какие, - я, балагуря, демонстративно развел плавники, подняв язя на вытянутые руки.
Иван Иванович, широко раскрыв удивленные глаза, смотрел то на меня, то на Колю и ничего не понимал.
    Пришлось рассказать и о закидушках, и о Гене, и об обгладываемых червях, и о вчерашнем живце.
    Когда я стряхнул с успокоившегося пленника листья, пытаясь вернуть ему первозданную красоту, и положил в стоящее рядом ведро, половина язя свесилась наружу, а хвост чуть ли не доставал земли. Все же знатная добыча!

    Когда разбуженный нашими разговорами Гена, невыспавшийся и сердитый вылез из палатки, Коля уже колдовал над костром, пристраивая на тлеющих углях чайник.
    - Гена, проспал ты свое рыбацкое счастье, - помнящий о желании Гены поймать суперрыбу ехидно – сочувственно заявил он. - Вон, смотри какого язя доктор на ваши закидушки вытащил. – Коля, сознательно выделил голосом слово «ваши», кивнул головой в сторону ведра, из которого торчал огромный хвост.
    Язь словно почувствовал, что разговор зашел именно о нем и предпринял еще одну отчаянную попытку вырваться из плена. Хвост его резко дернулся, тело изогнулось и перевалилось на другую сторону ведра. Ведро повалилось на бок и, грохоча, покатилось по косогору прямо к берегу. Язь, естественно, выпал и, делая нешуточные кульбиты, переворачиваясь и вращаясь в воздухе, тоже устремился вниз.

    Наш крик, наверное, разбудил всех, кто еще спал. С сушины на противоположном берегу протоки с шумом сорвался и нырнул за деревья коршун Степка, ждавший подачки.
    Костя, прыгнувший с верхней ступеньки вахты и едва не упавший из-за спущенных наполовину сапог, поддерживая руками расстегнутые штаны, запинаясь, устремился к нам:
    - Что? Что случилось? Чего орете? – не менее громко закричал и он.
    Саня большой и Саня маленький почти одновременно высунули головы: один из палатки, откинув полог, другой из окна вахтовки, отодвинув стекло. В глазах их читался только интерес.

   Судьба язя была предрешена - до берега было далеко… Мы с Геной, мешая друг другу, устремились за ним. Я подоспел первым, но Гена забрал у меня чуть не удравшую добычу, полюбовался, покачал на вытянутых руках, словно взвешивая:
    - Да-а-а,.. сколько дней проверял – и ничего, - с горечью произнес он. – Стоило пару дней пофилонить… Повезло тебе, доктор.

    Ну что тут скажешь? Действительно – повезло.