Смерть-42

3 книга:
С помощью оракала я даже на пол, на линолеум десятки рисунков «посадил»! Мы ж, в основном, как раз на пол смотрим, а не в альбомы. Пусть «звучат», как музыка, всегда. Без музыки, картинок, слов дух мой тускнеет, зябнет, как без одежды тело… Замечательное чувство: ты ходишь по ним, а им хоть бы что, протри пол и они засияют опять белоснежной бумагой и яркою краской – т.е. достигли бессмертия (впрочем, посмотрим, «полевые испытания» на прочность лишь начались…)

Комм:
Испытания показали, что оракал держится только на ровных полах, да и то лучше рисунки размещать в сторонке от главных троп… Долго я бился, чтобы среди моих неровностей рисунки подольше протянули, пережил вместе с ними немало неприятностей, но некрасивость их все же убила… (а у Вовки лежат)

2 книга:
Мы переходим в стадию, напоминающую о римских императорах последней эпохи – дегенератах и извращенцах. Они ничего так не любят, как убивать и копаться во внутренностях убитых, но ничего так не боятся, как умереть самим…

Комм:
Кажись, пафосный поклеп на римских императоров… (хотя среди них и затесались парочка садистов и пяток дегенератов)

ЦИТАТЫ, Лидия Мониава:
Чтобы умереть вполне благополучно, надо знать, как умирать, надо приобрести навык умирания, надо выучиться смерти. А для этого необходимо умирать еще при жизни, под руководством людей опытных, уже умиравших».
О. Павел Флоренский

Комм:
«Павлуша, иди-ка, я тебя придушу маненько…»

«В монастыре надо выучиться  умирать от скуки без последствий»

Монастырь – это тюрьма, только не для преступников, а для праведников… Монастырь – это банка, где даже праведники, хочешь не хочешь, превращаются в пауков (или дятлов с молитвами)… Монастырь – это дурдом, ведь «праведность» есть лишь одна из маний величия (и все спасение опять-таки в дятле, в трудоголизме на почве молитв и прочих «послушаний»…)

Инет, Арьес:
Лишь с середины XIV в. наш воображаемый музей надгробий становится музеем портретов. Начало было положено надгробиями королей и епископов, затем надгробиями могущественных сеньоров, образованных нотаблей, меж тем как мелкое чиновничество и ремесленники еще долгое время должны были довольствоваться костюмными и декоративными атрибутами своего общественного положения. Далеко не всем развитым цивилизациям свойственно было подобное стремление к сходству. Тенденция к портретному реализму, характеризующая последний период Средневековья, оригинальный и весьма примечательный факт истории культуры, который можно сопоставить с тем, что мы сказали выше по поводу завещания, системы образов иконографии macabre, любви к жизни и желания «быть». Ибо между портретом и смертью существует прямая связь, как существует она и между чувством macabre и жадной привязанностью к земной жизни.

Мне кажется, что признак, если не доказательство, такой связи между портретом и смертью можно найти в памятнике Изабеллы Арагонской, королевы Франции, в Козенце в Калабрии. После смерти Людовика Святого в Тунисе она со всем двором и войском крестоносцев возвращалась во Францию через Италию: то была необычайная траурная процессия, быть может, первая в таком роде. В 1271 г. в Калабрии падение королевы Изабеллы с лошади вызвало преждевременные роды, от которых она скончалась, и ее муж, Филипп Отважный, воздвиг на месте ее кончины вертикальное надгробие с «молящейся» фигурой — несомненно, одной из первых в надгробной пластике Средневековья. Королева стоит на коленях перед Святой Девой с Младенцем. Копия этого памятника находится в парижском музее Трокадеро. Поражает это распухшее лицо, перерезанное шрамом, с закрытыми глазами. Можно предположить, что скульптор использовал посмертную маску, снятую сразу после смерти. Мы знаем, что в XV–XVI вв. такая практика была весьма распространена, возможно, она была известна и в 1271 г. Соблазнительная гипотеза: молодая женщина на коленях с лицом умершей, не для того, чтобы внушать страх, как в образах искусства macabre, a для достижения портретного сходства.

Сегодня эта гипотеза отвергнута. Как замечает А.Эрланд-Бранденбург, нет никаких свидетельств существования практики посмертных масок в XIII в. Особенности лица на памятнике могли иметь причиной глиняную жилу в известковом туфе, использованном скульптором. Но как же в таком случае быть с закрытыми глазами королевы? Глаза у «молящихся» всегда открыты. Если и не было восковой или гипсовой маски, снятой с лица умершей, то, может быть, лицо на памятнике все же имитирует его? Люди издавна умели манипулировать трупами, особенно когда их приходилось переносить с одного места на другое. Обычно их зашивали в кожаный мешок, как это происходит в романе о Тристане и Изольде. Но перед этим вынимали сердце и внутренности, добавляли благовония, бальзамировали. Существовала молчаливо признававшаяся связь между сохранением тела и сохранением сущности, ведь тела святых чудесно сохранялись. Извлечение сердца и внутренностей позволяло умножить число мест погребения и видимых надгробий, их обозначавших. Внутренности Вильгельма Завоевателя похоронены в Шалю, тело в аббатстве в Кане, сердце в Руанском соборе. Много лет спустя король Карл V также имел три гробницы, а его прославленный коннетабль Бертран дю Геклен, умерший в 1380 г., даже четыре: для плоти, сердца, внутренностей и костей.

В эпоху «второго Средневековья», когда нужно было перенести тело умершего в другое место, его не зашивали больше в кожаный мешок, но погружали в кипяток, чтобы отделить мясо от костей. Плоть хоронили на месте, воздвигая там первое надгробие. Кости же предназначались для самого желанного из мест погребения, и над ними сооружался самый пышный памятник, ведь высохшие кости рассматривались как благороднейшая часть человеческого тела, несомненно, именно потому, что самая долговечная.

Комм:
«В мешок его!» В ящик! В багажник… «Распух уже – надо его срочно где-то прикопать!» - «Постой, дай сфоткаю – прикольно»

Варили покойников! Хоронили по частям! Со скелетами тоже поступали разнообразно…

3 книга:
Действительно, почему мы не сдаем себя на органы даже после смерти, когда есть лакомые кусочки, которые для кого-то вопрос жизни и смерти… - при жизни настолько действенно никому не поможешь! …Камень преткновения, что помогаешь неизвестно кому – скорее всего, богатому или блатному - что берет твои органы в оборот какая-то фабрика, просто рабочие в белых, а не синих халатах…

Сдать себя на органы при жизни – может, другой  поживет получше, чем ты бы пожил. А если нет, тоже может успеть сдать себя на органы. Комбинируйте,  люди в белых халатах, грех такое добро  в землю зарывать. Где наша бережливость? Это же кусочки жизни! Крошки со стола… И это индульгенция для умирающего – уж никак в ад не попадет, раз спас кого-то от смерти… И вдруг выскочит что-то необычное – например, когда человек совместит в себе семь разных тел?

Комм:
Альтернатива: умереть молодым, зато классно послужить другим своими органами, или умереть стариком, чьи органы уже ни на что не годны (как и одежда – полное тряпье), но зато успеть сделать что-то для тех же самых, выживших с новыми органами (которые, однако, верят в одну медицину и знаться с нами обоими совсем не желают, хотя и по разным причинам…)

2 книга:
Мама, подбадривая кого-то по телефону, рассказала историю про то, как Лютера, пришедшего  домой в мрачном настроении, жена встретила словами: «Что, разве Бог умер?» Когда тучи, то хотя солнце не умерло как таковое, но для нас оно действительно умерло. Т.е. наш Бог, Христос – это смертный Бог, Его отличие от человека не в том, что Он не умирает, а в том, что воскресает.

Комм:
С юмором жена у Лютера была? Или она-то и была главной фанатичкой, а муженек лишь исполнитель? Или она искренно удивилась мужу своему – а ему нетрудно удивиться, по-моему, он был тот еще гад, этот церковный реформатор – и в любом случае отличался вовсе не благообразной верой. Обычный деятель – такой мог бы и политикой заниматься, или наукой – и тоже все реформировать, тоже везде выбиваться на самые видные места… Вроде нашего Навального, чувак; или Ельцина… (В молодости пробовал читать его писанину –  ненамного вразумительней марксовой! Особенно тезисы о предопределении и оправдании верой вызывают у меня отвращение – прямой путь к мании величия и лицемерной болтовне, коими с тех пор веками  и полнятся протестантские религиозные собрания…)

ЦИТАТЫ, Вересаев:
В 1884 году Коллер ввел во всеобщее употребление одно из самых
драгоценных врачебных средств - кокаин, который вызывает прямо идеальное
местное обезболивание. Гуземан полагал, что смертельная доза кокаина для
взрослого человека должна быть "очень велика". Горький опыт Коломнина и
других научил нас, что доза эта, напротив, очень невелика, что нельзя
вводить в организм человека больше шести сотых грамма кокаина эта доза в
двадцать пять раз меньше той, которую назначил своей больной несчастный
Коломнин.

Комм:
Сейчас тоже эпоха ввода в оборот многих новшеств – и на каждом люди еще наобжигаются… (да и кокаин так и остался  дубиной о двух концах… Кстати, раз кокаин в медицине пригодился, то и остальные наркотики где-то могут быть полезны?... Устроить предельно жесткий режим – который, однако, будет жестко и четко распределять безопасные дозы наркотиков! Как и все остальное, кстати – никаких злоупотреблений! ни в чем, ни в еде, ни в одежде, ни в играх, ни в просмотрах телевизора… – но все имеют доступ ко всему… А то ведь сейчас у каждого сплошные злоупотребления в одном и достойная сожаления недоступность другого… Лишить людей свободы в соблазнах, но дать им возможность все перепробовать – включая сюда, может быть, даже космические полеты!)

Инет, Арьес:
Только соломенная циновка, на которой распростерто тело, указывает на то, что человек только что умер и его труп, по обычаю, выставлен на соломенной подстилке.

Комм:
По-моему, на соломе и живые спали… Сначала все подстилки были из соломы, потом знать стала богатеть, развела цивилизацию, разные цветастые материи – но солома лучше! Не говоря уж об аромате и приятной близости с природой, чем проще устроена жизнь, тем она и беззаботней – а  в отсутствии забот главный секрет свободы! (Всю жизнь мечтаю поспать на сене, но пока не довелось…)

3 книга:
Тургенев вдруг поразил, вот дела! «Стихотворениями в прозе» (есть такой подраздел на прозе-ру, мог бы разместить!). Умный, тонко чувствующий мизантроп – я к тем же выводам унылым прихожу (досрочно, не дожидаясь старости – и  скорой смерти?!). Чем же он мне раньше не нравился? А сюжетностью, на «любовях» настоянной – чисто коммерческий жанр…

Комм:
Да, Тургенев, умирая, очень тосковал и чувствовал себя абсолютно одиноким… (и о любвях с литературой вкупе, насколько помню, уже не вспоминал…)

2 книга:
Ищу истины, которая бы убедила меня и красоты, которая действительно бы радовала. Разве я не предпочел бы, просто протянув руку, взять книгу и найти их там. У всего свой срок жизни – и жившие раньше истины и радости уже умерли.
 
Богу придется прийти ещё раз, повторить Своё слово – тем, кто жаждет услышать, ибо встрепенулся и встревожился при первой встрече – случившейся, к сожаленью, при дороге. /Да, Господи, в первый раз Ты сеял семя при дорогах./ «После двух или трех вразумлений отвращайся»…

Комм:
Первый раз Христос сеял при дорогах, а в следующий будет сеять на каменистой почве?! Сейчас все люди как камень с этой, христианской стороны… Вместо ослика на тракторе ездить придется, чтобы бузу тут устроить… - среди радующихся истинам вечно живым, хотя и давно уже попсовым, банальным, избитым…

ЦИТАТЫ, Mariquita:
"Хочешь, я стану дождём после смерти.
И буду слезинками трогать твой зонт..."

Комм:
Такой водянистый… Зонт лучше ножиком резать – чтобы на бабу потом накричать…(так накричал, что она буквально растаяла, т.е. превратилась в какую-то лужу,  на мочу вся изошла, осталась одна оболочка, куртка как пустой, из полиэтилена пакет…)

Инет, Арьес:
Получило распространение вертикальное стенное надгробие: в нишу наверху помещена голова умершего, под ней надпись, и все вместе обрамлено архитектурным орнаментом. Такой тип надгробия, представленный почти повсеместно, особенно был популярен и лучше всего поэтому сохранился в Риме. Он придает церквам Вечного города обаяние и живость музея портретов, и притом чудесных портретов. Когда интерьер церкви погружается в сумерки, все эти скульптурные головы, располагающиеся одна за другой вдоль стен или у колонн, кажутся выглядывающими из своих ниш, точно из окон. В зыбком свете свеч желтые пятна играют на безмолвных лицах, контрасты света и тени выявляют выражение их черт, вдыхая в них жизнь, исполненную неподвижной сосредоточенности.

В ту же самую эпоху лицо нередко заменяется другим, более абстрактным знаком идентичности — гербом.

Комм:
Герб как соперник лица; кто без герба – без лица… (дурацкие, кстати, в ту пору были гербы – схематичные детские картинки - но надеюсь, что рисовались коряво и смачно…)
 
3 книга:
Злодей, но надави на него угрозой близкой смерти и он всё же, может быть, дрогнет, т.е. выдавится и из него хоть капля души, эссенция для известного маньяка-парфюмера, делающая приведение угроз в исполнение почти невозможным…

Комм:
Любые проблемы – в том числе, и проблемные люди – требуют своих исследователей и решателей, а вовсе не убийц. Новые Толстые и Достоевские появятся, когда мир их призовет на помощь (а до того будут душить не только их, но, может, и  меня…) Кстати, вот России стало трудно и вдруг появляются такие люди, как Сергей Михеев или Дмитрий Куликов (в помощь таким, как тот же Макс Шевченко…) Но, кстати, и прежние Толстой и Достоевский во многом могут и сейчас помочь…

2 книга:
Жилец из дома 158А, подъезд 4, квартира 82 не знает, что умер жилец из дома 185Б, подъезд 3, квартира182 – а это по соседству…

Комм:
Да в том же самом доме минимум  половина ничего не знает… (но я вовсе не за возврат крышки гроба возле подъезда… От гробов и венков воняет не только смертью, но еще и какой-то зловещей отравой! Самое лучшее – на эту шушеру не обращать никакого внимания, не брать ни в рот, ни в глаза, ни в душу – это маскарад, который мы тоже закопаем (или бросим прямо на кладбище)

ЦИТАТЫ, Вовка Сорокин:
Солженицын, эта совесть народа, уговаривает сегодня Путина вернуть в России смертную казнь, а я вспоминаю эпизод из романа «В круге первом», где Александр Исаевич описывает, как министр ГБ Абакумов слезно просил того же у Сталина. Это уже не трагедия, а фарс.

Комм:
Не прочел ни одной книги Солженицына, но образ его старости запомнил… Плохо отношусь в Солженицыне ко всему, кроме этого последнего… - может, он втайне ото всех покаялся?  (или на мне розовые очки были – потому что страшновато пересматривать…)

Инет, Арьес:
«Молящийся» показался нам более близким к бессмертной душе. «Лежащий» стал в конце концов идентифицироваться с бренным телом.

В начале XVII в. исчезает «лежащий», в конце следующего столетия приходит очередь «молящегося».

Комм:
 «Лежащий» - это проза, а «молящийся» - это поэзия. Смерть  на самом деле взывает и к тому, и к другому – и к деловому погребению, и к печальной возвышенности…

Без смерти жизнь была бы машиной без тормозов? Она бы лишилась не только ограничителей, но и опор – сама земля ушла бы у нас из под ног… Кстати, нашу планету можно было назвать и «Жизнью» и «Смертью» - а в качестве компромисса, она могла бы называться «Природой» - ведь земля лишь часть природы. Просто «природа» - прикладное слово… Если же говорить о земле, то это гигантское кладбище – ради каждого черного комка ее кто-то умирал… (Скоро  будем называться «Планетой городов»?)

3 книга:
Да, остановка для самолета не отдых, а смерть, сразу  падение….  Чтение газет про мир псевдодвижущийся чуть не убило меня, все пассажиры взмолились, чтобы я потерпел и еще пописал, пофантазировал, в мечтах полетал, и не читал, в особенности, о работах, с одной стороны и товарах, с другой объявления всякие…

Комм:
Когда мечты кончились, я завел себе другой модели самолет (железный?! ученый?! особо зоркий и с тонким нюхом?!  стимулированный – летает, лишь завидев тексты, причем в полете от скуки их потом комментирует…; в общем, тексты – основное топливо его, и лишь летом он перейдет на другую пищу…)

2 книга:
Когда, например, зубы болят, тоже хочется устроить какую-нибудь "реформу"! Сами же они отцы, да и только; когда Брежнев умер, мне казалось это непостижимым: "Брежнев вечен и  ему же замены не  найдут!" /действительно не нашли сразу/; Сталин деток любил... Каждый раз их  рассматривали как временные фигуры, чтобы только передохнуть от шебутных Ленина - Хрущева - Горбачева, а они сидели по 20-30 лет /устраивая себе покойную старость!/ - и дай Бог, чтобы г-н Е. просидел только 10!

Комм:
Слезла Россия от таких раскладов на самое дно – и только тогда он, расклад поменялся: теперь шебутной и умный Путин правит долго (в столь северной стране дураки и крикуны -  недопустимая роскошь? Должны бы, как в Скандинавии, вымирать на корню – а у нас их чуть ли не культивируют, если говорить о том же кино или телевизоре с музыкой. И в  психологию «трын-трава» похуизма заложена… Типа, пьяный  не убьется, когда с высоты упадет, а на дне  веселее с алкашами, шутами… Жили как дикари, только не в набедренных повязках, а в тулупах сразу на голое тело… Шнур и теперь этот стиль проповедует… А что, постмодерн чистой воды, елы-палы!… И лучше уж алкаши, чем серая масса с их завистливым скрежетом про чью-то «коррупцию»!... Но как завяжет алкаш, так скрежет в нем начинается… В общем, серой массе в нашей стране можно посоветовать либо умнеть, либо глупеть, но становиться не менее раскрепощенным и  ярким с помощью одного алкоголия…)

ЦИТАТЫ, Вовка Сорокин:
Когда идешь по пешеходной зоне вдоль роскошных магазинов, кажется, что по улицам ходят некие эйдосы и эйдосы же покупают, возникает впечатление, что нет смерти, нет рака, нет гнилой прямой кишки, нет кровавой блевотины... Я называю это комплексом полноценности, им заражены 95% западных людей.

Комм:
Эйдос – дух… Когда идешь вдоль роскошной больницы,  кажется, что смерть и болезни – это лишь вид роскоши! «Культурно поболею – а может даже помру». «В обиду не дадут – от всех болей избавят». «Накажу врачам смертью и неизлечимыми болезнями меня не пугать – а то взяли моду! это чтоб на дорогие лекарства раскручивать! – а там уж пусть будет, как будет; никто не больной, коли от боли избавлен»…

А комплекса полноценности не может быть ни у кого, кроме клинических идиотов! Ни на Востоке, ни на Западе этой Земли! Весь лак – это пустая видимость! Они просто не знают, чем же утешиться в клиническом горе своем и сговариваются, что вот это и это их вроде бы утешает, но лишь умножают свою клинику… (лаком вместо масла смазывают раны!)

Инет, Тургенев:
У меня был товарищ – соперник; не по занятиям, не по службе или любви; но наши воззрения ни в чем не сходились, и всякий раз, когда мы встречались, между нами возникали нескончаемые споры.
Мы спорили обо всем: об искусстве, о религии, о науке, о земной и загробной – особенно о загробной жизни.
Он был человек верующий и восторженный. Однажды он сказал мне:
– Ты надо всем смеешься; но если я умру прежде тебя, то я явлюсь к тебе с того света… Увидим, засмеешься ли ты тогда?
И он, точно, умер прежде меня, в молодых летах еще будучи; но прошли года – и я позабыл об его обещании, об его угрозе.
Раз, ночью, я лежал в постели – и не мог, да и не хотел заснуть.
В комнате было ни темно, ни светло; я принялся глядеть в седой полумрак.
И вдруг мне почудилось, что между двух окон стоит мой соперник – и тихо и печально качает сверху вниз головою.
Я не испугался – даже не удивился… но, приподнявшись слегка и опершись на локоть, стал еще пристальнее глядеть на неожиданно появившуюся фигуру.
Тот продолжал качать головою.
– Что? – промолвил я наконец. – Ты торжествуешь? или жалеешь? Что это: предостережение или упрек?… Или ты мне хочешь дать понять, что ты был неправ? что мы оба неправы? Что ты испытываешь? Муки ли ада? Блаженство ли рая? Промолви хоть слово?
Но мой соперник не издал ни единого звука – и только по-прежнему печально и покорно качал головою – сверху вниз.
Я засмеялся… он исчез.

Комм:
По-моему, смысл ясен: верующий соперник печально качал головой, глядя на Тургенева, вперившегося в пустой полумрак; мол, ты уже сед, а все еще попусту теряешь время… (Однако, сам Тургенев всколыхнулся совсем другими, часто нелепыми вопросами и о себе критически лишь за компанию подумал…)

3 книга:
Философское гуляние с больными ногами – постоянное зоркое подмечание, осмысление и одновременно поиск лавочки, плиты бетонной, пня вывороченного на худой конец… Нет, чтобы не сеять смерть, мне нужны ролики или велосипед – как будто местный, королем тихонько по тротуарам катить, как в мешки с добром заезжая во дворы…

Комм:
Сейчас меньше хожу и ноги почти не болят (сейчас время не  разбрасываться, а собираться…; не разбрасывать, а собирать  все – хотя бы и в такие тематические кучки…)

2 книга:
"И я должен спеть то, что должен" -  споешь, не бойся, но, спев, нужно еще и что-то сделать.  Христос проповедовал, а потом умер на кресте -  мы вряд ли заслужим смерть, но должны тоже пытаться сделать то, что в наших силах.

Комм:
Казненные на том свете образуют отдельное государство (с девизом «казнь надо заслужить») Именно они там будут получать усиленные радости (все остальные – лишь естественные); их будут там лечить и даже отрубленные головы осторожно приклеивать (хотя на ночь они все равно будут сниматься…)

ЦИТАТЫ, Фелусс:
Когда роман был опубликован, мой отец очень этим гордился. Книгу он не читал, но сам факт того, что я стала писательницей, очень ему льстил. Однако я очень боялась, что роман его шокирует, так как он, хотя и был достаточно образованным и культурным человеком, но все же никогда не принадлежал к литературным кругам. К тому же, повествование в нем велось от первого лица, потому что в то время я и представить себе не могла, что можно писать как-то иначе. Я знала, что он очень трепетно относится к вопросам нравственности, в частности, он никогда не поощрял мои встречи с юношами и всегда контролировал каждый мой шаг. Поэтому мне совсем не хотелось хоть как-то его травмировать. Однако он сразу же стал спрашивать меня: «Ну где же твоя книга, почему ты не хочешь мне ее подарить?» В конце концов я пообещала ему принести свой роман, когда в следующий раз к нему приду, хотя и твердо знала, что не собираюсь давать ему эту книгу. К тому же я была уверена, что сам он вряд ли пойдет в книжный магазин, так как он был слишком занят и все время работал. Однако буквально на следующий день я узнала, что он умер от сердечного приступа прямо за рулем своей машины. И я сразу же подумала, что это я виновата в его смерти, потому что накануне вечером мне позвонил мой брат и сообщил: «Ты знаешь, я сделал папе сюрприз, подарил ему твою книгу, которую специально купил в книжном магазине.» Естественно, я стала возмущаться и упрекать его, зачем он это сделал, не посоветовавшись со мной, но было уже поздно. А когда я узнала, что рядом с ним на сиденье в машине лежала моя книга, то окончательно почувствовала себя виноватой в его смерти. И до сих пор я не могу себе этого простить, хотя на самом деле неизвестно, успел ли он хоть что-то прочитать.

Комм:
Смерть собственного отца как повод для стеба, для иронии, для литературы, для заработка… «Смерть – это коронка моя, примерно как у глотателя шпаг его шпаги…» (но отец ее, возможно, жив – просто она опасается, и разыгралось воображение… Писательство от первого лица по-прежнему ее коронная обманка)

Инет, Тургенев:
Чудилось мне, что я нахожусь где-то в России, в глуши, в простом деревенском доме.
Комната большая, низкая, в три окна; стены вымазаны белой краской; мебели нет. Перед домом голая равнина; постепенно понижаясь, уходит она вдаль; серое, одноцветное небо висит над нею как полог.
Я не один; человек десять со мною в комнате. Люди всё простые, просто одетые; они ходят вдоль и поперек, молча, словно крадучись. Они избегают друг друга – и, однако, беспрестанно меняются тревожными взорами.
Ни один не знает: зачем он попал в этот дом и что за люди с ним? На всех лицах беспокойство и унылость… все поочередно подходят к окнам и внимательно оглядываются, как бы ожидая чего-то извне.
Потом опять принимаются бродить вдоль и поперек. Между нами вертится небольшого росту мальчик; от времени до времени он пищит тонким, однозвучным голоском: «Тятенька, боюсь!» – Мне тошно на сердце от этого писку – и я тоже начинаю бояться… чего? не знаю сам. Только я чувствую; идет и близится большая, большая беда.
А мальчик нет, нет – да запищит. Ах, как бы уйти отсюда! Как душно! Как томно! Как тяжело!… Но уйти невозможно.
Это небо – точно саван. И ветра нет… Умер воздух, что ли?
Вдруг мальчик подскочил к окну и закричал тем же жалобным голосом:
– Гляньте! гляньте! земля провалилась!
– Как? провалилась?!
Точно: прежде перед домом была равнина, а теперь он стоит на вершине страшной горы! Небосклон упал, ушел вниз, а от самого дома спускается почти отвесная, точно разрытая, черная круча.
Мы все столпились у окон… Ужас леденит наши сердца.
– Вот оно… вот оно! – шепчет мой сосед.
И вот вдоль всей далекой земной грани зашевелилось что-то, стали подниматься и падать какие-то небольшие кругловатые бугорки.
«Это – море! – подумалось всем нам в одно и то же мгновенье.- Оно сейчас нас всех затопит… Только как же оно может расти и подниматься вверх? На эту кручу?»
И, однако, оно растет, растет громадно… Это уже не отдельные бугорки мечутся вдали… Одна сплошная чудовищная волна обхватывает весь круг небосклона.
Она летит, летит на нас! Морозным вихрем несется она, крутится тьмой кромешной. Всё задрожало вокруг – а там, в этой налетающей громаде, и треск, и гром, и тысячегортанный, железный лай…
Га! Какой рев и вой! Это земля завыла от страха…
Конец ей! Конец всему!
Мальчик пискнул еще раз… Я хотел было ухватиться за товарищей, но мы уже все раздавлены, погребены, потоплены, унесены той, как чернила черной, льдистой, грохочущей волной!
Темнота… темнота вечная!
Едва переводя дыхание, я проснулся.

Комм:
Они в больнице и приговорены к смерти своими болезнями? Но тогда почему разом им всем поплохело? Или умирать стал один Тургенев, а остальные просто раздавлены и потоплены его смертью…

Или это предчувствие технической, «железной» революции, что убьет все тургеневские идиллии - заменяя их своими…

Чем болел Тургенев, кстати? Духовно он же так же ужасно, как Чехов, умирал… (Физически умер он от злокачественной опухоли костей позвоночника – причем страшно мучился несколько лет, имея очень сильный организм. А врачи «лечили» его от грудной жабы и т.п…. И еще: его мозг взвесили и он оказался на 600 граммов больше нормы, рекордсменом… - хотя владелец его в особой умственности замечен и не был!)