Книга коммунальная квартира города n, глава 1

Помещение завода пустовало. С улицы, из внешнего мира, слышались громкие голоса и крики, которые волнами затихали, но сразу усиливались и смешивались в громком гуле и неразберихе. Голоса и звуки эхом отражались в пустынном помещении завода. Они отражались от стен, а иногда казалось, будто они звучат в самом бетоне стены. Предметы стояли неподвижно, и они словно принимали участие в действе, вторя своим молчанием голосам. Сквозь треугольные окна прямо над потолком брезжил свет, отбрасывая лучи в пространство. В воздухе лучей виднелась примесь пыли, и пылинки медленно кружили, отстранённые своей беспечностью от суеты снаружи. 
Это был самый большой завод сельскохозяйственных машин в городе. Появился он совсем недавно. В штате завод имел около двух тысяч человек. Оборудование на производстве было массовым, но с потерей качества. В помещениях высились потолки, с множеством решёток и железных конструкций, на стенах в некоторых местах прилегала черепица. Помещение внутри было настолько огромным, что если направить взгляд и постараться обхватить взглядом всё вокруг, разбегались глаза. В рабочее время здесь в прямом смысле кипела работа, и машины строили машины, неизменно в своей тавтологии. Станки гудели, работники стоя совершали разного плана действия руками, перемещались из одного места в другое, координировали друг с другом. Работа здесь обычно кипела вовсю.
Нередко возникали несчастные случаи, происходящие во время работы. Независимо от того, прекратил после случая заводчик работу или нет, требовалось немедленно сообщить об этом мастеру или инструктору. О замеченной опасности на работе работники также сообщали, и к тому же давали предложения по предотвращению вредностей в своей работе. Общие правила были утверждены в специальных документах. Работники разных должностей выполняли ответственную службу, действуя по инструкции. Ответственность за выполнение работниками предписаний ложилась на плечи администрации завода. За несоблюдение правил работник подвергался взысканию, согласно правилам внутреннего распорядка, а при несчастных случаях – привлечению к судебной ответственности. Работа была очень интенсивной, тяжёлой, выматывающей. Но если рабочий чувствовал болезнь или недомогание, следовало немедленно остановиться, иначе это могло привести к плохим последствиям, и для завода, и для администрации, и для работника.
В середине дня, когда звенел долгожданный гудок, рабочие отправлялись обедать. Столовая находилась в отдельном помещении, и через дворик всегда шли толпы народа со всех отделов. Они скапливались у входа в столовую, и соблюдая очередь ждали, когда впереди все зайдут, чтобы пропустить тех, кто сзади. Пока стояли и ждали, кто-то переговаривался, а некоторые смотрели на видневшиеся громадные трубы завода, из которых поднимался в воздух дым, и эти трубы были близко, создавая впечатление горных вершин в отдалении. Но и здесь, на улице, работа не прекращалась. Туда-сюда сновали люди и что-то кричали друг другу, преодолевая шум оборудования. Но несмотря на суету вокруг, было непреодолимым желание работника поесть супу. Потом они выбирали места за большим длинным столом с вертикальными лавками, и устроившись поудобнее, кушали, запивая кипятком из грубых жестяных кружек.
Это было начало XX века, и люди, рождённые на стыке веков, считали это необычной удачей. Непрерывно ускорялся темп жизни, а рабочие поспевали за временем. Это было время индустриального промышленного рывка, и в стране построили много новых заводов, при этом на заводах часто происходили стачки. В забастовках выступали рабочие, требующие лучших условий труда. Бастовали на юге, бастовали в Петербурге. Восстали рабочие, студенты и крестьяне. Они хотели лучшей жизни, и выносили на рассмотрение правительства свои требования.
По всей стране с каждым днём увеличивалось количество забастовок на заводах. Шла индустриализация, и на рубеже века рабочие составляли уже одну треть населения страны. Условия труда были тяжелые, зачастую они были совсем непригодными для жизни, и к тому же к рабочим относились без должного уважения, а зачастую унижали со стороны администрации, служащих. Хотя другим слоям населения, а в особенности наёмному персоналу, официантам и домработницам, было ещё тяжелее. Они работали без выходных, и зачастую рабочий день достигал двадцати часов за сутки.
Жизнь в городе замерла. Машиностроительный завод был пуст. Кто-то отключил свет. Огромные станки были неподвижны, но как бы недавно остывшие от долгой работы, и создавалось ощущение, что машина может устать, и теперь они заслуженно отдыхали. Но было в этом что-то неестественное, как будто бы говорившее, что дела не в порядке, что необходимо срочно приняться за работу, иначе всё будет потеряно. Судя по струившемуся из окон свету, было раннее утро. Приглядевшись, у стены можно было заметить фигуру человека.
Невысокого роста молодой человек сидел на корточках, прислонясь к стене. На нём была рабочая форма, но давно не стиранная, неаккуратная, и темное пальто. Он сидел так неподвижно, что почти сливался с окружающей статичностью, лицо было открыто и взгляд направлен в одну точку. На лице виднелась небольшая гуталиновая полоска, пересекавшая левую щёку, кожа смуглая и будто в пыли, а глаза двумя огоньками выделялись на общем фоне.
Тишина нарушалась. То громче, то тише с улицы доносились голоса, сначала робкие, затем переходившие в крик. Это был голос толпы, собравшейся у завода. Иногда они скандировали фразы, сначала нестройно, а потом усиливая голос, хором. Юноша будто бы не слышал, но временами повадил головой на особо громкий звук, затем продолжал сидеть неподвижно. Прошло много времени. Наконец он поднялся, немного пошатнувшись на месте, и медленно пошёл к выходу. Голоса с улицы будто стали громче.
Человек прошёл мимо неподвижных машин, под решётчатым потолком, мимо оборудования, к тяжёлой железной двери. Когда он толкнул её, дверь с трудом открылась, и голову накрыл морозный колючий воздух. Жар внутри охладился, и почувствовался озноб по всему телу. Прежде чем сфокусировать взгляд, он сразу увидел толпу народу, стоящей у многоэтажного здания завода. На улицах лежал белоснежный снег, но площадка рядом с заводом была снежным месивом, напоминающей манную кашу. Люди в пальто, куртках, шапках-ушанках сформировались группами, и между ними было свободное пространство. Три человека поджигали деревянные стулья, другие пытались перевернуть пустую повозку. Среди бастующих Андрей замечал знакомые лица, которых он видел во время работы. Теперь эти лица совсем не увязывались с обстоятельствами. Чуть дальше, в глубине толпы, виднелись лозунги с требованиями рабочих, нарисованные на ткани и растянутые над головами бастующих: «Требуем нормированного рабочего дня»; «Требуем повышения заработной платы»; «Долой рабский труд!», а некоторые гласили: «Долой самодержавие!»; «Да здравствует политическая свобода!».
Забастовка на заводе происходила в достаточно закономерных обстоятельствах. Недовольство работников было всегда: поломка оборудования, сверхурочные часы работы, которые перестали оплачиваться, и слишком велик был раскол между интеллигенцией и народом. Хотя тем, кто действует «снизу» очень тяжело, и правителям «сверху» было не так уж просто. Между рабочими и начальством возник конфликт. Восстание на заводе не началось бы, если бы не кризисные причины, ставшие последней каплей терпения работников, а именно массовое увольнение и сокращение штата. Рабочих рук не хватало, и мало того что руководство урезало заработные платы, оно и перестало нанимать новых работников. Хотя при этом многие работники боялись потерять своё место, потому что за воротами завода многие безработные мечтали заменить тех, кто недостаточно хорош на службе.
Восстание назревало долго. Рабочие обменивались мнениями и голосовали, между собой учитывая голос каждого. В итоге недовольство наросло до такой степени, что они организовали восстание, агитируя в первую очередь за более высокую зарплату и восьмичасовой рабочий день. Работники группами стали собираться около здания завода, и всё это затянулось - работа встала. Вот уже двое суток у окон руководства агитаторы требовали изменить условия труда. Они стали портить заводское имущество, нажитое своим же трудом, и не чувствовали из-за этого стыда, круша всё на своём пути. В ход пошли мебель, оконные стёкла, оборудование. Беспорядки начались и в других частях города, в шаговой доступности от завода. Кое-где перестал ездить транспорт, и в некоторые части города стало почти невозможно добраться. Забастовки нарастали и в других городах. В городе распространяли листовки с призывами о революции, об отказе от самодержавия. Листовки с агитацией подогревали новые и новые восстания. В городе проводились демонстрации, митинги, собрания.
А началось всё довольно просто. Долго рабочие обсуждали петицию, чтобы донести до верхов, и образовалась группа рабочих, которые сагитировали остальных. Когда увольнения стали чуть ли не массовыми, начались волнения среди работников. Участники группы обращались к другим рабочим, и те последовали за ними. Последовавших оказалось в итоге значительно больше ожидаемого. И вот, огромная толпа людей разбушевалась. Произошла стачка. Прямо под окнами конторы разъярённые рабочие выкрикивали лозунги, а позже, когда подоспела полиция, противодействовали вооружённым войскам оппозиции.
Человека звали Андрей. Он был рабочим завода. Дом его находился в казарме при заводе, но детство Андрей провёл в деревне – когда он переехал в город, родители, брат с сёстрами, жена с дочерью остались там. Он не терял связь со своими родными, и еженедельно писал им письма с рассказами о работе, и присылал заработанные деньги. Так делали многие рабочие, иммигрировавшие однажды из деревень в города.
Сейчас он был измучен, уже несколько дней почти ничего не ел. Вместе с другими бастующими он находился на большой территории завода, и чувствовал себя разбитым, ненужным. Уже двое суток его не покидало чувство озабоченности. Не было никакого графика, распорядка, и в этом он, честный и покладистый работник, чувствовал ненормальность – даже морозный ясный день своим солнечным светом как будто предвещал беду.
Жена и дочь наверняка ничего не знали, потому что доложить о забастовке было некому. И самое невероятное заключалось в том, что Андрей не хотел бастовать. Да, зарплата была маленькой, условия труда тяжёлые, но ему достаточно было малого, и большего было не нужно. Рабочие с завода не понимали его позицию, и иногда Андрею казалось, что он один такой, который не хочет конфликтов, и всегда находится на позиции, которая предполагает мирное решение всех вопросов.
Андрей перемещался из одного места в другое, и везде бастовали заводчики. Люди бросали камни и железные инструменты в стекла окон, толкались и крушили всё на своём пути. Толпа с новыми силами выкрикивала лозунги. Находиться здесь было страшно – от людей можно было ожидать чего угодно. Это были взрывы возмущения и ярости рабочих людей. На фоне белого снега пылал огонь, были разбросаны по земле предметы. Ворота для выхода с территории были закрыты. У ворот тоже были люди – они не впускали и не выпускали рабочих. Но тут юноша вспомнил, что недалеко от здания есть лазейка в бетонной стене – он направился туда. Про эту лазейку почти никто не знал, находилась она на самом отшибе, в заброшенном месте, заросшим деревьями, у какой-то свалки, которую никто не разбирал. Когда Андрей дошёл, то увидел лазейку и пролез сквозь стену с торчащими в щели прутьями.
Теперь он шёл мимо заводских зданий, вдоль длинного забора, разделяющего службу и внешний мир. Жизнь в городе замерла. Многие бастующие были арестованы, ранены. Вокруг были видны следы от начавшейся забастовки. Шёл Андрей долго. Повсюду были люди, и многие из них были служилыми, следившими за порядком в городе. Андрей по ходу движения замечал знакомые места, но спустя какое-то время он перестал узнавать местность, потому что никогда не ходил этим путём. По ходу движения были проложены рельсы строящейся железной дороги, но работа была заброшена. Работники будто забыли про неё и просто ушли. По ходу движения от центра города людей становилось всё меньше, только бездомный, стоя на углу здания, переминался с одной ноги на другую, чтобы согреться, и засунув руки в карманы лёгкого пальто.
Недалеко от строительства железной дороги пролегала по земле ещё одна, но рабочая. Это было на большой железнодорожной станции, в нескольких километрах от завода. Там ходили паровые поезда. Наконец-то на станции, среди занятых переездом людей, Андрею стало спокойнее. Люди с сумками и чемоданами сновали туда-сюда, занятые и суетливые. Это был совсем другой мир, со своей атмосферой. По обе стороны платформы стояли деревянные лавочки. На белом горизонте поезда не было видно. До деревни, куда собирался ехать Андрей, по-другому добраться было невозможно, нужно было проехать несколько остановок. Андрей уселся на лавочку и стал ждать, при этом раздумывая о том, что будет с заводом, и насколько затянется восстание рабочих и отказ начальства идти на уступки. По-хорошему, думал он, должны прийти новости свыше о принятых решениях, но неизвестно, затянется ли это на несколько дней, или на недели.
Через двадцать минут на горизонте появился далёкий предмет, сначала маленький, а потом становящийся всё больше, и стал слышен гул паровоза. Он подъезжал всё ближе и ближе, и наконец поравнялся с условной остановкой. Андрей поднялся внутрь к сидящим в вагоне пассажирам. На всех парах он мчался к родным. Он вспоминал тепло родного дома, но в то же время был угнетён столькими вещами, что вся его радость была на общем фоне крохотной.
Сколько же времени нужно восстанавливать то, что так долго разрушалось рабочими, как навести порядок. Где брать средства на жизнь, куда податься. Вагон был полон людьми, как будто также озабоченными своими мыслями. Мужчины и женщины в шапках, держа на руках пальто и шали, поодиночке ехали по своим делам, молчаливо смотря в окно. Это был самый долгий путь к родным за всё время, сколько Андрей себя помнил. Проносились мимо за окном деревья, поля, но поезд будто стоял на месте, не проходя ни метра. Но вот уже и знакомая остановка, свободная от восстаний и забастовок, напоминающая тепло родного дома. А за ней следующая – на которой уже выходить.
Андрей с нетерпением шёл до дома, почему-то представляя, будто бы там тоже всё не в порядке. Он вышел из поезда и направился к деревянному домику, по каменной тропинке вдоль ряда липовых деревьев. Здесь было спокойно. Сквозь ветви и листья по мере приближения виднелся родной дом. Это был деревянный домик со светлым крыльцом. Андрей подошёл к входу и постучал в дверь. Никто не ответил. Он начал звать жену. Так он ждал некоторое время, полностью выбитый из колеи, когда мимо прошла их соседка.
- Андрей, пришёл! Какими ты здесь судьбами? А Катенька сейчас у соседей, я её недавно видела. А что, никого больше дома нету? Так они сейчас все в поле ушли, и детей с собой взяли. Ты беги скорей к жене, а то она переживает, давно, говорит, от тебя вестей не было.
Так Андрей попал наконец домой. Жена нагрела воды для мытья, на столе его ждал горячий ужин. Он увиделся с родителями, рассказал всем про забастовку. Но только его одного донимала мысль, как же дальше жить, что будет завтра. Он вспоминал своих товарищей по цеху, и забастовка в его глазах приобрела огромные масштабы. Так много людей осталось без средств существования. Неизвестно, когда будут выплаты, и пойдёт ли начальство на их требования.
Андрей решил посвятить время семье, и в эти моменты мысли не так сильно донимали его. Дочка Валя была рада, что отец так много времени проводит дома, хотя причины не сильно интересовали её. Валя просила отца поиграть с ней в игрушки, которые были самодельные и достались от бабушки. Они много времени проводили дома.
- Папа, я недавно увидела в магазине куклу, мне так она понравилась, ты мне её купишь? - сказала во время игры однажды Валя.
- Валюша, сейчас не могу, - Андрей складывал в коробку игрушки, и опять вернулись тяжелые мысли.
Валентина никогда не просила лишнего. В целом, она не очень понимала по детскому своему уму ценность денег, то, каким они трудом достаются, но никогда не позволяла себе просить многого. Происходило это сознательно, хотя большей частью в этом играло роль воспитание. Но сейчас она так была погружена в мысли о той кукле, что не могла сдержаться, чтобы не спросить.
- Мне она так понравилась, - произнесла она.
- Валя, пойми, нельзя сейчас. У тебя вон сколько игрушек.
- Ну ладно, - Валя склонила голову набок и взялась за деревянную лошадку, начав качать её, - а почему ты не в городе, на работе?
- Сейчас работы нет, - ответил отец, - теперь какое-то время я ходить на работу не буду. Но это же хорошо, разве нет? Мы с тобой будем играть в твои игрушки.
- Да, это очень хорошо.
Беспорядки в городе продолжались. Волна вооруженных восстаний прокатилась по многим городам, но везде протесты были подавлены войсками. В городе началась полная неразбериха. Грабили лавки, нападали на людей на улицах. Повысилась преступность. У Андрея и его семьи были сбережения, и они жили на те деньги, которых было совсем немного, и которые должны были закончиться через какое-то время.
- Ничего, продержимся, - говорила жена, которая всегда могла поддержать и не падала духом.
Так прошло какое-то время. По стране прокатилась волна революции. Она разбудила к действиям население страны – массы рабочих и крестьян. Шли большие перемены, и шла деятельность для лучших условий труда и для новой власти в стране. Шли пропагандистские акции, широкие массы трудящихся были вовлечены в борьбу за лучшее будущее. Создавались профессиональные союзы для поддержки требований рабочих. Было удивительно то, как люди героически и смело продвигали свои требования, идя на огромный риск.
Шёл процесс классового воспитания. Главное внимание было обращено воспитанию в людях приверженности ускорению социально-экономического развития страны. Нельзя было улучшить условия жизней людей без классового самосознания, глубоких патриотических убеждений. Люди шли на героизм, а порой даже на самопожертвование. Происходили схватки людей с полицией.
Так случилось, что время сделало своё дело. По ходу забастовок начали создаваться Советы рабочих депутатов. Городская общественная организация повысилась. Если в начале забастовки действия носили стихийный характер, теперь они упорядочились. Рост доверия к социально-демократической партии усиливался. Теперь, когда продолжались стачки, работа на заводах приостановилась, но интенсивная работа шла совсем иным путём – проводились многочисленные встречи и собрания. На них обсуждались вопросы по прекращению беспорядков.
Так проходило время, дома стало совсем худо. Кончались запасы съестного, да и сбережения тоже. Жить приходилось впроголодь. Многие заводчики продавали то, что попадалось дома под руки полезного, жёны вели хозяйство, кому-то помогали деньгами родственники. У Андрея появилась мысль поехать на заработки в другой город. Он долго обдумывал это решение, сомневаясь в его рискованности.
Но всё в жизни закономерно. Однажды, в печальный вечер, постучали в дверь. Это был один из рабочих с завода. Андрей открыл ему дверь, и прямо на пороге тот начал разговор, заходя внутрь:
- Андрюха, ну ты чего тут? Лясы точишь? А мне твой адрес дали, вот я и приехал, сообщить важную новость, - весело начал он.
Геннадий уже давно появился дома. Забастовка поутихла спустя время, и работники разошлись по домам. Но работа не начиналась, а в других местах продолжались волнения. Теперь оставалось только ждать решений сверху, и соглашения на требования восставших.
- Ты чего, Гена, такой вдруг радостный? - Андрею было не до смеха, хотя настроение товарища передалось внезапно ему.
- А я вот новость пришёл сообщить. Открывают нас.
Информация разносилась по городу быстро. Беспорядки пошли на убыль, и потихоньку начали открываться предприятия. Хоть революция не принесла много пользы, она стала закономерно утихать.
Обсуждения о положении вещей продолжались долго. Умные люди бесконечно что-то обсуждали, просиживая дни и вечера и находясь в поиске лучших решений. Эти люди понимали серьезность ситуации – работа стояла, работники и их семьи сидели без зарплаты. Отдельные из них шли домой с мыслями о проведённых собраниях и о тех, которые грядут в следующие дни. Они шли в свои семьи, занимались привычными делами, а затем снова занимались работой, как и остальные вокруг. В итоге, через часы и дни тяжелого труда, мыслей и обсуждений, решения были найдены. Они были взвешены и обдуманы по несколько раз. Требования рабочих завода были удовлетворены частично. Но работники были на это согласны, хотя по природе своей могли бы не отступать. Бунт утих.
Хотя эта революция не принесла много пользы, и могло показаться, что все волнения были напрасны, она стала «репетицией» для следующей, октябрьской. Но это случилось позже. А сейчас жизнь возобновилась, и протекала как прежде. Андрей стал ездить на службу, завод продолжал работать. Вился из труб дым, производительность росла, некоторых уволенных сотрудников вернули на службу. Работала столовая, платили выручку, росла дочка, а жена писала письма. Хотя никто не знал, что будет завтра.