Мужчина

Теперь тротуары не успевали прогреться до полудня. Не то что раньше, неделю назад. Тогда он готов был рассыпаться на кусочки.
В этом году город стал ещё большей загадкой. Каждый день казался рекордным. Солнце. Дождь. Или отсутствие. Того и другого. Из новостных заголовков только и слышали. Приятный тон, женатый, иногда сонный, иногда пропадающий. Шипящий фон, обволакивающий, тянущийся по крышам и капотам. Рекордное для…Как и сто лет назад.
Винсент Оакенфолд, один из водителей тех желтеньких машин, навсегда ставших важной частью местного пейзажа похолодания не заметил. Или как солнце стало прятаться с каждым днём всё быстрее. Винсенту Солнце, кажется, было совершенно не интересно. Последние пять или семь лет он ни разу не думал о Солнце.Оно больше не привлекало его внимания. Как становится на улице светло? Если живешь в городе, что светится кадую минуту. Оакенфолд бы точно перепутал его с одним из случайных фонарей, встретившихся ему на пути. Один из таких бледно-бронзовых пятен, мелькающих на лобовом стекле несущегося форда. И сам форд скоро растворится, представлял Винсент, покатайся он ещё одну лишнюю смену. В ночь. У самого руки дрожат. Каждое утро, особенно в прошлый вторник, тёр глаза и не мог разглядеть на себе рта. Одежда сливалась в безвкусное пятно. Раздраженные краски. Зрачки не блестят.
Похолоданием Оакенфолд стал интересоваться, когда заметил на пассажирах шарфы, куртки и пальто. Прилипшие к подошве, а потом и к салонному коврику, вместе с фантиками, пожелтевшие листья. Стали чихать. Да и у Винсента голос стих, и вдруг наполнился хрипотой, тяжелыми всхлипами. Или:
— Как в горшочке закипающий бульон, — так описал своё состояние сам Вин, разговорившись перед сменной с диспетчером Миком.
— Короче, першит. Ну, а это понятно, сейчас ведь уже не лето. Так скоро и резину придётся менять. Готовься.
— А что тогда?
— Как «что»? Тогда я…
— Ты говоришь, что не лето.
— Ну да, потому что осень.
— Осень,- повел Винсент губами, но промолчал, приложив указательный палец к губам.
— Так ты это забыл?- уточнил Микки. — Не пугай меня так, да? Я же могу и отстранить. А там бумаги-мороки куча. С тебя, а потом и с меня, если натворишь чего-то… Не выспался? Смотри, будешь лежать дома без смен. И без денег.
— Было бы здорово. Да нет, нет— улыбнулся Винсент. —  Я просто о другом подумал.
— Всё ещё про лето? Или про зиму? —  и второй вопрос диспетчера оказался более тревожным.
— Что? Почему?
— Ну, ты говоришь, что думаешь не об осени, а о другом. О чём тогда? О лете? Многие сейчас думают о прошедшем лете. Или о том, что снова его упустили. Это не страшно. Тут главный рецепт…
— Нет…
— Или ты всё-таки о зиме?
— Да при чём тут зима? Микки!
— Зима. Зима-холода! Скоро начнется. И ты, наверное, теперь захочешь в местечко, где потеплее будет. Зарплата та же, а только никаких пробок, никаких разговоров. Мы таких знаем. Сидят теперь на телефоне! Добрый день! Чем могу помочь? На пятую? Одну на пятую! Точку тебе пятую!
— Не думаю я о зиме. И увольняться я тоже не плани…
— О, вот мы и заговорили!- Микки даже начал размахивать руками. — Этим ты меня решил порадовать, Винсент? А? Да и ещё в МОЙ СОБСТВЕННЫЙ день рождения?!
— День рождения? Микки, мы уже праздновали твой день рождения. Он в мае! О чём ты говоришь?
— А ты о чём? Стоит тут «Мистер-я-работаю-без-претензий-и-повышений-уже-пять-лет», покашлял два раза и решил уволиться!
— Микки!
— Винсент!
— Мне холодно. Выдай мне жилет!
Микки замолк. Далеко зашёл. Он и сам на мгновение забыл, что уже осень. Стал заваривать не только с утра, но и до обеда дважды. И это Микки, он сам попросил Винсента и других водителей заехать в парк, чтобы выдать теплый жилет, в которых водители тех желтых машинок должны работать с октября по апрель. Ситуацию усугубило и то, что Микки ещё со школы был фанатом фильмов Уэса Андерсона, из которых он подчерпнул страсть к абсурдным и веселым диалогам, воспроизвести которые вживую с кем-либо у него не получалось. Разве что на прошлой неделе…Нет, ничего у него не выходило. Но Микки старался. Винсент знал о его необычной страсти, но иногда она могла выводить из себя. Рот Микки скривился. У него тоже першило в горле не первый день, теперь мокрота подступала к зубам. Диспетчер указал пальцем на шкаф, а сам сплюнул слизь в урну под рабочим столом.
Винсент взял комплект. Расписался в журнале. Стал распаковывать. Рвать упаковку. Шелестеть. Отрезать бирки. Сразу надел.
— Спасибо, — сказал Микки.
— Не за что. Но за что?
— За адаптер. Для кассетника. Ты же подарил мне его на день рождения. Третьего мая. Теперь я ещё чаще предаюсь таким воспоминаниям, когда вижу себя ребенком. Родители любили меня снимать, знаешь ли. Кажется, себя маленьким я знаю даже лучше, чем себя сейчас. Предсказуемого. Своевременного… Так ведь говорят?
— Говорят, как хотят.
Коллеги пожали друг другу руки. Винсент вышел из кабинета, спустился по лестнице к машине. Теперь даже пахло иначе, бывают такие дни. Когда ещё не привык, и всё тебе кажется в новинку. Как в первый или последний раз.
Перфоманс Микки изменил расписание Винсента. Привычное. Наработанное пятью, или больше, годами. Он забыл подписать путевой лист, не зашёл в туалет перед выездом, не остановился взять перекус в «DinAndCurt», где каждый раз заказывал три сэндвича с индейкой, газировку в стекле и два пончика с малиновой и банановой начинками, к вечеру их продавали со скидкой. Привычный план исчез. Забыл. Проехал. Тогда уже появились клиенты.
 Винсент включил печку, и через пару светофоров радио. На волне шипела, кажется, группа «The Verve». Клип у неё был, но не тот, где парень идёт по улице. Тот, где парень сидит дома. К нему приходят друзья. Или он к ним ходит. Но как именно парень ходит? Там не показали. Как она называется? Счастливчик, подумал Винсент про себя.  Услышать первой песней хит, а песня «The Verve» это абсолютный хит, грозило теперь слушать хиты на протяжении всей ночи. Тоже проклятье. А что ещё делать ночью? Эта непреднамеренная случайность, повторяющаяся с Оакенфолдом минимум несколько раз в неделю, стала настоящей теорией.
— Эта теория, — любил делиться Винсент с пассажирами, — может показаться просто набором совпадений. Но разве быть романтиком у нас запрещено? Да, я не выучился как следует, правда. Может, это всё так. Ну, потому что я … Короче, я точно знаю одно про такие ночи: если я, начиная смену, включаю радио и слышу хит… Хотя бы кусочек! Представляете? То я всю смену обречен на эту «Ночь Хитов», понимаете?
Пассажиры менялись. Девушки с блестящими волосами и обнаженными плечами, мужчины с навязчивым запахом и наивными суждениями, печальные или заносчивые пенсионеры, кричащие дети и таинственные животные. Каждый новый день удивлял не меньше предыдущего. А Винсент продолжал свой рассказ:
— Даже если я выключу радио. Допустим, да? То какой-нибудь пассажир, если не вы, то обязательно кто-нибудь ещё попросит меня включить приемник обратно. А если и не попросит, то я точно услышу какую-нибудь rhapsody или bittersweet на улице. Из забегаловок или других машин. А однажды в центре, но это понятно, что в центре, но в тогда в центре, на левой стороне, оркестр исполнял…Как его? Этот… Ну! Lemon Three! Точно. А то я в цитрусах путаюсь. А эта же песня ну совсем же для машины, разве нет? Не согласны?
Теория Оакенфолда его пассажиров не смущала. Появились даже постоянные; они совали ему свои визитки, просили набрать днём, или требовали назвать его личный номер, чтобы Винсент дождался звонка помощника, или личного… Короче, пассажиры любили Винсента. И Винсент, наверное, любил их. Не личной и привычной любовью, а какой-то своей, общей и даже немного космической. Клиенты любили делиться с этим водителем подробностями своей личной жизни. Некоторые из них даже принимали важные решения, спрашивая мнения Винсента, а тот принимал их сразу, не раздумывая.
Но иногда пассажиры рассказывали настоящие страсти, похожие на сказки. Винсент принимал даже ложь. Всё может существовать в машине Оакенфолда, пока есть он и он слышит Вашу историю.
Только на прошлой неделе водитель Винсент Оакенфолд перевозил в своём кэбе сбежавшую внучку Сталина, третьего сына Боуи, похищенного инопланетянами (но решивших вернуть почему-то из-за его нелюбви к Modern Talking), учителя истории, опаздывающую на собственные (подстроенные) похороны, журналистку, кролика и зомби на реабилитации.
Кролик, кстати, оказался зайцем. Об этом Винсент стал догадываться, поглядывая на заднее сидение, ещё по дороге на нужный адрес. Животное отправили в клетке, одного, вручив Винсенту записку с адресом и номером клиента. Клиент долго ругался по этому поводу. Сначала с Винсентом, прося его увезти страшного зайца и привезти милого кролика, потом с Микки, угрожая сжечь весь автопарк и изнасиловать самого Микки, одетого в костюм зайца, и только потом с продавцами, извиняясь, внимательно слушая и вымаливая скидку на следующие заказы. Два кролика по цене одного зайца.
Винсент тогда успел проверить скрипящее колесо, о котором долго думал на сменах, а выходя из машины тут же об нём забывал. В какой-то момент Клиент попросил избавить его от кролика-самозванца, положив на желтый капот несколько купюр. Чуть ветром не унесло. И почему говорят, что хрустящие? Влажное не хрустит. Винсенту такие подарят два, а то и три обеда… Он взял деньги, клетку с кроликом-самозванцем и уехал. Что ему оставалось?
Эта история была свежей в дорожном сборнике Оакенфолда, поэтому и рассказывал он её чаще остальных. Но Винсент никак не мог понять, что думают об этой истории его пассажиры, которые, дослушав историю до конца, продолжали молчать. Никто не спрашивал, куда водитель отвёз этого кролика-самозванца и был ли этот кролик настоящим самозванцем, то есть зайцем?
Быть рассказчиком, думал Винсент, получается только одиноким. Машина плыла в его руках, излучая на всех вокруг мелодии U2, Fort Minor и Coldplay. Наполняясь новыми историями. Ненужными. Смешными. Какими ещё. Забытыми. Самыми страстными. Романтическими. Безнадёжными. Какие там ещё, да?
— Нет, мужик, надо было оставить. Понимаешь? Забрать деньги, а этого зайца-кролика оставить. Или как его, блин? Мужик, ты же мужик, понимаешь? Скормил бы этому ублюдку его же ошибку!
— Я не подумал об этом. Да и зайцу, он правда оказался зайцем, интереснее там, где такие есть такие же…Зайцы. Сородичи.
— Зайцу интереснее только на сковородке, мужик. Перед тем, как его подадут мне на стол. Сечешь, да? Черт, я же теперь есть захотел, мужик…
— За углом есть,- показал Винсент направо. — Заехать? Без дополнительной платы. Я сегодня тоже ещё не ел.
— Да не… Да не, мужик, не надо. Я на студии поем. Видел бы ты, какой там у нас, ведущих, стол. А я же если есть начну, сразу захочу отлить или чего похуже…Сечешь, да?
— Да…
— Но твой подход мне нравится. Ты классный парень, мужик! Помню слово такое, но на сонную башку не придумаю… Ты типа из тех, кто точно знает какие-то истины. Нет, не так. Короче, на свидание ты бы пошел с маленьким букетом, и девчонка раздевала бы тебя сама, всё ещё думая, что она…
— Романтик?
— Точно, романтик. Романтик умирает на рассвете!
— Это ты сам придумал?
— Ну да, в каком-то смысле, — смущенно ответил телеведущий. — Когда-то я занимался стихами. Хип-хоп, большие тачки, дурные дамочки. Сечешь, да? — и засмеялся. Так громко, что уже не было слышно wanderwall.
— Ого…
— Но сейчас, мужик. От меня, как и от всех остальных, больше не ждут идей. Нет больше идей, кроме одной. Одно лишь поклонение, сечешь? Только этого от нас и хотят. Я это про нас с тобой, мужик. А?
У Винсента запершило в горле. Признак, с детства он помнил, несогласия. Промолчать такому— что дальше? Опаснее думающих только говорящие. Винсент взглянул в зеркало заднего вида. Телеведущий, которого раньше возил сонным. Большой темнокожий мужик. Ковыряющийся в зубах. Считающий светофоры за окном. А за окном серые, ещё не проснувшиеся улицы, ещё несогретые, ещё пустые и дикие. Такие же, как пассажир на заднем сидении машины Винсента. Не спит. Новые таблетки? Новая должность?
— Да забей, мужик. Да. Не слушай ты меня. На меня так действует это Голодное Утро. Как же хочется жрать, да? Ты забей, а то я смотрю— напрягся. Мне просто нужен сок. Или типа того. Хотя после твоего кролика-зайца я и сэндвич какой-нибудь взял. Черт, скоро там эта студия? Улицы же должны быть чистые…
— За поворотом. Почти приехали.
— Ты прикинь, мужик, иногда мне кажется, у меня там настоящие зубы растут…
После этого телеведущий замолчал. Откинув голову, он начал мять всё своё тело, мять своё небритое, немного опухшее лицо.