Путь пастуха

В роли сакральной аллегории власти, и земной, и небесной, образ доброго пастыря до сих пор жив. У скипетра монархов и жезла епископов с его ажурным завитком был один прототип – посох пастуха, чья форма в полной мере отражена в регалиях фараонов. В правой руке они держали во время церемоний скипетр «хека» либо жезл «аут», оба с изогнутой крючком верхушкой. С крючковатыми палками до сих пор пасут свои стада бедуины Синая и скотоводы Нубии. В арабских странах пастуший крюк называют «селаме», так как его часто делают из свежих ветвей акации верчёной (Acacia tortilis), дерева «селам». Прут длиной обычно около метра и толщиной в большой палец изгибают с помощью жара костра. В основном он нужен для борьбы со змеями и скорпионами: крюк помогает их заарканить и отбросить на безопасное расстояние. Удар им довольно тяжёлый – он пропитан салом.

В доисторическое время скот был мерилом не только личного богатства, но и авторитета. Но царьки, в которых однажды обратились бывшие вожди вольно кочующих племён, а тем более фараоны уже сами никого не пасли – для этого у них были слуги из числа подданных. И хотя на высшем богословском уровне богов именовали пастырями, на статусе и судьбе земных пастухов («мениу») это вовсе не отражалось. Это были обычные работяги из податного сословия. Уже с Древнего царства скот – единица налогового обложения и подлежит клеймению, а ещё ревизии каждые два года. Но это касалось государственного скота, от которого крупные вельможи строго отделяли свой собственный. При этом учёт и управление личным скотом царя велись в управе, называвшейся «Дом пастуха» заодно с казенным скотом, как если бы эти категории были одним целым.

Было две формы скотоводства: содержание в хлеву и выпас на подножном корму. В хлеву жили, к примеру, дойные коровы и отборнейшие быки, которых было решено откормить на убой. Часто основной пищей будущих жертв было хлебное тесто, способствующее быстрому ожирению. Бывало, что ведомый на заклание бык уже едва мог передвигать копытами, шатаясь под собственным чудовищным весом. В условиях хлева лишь священные тельцы да их коровы, тоже толком не видевшие воли, получали нормальный растительный корм, но не какую-то пошлую траву, а сахарный тростник. Тестом (в виде шариков и «лапши») силком откармливали для барского стола или алтаря даже птицу, но для последней ещё и насыпали горы ячменя.

До II тысячелетия до н.э. египтяне просто собирали в вольерах («херт») разных пернатых, пойманных живьём на охоте, но не разводили их. Тем не менее, гусей, пеликанов, журавлей, свыкшихся с неволей, случалось, тоже выпасали на подножном корму, благо им много не надо. Во время таких прогулок их направляли всё тем же изогнутым пастушьим посохом. Даже ручную птицу откармливать было сложно: крупная, сильная, она яростно отбивалась. Гусь или лебедь, если не удержишь в руке их гибкую «змеиную» шею, могли пребольно ущипнуть. А уж кормить журавлей с их шпагообразными клювами было сущим наказанием. Тут можно было и глаза лишиться.

В эпоху Древнего царства планы по доместификации обитателей долины и плавней не знали никаких пределов. В имениях знати собирали стада из антилоп, газелей и козерогов. Даже были сооружены загоны для гиен, которых усиленно пичкали утиными тушками, потому что чванливый бомонд объявил мясо этих хищников изысканным деликатесом. Уже откормленные, заплывшие жиром гиены, впрочем, показаны на изображениях в мастабах ласковыми, как сенбернары. Только что пойманные звери едва ли с такой благодарностью отвечали на ежедневную пищевую экзекуцию. В итоге по-настоящему одомашнить удалось не очень-то много видов диких животных, к примеру, зебу, гривистого барана, нубийского осла, и то со временем многие архаичные породы были забыты.

В нынешнем Египте стада гонят по просторам, рукой человека засеянным клевером либо пажитником. Уже в XIX веке там не было «диких лугов». Но в древности их ещё хватало, вот только на Юге летом трава выгорала, и пастухи царя и его вельмож должны были пускаться в кочевье к Дельте. Крупный скот нельзя было выкормить на колючих кустарничках, как коз, или помоях, как свиней, а хлеб – он и людям нужен. Это можно сравнить с тем, как в горных странах коров и быков в знойный сезон отправляют на альпийские луга. Дорога к тучным пастбищам была долгой и опасной. При всей своей щедрости дикая природа была коварна. По ночам вокруг коралей («эхай»), выстроенных для пастушьих караванов на опушке пустыни, сновали гиены и волки, а иногда и более крупные хищники. А в болотистых краях Дельты стада с нетерпением ждали крокодилы.

С волопасами обязательно была хотя бы одна собака, которая если и не пугала хищников, то хотя бы вовремя поднимала тревогу. В том случае, если скот некуда было загнать на время стоянки, то, чтобы он не разбредался, на шею каждому животному накидывали привязь из пальмового волокна, конец которой не привязывали к колышку или дереву, а вкапывали в землю, привалив ямку камнем. Так было надёжнее. С началом подъёма воды при обратном пути на Юг пастухам приходилось переводить опекаемых ими животных через мелководья. Не так-то просто было заманить робких коров в воду. Даже быки упрямились, зная, что в мутной воде их может подстерегать смерть. Всё, что могли погонщики противопоставить громадным рептилиям – это заклинания да суеверные жесты (вытянутое вперёд двуперстие).

Но идти было надо. Если позволяла глубина, часть пастухов садилась в лодки-плоскодонки, а самый смелый шёл за ними вброд и нёс на плечах маленького телёнка. За этим-то телёнком, позабыв напрочь всякий страх, тут же двигалась его мать-корова, увлекая за собой и остальное стадо. Обходился ли хоть один месяц без жертв – кто знает? Но поражающими оружием крокодила пастухи никогда не бывают показаны – они лишь смиренно молятся об удаче. В Дельте пастухи вели совершенно первобытный образ жизни, обитая в тростниковых или папирусных шалашах. Хотя часть провианта они получали из закромов своего господина и в месте отправления, и в пункте назначения, в основном они обеспечивали себя всем необходимым сами. У них не было полотна, и они прикрывали наготу грубой робой из стеблей и волокон болотных растений.

Из того же материала в стране делали маты, циновки, навесы от солнца, лёгкие корзины и кошели. В свёрнутом виде плетёный плащ пастуха походил на современную солдатскую скатку. До наступления вечерней прохлады, когда начинали донимать комары и москиты, её можно было носить за собой, привязав к петле на верхушке посоха. Даже иероглиф-ключ для слова «пастух» изображал человечка с такой скаткой на шесте, сидящего на свёрнутом в виде «кресла» рулоне папирусной циновки. Явись пастух прямо с пастбища не то что в город, а даже и просто в селение – он бы выглядел как дикарь. Он был лохмат и небрит. Его жёлтая одёжка-рогожка не поддавалась драпировке, как льняная и смешно топорщилась. Но он питался иной раз, как ни странно, лучше землепашца или рядового ремесленника.

На ужин у пастухов бывали не одни только чумазые от золы лепёшки с чесноком драконовской остроты, но и добытые в заводях и зажаренные на походных печках гуси. Не многим ведь выпадало такое счастье – охотиться и рыбачить, не отлучаясь от места работы, не боясь получить побои за то, что задание не было выполнено в срок. В иных мастерских царили такие «драконовские» порядки, что даже просто выйти до конца рабочего дня было нельзя. За приготовлением пищи, а также за ежевечерним доением коров-кормилиц (их называли «менат») строго следил сам главный пастух – «имира чат» («распорядитель отрядов»). В одной руке у него был посох, а в другой – бич. В крупных поместьях, наделы и угодья которых находились в разных частях страны, таких распорядителей бывало до восьми человек.

За трапезу по обычаю первыми садились они и начальники рангом помладше, те, что непосредственно возглавляли пастуший отряд – старшины («семсу») или вожаки («хереп»). В меню у старшин были и жареная птица (гусь или утка), и овощи (лук, чеснок, латук), и свежий хлеб, и фрукты (виноград, инжир). К яствам даже полагался букет цветов – это прямо-таки по-барски изысканно! Стол накрывали в лёгкой беседке, и начальнику обязательно прислуживал «гарсон» – отрок-подпасок. Он по знаку подавал начальнику то кувшин пива, то чашу молока, порой поднося её к самым губам разомлевшего едока. Не жизнь – малина. Обилие припасов и кишащая жизнью река как будто означали, что и рядовые пастухи питались не хуже, но, может быть, без таких изысков, как свежие фрукты. Тяготы походной жизни со временем приедались даже тем, кто ел вволю. Люди всё же тосковали по своим семьям.

Но дома они лишались своей относительной вольницы, а распорядителей призывали к отчёту ревизоры. В январе в стадах появлялся приплод. Увеличение поголовья всегда радовало сердце хозяина. Но если имира-чат не выполнил план, его ждали позор и расправа. Тот самый кнут, которым он, бывало, стегал подпасков, тайком для себя подоивших корову, теперь гулял по его спине. Били и батогами, громко понося при этом виновного за то, что он огорчил господина и хозяйку, да что там – нанёс урон государству своим нерадением. С правежа начальники скотоводов возвращались, несомненно, злые, и могли выместить свою боль на своей «команде». В гробницах эпохи Среднего царства порой встречаются решительно страшные «портреты» рядовых волопасов. Это ходячие скелеты. Их дистрофия резко контрастирует с типажами тучных старшин и жирными быками, которых они ведут.

До того на резных или живописных «пасторалях» изображали удалых широкоплечих «ковбоев», порою неухоженных, но сытых и весёлых. Даже те из них, что были показаны уже старыми, лысыми, не внушают своим видом ужас, как, к примеру, два пастуха на рельефах из гробницы номарха Уххотепа I (Меир, В2). Они оба похожи на голодающих бедуинов, вырезанных на стенах крытой галереи, ведшей к пирамиде фараона Униса. Но, правда, в отличие от тех гибнущих кочевников тощие пастушки грозного номарха ещё стоят на ногах и кое-как ковыляют, налегая на костыль. Из них один, судя по пышной афропричёске, выходец из народа беджа (египтяне их знали как «меджаи»). Его клюка тонкая и искривлена зигзагом, как молния. У второго трудно разобрать очертания головы, но тело не менее тщедушно, да ещё и нога искалечена.

У этих доходяг на спинах между выпирающими рёбрами густо лежат полосы шрамов – то ли следы экзекуции, то ли ритуальное шрамирование, а может, и то и другое. Но вообще очевидно, что этих людей уже может отправить на тот свет лишь один-единственный удар плетью. Было мнение, что это не что иное, как дозволенная в то в то время едкая сатира. Но кому она должна была колоть глаз? Трудно объяснить лютое обхождение с указанными пастухами лишь тем, что они, скажем, были рабами. В то время, да и много позже грань между рабом и просто слугой или плебеем была слишком уж зыбкой. Рабы, захваченные на войне или полученные в виде дани быстро вливались в египетский социум, в отдельных случаях даже становясь полноправными членами достойных семейств. Удача, однако, не каждому так улыбается.

Не исключено также, что пастухи Уххотепа были просто тяжело больны. Часто по работе окунаясь в нильскую воду, переходя вброд стоячие протоки они могли заразиться шистосоматозом. До сих пор ещё в Египте не изжита эта проблема. Указанная хворь может изнурять человека долгие годы, а всё остальное довершат побои, другие болезни, старость и прочие удары судьбы. Участь не только пастуха, но и вообще любого простолюдина при фараонах сильно зависела и от благонравия хозяина, и от уровня процветания государства. В имперский период пастухи, причём не только начальственные, наряду с другими представителями низших сословий, выбивались в мелкие дельцы, заводя по нескольку рабов и продавая богатым людям их «трудодни». И многие из них жили тогда очень даже сносно.

На протяжении большей части древней египетской истории сословие пастухов вовсе не выглядит каким-то классом париев, подобно неприкасаемым в Индии. А сообщение Геродота о всеобщей брезгливости египтян к свинопасам (и только к ним!) относится уже к поздним эпохам, когда на фоне общего упадка шла и деградация религии. Устав главного храма Эсны, запрещавший входить в него и даже приближаться к нему пастухам, будь то взрослые, или малые дети, тоже черта поздней, греко-римской эпохи, нарождающейся кастовости и запредельного чванства жречества, образовавшего из своего сословия замкнутый орден. Вообще, египетский храм и так никогда не был доступен широким массам людей, а наравне с пастухами в своде ритуальных предписаний храма упомянуты, к примеру, и ремесленники.

На снимке рельеф из гробницы номарха Уххотепа I: блюститель стад и пастух гонят откормленных бычков. В паре, быть может лишь ради церемонии, работают люди, уже по внешнему виду которых ясно, что они не ровня друг другу: богатырь-начальник, явно живущий в достатке, и жалкий пастушок-беджа, от голода и тяжкого труда превратившегося в скелет, обтянутый кожей.

Источники:

Дарлоу Стивен. Хронологическое исследование гробниц Среднего царства в Меире/Steven Darlow. A chronological investigation of the Middle Kingdom tombs at Meir. B.App.Sc., University of Technology Sydney
M.Comp., M.A., Macquarie University. A thesis submitted for the degree of Doctor of Philosophy Department of Ancient History Faculty of Arts Macquarie University, 2017

Ньюберри Перси Э. Пастуший посох и так называемый «цеп» или «бич» Осириса/The Shepherd's Crook and the So-Called "Flail" or "Scourge" of Osiris. Percy E. Newberry. The Journal of Egyptian Archaeology. Vol. 15, No. 1/2 (May, 1929), pp. 84-94 (13 pages)

Эрман Адольф. Государство, армия и общество в Древнем Египте. М.:ЗАО Центрполиграф, 2008 г

Перепёлкин Ю.Я. Хозяйство староегипетских вельмож. Монография. М.: Наука, 1988 г.

Монте Жан Пьер Мари. Эпоха Рамсесов: быт, религия и культура. Litres, 5 сент. 2017 г.

Уилкинсон Т.А.Х. Раннединастический Египет/Toby A.H.Wilkinson - Early Dynastic Egypt, London- New York, Routledge, 2005

Уилкинсон Р. «Символ и магия в египетском искусстве»/Symbol and Magic In Egyptian Art Wilkinson, Richard H by Wilkinson, Richard H. New York, N.Y. : Thames and Hudson, 1994

Перепёлкин Ю.Я. История Древнего Египта. Издательско-торговый дом «ЛЕТНИЙ САД» Журнал «НЕВА» Санкт-Петербург, 2000 г.

Теофраст. Исследование о растениях/пер. М.Е. Сергеенко, ред. И.И. Толстого и Б.К. Шишкина. IV век до н.э. (ок. 370 - ок. 287 до н.э.). Изд-во Академии Наук СССР, 1951 г.

Кристиан де Вартавян, Армен Аркелян и Мария Виктория Асенси Аморис. Кодекс растений Древнего Египта, составленный по находкам их остатков/© Christian de Vartavan, Arminee Arakelyan & Maria Victoria Asensi Amor;s. Codex of ancient Egyptian plant remains. Second revised and extended edition. Academic Books, London, 2010

Иоахим Фридрих Квак. Представления о чистоте в египетской религии/Joachim Friedrich Quack. Conceptions of purity in egyptian religion. Christian Frevel, Christophe Nihan (Hg.), Purity and the forming of religious traditions in the ancient Mediterranean world and ancient judaism (Dynamics in the history of religion 3), Leiden ; Boston 2013, S. 115-158

Геродот, «История», Библиотека «Вехи», 2008 г.

Васильев А.М. Египет и египтяне - Москва: Мысль, 1986 – с.255