Марик Варшавский и смысл жизни

                Что интересного можно сообщить о Марике Варшавском? Не так уж много. Провинциальный интеллектуал ростом 165 см, средней упитанности и с войлочной тюбетейкой на голове. Войлочная тюбетейка предохраняла голову Марика, когда он падал. Падения происходили по необъяснимой причине. Во всяком случае, врачи затруднялись определить причину Мариковых внезапных обмороков. Марик вращался в компании Жени Ройтмана. Вращением, впрочем, назвать это не слишком правильно. Скорее, Марик там появлялся время от времени в сопровождении своей жены Лии, которая не столько принимала участие в разговорах и спорах, сколько стерегла Марика и старалась не пропустить момент падения. Лия была миловидной худенькой брюнеткой и у поэта Валеры Гордона вызывала бурные, но старательно подавляемые, эмоции. Лия прекрасно ощущала Валерину влюблённость, но чувство долга пересиливало и она лишь вздыхала. Кроме беспомощного Марика, в семье имелся ещё и шестилетний сын, так что свобода манёвра была исчезающе мала.

                Сама мысль о свободе или несвободе манёвра появлялась потому, что Лия Марика разлюбила. Сказать о чувствах Марика сложно, так как Марик, во-первых, таким вопросом не задавался вообще, будучи увлечён философскими и прочими интеллектуальными проблемами и своей ролью в их разрешении. А во-вторых, он настолько был уверен в чувствах Лии, что эта уверенность и привычка к этой уверенности отметала всякий самоанализ, как излишний и мешающий задаче и смыслу жизни Марика. Марик полагал, и декларировалось это в Жениной компании громко и недвусмысленно, что к жизни надо относиться серьезно и четко представлять себе её непреходящий смысл. Каждый человек должен определиться с данным вопросом и посвятить его решению как можно больше душевных сил и времени. Марик посвящал. Он прочитал много книг по философии и социологии, переписывался с Григорием Померанцем, а также старался поддерживать контакт с уже уехавшими знакомыми, которые сумели устроиться работать ассистентами на американских и израильских кафедрах. Поддерживать контакт было нелегко, но Марик имел инвалидность и наблюдался у невропатолога и психиатра, так что КГБ не особенно им интересовалось, имея в виду, что запихнуть его в психушку в случае чего будет несложно.

                Лия в первое время их знакомства смотрела на Марика открыв рот и пыталась вникнуть в его сложную душевную организацию. Со временем полубожественный образ Марика потускнел и увял. Этому способствовал советский быт, наплевательское отношение Марика к запросам семьи, которая явно не обогащала смысл его жизни, и тяжёлая усталость Лии от всего, связанного с Мариком, его болезнью, его возвышенным интеллектом и шумом и ором Жениных сборищ, на которые она Марика сопровождала. Выхода из этой ситуации не предвиделось и Лия смирилась.
 
                Когда Марик надумал уезжать, возникла революционная ситуация, так как Лия уезжать категорически отказалась. Её родители, нестарые ещё люди, уезжать не хотели, а Лия была к ним очень привязана. Кроме того, тащиться в неизвестность с такой обузой, как Марик, да ещё и с ребёнком, для Лии выглядело кошмаром. Но главное, в чём Лия старалась не признаваться даже себе, была возможность избавиться от Марика вместе с его смыслом и серьезным отношением к жизни. Марик был потрясён предательством жены и осудил её отступничество со всей категоричностью Кантового императива. Это не помешало ему организовать свой отъезд наилучшим образом. Друзья и сочувствующие ждали его на каждом этапе перемещения за границей. Они же помогли оформить инвалидность и отношения с благотворительными организациями. Марик числился диссидентом и борцом за права человека. Никто его впрочем не держал. Для КГБ он являлся скорее комической фигурой. Не очень понятно на чём зиждилась инвалидность Марика, так как его падения прекратились немедленно после пересечения границы. Марик вскоре развёлся с Лией, точнее, она с ним, так что Марику и хлопотать не пришлось. В Америке развить бурную и общественно полезную деятельность не получилось. Как-то постепенно выяснилось, что никому Марик не нужен и не интересен. Переписка с Померанцем тоже заглохла. Из успешных мероприятий можно отметить женитьбу на русскоязычной еврейке из Казахстана. Марик было хотел усыновить её сына подростка, но тот Марика невзлюбил и вскоре уехал в другой город для поступления в колледж. Так что никаких препятствий для продолжения серьезного отношения к жизни у Марика не осталось. Жена не особенно вникала в Мариковы тонкости. Она работала парикмахером и вела хозяйство. Мариковы обязанности заключались в выгуливании добермана.

                Совершенно неожиданно он увлёкся собаками. Почему-то он обнаружил в них скрытый источник блага. Марик наведывался в собачий шелтер, разговаривал с работавшим там персоналом, насколько позволял его далеко не блестящий английский, и даже пытался помогать. Это впрочем не вызвало энтузиазма у служащих и Марика вежливо завернули, уж очень он был неуклюж. В районе проживания Марика оказалась францисканская церковь, в которой, следуя примеру святого, благословляли и даже кажется причащали животных. Марик приветствовал этот обычай и таскал к ним своего пса, что выглядело несколько странно, ибо многим было хорошо известно, что Марик исповедует иудаизм, регулярно посещает синагогу и даже читает там небольшие доклады по праздникам на тему – как эти праздники следует понимать.

                Так или иначе, а смысл жизни Марика приобрёл явно собачьи очертания. Он с жаром объяснял знакомым тонкость и безошибочность собачьего отношения к людям и друг к другу, призывал учиться у собак искренности и интуиции.

                На этом, пожалуй, можно остановиться, так как данный этап жизни Марика продолжается по сей день и скорее всего является заключительным, ибо Марику под восемьдесят и вряд ли смысл его жизни уже изменится.