По имени Крис Айзек

Лидия. Первая красотка самого теплого берега. А теперь и этого — бетонного, куда Винсент бежал, чтобы забыться. Их последняя встреча закончилась плохо. Соблазнив, она оставила Оакенфолда без одежды и старенького шевроле. Тогда Винсент, надеясь, что они больше не увидятся, простил Лидию. За три часа, что он тогда шел полуголым по шоссе обратно в свою квартиру, ему виделась жизнь будущей Лидии. Там она стала счастливой, пусть и без него. Но этому утешению, придуманному больше пяти лет назад, настоящая Лидия, стоящая перед ним, совсем не соответствовала. Её волосы, что Винсент видел когда-то золотыми и длинными, были сожжены дешевым рыжим. Теперь потрескавшиеся губы. Порезы на руках. И маленькие глаза, не напоминающие больше о небе. Теперь только о лужах, или растворившемся в них бензине.
— Ты будто следуешь за мною по пятам. А? — будто кричала она, но тут же стихла. — Я так рада, Винсент! Рада видеть тебя. Как давно ты ищешь меня здесь? Не представляешь, но я ждала этого дня больше года. Чуть больше…Ты так долго шел ко мне. О, дорогой! Ты мне так нужен. Ну, или точно кто-то вроде тебя.
— Тебе нужно такси?
— Что? Куда? Так это твоя крошка за окном? Ты настоящий классик полуночной жизни. А?
— Я таксист. И не более.
Лидия повела его и усадила за столик. Липкий, с переполненной пепельницей. Её бы выкинуть…Попросить. Она не стала, просто поставила ещё одну, стащив с соседнего стола, рядом. Винсент вспомнил, что Лидия всегда заменяла свои чувства и слова каким-нибудь действием. И чаще всего сексом, если получалось. Получалось. Когда-то у неё с этим складывалось явно лучше, чем если бы она предложила заняться чем-то таким сейчас. Её руки были бледны и будто изъедены, ранены. И раны её не заживали. О, великие годы!
Лидия умирала. Винсент заметил, что за время без него, она растеряла все буквы своего имени. А её фамилию, наверное, забыли навсегда. Здесь её и не знали. Сколько она таких поменяла?
Таким женщинам фамилия не нужна, подумал Винсент, а потом передумал. Каждому необходима фамилия, решил он, чтобы продолжать видеть ориентир.
Он разглядывал тело Лидии, перемещающееся от столика к прилавку, приносящее кофе и ромовую бабу, касающееся его тела, навязчиво пахнущее, изрытое, иссушенное, искусственное. Теперь рукава её одежды были длинными, прикрывали её локти. Винсент любил рисовать их на салфетках, если завтрак уносил эту парочку далеко от дома.
Оакенфолд никогда не боялся быть художником, но он никогда не относился к этому серьезно. Рисуя, путешествуя за Лидией, фрагментно. Локти, изгибы шеи, колени, переносицы. И всё на салфетках. Ручкой или карандашом, взятым из книги Жалоб и Предложений. И если когда-то он мог заговорить с Лидией на чистоту, сделать ей несколько предложений, то сейчас в нём копилась только обида на Лидию. То время, что они не виделись, Винсент копил только жалобы. Продумывая её слова, свои ухмылки, он отказался от всего остального. Он больше не рисовал. Он только злился. Язвил своему отражению в зеркале. Шутил над своей тенью, обедая на заднем сидении своего желтого форда. И кричал в лейку душа, представляя её лицо.
Он представлял, как Лидия завалит его вопросами, как будет умолять о прощении, о возвращении, или же они пройдут мимо, не взглянув друг на друга. В такие моменты, когда Винсент выдумывал, у него всегда кололо на языке, прямо на кончине, и Винсент кусал свой язык, будто выжимая из него сок. Обиды и страхи. Он каждый день думал об этом. Если бы Лидия оказалась его клиенткой, то, кроме вопроса цены, они не скажут друг другу ни слова. Только робкие взгляды и радио. Винсент не возьмёт с Лидии денег, так он добавлял своему образу гордости.
Теперь, когда они сидели друг напротив друга, и она больше не очаровывала его, Винсент понял что-то новое. Лидия не привлекает его. И не злит. Ему с ней не хорошо. И не плохо. Ему никак. Винсент взял стаканчик, больше напоминающий наперсток, отпил кофе и развернул упаковку ромовой бабы. Мокрая булочка с изюмом.
— Хочешь, я найду эту песню? Мне кажется, она там есть.
— Не надо. Ты никак не успокоишься.
— Значит, всё в порядке? А?
— В полном. А ты как?
— Тебе правда интересно?
— Конечно.
Лидия улыбнулась. Достав из пачки сигарету, она не смогла прикурить с первого раза. Винсент жевал булочку, поглядывая на свою машину через окно. Микки искал его, писк рации был слышен даже в кафе. Но посетители молчали, а кассир, кажется, снова задремал. Оакенфолд посмотрел на него, спрятавшегося за какой-то книгой Хэмингуэя, он разобрал лишь фамилию. Книжка без картинок, отлично помещается в карман фартука.
Прикурить получилось. Винсент прикинул, сколько и что она сейчас будет рассказывать, и отсчитал время на часах, висящих прямо над кассой. Когда маленькая стрелка покажет на 3, он попрощается и выйдет. Он заведёт машину и никогда больше не приедет в этот район. Его горизонт, он привык, заслоняют совершенно другие здания.
Из радиоприемника заиграла песня sing. Лидия повела бровями и спросила:
— Этого момента ждала не только я? Под эту песню ты хотел меня украсть?
— Когда-то хотел, мне кажется.
— И у тебя это почти получилось. Ещё когда мы были подростками, помнишь? Но у тебя был только твой зеленый велосипед без тормозов.
— Дело в педалях, — ответил Винсент. — Надо было всего лишь покрутить…
—…их в обратную сторону. Да-да. Но кто это вообще придумал?
— Мне было удобно.
— А мне? Сидя на твоём багажнике, думаешь, было?
— Ты не любила ходить пешком, — засмеялся Винсент.
— Я любила. Это ты катался на своём велосипеде, ужасном и грязном.
Они посмеялись над этой историей вместе.
— Так что на этот раз? А?
— Что? Ты про побег?
— Ага.
— Он будет, но…
— Но не со мной?
— Вряд ли даже я там буду. Каждое утро из этого города, или только из этого района сбегает десяток влюбленных пар. Поэтому метро открывается в пять.
— Думаешь?
— А зачем тогда?
— Хочешь ещё кофе? Ты свой почти допил.
— Как ты здесь оказалась?
— А ты? — оттягивая свою очередь, спросила Лидия.
— Я на работе. Меня занесло сюда со случайным клиентом.
— Раньше не заносило. Я часто тут бываю.
— И как ты до такого дошла?
— Тебе всё это разве интересно? Если хочешь, мы можем просто сесть в твою машину, выбросить тупую рацию, и целоваться до утра.
— Я ещё не выплатил за неё кредит, — усмехнулся Винсент. — Так что в машину тебе нельзя.
— Будет целоваться в подворотне, как подростки?
— Будем целоваться?
— Ты же не хочешь знать, как всё было потом на самом деле.
— Я же сказал, что хочу.
— Понимаю. Просто я не хочу рассказывать.
— Почему?
Лидия, вся её кожа вдруг потускнела. А над губами завиднелись морщинки. И она разглядывала их в отражении салфетницы.
— И они шли сквозь века… Вот, почему, — сказала Лидия, привлекая внимание к морщинам. — Разве я так хотела выглядеть, когда всё это придумала?
— Что ты придумала?
— А ты вот, я смотрю, совсем не изменился. Эти усы, они идут тебе. Начал бы носить очки, я бы тебя не узнала. Честное слово.
— Забыл их в машине. Я торопился.
— Мы ходим кругами, Винсент. С тобою, кругами. То я вспомню тебя, то ты меня. Мне кажется, мы вечные любовники. Мы не даём друг другу стареть. Кажется, я поняла это только сейчас. Дурочка. А до этого мне так навилось сбегать…Думаешь, мне нравилось.
— Конечно. Если ты это делала.
— Нет. Винсент, мне это не нравилось.
— Тогда почему ты это делала?
— Это было моей необходимостью. Как ты не понимаешь?
И Лидия рассказала ему, как прошла её жизнь в последние семь с чем-то там лет. Что она делала. Сжимая пальцы, из неё лилась всё новая и новая история. Некоторые Винсент знал и раньше. Лидия развелась, не прошло и трех недель. Она какое-то время ещё жила на побережье, но перебралась, как встретила какого-то модельера. Он дал ей работу, деньги, новую фамилию и интерес к жизни. Всё в лучшей склейке рекламы духов под треки U2.E L I V A T I O N. Новая должность. Ведущая теленовостей. Юбки чуть ниже колена. Завивка и тонкие сигареты. Мысли о детях и праздничные ужины у родственников. Показы. Ностальгия перед сном, сидя на унитазе.
Она любила сбегать. Сбегала со свадеб. Подружки невесты. Друзья именинника. Соседи по ранчо. Охранники ночных клубов. Клерки. Музыканты. Она любила каждого. Она любила бежать и чувствовать ветер, крадущий слёзы. Она меняла увлечения, походки и цвет волос. Лишь бы не видеть себя больше в зеркале.
— А что случилось с машиной?
— Продала. Почти сразу, были знакомые, что предложили мне за неё неплохие деньги.
— Сколько?
— Не помню. А ты скучал по ней больше, чем по мне?
— Знаешь, — заявил Винсент. Его время подходило к концу. — Ты совсем не умеешь любить.
— Любить? Ты ещё говоришь такие пошлости, малыш? Всё, что ты любишь- умрет.
— И убивая, мы делаем им одолжения?
— А ты всё ещё крепкий орешек.
— Я должен идти.
Винсент встал. Не доев булочку, он оттряхнул руки, и направился к выходу. Лидия успела спросить:
— Как твоя гемофилия?
— Пока молчит.