МЧС и корова

Петровна лишь с виду выглядела мрачной и сердитой, а в душе она, хоть сама себе в этом и боялась признаться, была милейшим человеком. Вечно занятая нескончаемыми домашними делами и до чёртиков устававшая, она мало улыбалась: на это требовались пусть и небольшие, но усилия, а она научилась экономить их для решения более нужных и важных забот, чем простая улыбка.

Петровне всего-то и надо было для радости часа два спокойствия да минут тридцать послеобеденного сна, но такая блажь ей день и в перспективе не маячила.

Облегчить суетную домашнюю жизнь Петровне мог бы муж её Фёдорыч, но был он не в меру без повода криклив, из-за любой мелочи ворчлив и слегка ленив во всяких своих делах. Больше всего нравилось ему перечить Петровне, потому часто меж ними по мизерным пустякам проскакивала незлобивая, но шумная своим появлением искра.

Тогда супруги вели свои разговоры так, что, казалось, вот-вот дойдёт до рукоприкладства. До большего у них ни разу не доходило и в мыслях подобной чуши не возникало. Общаясь таким образом, Петровна с Фёдорычем разнообразили скучную деревенскую жизнь. Близкие и соседи, поначалу тревожившиеся неожиданно возникающими спорами и готовые броситься на выручку одному из спорщиков, перестали обращать на них внимание: у каждого свои семейные традиции и порядки.

Мужская доля и пенсионный возраст успешно способствовали тому, что Фёдорыч позволял себе и днём поспать в удовольствие, и расслабиться на лавочке во дворе или на запасной у калитки.

Смекнув однажды, что держать ораву свиней, как было при социализме, стало себе дороже и легче в магазине покупать свежее мясо, чем питаться годовой давности свининой из своего холодильника, Фёдорыч низвёл хрюкающее поголовье и тем окончательно развязал себе руки.

Для создания видимости своей непомерной занятости оставил он во дворе несколько кроликов да столько же кур. По обязаловке работая на огороде, он пупок не рвал и спину излишним трудом не надсаживал, так что жить ему при таких же последующих обстоятельствах предстояло лет до ста без старости и без осточертевшего Петровне остеохондроза.

Классик сказал бы: «Так они и жили».

Во время школьных каникул, в особенности летних, будни Петровны заметно осложнял приезд из города внучки с внуком.

На улице уже заглядывающийся на девушек внук безвылазно проводил дни за компьютером и не причинял бабушке лишних хлопот. Внучка же не сидела на месте, донимала дедушку с бабушкой, брата и племянницу, так что всё в доме стояло на ушах, а сам дом переворачивался вверх дном, и спасение хозяевам светило лишь с окончанием каникул.

Было бы справедливым каждый таким образом прожитый деревенский день, как свет и тьма отличавшийся от жизни городской женщины, засчитывать Петровне за два, а то и три. И уж совсем получалось бы неплохо, добавляй государство за них рублики к скромной не по труду её пенсии.

– Однажды не выдержу, – сказала в сердцах Петровна, отмахиваясь от оче-редного пустословного приступа мужа, – и вызову по тревоге МЧС. Сил моих больше нету! Пусть они меня вместе с вами спутают, будто лошадей. Я хоть полежу денёк спокойно.

– Ну, ну! – отозвался Фёдорыч, включая телевизор. – Ты думаешь, у них путо для тебя найдётся?

Телевизор привычно заходился сообщениями об успехах Российской армии в Сирии. Брызгая слюной в зрителей с экрана, клеймил позором Америку. Гневался на действия армии Украины в Донбассе. Восхищался размахом строительства там и сям и убеждал дорогих россиян в успешном выходе родной для них страны из экономического кризиса.

Разошедшийся Фёдорыч громогласно комментировал телевизионные новости. Учил сирийцев грамотно отбиваться от нашествия оппозиции, об Америке говорил такое, что, услышь президент Байден матерную отповедь русского мужика, к радости противников рухнул бы с инфарктом на руки охранникам или подал в отставку, не дожидаясь утра. Досталось армии Украины и всем остальным, попавшим под гневные отповеди хозяина телевизора и дивана в комплекте с газетой.

Лишь тогда Фёдорыч потерял дар речи и тем едва не насмерть перепугал Петровну, когда увидел на экране жалобно мяукающую на высоком дереве кошку и доблестно подбиравшихся к ней МЧСовцев. Репортёр не скупился на похвалу, восхищался умными действиями бойцов подразделения и наличием у них необходимого для спасения крохи оборудования.

С чашками в руках появившаяся в дверях Петровна отсыпала мужу порцию бранных слов за свой неожиданный испуг, присела рядом и велела ему впредь заранее предупреждать о желании сию секунду проглотить язык.

Репортаж шокировал обоих.

– Вишь, как в Москве-то о кошках заботятся, – тихо произнесла Петровна. – А к нашим соседям в прошлом году, помнишь, ночью пожарный на голой машине приехал тушить огонь. Даже пожарного рукава при ней не оказалось. Хорошо, бабы дружно поднялись на защиту.

– Такое разве забудешь! – гоготнул Фёдорыч, одаривая Петровну широкой и хитроватой улыбкой. – Все бабы в трусах повыскакивали, пока мужики в штанинах ногами спросонья путались.

– Гогочи, гогочи! Если бы не бабы, вместе с сараем могла сгореть половина улицы.

Фёдорыч уже открыл рот для комментария, но вбежавшая в зал внучка ли-шила его такой возможности.

– Из-под земли в сарае петух орёт! – радостно сказала девочка, забираясь деду на колени.

Выключив телевизор, дед принялся объяснять внучке, что петухи под землёй не живут, и пропустил момент исчезновения Петровны. Он ещё не закончил лекцию, а вернувшаяся Петровна уже принялась бурно комментировать падение петуха в открытый погреб.

Откликаясь на мелкое дворовое происшествие, Фёдорыч выдал по самое некуда дурному петуху за способность падать куда не след. Петровну отчитал за открытый для проветривания погреб. Попутно досталось и небесной канцелярии за неумение организовать качественную летнюю погоду.

Он бы ещё долго ораторствовал, но внучка прикрыла ему рот ладошкой.
Через приоткрытое окно слышалась жалоба спасённого петуха на свою трудную судьбу. Он, конечно, надсадно кукарекал о чём-то другом, но Фёдорыч по-своему перевёл внучке его речь, и та выбежала во двор посмотреть на сказочную птицу.

– Надо бы прикрыть творило решетом, – произнесла Петровна. – А то, не приведи Господь, завалится в погреб чья-нибудь корова.

Долго ещё дрожали окна в доме от громогласной речи хозяина. В переводе на корректный язык она сводилась к удивлению Фёдорыча, мол, какой дурной корове придёт в голову отказаться от свежей травы и пройти через огород, попасть затем в сарай и только потом непонятно зачем свалиться в чужой погреб, где и принять на себя тяжкие муки в ожидании вызволения из неволи.

На шум прибежали перепуганные дочь с внуком: «Что случилось?!», после чего Петровна, не дожидаясь окончания бранного монолога мужа, сама прикрыла творило решетом. Не без труда разогнув спину, подумала мимолётно: «Решето выдержит, пожалуй, только вес петуха» и на том успокоилась: предупреждён, значит, в погреб не свалишься!

Знай она, как жестоко заблуждается в своих рассуждениях, непременно при-крыла бы не только творило погреба, но и дверь в сарай со свободно разгуливающими по нему курами.

А случилось вот что.

Неделю протестующий против поездки на увал за земляникой Фёдорыч вдруг сыграл домочадцам общий сбор, загрузил в автомобиль посуду под урожай и покинул двор.

Не удалось оторвать от компьютера и выковырнуть из дома только завтрашнего внука-одиннадцатиклассника, чем тот невольно вынудил деда вылить на сидевших с ним в машине очередную обильную порцию ворчания по поводу нехорошей современной молодёжи.

На просьбу дочери примолкнуть Фёдорыч не отреагировал. Его молчание было равнозначно тому, что в машине закончился бензин, и она остановилась. Петровне удалось на минуту угомонить его предупреждением о своей готовности на ходу выпрыгнуть из салона.

Этой минуты хватило доехать до увала.

– Ворчи теперь, сколько влезет, – напутствовала мужа Петровна, – только из машины ни шагу. Не хватало, чтобы от твоего крика тут всех птиц кондрашка хватила.

– То ли я кричу? – ответил в своей манере Фёдорыч, нарушив всякий допустимый уровень децибел.

И колыхалась трава в метре от машины.

Ниже склонила свои плоды погрустневшая земляника.

Испугалась мелкая птичка на качнувшемся неподалёку кусту и сорвалась с места.

Петровна очень желала, но сполна не успела насладиться ароматом переспевшей земляники. На горизонте появился силуэт мчавшегося на велосипеде внука, и сердце бабушки тревожно дрогнуло: сдвинуть с места юношу мог только чрезвычайный мотив.

Петровна метнулась навстречу, спросила, не останавливаясь, что случилось, услышала: «Корова в наш погреб завалилась!» и не поверила ушам своим. Не сдержалась, культурно выругалась, при этом минуты ей не хватило, и крикнула мужу:

– А ты чего расселся?!

Фёдорыч не знал, чего это он расселся, и немедля подключился к комментариям жены.

Из его кучерявой болтовни внук понял, что он сошёл с ума – «Зачем чужая корова попала в погреб с банками солений и варенья?», однако вразумительного ответа деду не придумал.

По дороге домой Фёдорыч выдал по их заслугам не только хозяевам дурной коровы, но заодно – не останавливать же бурную речь, коль подвернулся повод,  руководству сельской и районной администрациям, дотянулся до краевой и уже хотел отвесить власти столичной, но тут подъехали ко двору.

Быстро выгреблись из машины и всем гамузом рванулись к погребу.

Корова не делала никаких попыток выкарабкаться самостоятельно; она больше походила на невменяемое животное, и ей, конечно, сполна досталось от владельца погреба.

Пока Фёдорыч тренировался перед коровой в красноречии, Петровна позвонила в полицию, откуда её переадресовали в местное отделение МЧС.

В МЧС молодецкий голос вежливо справился, кто звонит, по какому срочному тревожному поводу, переспросил, зачем залезла корова в погреб, получил ответы на все вопросы, кроме последнего, и пообещал срочно приехать.

Он появился один на своей старенькой «Ниве», в фирменной одежде, но в резиновых домашних сапогах. По дороге к погребу с коровой поинтересовался случившимся, но Петровна ничего нового к сказанному по телефону не добавила.

У погреба стояли, охая и ахая, разводя руками: сотрудник МЧС, Фёдорыч, Петровна, их дочка и внучка и только что вернувшийся с увала внук. Почти как в сказке про дедку, бабку да репку и примыкающей к ним живности.

Все были возбуждены невероятно, а до конкретных шагов по вызволению животного дело так и не дошло. Не каждый день корова заваливается в погреб, поэтому у сотрудника МЧС на этот счёт не было никаких инструкций, как не имел он при себе ни единого инструмента для спасательной операции (резиновые сапоги не в счёт, их к делу можно не пришивать). Он позвонил коллегам, каждому рассказал про корову в погребе и просил срочно приехать.

Прибыли они без спасательных инструментов и, как скоро выяснилось, без понятия, что делать и как быть им и, естественно, корове. Но с коровой-то как раз всё оказалось ясно – придётся ей ближайшей ночью в тесном погребе скучать.

Трое сотрудников МЧС принялись разрабатывать разные планы, но тут же один за другим дружно их отметали.

Будь корова с понятием, она сама бы выбралась по широким ступенькам лестницы, ведущей из погреба наверх. Но поступить так она не могла – ни в телячьем возрасте, ни теперь по лестницам не лазила, опыта падения в погреб не набралась и потому беспомощно ждала помощи от людей.

Женским умом смекнув, что без хозяев коровы не обойтись, Петровна отправилась к ним домой. Долго стучала в дверь, оклеила её снизу доверху всякими нехорошими из уст женщины словами, и только после этого на пороге возникла лохматая и небритая фигура изрядно пьяного владельца несчастной коровы.

«От такого хозяина корове только в чужом погребе спасение искать!» – воскликнула мысленно Петровна и принялась объяснять хозяину суть своего появления.

Хозяин тупо смотрел на гостью насоловыченными глазами и явно не торопился её понять. Наконец до него дошло; с десятого раза он, наконец, приставил вялую руку к сердцу, произнёс: «Ваш погреб. Сами доставайте. У меня сердце» и скрылся в сенцах. Вернулся, велел искать хозяйку с сыном в сарае и хлопнул дверью.

– Не хватало мне ещё по вашим сараям шастать! – сердито буркнула Петровна, отпустила хозяину пару «ласковых» ругательств, развернулась в желании вернуться домой и тут увидела выходившего из сарая хозяйского сына Андрея. Петровну он выслушал без блеска в глазах и энтузиазма, пообещал наведаться к погребу и сопроводил её до сломанной калитки.

Меж тем в её дворе не происходило ни малейших попыток вытащить корову, всё глохло на уровне предположений. Главенствовал, конечно, Фёдорыч, причём все его громогласные изъяснения лишь добавляли хмурости сотрудникам МЧС. Они безропотно соглашались с отсутствием у них хотя бы каких-то инструментов для спасения животного и с тем, что в Москве, может быть, коллеги и спасают кошек на деревьях, используя не только всякие ручные лёгкие приспособления типа простой верёвки, но и подъёмный кран или пожарную лестницу.

Упоминание о подъёмном кране привело в восторг первого сотрудника МЧС. Он позвонил в дорожный участок, и не успел Фёдорыч озвучить очередной свой звуковой экспромт о бесполезности иметь в деревне подобную службу МЧС, как ко двору подъехал автокран. Был он с почти игрушечной стрелой; с огорода через крышу сарая до погреба дотянуться ею можно было только в пьяных фантазиях, и шофёра ни с чем отправили обратно.

Умолкнув на секунду для вдоха новой порции воздуха, Фёдорыч вспомнил про верёвку в чулане и предложил свой вариант спасения.

– Идея хорошая, – согласились спасатели в фирменной форме, – но как верёвку вокруг коровы в тесном погребе обвить? И главное – кому спускаться?

Незнакомому человеку от коровы можно ожидать всякой пакости, вплоть до крупной. А кто за это отвечать станет?

Новые размышления ни одной умной идеи мужчинам не подсказали. Спасатели уже почти задыхались от исходящих из погреба смрадных запахов. Да и то правда: любая другая попавшая в погреб корова тоже бы не просила в нужную минуту биведро и не заботилась об интеллигентности.

Тут очень кстати явил себя ко двору хмурый сын хозяина бурёнки Андрей. Молча взял из рук Фёдорыча верёвку и под его поучения стал спускаться в погреб. Ладно бы ему предстояло только нырнуть и тут же вынырнуть… Но геройский поступок Андрея заключался совсем не в его готовности проявить себя таким способом. Его успех целиком зависел от сговорчивости животного. Не сразу, но подсунул он верёвку под тяжёлую тушу пленницы, обмотнул вокруг передних ног и крикнул «Вира!»

Надеждам вопреки «Вира!» не сработала: едва МЧСники и Фёдорыч потянули за верёвку, тут же без промедления поняли тщетность своих усилий. Не сдвинутая с места корова пришла в ещё большее уныние. Даже хвостом бить перестала, смежила глаза и затихла, всецело полагаясь на помощь профессионалов.

Тут-то и стало темнеть.

Вечерами сбивавшиеся в стаи и мечтавшие о скором отлёте в лучшие края галки, шумно летавшие по заранее утверждённому ими же маршруту мимо двора Фёдорыча, на этот раз вынуждены были тормознуть на подлёте и разворачивать свои птичьи оглобли в обратном направлении. В их тренировочные полёты не входило выслушивание бранных слов, доносившихся со двора из уст хозяина и сотрясающих воздух на высоте пяти человеческих ростов.

Унять Фёдорыча в связи с только что постигшей их неудачей могла разве что шальная пуля. Но в округе никто не стрелял, а сам он остановиться не мог: когда-то ещё корова свалится в погреб и ему подвернётся случай разглагольствовать перед МЧСниками, цепляя их за живое упрёками в нехватке подручных спасательных средств.

Через каких-нибудь полчаса стемнело окончательно. Бойцы МЧС и с ними Андрей покинули двор, а домочадцы под не утихающие возмущённые ком-ментарии Фёдорыча вернулись в избу, где и были вынуждены его слушать.

Умей Фёдорыч летать, его можно было сравнить с бесконечно жужжащей надоевшей мухой. Но муху можно прибить и тем избавить себя от постороннего звука, а Фёдорыч был человек с дарованными Конституцией правами и обязанностями и ею же охраняемый.

– Ты достал уже! – нервно прервала его Петровна. – Ревёшь иерихонской трубой! Никакого спасения от тебя.

– Баба, что такое ие… Как может реветь труба? – удивилась внучка.

– Реветь как стадо слонов! Вот как может реветь. И наш дедушка говорит громче их.

– Деда может перекричать стадо слонов?! – удивилась внучка.

Фёдорыч обиделся, а Петровна с дочерью, внучкой и внуком облегчённо вздохнули, обрадовавшись минутной возможности побыть в тишине.

Несколько раз ночью ходила Петровна к погребу посмотреть, жива ли корова, а в шесть часов заснуть уже не смогла. Мучаясь жуткой головной болью, принялась она искать словно нарочно вечером исчезнувшие спички. Увидела коробку на подоконнике, открыла и в испуге отшатнулась от окна. Из коробки в разные стороны спешно разлетались какие-то комочки. Вымотавшаяся накануне Петровна не сразу сообразила, что спичечный коробок спешно покидали пленённые внучкой кузнечики, а когда поняла, сама себе сказала, что она тоже хотела бы сбежать из домашнего плена куда-нибудь на Таити или в другой экзотический уголок.

Проснувшийся от шороха недовольный Фёдорыч, не успев умыться, приступил к комментариям. Первой перепало Петровне: «Нечего шастать спозаранку!», а потом всем остальным по очереди: дочке, внуку и внучке. Словом, раздал всем сёстрам по серьгам – языковая разминка вместо физзарядки.

Продолжая бурное ворчание, Фёдорыч направился к погребу, вскоре вернулся, сообщил про всё ещё живую корову и, не убавляя громкости, пересказал вчерашнюю всем памятную ситуацию во дворе.

– Господи! – оборвала его на полуслове Петровна, так и не нашедшая куда-то запропастившиеся спички. – Уж лучше бы ты провалился в погреб. Хотя бы день тишина в доме постояла.

Пуще прежнего завёлся Фёдорыч.

Внучка взяла деда за руку, вывела на крыльцо.

– Деда, ты тут покричи! – сказала.

Ошарашенный Фёдорыч онемел от выходки внучки, схватил пустой мешок и отправился косить траву кроликам.

– Баба, присядь, пока деды нету! – предложила внучка.

– Милая ты моя внученька! – едва не прослезилась Петровна. – Вот спасибо тебе! Давай отдыхать.

Однако посидеть Петровне не удалось. Приехавшие спасатели и Андрей направились к погребу, и в отсутствие главного хозяина ей невольно пришлось пойти с ними.

Скрюченная корова не удостоила появление людей взглядом; лишь попыталась шевельнуться, но тут же сникла.

Пораскинувшие мозгами спасатели сошлись в необходимости иметь кран с длинной стрелой.

– Вот тогда бы мы развернулись! – воскликнул старший МЧСник. – Показали бы корове мастер-класс.

– Как же я вчера до этого не додумался?! – стукнул себя по лбу первый спа-сатель. – Видел я такой у строящегося особняка. Его специально из города пригнали.

– Тебе за ним и ехать, – заметил заместитель начальника местной службы МЧС.

– А я поищу успокоительное лекарство для коровы. Не то придавит меня, пока буду верёвкой обматывать, – предложил свои услуги Андрей и исчез за калиткой.

Вернувшийся с мешком травы Фёдорыч выслушал свежие утренние планы спасательной команды и без всякой паузы взвинтился на предложение разобрать крышу сарая, через которую по замыслу старшего МЧСника и предстояло вытаскивать корову. Фёдорычу даже не требовалось подбирать нужные слова; они сами попадали ему на язык и срывались, сдобренные гневными интонациями.

Прибавь Фёдорыч хотя бы на полтона, шифер самостоятельно мог сорваться с крыши, но хозяин, сомневаясь в крепости перекрытия, лишнего полтона не позволял.

Используемых им децибел хватило для убеждения спасателей в бесполезности полностью раскрывать сарай. Легко предположить и иной вариант. С Фёдорычем они согласились ради того, чтобы выбить из-под его ног повод покричать. Ещё минута, и профи стали бы слушать его с приоткрытыми ртами, как делают это артиллеристы во время стрельбы из пушек – дабы сохранить ушные перепонки.

Довольный Фёдорыч за пять минут снял с крыши лист шифера, сверху вниз окинул спасателей, и перед ним открылась возможность лишний раз упрекнуть их в появлении во дворе с голыми руками, а они мысленно молились о скорейшем приезде крана и возвращении Андрея со снотворным.

И пока хозяин двора своими речами дожимал стоявших у погреба до полнейшего ступора, свободная в своих поступках Петровна слиняла готовить завтрак, благодаря чему и сохранила несколько нервных клеток.

С прибытием Андрея и автокрана операция вступила в завершающую стадию.

В поисках снотворного Андрей затоварился в винном магазине, а теперь, настраивая себя на спуск в пропахший погреб, демонстративно отпил водку из бутылки, сказал, чтобы не поминали его лихом, если корова ненароком плотно прижмётся к нему всем телом, и скрылся под землёй. В ту же минуту погреб ощетинился матами; корова то ли боялась щекотки, то ли подумала что-то нехорошее про Андрея и его непонятные действия, но обвязать себя верёвкой не давалась. Пришлось впрыснуть ей снотворное.

На призыв Фёдорыча запечатлеть исторический для двора момент спасения коровы прибежал с фотоаппаратом внук. Он вполне мог справиться с заданием сам, но досужий дед и тут принялся громогласно командовать.

Ни в этот день и до конца своей  жизни вызволенная из погреба бурёнка не сможет поделиться воспоминаниями с товарками, ибо после принятия лекарства заснула крепким сном и не видела с ней происходившего. Её вытащили, уложили на земле, дождались пробуждения, помогли стать на ослабевшие в неволе ноги и за рога вывели за ограду.

Фёдорыч не заметил перекрестившегося его спиной старшего спасателя и потому не прокомментировал его действий, иначе не остановить бы его до морковкиного заговения, до которого ещё надо было жить да жить. Он благодарно пожал МЧСникам руки, поморщился, стоя рядом с дурно пахнувшим после погреба Андреем и сказал:

– Хорошо вам. А мне сейчас в погребе порядок наводить, выгребать свежие коровьи лепёшки и битые банки с соленьем и вареньем.

До поздней ночи не умолкал Фёдорыч, грозясь отправить на телевидение видеосъёмку внука, и никакие разумные доводы Петровны не имели успеха.

– Ладно, – молвила тихо. – Хватит глотку драть. Утро вечера мудренее.

Утром Фёдорыч объявил домочадцам о нежелании отсылать куда бы то ни было видеосъёмку и, возвращаясь к способности громко и длинно изъясняться, прочитал монолог о своей жалости к сотрудникам МЧС. Он обосновал это их невиновностью в никудышней укомплектованности спасательными инструментами.

– А если дать ход делу, – шумел, – им же и достанется на орехи.

В чём-то Фёдорыч часто бывает не прав, но только не в критике плохой оснащённости местной службы МЧС.

С последним-то как раз даже ежу понятно.