Даль

В ярко освещенном коридоре старенькая тётя Паша медленно терла  блестящий паркет  деревянной  шваброй. Огромная красная тряпка то и дело громко шлепала о пол, извергая серебряные  брызги.
 
- И от чего же я старенькая? -  вдруг звонко вымолвила техничка, обернувшись.
Рыжеволосая девушка  зеленоглазо глянула из-под золотистых ресниц,  загадочно улыбнулась  и коснулась изящным пальцем кнопки школьного звонка.
Я проснулся от назойливого  треньканья телефона и, сняв трубку, рявкнул нечленораздельное.

- Забегу к тебе  за конспектами, - отмембранилось голосом Васьки.

- А мне как же?

- Савелий, ты  не сдаешь первый экзамен!

Верно, с первого курса  я  принципиально не являлся на первый «кэцзюй» и с тем же упрямством    сдавал загубленный предмет в день  сдачи последнего.
Об этом закидоне знали  все на курсе.
Кто-то пытался  выяснять у меня  причину эдакой    странности, а кто и  крутил пальцем у виска. 
А я  и сам не ведал  причины «отклонения», зная наверняка: первого для меня не существует.

Через пятнадцать минут Васька сидел на  моей кухне,  нажевывал  бублик и  громко хлюпал молоком из алюминиевой кружки.
Он никогда не интересовался моим закидоном, как впрочем, и я его «манечкой»  пить  именно  из алюминиевой кружки.

- Вчера менты  зав. кафедрой арестовали. Говорят,  у себя оставили, - Васька, хмыкнул,  утер губы ладонью, - и вроде через два дня новый профессор  прибудет. Верником свежеиспечённый лютовать на экзамене станет.

- А мне по, - равнодушно ответил я.

- Ну,  да, - усмехнулся Васька, - ладно пойду  «науку  грызть», - и прихватил недоеденный бублик.


О,  до чего же жизнь прекрасна! Когда свободен от оков и, не имея ни врагов, ни  от судьбы больных щелчков, живешь спокойно  в наслажденье.


Сегодня  главный редактор глянцевого журнала  ждет обещанных мною фото.
И они ему понравятся!  С чего иметь мне очень кругленькую сумму.

Через час я сидел в кабинете главного.
Он внимательно рассматривал мои работы, покачивал головой и, наконец, не отрывая взора от фотографий,  отскороговорил:

- Вы неверно выбрали профессию, молодой человек. Искусство в вашем лице  может потерять  великолепного художника,  не обретя его,- и уставился на меня дымчатыми стеклами дорогих очков, - примите, наконец, решение. Я сей же час издам приказ о  зачислении вас в нашу корпорацию,- и, сняв окуляры, коснулся телефонной трубки.

«Мда-а, - что на это скажет моя мама?».

 - Я подумаю о вашем предложении, Георгий Ильич.

- Долго думаете, молодой человек, долго, - нервично вымолвил редактор, - не в моих правилах дважды делать  подобное  предложение. Третьего не будет, - он постукивал пальцами о столешницу, будто  камлающий шаман в бубен .

- Но, я надеюсь,  вы не откажитесь от моих услуг?

-  Дерзить изволите, - хмыкнул Ильич, - придвинул ко мне лист бумаги с гербовой печатью, - получайте в кассе  гонорар, Савелий.


Негодный нынешний январь   без солнца, со студёным  ветром, меня, согретого приличной денежной суммой, совершенно  не возмущал.
Я вдыхал зимнюю свежесть и, забыв надеть шапку,  не чувствовал задиристого мороза.
А редкие  прохожие  кутались в воротники, прикрывали лицо руками и  спешили, спешили покинуть промёрзшую насквозь улицу.
Идущая  мне на встречу дама в короткой стильной шубке и сумками в руках, так же казалось,  не ощущала январского хлада.
Длинные, выше колена сапожки  бойко ступали на мостовую, наказывая  остротой  каблуков нахальную наледь.
 Белая  в инее полушаль плотно прикрывала  щеки моего видения и казалось оно и есть ненастье  для января, а никак не наоборот.

Я было  уже  различил  красивое лицо, как от стены трех этажки «отслоилась» худая фигура в серой куртке. 
Рванув  сумку из руки девушки, образина  вмиг  приблизилась ко мне, выдохнула  перегарно и тут же наткнулась  переносицей  на мой лоб.
 Я не видел, как исчез грабитель, рассматривая образ  незнакомки.
А она приблизилась ко мне и, смахнув иней с век, улыбнулась.

- Маша, - девушка протянула руку в лайковой перчатке.

- Савелий, - ответил я, коснувшись своими пальцами её,  и поднял с тротуара   сумку.

- Я должна вас отблагодарить, Савелий, - незнакомка  взяла меня под руку, - угощу вас великолепным чаем. Нам сюда, -  и указала на  дворовую арку.


Двухкомнатная квартира с интерьером из семидесятых, уставленная книжными шкафами, источала запах  ванильного пломбира и в купе с изысканным ароматом  духов хозяйки, дурманила  сознание.
Маша разливала чай в фаянсовые чашки. Я же завороженно смотрел на её обнаженные  руки и дивился их белоснежности  в золотистом  отсвете.

- Расскажите о себе, Савелий.

Мне показался  знакомым  её  голос,  будто слышал его  совсем недавно.
  И ресницы, чудесные оранжевые ресницы, скрывающие тайну зеленых глаз.
Я откровенно разглядывал  волшебный   девичий образ,  и суть моя растворялась  сахаром  в чайном аромате.

- Ну-у, так нельзя,-  смутилась  Маша.

Я мгновенно вернулся  «из-зазеркалья» и, неловко тронув чашку, опрокинул её. Чай пенно разлился  на полированной столешнице.

- Вас ждет богатство и удача в личной жизни, - усмехнулась  красавица.

- Хотелось бы, - я неловко сгребал жидкость краем ладони.

А Маша,  меж тем,  накинула салфетку на стол и коснулась рукой моего плеча. И вновь я улетел в «заоблачные дали»,  лишь ощутил тепло её руки.

- Савелий,  вы видимо, пренебрегаете сном, - заботливо произнесла  она, - я вызову такси.

- Да, ночь действительно была бессонной. Много работы, не успеваю, вот и сегодня .., -  я нес несусветную чушь о напряженных  трудовых  днях-ночах  фотохудожника, о спорах с бестолковыми  редакторами, неуправляемом персонале, капризных натурщицах и невеликом  доходе...

Она слушала внимательно,  а я и не удивлялся своим лживым россказням.
Огненное градуированное каре её  длинных волос,  лукавый прищур изумрудных глаз,  придавали выразительному лицу  неповторимый шарм,  неведомый мне,  загадочный, волшебный!

« А не пора ль тебе остановиться, дружище, - тренькнул  «внутренний голос», - заврался подчистую!». 
Я закашлялся, глотнул остывшего чая, и запунцовились мои щёки,  и вроде сердце остановилось.

- Значит,  вы нашли себя в этой жизни, - Маша вышла из-за стола,  поправила короткую юбку.  Я же, обратив  взор на абрис  её ног,    о-не-мел.

 А она  ощутила  мой   восторженный взгляд,  и явно угадала  желание,  так неожиданно и дерзко возникшее в сознании молодого человека.

- Мне пора, - я соскочил со стула и вмиг оказался в прихожей, суетливо надевая пальто, шапку.

Маша  стояла в дверном проеме в  лучах неожиданно  взошедшего  солнца. 
Или же она  и есть  Солнце?

- Я хочу  увидеть ваши работы, Савелий, -  промолвило «Солнце».

Невероятно! Я не мог найти предлога для свидания с Прекрасным Созданием,  и вот!
И вновь меня  понесло!

- Давайте завтра, в  «Тройке».

- Глаза  Маши округлились, черные дуги бровей  обратились стрелками.

- А от чего не в «Метрополе», - усмехнулась она.

«А он баксы  зажал на «Меторополь», - пропищал мой внутренний голос»
Я, было,  открыл рот дать согласие хоть на «Метрополь», но девушка опередила.

- Я не люблю ресторанов.  Да и как там  можно  оценить  ваш талант? По-моему, совершенно неподходящая обстановка.

- Верно, - я смущенно мял шапку влажными пальцами.

- Жду вас завтра здесь, в восемь вечера на ужин. Будем считать  сегодняшнее чаепитие  моей неудавшейся благодарностью.
«А  ты  удачно пенно разлил чай,  дружище, -  ворконул «внутренний голос».

 Я не помнил, как добрался до своей квартиры, завороженный образом Прелестного  Создания и тут же взялся перебирать фотографии  для завтрашнего представления.
А с утра: парикмахерская,  забег по магазинам…

  И вот, к вечеру,  имея  букет бархатных роз, бутылку Ch;teau Margaux,  и « лучший в мире» норвежсктий торт Verdens Beste Kake,    лежал  я на диване  и   воспроизводил в памяти вчерашние «слайды» с образом  моей новой знакомой, не требующих никакой ретуши.

Ровно в восемь,  на лестничной площадке  у двери хозяйки я оступился и …

Маша стояла на пороге квартиры,   сдерживая улыбку.
 Я же смотрел на  останки «лучшего в мире торта»,   бутылочные  осколки Ch;teau Margaux в фирменном пакете, и  в амбре оттенков черной смородины   ощущал колдовской  аромат девичьего тела.

- Заходи, - наконец улыбнулась она.

И лишь   приблизился к ней, суть моя  утонула в  откровенно  глубоком декольте её бордового платья, где жемчужно  мелким бисером рассыпалась  едва заметная влага.

- Извини, - смущенно прошептал я и  вручил   непострадавший букет.

- Тебе необходимо переодеться, - девушка коснулась пальцем моей груди.

Я глянул на себя в зеркало. Рубиновое пятно окрасило левую половину белой рубашки.

- Ты ранила меня в сердце.

- Не буду отрицать, - ответила она, смежив ресницы.


Я помнил каждый жест в этой ночи,   от первого объятия,  поцелуя в прихожей, до хруста свежих простыней, и томного вздоха  пылкой, жаждущей любви огненноволосой «демоницы» в  сладострастии трепещущей плоти.  И блеск звезды мелькнувшей  за окном в январском предрассветье.


А поутру  нетронутый ужин пришелся  впору. Мы смотрели друг на друга,  смакуя вчерашнюю снедь, в унисон стучали чайными ложками, перемешивая сахар в чашках с чаем и молчали.
Я кивнул на «взъерошенную» постель. Маша отрицательно покачала головой:
- Мне на работу.

 - Назови   адрес разлучницы,  и я убью её.

- Она  часть меня. Ужель ты хочешь обладать лишь половиной?

Эта фраза впечаталась в моё сознание (по мне так  совершенно бестолковая).
Но сейчас я слышал лишь «обладать» и, обнимая девичий стан, ловил  упрямые  губы.

-Всё, - решительно проговорила Маша, - пять   минут тебе на сборы, иначе опоздаю.


Улица встретила меня влажным  питерским туманом.
Я плыл в седом  мареве  фрегатом с гордо поднятыми парусами в надежде сегодня вечером посетить покинутую гавань.
И лишь вошел в свою квартиру и  прилег на диван, Морфей овладел моим сознанием.
 Снился  мне школьный коридор с пустым ведром у тёмного окна  и пронзительный звонок!
 Я открыл глаза, глянул на часы и спешно набрал  номер телефона.

-Да, - ответила Маша.

- Я буду через двадцать минут.

- Не нужно. Уезжаю в командировку.

- Провожу.

- Не успеешь, выхожу из дома.

- Когда тебя ждать?

- Я позвоню, - и короткие гудки …

Я  сдал последний экзамен,  так и не дождавшись звонка огненноволосой.
И вот,  стоял перед чернявой востроносой Люськой, секретаршей  заведующего учебной части, для получения  допуска  на пересдачу пропущенного экзамена .

- Иван Иваныч занят, - она смотрела на меня пристально  будто я   был должен ей чего-то . (Хотя, было дело.  Я   обманул  надежды девушки, отказавшись посетить с ней ресторан.)

Люська была одной из   «обслуживающего» институтского персонала.
 Красивая, стройная девка,  без комплексов и  претензий на любовь.
 Но отчего-то «прикипела» именно ко мне.
 Я кое-как  отделался от её «притязаний», но «осадок» от несостоявшихся отношений  у девушки, видимо, остался.
Она желтоглазо  презрительно  «пожирала» мою суть, постукивая карандашом о стол.

Я отвернулся от ядовитого взора и увидел выходящую из кабинета даму в сиреневом  деловом костюме,  черном парике и громадных  очках в черепаховой оправе.  Модельная походка, стройные ноги … Я смотрел ей во след с  ощущением  чего-то  знакомого.

- Крыса, - прошипела Люська, - вторую неделю с Иванычем  кувыркается, - и громко хлопнула журналом о столешницу.

- Откуда знаешь?

- Я всё знаю, -  рявкнула секретарша, - тридцать восемь  лет, не замужем, бездетна. Защитилась в прошлом году. Из Москвы. Тебе сегодня  экзамен ей сдавать.

-Тот самый новый профессор?

- Исполняющая обязанности.

- Лютует?

- Ни одной двойки не поставила, - Люська поправила причёску, - не Рапкин, что в возмущении зачетками бросался.


Февраль, прохудившись,  по-весеннему выжимал из нависших туч крупные капли дождя.
Полуденная хмарь,  разбавленная редким туманом, занавесила улицу и, с налетевшим порывом ветра, противилась моему  приближению к цели.
Как всегда,  при отсутствии присутствующих в коридоре,  я вошел в аудиторию,  взял билет и  поинтересовался: - Можно без подготовки?

- Можно,-  произнес знакомый голос. Я вздрогнул, обернулся: профессорша в сиреневом костюме  указала на стул возле себя.

Я смотрел в её зеленые глаза, занавешенные огненными ресницами, узнавая едва различимые янтарные  вкрапления в радужках.
Вдыхал  знакомый мне аромат,  и не верил, не верил  ни глазам своим, ни ощущениям.
«Вторую неделю с Иванычем  кувыркается, - пронеслась Люськина фраза, - тридцать восемь  лет, не замужем, бездетна».

Глухой воротник профессорской  белой рубашки с  сиреневой пуговицей скрывал  недавнее  откровенно  глубокое  декольте бордового платья,   где жемчужно  мелким бисером рассыпалась  едва заметная влага.
И совершенно явственно, вместо  несуразного  черного парика  я лицезрел огненное градуированное каре   длинных волос, осязал вкус трепещущих губ и слышал томный  шепот: Савва, Са-авва, Саввушка-а-а …

Моя рука медленно сгребала со стола зачетку, ноги поднимали тяжелое тело со стула и так же, не спеша, повели к выходу. 


Яркое солнце брызнуло в глаза, лишь я оказался на улице.
Народившийся мороз пощипывал нос, забираясь за воротник пальто, и вроде добирался до сердца.
«Стоп!-  Я присел на обледенелую лавку, - моя Маша не могла мне позвонить! Она не знала номер телефона и не давала мне своего. А её номер я «сфотографировал» с крохотной таблички на стареньком телефонном аппарате . Вот, дурак! Маша… Мария Петровна Петухова! - и, усмехнувшись,  встал со скамейки».

Пустотой, вселенской пустотой заполнилась моя сущность. И вела она меня помимо воли  в известную лишь ей даль.

Вскоре я сидел за столом у главного редактора, а тот с удовольствием подписывал моё заявление о приеме на работу.
 Мороз на оконном стекле рисовал махровые  узоры, а те блистали рыже в лучах заходящего солнца.