ступают и ступают в речку одну

Бывает час и  — старость притворяется далекой, непришедшей, и уходит  в тень то, что мешает спину держать прямой, и ноябрь с отменённым и введённым праздником, с масками бессмысленными до опасности, со стремительным оголением всего не страшит.


И его Аллах создал - утешала себя мама при встречи с ненужным и некрасивым. И этим себя усмиряла.
Не получается так у меня.

Слепнешь перед тем, что есть, видишь то, чего нет — а иначе как?

В одну и ту же речку входишь и входишь. Много раз.
Нельзя  дважды  ступить в костёр один и тот же. 
Так говорят. И ступают, ступают.

С наслаждением смотрю на  картину зимы в жару.
Именно в зной вижу плакат « Осторожно, сосульки» и тоскую — где они?
Зимой  любуюсь  раскалённым пляжем.
Если доживу — сразу и на море. Так думаю.
И так во всем.
 
В сетях только слово.  Оно останавливает. Притягивает. Оно же  отбрасывает сети, паутина мгновенно растворяется  и все.
Нет обнаруженных точек соединения. Нет ничего.
Одна вербальность и  дымчатость, а  все равно огорчаешься.

Какие слова перед несказанностью и полнотой высказанного в этом полотне...

Много птиц, когда они спят, сразу и много солнца, сны продолжают день,  день - сны,
старость  медленно соединяет в одно и их чудят лучи солнца на закате.
Старость соединяет в одно сны и явь.

Чем дальше откладываешь, то что необходимо  было сделать сразу, тем оно больше обрастает непоправимостями.

Был долгий, долгий день, он не уходил, неслышно, незримо уплывали дни другие, а этот прибило волной на берег, подойти к нему можно, случаются такие дни…

Был у меня друг — никогда о другом он не говорил плохо.
Видел, кто медленно чернел от зависти,
кто наслаждался, собирая и передавая  сплетни,
кто за свой счёт приобретал только красители, украденное только перекрашивал и был уверен, что это его,
кто ради побрякушек ( званий, пропусков и прочего) на глазах у своих детей становился на колени…
Все видел и протягивал руку, говорил слова тёплые и чистые.
На мое недоумение-тебя не тошнит? на ярость- ладно, слаб человек, но вот в этом существе ведь ничего святого.  То есть ничего от человека. Вообще ничего. А ты с ним говоришь о детстве?
Нет, я понять хочу, как ты научился этому?
Улыбнулся. Пожал плечами. Не ответил. Не ответит уже. Вопрос остался. И легкая зависть — не получается у меня так.

Монолог таксиста.
-В четыре утра забрал трёх девочек.
 Лет им  на вид по 15, 16. Может меньше.
Что теперь можно угадать по лицу?
Гашиш  моей юности был забавой красивой, рядом с тем, чем сегодня травят себя дети.
Хотя они и детьми, наверное не были.
Чем-то и рано вначале отравили их.
И вот всем  болтунам о национальных традициях и кодексах предлагаю в три, четыре часа утра  стать таксистам.
Увидеть в каком состоянии садятся в машину  девочки, мальчики, к каким домам  надо с ними подъехать.
Подрастут и если останутся жить, посадят их  отцы за кресла разные и научат говорить их о национальных традициях, вот что интересно…

Ноябрь на земле.
Только с мартом  он сравним  в отсутствии небо, в срывании, в сорванности  всего, что укрывает.
И не сравним.
При внешнем и полном сходстве разным мирам они принадлежат.
Разные у них ожидания и силы разные, и  цвет их неизбежностей   иной, иной.