Сноха

СНОХА
    Два раза в день бабушка Дуня приходила к нам навестить соседку, заодно понюхать табачку. Вместе с моей бабулей они садились на лавочку, в тень высоких густых тополей. Я еще совсем мальчишкой терся около них, прислушиваясь к разговорам. Мне нравилось слушать, о чем говорят взрослые, любопытство брало верх. Баба Нюра доставала из кармана стеклянный пузырек с нюхательным табаком, и они вместе, щепотками нюхали его с ладоней.
   — Ох, и крепкий у тебя табачок, аж в носу всё дерет,—нахваливала соседка.
   — Мне сноха, денег на табак не даёт. Всю пенсию забирает,—
жаловалась старушка. 
   
 
    — Вчера попросила у нее рубль, так она прямо озверела… Как даст, кулаком мне по ребрам, я аж задохнулась… Ух, и змеюка подколодная! —
 обреченно произнесла она.
    — Уйти мне некуда, к дочери нельзя, там зять пьет. Придется терпеть, пока Боженька не заберет. Андрей молчит, боится ее пуще огня… Она и ему по мордам хлещет, а он улыбается и терпит.
    Её сын был, здоровым рослым мужиком, по натуре молчалив и слишком спокоен. Ничто его не могло вывести из себя, даже постоянные нападки и оскорбления жены Таисии. Семейные скандалы его не волновали, тем более приступы ярости супруги.
   — Что молчишь, как истукан? Тебе хоть кол на голове теши, все едино, — кричала на весь двор жена. Он скупо улыбался, что – то тихо шепча, и уходил куда – нибудь в сторону. Старался жить по принципу – моя хата с краю.
    Нередко, когда  уходил на работу, из – за стены слышались вопли его матери.
   — Опять Таська  свекровку бьет… Господи, сколько же в ней злости, — начинала причитать баба Нюра.
    — Хоть бы на работу устроилась что ли… Сидит, кобыла, дома, от безделья начинает старуху лупить, зьмея…
    За глаза, бабушка вместе с соседкой – подружкой называли сноху, не иначе как змея. Позднее я и сам заметил ; тетя Тася разговаривала со всеми, плотно сжав зубы и не открывая рта.
   Дня через два после побоища снова заходила баба Дуня. Повязав на голову платок,( чтобы скрыть следы побоев), по-прежнему начинала рассказывать о своей «любимой» снохе:
   — Ты послушай, подружка, что эта змея опять отчебучила… Суп на обед сварила. Как обычно, мясо с костей съели, а маслы она в сени на мороз выставила. На следующий день, с этих же костей еще раз сварила суп… Ты только подумай, Нюра, да где это видано? Вот стерва,  что сделала! А Андрей ест и нахваливает! Да как бы дал, ей по харе… Одна я не стерпела,  высказала ей, вот за это и поплатилась… Думала, совсем прибьет!
    Старушки сокрушенно покачивая головами, начинали по обыкновению перечислять «подвиги» злой снохи.
— От жадности уже с ума сошла… Заварку сушит на плите и, опять кипятком заливает. Пока внуки в школе, вот она и выдумывает, —
 едва не расплакавшись, проговорила бабушка.
   Даже для меня, еще совсем мальчика, такие новости были в диковинку. Я позже, стал убеждаться – жадность матери переходит, по наследству к ее детям. Однажды ранней весной вышел из дому, на улице было еще довольно прохладно и сыро. Хлопнула дверь веранды, на двор выскочила баба Дуня, следом за ней выбежал самый младший из внуков. Помочившись у крыльца, шестилетний пацан закрыл дверь на крючок, прямо перед носом бабушки. Старушка попросила, открыть двери, на что он ответил:
— Ты, дура старая, опять свет в сенях не выключила… На счетчик – то мотает, постой на улице, подумай…
    Бабушка долго стучала в окна, пока не вышла сноха:
— Ещё раз, свет за собой не выключишь, будешь ночевать на улице!
    Как – то теплым летним днем я остался дома один, залез на крышу летней кухни и, греясь на солнышке, строгал ножичком деревянный меч. На крыльцо вышла, с ведром помоев тетя Тася. Направилась в стайку кормить скотину. Едва захлопнулась за ней калитка, я услышал, злой голос:
 — Ах ты, гадина! Оповадилась,  зерно жрать… Ну, я тебе сейчас устрою!
    Наша курица (помеченная синей краской), нечаянно забрела в соседний двор, где кормилась зерном. Раздалось громкое кудахтанье, женщина принялась ловить птицу…
    Я притаился на крыше, смотрел, что же будет дальше…
    Поймав курицу, тетя Тася зажала её между ног и, взялась крутить ей голову… Бедная птица громко орала, затем вдруг смолкла.
   — А теперь лети домой, больше к нам не залезешь, —
     соседка с силой швырнула курицу через забор. Сложив неестественно вывернутую шею, несчастная несушка забилась в угол и замерла, медленно угасая. Вовремя подошла баба Нюра, я рассказал ей о случившимся.
   — Вот же дал Бог соседку! Не баба, а зьмея подколодная! Да чтоб тебе пусто было, —
     запричитала бабуля, ища топор.
     Вечером наша семья ела за ужином лапшу с курятиной. В летнее время мясо на столе было редкостью. Вся деревня с нетерпением ждала осени, подрастут цыплята, будут откормлены  на забой свиньи. Этот случай навсегда остался в моей памяти, но позднее, я убедился – предела алчности и жестокости, не было у нашей соседки.
     Вернувшись из школы, захватил плачущей свою бабушку, она сидела на крылечке. Роняя слезы, ощипывала молоденьких цыплят.
   — Баба, зачем ты их зарубила? Они же ещё маленькие? —
 спросил я. Вытерев глаза, бабушка мне объяснила:
  — Не зарубила бы, если б не Таська…Через забор пролезли, вот она им ноги и переломала. Вот же ненавистный человек, змеюка, да и только!
    Моя мама, не выдержав выходок злой соседки, пожаловалась в Сельский Совет. За четверых цыплят ненавистной хозяйке пришлось заплатить штраф.       Отец в этот же вечер, придя с работы, заколотил досками калитку, соединяющие наши дворы. Общение между нами на долгое время прекратилось, хотя баба Дуня до самой смерти, ходила к своей подружке нюхать табак и  жаловаться на свою сноху.









Альфа.
- Ну, подойди ко мне, не бойся. Я тебя не трону, - позвал он собаку. Но псина , видимо, не решалась. Наверное, не один раз, доставалось камнем по ребрам. Иван зашел в вагончик, из контейнера для, еды вывалил на газету, половину своего обеда. Жена с вечера приготовила плов с курицей, он рассудил:
- Мне и этого хватит, хоть собаку покормлю. Вышел наружу, в пустую чашку положил рис, подвинул ближе к голодной  псине:
- На, ешь…. Сделав равнодушный вид, отошел метров на пять, присел на лавочку. Сучка медленно подходила к чашке, сквозь волнистую темно – коричневую шерсть отчетливо проступали ребра. Длинные, как у спаниэля уши болтались при каждом шаге. Мордочка короткая, над глазами жёлтые полоски бровей. Шерсть довольно густая , на шкуре висели круглые шарики репейника. Она с яростью накинулась на еду, через минуту чашка была пустой. Не ушла, продолжала стоять и смотреть на Ивана.
- Нету у меня больше ничего, не обессудь. Завтра обязательно принесу, - ласково заговорил он. – Давай, я тебя Альфой буду звать. Ты не против? Собака благодарно завиляла хвостом, речь человека была спокойной, она перестала бояться. В это время крановщики зашли обедать. Иван попросил:
- Мужики, объедки на столе оставьте, собаке отдам. Псина далеко не отходила, будто понимая, о чем говорят люди. С радостью доела остатки, взяв кусок хлеба в пасть, ушла прятать в землю.
На пенсию Иван вышел три года назад, с другом Сергеем «калымили» какое – то время, пока тот  не заболел. За месяц его скрутило, врачи обречённо разводили руками:
- Четвертая стадия, лечить  бесполезно….
Вместе проработали несколько лет, оба всю жизнь варили металл – профессия сварщиков сблизила. Похоронив друга, Иван остался не у дел. Решил устроиться на работу, пенсии не хватало. Всю жизнь с ненавистью смотрел на народных избранников и депутатов:
- Как же я хочу, чтобы вы в старости остались на такой же зарплате, как моя нищенская пенсия. Не от хорошей жизни иду искать работу.
Вчера пошел в киоск, купить газету «Работа в Бийске», по пути встретил старого приятеля. Поболтали о том, о сём, Иван признался, что ищет подработку. Приятель предложил:
- Сходи в речной порт, у них всегда сварные нужны. Платят вовремя, зарплата восемнадцать тысяч. Тебя – то, везде с руками возьмут, ты «профи». Недолго думая, забрал трудовую и поехал по тридцать пятому маршруту, до конечной остановки «Речпорт».
Взяли без разговоров. Первый день работал на грузовой площадке, подваривал портовые краны. Именно здесь, увидел голодную собаку, с первого взгляда она пришлась по душе. С вечера наварил пшенной каши, покрошил кусок сала и, приправил маслом. Жена, видя приготовления мужа, покачала головой:
- Опять собаку бродячую нашёл? Что же, корми, если есть желание. Одна или со щенками?
- Пока одна, но надеюсь, что скоро кутята появятся. Молодая она ещё, жалко….
На работу приехал чуть раньше, хотелось побыть в одиночестве. Не дойдя до вагончиков, издали заметил знакомый силуэт. Собака лежала у забора, неотрывно смотрела на дорогу.
-Альфа, Альфа! – крикнул Иван. Она тотчас вскочила на ноги,  принялась молотить хвостом. Подходить ближе боялась. Он выложил в чашку кашу:
- Иди, кушай скорее, наголодалась за ночь. Альфа набросилась на еду, Иван терпеливо ждал, когда насытится. Наелась, отошла в сторону…. Затем, поглядев на Ивана, снова ткнула нос в чашку. Уже на третий день, Альфа разрешила себя погладить. В знак благодарности облизывала ему руки, а Иван, пользуясь моментом, выбирал колючки из лохматой шерсти.
Через неделю подружились, Альфа ежедневно встречала Ивана у проходной, вечером провожала до автобуса. Месяцем позже её было не узнать…. Она поправилась, шерсть заблестела, глаза сверкали радостью, при встрече с новым другом. Иван всячески оберегал Альфу от бродячих псов, которых в порту было очень много. Всегда стоял рядом в то время, когда она ела. Нельзя оставлять без присмотра, иначе голодные псы отберут пищу. Столько раз приходилось, отгонять их палкой или камнями. Она имела мягкий характер, не лезла в драку, просто отходила в сторону.
- Альфа, ну что же ты позволяешь себя обижать? Надо драться, защищать свое, а ты убегаешь, - в сердцах говорил Иван. – Будь смелее, я же не могу постоянно находиться рядом с тобой.
Собака лишь виновато опускала голову, стараясь не смотреть Ивану в глаза.
Осенью его перевели работать в ДОК, но по - прежнему по утрам заходил, покормить свою любимицу. Обязательно, один раз в день Альфа прибегала его навестить. Вставала на горку у мостика и смотрела вдаль, ища глазами своего друга. Однажды, пропала на несколько дней. Иван ходил по территории, звал, кричал…. Альфа, будто исчезла навсегда, но позднее, кто – то из рабочих сообщил Ивану:
- Альфу твою видели, с чёрным кобелем шла. Наверное, загуляла собака.
Пришла через неделю голодная, но с радостными глазами. Иван курил на лавочке. Альфа положила морду ему на колени, словно извиняясь, тихо заскулила. Он погладил её по голове и произнес:
- Ладно, я тебя простил. Ничего не сделаешь, природа требует свое. Теперь будем ждать потомство. Пойдем, я тебе косточек принес.
Она замахала хвостом, рванула  в сторону вагончиков. Иван успел заметить – метров в пятидесяти от неё, шёл здоровый чёрный пес. Альфа грызла кости, пёс лежал поодаль, на почтительном расстоянии.
В этот год, на смену прекрасной осени пришла злая холодная зима. Собаки искали уютные места, где можно спастись от холода. У Альфы до сих пор не было жилья. По утрам шерсть покрывалась инеем. Иван стал замечать, у собаки растёт живот.
- Надо что – то делать, где она будет щениться, - он направился в столярку. С плотником, его связывали дружеские отношения.
Вечером,к вагончику на погрузчике подвезли собачью будку. Иван постелил внутрь старые вещи. Альфа не хотела залезать в домик, но мороз заставил. Утром она показала, что ночевала в новом доме. Несколько раз кряду, залазила внутрь, словно объясняя….
- Молодец, Альфа! Поняла, наконец – то, тебе там теплее будет, - похвалил он .От избытка любви и эмоций , начала бегать кругами , зарываясь головой в глубокий снег. Работяги , увидев это представление, говорили между собой : -Как же она к нему привязалась , наверное очень любит.
После работы провожала на автобус. Сидя в стороне, ждала, когда он помашет рукой на прощание.
Иван откровенно за неё боялся, вокруг столько лихачей на машинах, способных в любое время сшибить и человека. Альфа переходила дорогу, строго по «зебре», разум подсказывал – так безопаснее. Живот собаки округлился, она чаще находилась в будке.
Скоро ощенилась, на свет появилось шестеро круглых комочков, слепых и беспомощных. Четверо чёрной масти, двое унаследовали, цвет материнской шкуры. Иван стал приходить даже по выходным дням, щенки постоянно просили есть. Альфа отощала, кутята высосали из неё все соки. Стала словно тень, шкура висела мешком. Заметив старания Ивана, местные работяги иногда подкармливали собаку кто, чем мог. В одно прекрасное утро шесть щенков вылезли на свободу. Увидев человека , щенки заскочили в будку , несколько пар маленьких светящихся огоньков  выглядывали из темноты .
Сгрудившись около пустой чашки, смешно покачивались на слабеньких ножках. Иван слегка подогрел кашу и вывалил в посудину. Два щенка попробовали языком, отошли в сторону…. Но через несколько секунд, все накинулись на завтрак. Мать ждала, когда же они наедятся, и лишь потом подходила к чашке. По утрам, с нетерпением ожидала своего друга, беспрестанно глядя на дорогу. Иван спешил навстречу, Альфа, увидев его, вдруг неожиданно, по – собачьи улыбнулась….
Женька – крановщик увидел, и обомлел:
- Иван, она тебе улыбается! Не верю своим глазам…. Впервые вижу такое чудо, не может быть…. Альфа действительно улыбалась, чуть приоткрыв пасть, обнажила верхние зубы, сморщила нос. Собака радовалась, взвизгивала от восторга…. Иван решил разыграть её, лёг на снег, закрыл глаза. Альфа изумленно смотрела. Подошла, лизнула языком лицо, положила голову и лапы на грудь. Принялась, толкать  мокрым носом, будто говоря: - Чего разлёгся? Вставай, нам кушать пора…. Он поднялся, достал из пакета собачий завтрак,  со смехом произнес:
- Ешьте на здоровье, скоро вы и меня сожрёте….
Работа в ДОКе была тяжёлой, в последнее время,  болела спина, ныли ноги. Железо приходилось, таскать на себе, метров за сто по льду. За восемь месяцев изрядно устал , хотелось отдохнуть, вылечить радикулит .
- Не зря всё – таки назначают пенсию, наверное, мой ресурс заканчивается. Пора бросать это дело, отдыхать пора, - подумал Иван.- Собаку жалко оставлять, но домой не возьмешь…. Дворняга обязана жить на улице, здесь её место. Ладно, отработаю до конца месяца, и уволюсь.
Щенки заметно росли, хороводом бегали друг за другом, прятались в глубоком снегу. Альфа на короткое время оставляла их одних, ей тоже хотелось прогуляться, побегать по территории  порта. Чёрный кобель иногда забегал посмотреть, не осталось ли, чего перекусить.
Иван уволился, на прощание поговорил с собакой:
- Ты уж на меня не обижайся, пора мне уходить отсюда. Но я обещаю, буду приходить иногда. Теперь ты с малышами выкарабкаешься, люди помогут. Наверное, собаки понимают человеческую речь. Альфа опустила голову,   перестала вилять хвостом . Легла на живот , медленно поползла к Ивану, положила морду, ему на обувь. Погладив по голове ,он произнёс:- Альфочка, умница моя…Ладно, хватит нежностей ,давай поднимайся. В глазах собаки стояли слёзы, еле слышным голоском Альфа заскулила, будто прощаясь навсегда…
- Ты меня не провожай, не надо. Останься здесь. – Иван помахал ей рукой. Подняв рюкзак с вещами, пошёл по тропинке вверх. Ещё раз оглянулся, Альфа по – прежнему, сидела на том же месте…
Через неделю приехал в порт, у вагончика резво носились щенки. Иван выложил в чашку, что принёс с собой. С шумом они набросились на еду, дрались, отталкивали тех, кто слабее.
- О, Иван пришел, - на звуки вышел Женька. – Растут щенки, двух скоро заберут.
- А где же ваша мать? Альфа! Альфа! – громко крикнул Иван. Женька положил руку ему на плечо:
- Не зови Вань, не придет она больше…. Задавили твою Альфу, автобусник какой – то. По нескольку раз в день, бегала на остановку, тебя встречала…. Наш кочегар, как раз на автобус пошёл, видел, как на неё наехали. Говорят, что по зебре шла, так он специально её задавил. Хватает сволочей на свете, кому она помешала…. Умная была….
Не попрощавшись, Иван круто развернулся и ушел. Уже дома, не смог удержаться от слёз :
- Господи, откуда берутся такие жестокие люди? У кого поднялась рука ,направить колёса ,на беззащитную  Божью тварь?. Она была слишком доброй , даже на людей не лаяла…Что же за изверг ?Безжалостный садист ,способный отобрать жизнь , у любого существа слабее его. Бог накажет нелюдя , за такой грех .Жаль , что не узнаю имя убийцы , он как всякий трус поспешил, скрыться с места убийства.
Иван взял телефон, нашёл два снимка, на которых стояла, живая и невредимая Альфа:
- Прощай, моя хорошая. Всегда буду тебя помнить. А вообще , надо будет завтра же сходить на конечную , опросить людей . Наверняка кто- нибудь, что-то сможет рассказать .






ПОРАЖЁННЫЕ В ПРАВАХ
I глава
    Яркое весеннее солнце осветило крайние дома, находящиеся на возвышенности. Затем медленно выгнало тень из ложбины, где рядами стояли несколько черных старых срубов. Заиграли лучи на стеклах окон, проникая внутрь, ослепляя глаза мирно спящих хозяев. Село начинало просыпаться, загорланили петухи, заревели коровы. Но не все жители Стан – Бехтемира нежились в постелях, кое – кто ни свет – ни заря уже вовсю махал топором.
    Степан Карташов ставил новый дом, вместе с сыновьями Николаем и Михаилом возводил стены из сосновых бревен. Хозяин планировал, подвести под крышу просторный пятистенок, чтобы свободно уместилась в нем вся его большая семья. Как – никак четверо детей, да плюс жена Мария.
    Два года заготавливал лес Степан Михайлович, ошкуренные бревна россыпью лежали на лугу. На лошади подтаскивали по одному, с помощью веревок затягивали наверх. Работа тяжелая, но с каждым днем новым рядом настроение заметно улучшалось.
   — Скоро, сынки, до самого верха дойдем… А там уже легче будет, — подбадривал отец сыновей. — Вам через час на работу бежать, трудодни зарабатывать надо. Так что давайте ,пошевеливайтесь.
    Братья не так давно устроились в колхоз имени Розы Люксембург. Степан, сославшись на здоровье, остался хозяйничать в доме, да и за скотиной ухаживать больше некому. Кобыла с коровой и нетель требовали ежедневного ухода, к тому же хозяин недавно приобрел несколько куриц – несушек.
    Жена Мария Максимовна часто жаловалась на здоровье, хотя и помогала мужу заготавливать на зиму сено, следила за огородом. Семья питалась сносно, мясо ели, только по праздникам. В основном на столе дымилась картошка, стояли чашки с солониной. Лес снабжал грибами и ягодами, изредко неводом ловили рыбу.
     Младшей дочери Степана исполнилось четыре, старшая Таня  взрослее на три года. Все с нетерпением ожидали окончания строительства, хотелось, как можно скорее переселиться в новые «хоромы» (так называл дом Степан Карташов).
    Начинало садиться солнце, с высокой горы в деревню спускались две повозки с красноармейцами. Покрытые дорожной пылью, изрядно уставшие от постоянной тряски, остановились у здания Сельского Совета. Первым сошел на землю мужчина лет сорока, в коричневой кожаной куртке и маузером на поясе.
   — Оставайтесь на месте, — приказал он. — Пойду, узнаю, где председатель. Можете встать, размять ноги. Рывком открыв дверь, прошел к столу, за которым сидел упитанный гражданин с совершенно лысой головой.
   — Уполномоченный представитель ЧК товарищ Ургант Давид Моисеевич, — представился чекист. Он бесцеремонно упал на стул, вытянул ноги. — Вы председатель что ли? Рассказывайте, много ли у вас врагов народа? Остались в селе нераскулаченные?
    Лысый человек поднялся из – за стола, оказалось, что он на голову выше вошедшего. Сначала оробел, но затем взял себя в руки:
    — Если надо, найдем товарищ…
   — Ну что же, это меня радует. А сейчас сообразите нам что – нибудь на ужин, бойцы у меня голодные, — приказным тоном произнес уполномоченный.
    — Утром принесите мне список зажиточных крестьян, нужно несколько семей отправить на освоение северных районов страны. Не зря же я сюда приехал… Трясся по колдобинам тридцать километров, — чекист широко улыбнулся. — Иди, председатель, работай… Да, чуть не забыл… Пригласи мне парочку комсомольцев, они лучше знают население, укажут, кто и чем дышит… Ради своей карьеры готовы на отца с матерью указать, был бы повод.
    Едва рассвело, Ургант разбудил красноармейцев, построил в две шеренги на улице. Вооруженные винтовками бойцы беспрекословно выполняли приказы временного командира, чекиста боялись пуще огня. За малейшую провинность любой из них мог стать заложником человека, имеющего неограниченную власть. Невпопад сказанное слово или косой взгляд, мог стать причиной ареста.
     Пока запрягали в повозки лошадей, к коновязи подошли двое молодых людей, худой парнишка лет семнадцати и девушка с короткой стрижкой. Ярко красная косынка на голове и решительный твердый взгляд, явно выдавали в ней комсомольского вожака. Она смело подошла к чекисту, протянула руку:
   — Ульяна. Секретарь первичной комсомольской организации.
     Ургант расплылся в улыбке:
   — Давид. Очень приятно с вами познакомиться. Зайдемте внутрь здания, кое – что нужно обсудить.
    Пропустив девушку вперед, оглядел её со спины: крепкие загорелые ноги в сапогах, довольно высокая грудь и широкая спина. Ниже пояса угадывались под юбкой, плотные полушария ягодиц.
   — Вот бы мне её в секретарши заиметь… — подумал он, невольно причмокнув языком. — Ладно, что – нибудь придумаем.
    Ульяне исполнилось двадцать один год, замужем не была да особо и не хотела. Приезжала два раза к бабушке погостить из соседней деревни, так и осталась. Родители едва сводили концы с концами, детей наплодили, а кормить нечем. Вот и решила, избавить многодетную семью от лишнего рта. Здесь, в Стан - Бехтемире, вступила в комсомол, вскоре поняла – это её судьба. Без комсомола не представляла жизни, стала задумываться о поступлении в партию. Уля ни с кем не встречалась, из деревенских ей нравился лишь один парень, звали его Николай Карташов. Но он почему - то старался обходить девушку стороной, хотя она первой подошла к нему. Парень делал вид, что не замечает Ульяну, отводил взгляд и уходил прочь. Это невнимание злило её:
   — Да что же, я хуже других, что ли? Ах, ты какой гордец…
    Три дня назад они нечаянно встретились у реки, Колька приходил поить коня. Смелая девушка решила сделать шаг навстречу, подошла , прямо глядя в глаза, спросила:
   — Коля, почему ты меня избегаешь? Я тебе не нравлюсь?
     Николай поднял глаза:
   — Ты, может, и не плохая, но не люблю я комсомольцев. Вечно людей жить учат, устраивают собрания, митинги… Работать надо, а не учить других. Зачем ты красный платок напялила? Хочешь выделиться из всех? Чтобы тебя боялись… Иди в колхозное стадо, быков своей тряпкой дразни. Может они тебя испугаются…
     Он засмеялся… От обиды у девушки затряслись губы:
   — Ладно, Коля, иди. Но комсомол не трогай, не достоин, это для меня святое. А говоришь ты, Николай, чужим языком… Мысли у тебя враждебные, наверное, ты не только против комсомола, а ещё и партии…
    Ульяна гордо подняла голову, с ненавистью взглянула на парня и, пошла прочь. В её голове уже зрел план мести:
   — Я вам ещё покажу, придет мое времечко, будете по утрам слезами умываться… На кого же я польстилась, у них вся семья— враги народа.
    Отряд красноармейцев во главе с чекистом направился к строящемуся дому Степана Карташова. Чуть сзади, не отставая от уполномоченного, шла девушка в красной косынке. С самого утра на стройке шла работа, раздевшись до пояса, братья Николай и Михаил забивали шканты в верхний ряд бревен. Ургант остановился, поднял руку вверх:
   — Где хозяин? Зовите его сюда, да по - быстрее… Чего там расселись?
    Услышав незнакомый голос, из дверного проема сруба вышел Степан. Поддернув на ходу штаны, перебросил топор в левую руку. Чекист понял этот жест по – своему, резким движением выхватил из – за пояса маузер:
   — Брось топор в сторону.
     Дважды выстрелил под ноги хозяину. Степан уронил на землю инструмент:
   — Ты что делаешь?
     Лицо уполномоченного слегка побледнело, взгляд стал суровым, голос резким:
   — Зови свою семью сюда, всех до единого, контра…
    На выстрелы прибежала жена Степана с двумя дочерьми. Колька с Мишкой вмиг слетели со стен, быстрым шагом подошли, встали рядом с отцом:
   — Тятя, что случилось? Почему стрельба?
    Представитель власти выждал момент, когда семья соберется в кучу, затем сделал знак рукой… Красноармейцы по команде окружили перепуганное семейство Карташовых.
    Ургант достал из кармана кожанки вчетверо сложенный листок. Неторопливо развернув, начал читать:
   — Именем Советской власти, семья Карташовых в составе шести человек объявляются врагами народа. Вся скотина, принадлежащая хозяевам, переходит в пользу колхоза. Реквизируется новый недостроенный дом, а также всё имущество Карташовых.
    В голос завыла Мария Максимовна, заревели девочки. Степан упал на колени, не в силах стоять:
   — Господи, за что же нас наказывают, заступись…
     Чекист стал поименно называть всех членов семьи, комсомолка Ульяна что - то подсказывала ему на ухо… Уполномоченный продолжил:
   — Сегодня вас увезут в Бийск, там ваша судьба будет зависеть от решения суда. Соберите необходимые вещи, продукты питания, документы, деньги взять с собой. Я все сказал, десять минут на сборы…
    Сестры Таня и Шурочка смотрели на плачущую маму, они еще не поняли, почему она ревёт и отчего молчит бледный, как стена, отец… Два родных брата, так похожие друг на друга, прижались к его плечам, только желваки катались на их широких скулах. Старший с ненавистью смотрел на Ульяну, теперь Николай точно знал, «откуда растут ноги»…
     Глаза девушки горели местью, уголки губ скривились в презрительной усмешке. В голове засела лишь одна мысль:
   — Я ему отомстила за свое унижение… Пусть помнит меня до конца своих дней, почувствует мое превосходство над такими, как он. Со временем забуду его, как дурной сон. Пусть сгинет навсегда вместе со своими родными. Как же я его ненавижу…
    В сопровождении двух бойцов, Карташовы зашли в старый дом, собрать вещи и продукты в дальнюю дорогу.
    Ульяна, пожав на прощание руку Урганту, быстрым шагом поспешила уйти. Вскоре под конвоем по центральной улице села провели арестованную семью. Чекист, взяв с собой несколько солдат, направился к следующему дому. В списке, составленном с помощью председателя Сельского Совета и активной комсомолки, значилось ещё несколько фамилий. Ему не терпелось поскорее закончить начатое дело, объявить врагами народа крестьян, которые в это тяжелое для страны время смогли обзавестись хозяйством.
    К полудню за забором Сельсовета находилось около двадцати арестованных сельчан. Слышался плач детей, родственники и сочувствующие подходили прощаться. Конвоиры встали стеной, преграждая им путь. Загрохотали повозки, началась погрузка.
    Обоз медленно тронулся с места, сзади толпой по пыльной дороге шли люди, громко крича напутственные слова вслед арестованным.
Услышав крики, Ульяна вышла во двор. Увидела в последнюю минуту поднимающийся в гору обоз и словно очнулась:
   —Да что же я наделала, дура набитая… Как же я могла… Коленька, милый, прости меня… По её щекам потекли слезы, но что – то изменить она уже не могла.
II глава
    Шел тысяча девятьсот тридцать седьмой год, за короткое время в Советском Союзе было построено множество лагерей для содержания репрессированных. Органы государственной безопасности работали, не покладая рук. По приказу руководства выискивали среди населения «шпионов и врагов народа». Лагеря раскинулись по всей территории Союза, но большая часть приходилась на северные районы Сибири и Дальнего востока.
    Поезд, медленно набирая скорость, двигался на север. В общем вагоне находилось шестьдесят человек, среди которых  семья Степана Карташова. Еще с вечера, без суда и следствия, зачитали приговор, срок у всех был одинаков, по четыре года принудительных работ. Место заключения – Нарым. Зона ссылки находилась в глухой тайге Томской области, где, кроме царства диких зверей и огромного количества гнуса, изредка встречались живущие в дебрях люди. В основном охотники – промысловики с семьями, да «лихой» народец, предпочитающий жить по законам тайги, в полном безвестии.
    Нарым  славился тем, что когда – то свой срок здесь отбывали известные революционеры, впоследствии вставшие у руля Коммунистической партии.
    Вереница подвод с арестованными двинулась от станции вглубь лесного массива. Несмотря на последние майские дни кое - где в лесу ещё лежал снег. Покрытый слоем игл и листвы, нехотя пропускал солнечные лучи, медленно оседал и рушился. После полудня появились первые комары, пока ещё вялые, но уже противно зудящие, способные напиться крови.
    Уже в сумерках обоз въехал в небольшое селение, состоящее из десятка срубов. Расселили по домам, семья Карташовых разместилась в утлом домишке. На  земляном полу, покрытом сеном, сидели и стояли переселенцы. Места не хватало, негде было даже вытянуть затекшие ноги. В первую ночь дети спали на коленях родителей, многие из взрослых не сомкнули глаз. Пришедший рано утром милиционер на жалобы людей не отреагировал:
   — Вы что хотели? Думали, здесь вас манна небесная ожидает… Привыкайте к лишениям – вы враги трудового народа. Сейчас мужики идут на работу, бабы с детьми остаются…
     Степана с сыновьями отправили на строительства дома, других мужчин на заготовку леса. В тайге до самого вечера раздавались удары топоров, звенели и шуршали по дереву пилы. Вымотанные  до предела, еле волоча ноги, мужики под конвоем возвращались с работы. Кормили плохо, в основном суп с капустой, ржавая селедка, выловленная неизвестно в каком году.
    Через две недели в помощь бригаде лесорубов отправили Кольку с Мишкой. В середине июня началась жара, с ней пришли полчища кровососущих гадов. Мошка и комары облепляли лица осужденных, гнус не давал покоя ни днем, ни ночью. Незакрытые части тела стали покрываться язвами, кровоточили раны. Словно по заказу в домах с земляными полами появились блохи. Спрятаться от напасти стало невозможно, люди от бессонницы валились с ног. Быстро в негодность пришла верхняя одежда.
    В баню водили раз в неделю, мыла не давали, мылись песком и щелоком. От пота и грязи народ стал чесаться, с появлением вшей начали болеть дети. У Степана заболела четырехлетняя дочка Саша. Старшая Таня выглядела квёлой, исчез детский смех, всё чаще и чаще плакали сестры. Обеспокоенный отец пошел к начальнику просить фельдшера. Помазав зеленкой ранки на руках и ногах девочки, врач прошептал отцу на ухо:
   — Слабенькая она у вас, боюсь, в этих условиях она погибнет. Питание нужно хорошее, гигиену соблюдать. К сожалению, я здесь не помощник.      Ночью отец вывел сыновей на улицу:
   — Что будем делать? В этом аду погибнут ваши сестры, еще неделю и всё… Думаю, надо попытаться бежать, что скажете? Братья переглянулись, враз кивнули головами:
   —Тятя, мы согласны, надо спасти Сашку с Танькой… Только решить, в какую ночь побежим? 
   —Нечего решать, завтра после работы уходим, иначе будет поздно. За ночь дойдем до соседней деревушки, а там рукой подать, — произнес Степан.
    Едва скрылось солнце, члены семьи по одному вышли на улицу, быстрыми шагами двинулись по лесной дороге. По очереди мужчины несли на руках больного ребенка. Утром совсем из сил выбилась старшая сестра, пришлось братьям садить её на горбушку. Обессиленные, подошли к краю деревни. На самом заду, у начала леса стояло несколько зародов сена. Дойдя до крайней скирды, как снопы попадали в пахучую свежескошенную траву. Около одного из домов заметили лошадь, запряженную в телегу.
    Мария Максимовна, взяв за ручку Таню, решительно направилась к закрытым воротам дома. На стук вышел молодой парень, увидев незнакомую женщину с ребенком, пригласил зайти внутрь. Поставил на стол сковороду с жареной картошкой и полбуханки хлеба:
   — Ешьте, я вижу, вы голодные… Беженцы, наверное… Рассказывайте, может смогу чем – нибудь помочь.
    Мария откровенно рассказала о судьбе семьи,он с первого взгляда внушил ей доверие. Решила во всем признаться незнакомцу, другого выхода не было. Болезнь Саши толкнула на этот шаг.
    Молодой человек молчал, присел и задумался. Затем что - то собрал из провизии в вещмешок, протянул женщине:
   — Возьмите это… Как стемнеет, так за вами заеду. Повезло вам, что ко мне постучали. Есть у нас в деревне злые людишки, вмиг сдадут властям.
     Мария поклонилась ему в пояс:
   — Как зовут тебя, спаситель наш? Парень, смутившись, ответил:
   — Андреем кличут. Рано благодарить, ещё не вывез вас…
    В полумраке зашедшего за горизонт солнца— по дороге на станцию рысью бежала пара лошадей, запряженных в арбу. Под слоем сена, накиданного сверху, смирно лежала семья Карташовых. Андрей изредка понукал коней, свет луны ярко освещал путь, проходивший по лесу. Под утро, прибыв на место, Колька с Мишкой пошли узнавать расписание поездов. Перрон оказался пуст, на одной из лавочек сидели двое пацанов, по очереди курили одну папиросу. Одетые неряшливо, в старых не по размеру рубахах и подвернутых штанах.
   — Беспризорники, — догадались братья, решили подойти и поговорить. Пацанам по возрасту около одиннадцати – двенадцати лет, руки обоих давно не видели мыла.
   — Здорово, парни, — произнес Мишка. — Вы нам не поможете? Не знаем, в какую сторону ехать?
   —Здорово, коли не шутишь, — ответил один из них. Русые длинные волосы пятерней зачесал назад. — Куда надо - то? Мы всё здесь знаем, говори, не бойся…
     Михаил улыбнулся:
   — Да я вроде не из пугливых. Нам в сторону Барнаула надо уехать, подскажете?
   —Чего же не подсказать, — подал голос второй пацан. Под его мятой кепкой чернела лысая голова. — Мы тоже туда катим, здесь с жратвой очень хреново. Если не сдрейфите, то поедем с нами, только на крыше вагона придется… Закурить дадите, а то сшибить не у кого…
    Из последних запасов Николай отсыпал друзьям на одну закрутку. Длинноволосый вытащил из кармана полоску газеты, ловко скрутил и, пыхнув спичкой, выпустил в небо облако дыма. Желая продолжить разговор, Мишка спросил:
   — Родители ваши где? Давно по свету мотаетесь?
     Чернявый, затянувшись из руки приятеля, с неохотой ответил:
   — Где - то в лагерях сидят, сейчас нашего брата по стране много… Да и вы тоже, не от хорошей жизни шляетесь, наверняка сбежали, откуда - то… Правда?
     Михаил промолчал, спросил снова:
   — Когда состав пойдет? Вы нам свисните, ежели что?
   — Добро, свистнем заранее, —согласился парнишка. — С табачком и дорога короче будет. Не бздите, сообщим.
    Шестью часами позже беспризорники нашли братьев.
   — Поезд пойдет через час, а следующий около полуночи. Выбирайте, на какой сядете… Мы полезем на поздний, меньше шансов ментам попасться, — объяснил один из них.
   — Пацаны, мы с вами. Кроме нас двоих, еще  четверым надо уехать. Покажите, где лучше подойти к последнему вагону, — попросил Николай.
    В тусклом освещении перрона семья беженцев прокралась к крайнему вагону. Двое пацанов внимательно следили за появлением на площади нежелательных сотрудников депо, а также наряда милиции. Перебегая по одному, смогли подняться по лестнице на крышу вагона. Не поднимая голов, распластались на теплых досках, самого верхнего яруса. Затаив дыхание, с нетерпением ждали отправки состава. Подав гудок, поезд тронулся. Беглецы, наконец - то смогли принять удобное положение, все с облегчением выдохнули.
    За одну станцию до Барнаула  сошли с поезда, дальше идти было некуда. В Стан - Бехтемир нельзя, там их ждал арест. На перекладных Карташовы добрались до Бийска, дальше пешком двинулись в деревню Верх - Катунское. Кумовья Степана Михайловича жили именно там, не раз просили родственников приехать в гости. Верх - Катунск растянулся вдоль реки Катунь на большое расстояние, одной стороной упирался в недостроенный ещё Чуйский тракт. Деревня славилась тем, что коренные жители носили  три фамилии — Ждановы, Неверовы и Пивоваровы.
    Тракт протяженностью в шестьсот километров строили в основном силами заключенных, но рядом работали и вольнонаемные. Николай  с Михаилом напросились на земляные работы, Степан устроился неделей позже. Заработная плата была довольно приличная, на первое время хватало. Мария с дочерьми помогала кумовьям по хозяйству, ухаживала за огородами и скотиной.
    Мишка ежедневно после работы уходил на Катунь, долго сидел на берегу, смотрел на бурную горную реку и думал о жизни. Однажды познакомился с девушкой Машей, теперь редкий вечер не ходил на свидания. Незаметно их дружба переросла в настоящую любовь, молодые люди решили связать свои судьбы. Родители не были против, Михаил после небольшой вечеринки остался жить у тёщи с тестем. Семья Неверовых имела свой дом, кроме единственной дочери Маши, нахлебников не имела. Мишка по – прежнему работал на тракте. Вскоре у молодых появилась мечта – обзавестись собственным жильем. Спустя два месяца совместной жизни девушка поняла, что ждет ребенка. Утром, провожая мужа на работу, Маша обрадовала Михаила:
   — Мишенька, у нас будет ребёночек!
     Парень подхватил её на руки, долго кружил по комнате. Счастьем горели и светились их глаза, восторгу не было предела. Поцеловав жену, Михаил открыл двери и побежал на работу…
III глава
    Давид Ургант с двумя сотрудниками на автомобиле ГАЗ М - 1 подъезжал к Чуйскому тракту. Вчера в органы госбезопасности пришла анонимка, в которой сообщалось, что ранее осужденные отец с сыновьями Карташовы работают на строительстве тракта. Проживают у родственников в деревне Верх – Катунское. Матёрый чекист хорошо запомнил семью раскулаченных, которую ранее арестовал по просьбе местного секретаря комсомольской ячейки. Знал, их отправили в Нарым, знал, что они сбежали. Машина шла медленно. Давид во все глаза вглядывался в вереницы людей, снующих по обе стороны дороги. Кто – то возил тачки, другие работали ломами, третьи копали грунт.
    Неожиданно взгляд остановился на землекопах, среди рабочих он отметил двух парней с черными волнистыми волосами.
   — Стоять! — приказал он шоферу. Ошибки быть не могло, перед ним -  Братья Карташовы. Оба среднего роста с широкими скулами и тонкими губами – Давид узнал бы их из тысячи лиц. Взяв в руки маузер, быстрым шагом направился к траншее.
   — Стоять на месте! Лопаты в сторону, — с улыбкой крикнул довольный чекист. — А где же ваш отец?
     Колька, бросив лопату, хотел было бежать к бате, но выстрел вверх его остановил. — Не дёргайся, следующий будет в башку, —пригрозил Ургант.     —   Говорите, где он…
    Степан стоял метрах в сорока, видел всё… Отшвырнув лопату, сгорбившись, направился к сыновьям.
   — Ну, что, вражина, набегался? Теперь тебе на всю катушку припаяют, за то, что семью на побег подбил, — чекист со злостью ударил Степана маузером в грудь. Колька с Мишкой кинулись на защиту отца, но их остановил очередной выстрел в воздух.
   — Стоять, сволочи, не то я сейчас всех троих уложу. Связать их и в машину, — приказал уполномоченный.
    По приезду в Бийск Карташовых сдали в местную тюрьму, на следующий день начались допросы. Степана Михайловича вызвали первым, в камеру он не вернулся. Сыновья встревожились:
   — Почему его не привели, мы же все по одному делу?
     Один из «зеков», отбывающий не первый раз срок, коротко ответил:
   — Уработали вашего папашу, бьют здесь здорово. Теперь он в отдельной камере, наверняка в расход пустят. Тем более побег организовал, за это здесь вышка.
    Давид Ургант со следователем сидели в допросной, с нетерпением ожидали, когда приведут Карташова старшего. Ему лишь и оставалось, поставить свою подпись в постановлении комиссии на расстрел врага народа. Хотел ещё раз взглянуть Степану в глаза, увидеть страх и окончательно сломить мужицкую волю. Ему доставляло удовольствие смотреть, как ползают в ногах, молят о помощи эти людишки. Но этот мужик был тверд как камень, терпел побои и улыбался сквозь разбитые в кровь губы.
    Наконец привели задержанного, лицо его распухло и местами кровоточило. Отчетливо было видно, что каждый сделанный шаг доставляет боль арестованному. Ургант указал на табурет:
   — Садись, передохни. Рассказывай всё по порядку… Откуда у тебя деньги на новый дом, на скотину?
    Чекист принялся ходить вокруг сидящего арестованного:
   — Что молчишь, контра… На кого работаешь? Почему ненавидишь Советскую власть?
    Коротким ударом он двинул в челюсть Степана, тот ничком свалился на бетонный пол. Начищенными хромовыми сапогами Давид принялся пинать под ребра…Устав избивать, тяжело опустился на стул:
   — Поднимите его. Ну что, теперь будешь говорить или продолжим? Советую сознаться, кто твои хозяева. Тебе терять нечего, всё равно расстреляют, как врага. А мне за раскрытие заговора, глядишь, и премию выпишут. Степан поднял голову, в его глазах по -прежнему не было страха, зато появилась ненависть. Сейчас он понял, смерть уже рядом. Тяжело встав на ноги, запёкшимися губами прошептал:
   — Я всё скажу… Подойди ближе.
    Ургант тотчас вскочил, вплотную приблизился к арестованному. Откинув голову назад, Степан изо всех оставшихся сил ударил чекиста головой в лицо. На его лбу появилась новая рана, одновременно промелькнула на лице улыбка:
   — Ну вот, теперь и помирать можно, хоть перед смертью гаду морду разбил…
     Сильный удар прикладом в затылок выбил его из сознания. Охранник хорошо знал свое дело.
    Мычащий от боли уполномоченный оторвал от лица руки – на ладони вместе со сгустком крови белел сломанный зуб. Бесчувственного Степана с усердием принялись избивать втроем, затем два конвоира утащили тело в одиночную камеру.
    Через два дня Степана Михайловича Карташова расстреляли на территории тюрьмы.  Сыновей Михаила и Николая поездом отправили в Красноярск, где должен был состояться суд. И только в дороге от охранника, братья узнали о смерти своего отца. Горевать долго не пришлось, состав подходил к городу. Теперь больше думалось о своей судьбе:
   — Что же теперь будет с нами? Ведь могут к стенке поставить… Хотя, за что?
    Мысли о погибшем отце незаметно ушли на второй план, чувство тревоги не покидало. Михаил плохо помнил, как проходило заседание, зато отчетливо разобрал слова прокурора:
   — Прошу применить смертную казнь врагам народа… Он догадался, что их с Колькой судили по нескольким статьям, молил Бога о спасении:
   — Господи, лишь бы не расстреляли… Все стерпим…
     Сквозь шум в голове доносилась обрывками речь судьи:
   — За готовящееся покушение на товарища Лаврентия Берию присудить, десять лет строгой изоляции с поражением в правах.
    Мишка ничего не понял, не знал человека по фамилии Берия,  никогда о таком не слышал.
   — Как же так, какое покушение? Я ведь дальше Бийска нигде не был… Разве что в Нарыме… — недоумевал он, и хотел было спросить судью.      Охранник сунул ему кулаком под ребро:
   — Лучше молчи, скажи спасибо, что жив остался. Не вздумай открыть рот, а то дело могут пересмотреть, а дальше - вышка… Михаил взглянул на брата, тот сидел на скамье, опустив голову, на его губах блуждала улыбка. Николай откровенно радовался, не надеялся на такой мягкий приговор, готовился к самому худшему. После суда братьев развели по отдельным камерам. Хотя и судили вместе, но отбывать заключение им предстояло в разных лагерях.
    На улице царило «бабье лето», огромная колонна осужденных под крики вертухаев, медленно шаркая ногами, подходила к речному порту. Пришвартованная баржа под названием «Ермачиха» ожидала своих пассажиров. Ржавые борта изрядно помяты, вид её был слишком мрачным и пугающим. Кто – то из арестованных от одного взгляда на баржу произнес:
   —Мамочки! Да это же плавучий гроб. Он нас не выдержит, развалится при хорошем ветре. Толпа заволновалась, началась паника… Двое молодых ребят, растолкав плечами колонну, попытались убежать. Их быстро догнали, избили прикладами и вернули в строй.
Весь световой день шла погрузка, в трюмах баржи строили и устанавливали нары. От лишнего груза ватерлиния скрылась под водой, судно было переполнено. Михаил услышал разговор двух охранников, один из них спрашивал приятеля:
   — Васька, сколько их всего, ты не знаешь?
   — Нет, я только до десяти считать умею. Говорят, больше тысячи… Не переживай, у них будет своя охрана, пусть поплавают. Енисей глубокий, всем на дне места хватит, — засмеялся Васька.
   — Куда их отправляют - то, не знаешь?
   — На полуостров Таймыр, где - то за Полярным кругом, а где, это – одному Богу известно. Слышал про какую - то Дудинку, хрен её знает, что это такое…
    Уже под вечер на палубе осталась лишь охрана, пароход дал длинный протяжной гудок, медленно тронулся с места. Уходил день, широкий Енисей плавно нес свои воды. В темном небе стали появляться первые звезды. Уставшие люди попадали, кто где, были и такие, которым не хватило места на нарах. Сидя и лежа находили себе укромный уголок и засыпали…
    Иногда судно приставало к причалу, загружались углем, продуктами и питьевой водой. Со временем контингент разделился надвое – политические обосновались на одной стороне плавучей тюрьмы, уголовники облюбовали другую. Михаил, не раздумывая, ушел к политзаключенным, к коим причислял себя. Их также осудили по пятьдесят восьмой статье, всех с поражением в правах.
    Кормили плохо, лишь бы не сдохли с голоду. Кроме селедки выдавали черный хлеб, из – за него часто происходили драки и поножовщина. Каждое утро поднимали на палубу по несколько трупов, тут же швыряли за борт – Енисей великодушно принимал всех. Человеческие испражнения в двухведёрных металлических бачках сливали в реку, поднимая на веревках. Ужасная вонь в трюмах не выветривалась, на ночь люки плотно закрывали.
    Находясь в постоянной полутьме, народ потерял счёт времени. Михаил не мог вспомнить, какое теперь число месяца, только в полной темноте понимал, что пришла ночь. После десяти дней изнурительного плавания, среди арестованных начался настоящий мор. От какой болезни умирали люди, знал лишь Господь Бог, но за последние трое суток выкинули за борт около сотни человек. Пароход встал на одной пристани, заключённых вывели на свежий воздух. В трюмах началась санобработка, люди в белых халатах обильно засыпали днище баржи слоем хлорки. До самого утра толпа осужденных просидела на холодной земле. Готовы были сидеть еще на воздухе, лишь бы не лезть в эти ужасные, пахнущие смертью казематы.
    Взревел гудок, народ под ударами винтовочных прикладов начал спускаться по трапам вниз. После прохладного осеннего воздуха, опять в душные трюмы. Однако теперь запах хлора бил в нос, выедал глаза, в полную грудь люди боялись вздохнуть. Тронулись с места, с каждым днём пароход с баржей всё дальше уходил на север.
    На покатых берегах широкой реки стали появляться забереги. Прибрежные камни словно покрылись стеклом, корка льда сковала мелководье. С первых дней плавания Мишка познакомился с двумя парнями, такого же возраста, как сам. Оказалось, они тоже деревенские, до сих пор не понявшие, за что попали в такой переплет.
    Здорового, мощного на вид парня с русой головой звали Игнат, его приятеля Федором. Второй с жилистыми мощными ручищами работал кузнецом, от нечего делать, он и сейчас не выпускал железо из своих лап. Михаил с завистью смотрел, как Федька, зажав в ладонях большой гвоздь, то скручивал его спиралью, то опять выправлял.
   — Вот это силища! Не дай Бог такому в руки попасть, голову свернёт в момент, — изумлялся он. Уголовники тоже поражались силе рук парня, приходили посмотреть на представление. Звали Федьку к себе в компанию, но тот отказался:
   — Я спокойный деревенский мужик, не люблю шума и драки. У вас весело очень, то изобьют кого - то, а то и прирежут. Лучше посижу в стороне, целее буду. Слабый человек всегда тянется к более сильному, вот и Михаила, будто магнитом тянуло к новым знакомым. В конце концов, трое приятелей сдружились настолько, что проводили время всегда вместе.
    На одной из последних пристаней перед Дудинкой, произошел неприятный инцидент, это событие навсегда врезалось в памяти заключенных. Группу арестантов в количестве тридцати человек вывели из трюмов, на погрузку угля и провианта. В их число попало несколько дерзких уголовников, решивших совершить побег.
    Едва оказавшись на палубе, «зеки» кинулись на охранников, в считанные секунды расправились ножами и заточками с тремя конвойными. Забрав винтовки, сошли на берег, попутно отстреливаясь от бегущей на помощь охраны. Бунтовщики не могли знать, недалеко от пристани находится спецкомендатура. Услышав выстрелы, отряд красноармейцев уже спешил к пришвартованной барже. Матерые уголовники рванули наутек вдоль берега, им несказанно повезло – невдалеке стояла лодка.
    Быстро спустив её на воду, беглецы поплыли вниз по течению. Красноармейцы по команде открыли стрельбу. Через пять минут всё было кончено, пробитая пулями лодка стала погружаться в ледяную воду.
    Кто - то из раненных беглецов пытался звать на помощь, но никто не хотел слушать. Не удостоив взглядом тонувших, отряд молча направился в обратном направлении. Видимо, не в первый раз им приходилось исполнять подобную работу. После этого случая на время воцарилась тишина. Среди уголовников погибшие были не последними людьми.
    Неминуемо приближалось Заполярье, появились на горизонтах сопки, покрытые снегом. Вода в Енисее становилась наполовину со льдом, по бортам колючая шуга тормозила движение. Здесь была настоящая зима с морозами и долгими метелями. Скоро наступит полярная ночь. Внезапно засветились далекие огоньки. Порт Дудинка ждал прибытия новой партии репрессированных. Протяжной гудок парохода, словно ножом полоснул по сердцам людей, томящихся в трюмах. Кто -то был рад концу затянувшейся пытки, другие откровенно побаивались здешних морозов и,новых условий жизни.
     Почти в то же время, брат Михаила Карташова Николай прибыл вместе с этапом в порт Ванино. Заключённых загнали в трюмы грузового судна, медленно набирая скорость, пошли в далекий Магадан. Десятилетний срок Кольке предстояло отбыть, в суровом климате Колымы. Он ничего не знал о судьбе младшего брата. Пробовал спросить у охранников, но разве кто запомнит лицо паренька среди тысячи арестованных. Сейчас  уже свыкся с мыслью, что увидится с ним не скоро, если Бог поможет им выжить….
   — Ну, что же, теперь у каждого из нас своя судьба. Может, Господь позаботится о Мишке, поможет в трудную минуту, а я буду за него молиться, — вспоминая брата, думал Николай.
IV глава
    Без верхней одежды, в рваной обуви арестантов выгнали на палубу баржи. Холодный ветер с колючим снегом пробирал ознобом огромную толпу до самых костей. Построили в колонну по восемь человек, с криками и матами повели в бараки. Зона была огорожена высоким забором с колючей проволокой, по углам стояли четыре сторожевые вышки с охраной. Место для лагеря, расположенное на равнине, просматривалось насквозь со всех сторон. Внутри бараков - по две печи, которые топились круглосуточно. Народ заталкивали силой, места всем не хватало. В первую ночь спали на корточках и стоя. Большая бочка с селедкой стояла в середине, рядом – такая же с ледяной водой.
    Особенно изголодавшиеся кинулись к рыбе, наскоро набив желудки пересоленной селедкой, с жадностью пили воду. Утром несколько человек не смогли подняться – они умерли. Ослабленные организмы не смогли переработать грубую соленую пищу.
    Мертвые тела штабелями уложили на повозку, двое ссыльнопоселенцев увозили на лошади хоронить. В заготовленную заранее яму скидали покойников, чуть позже поставили табличку, с номерами умерших. Могилы копали неглубоко, вечная мерзлота сохраняла  на долгие годы тела покойных. Похоронная команда работала без выходных, люди умирали каждый день. Понемногу в бараках становилось свободнее, вчерашней ночью умер Мишкин сосед – отказало сердце. Освободилось место на нарах, Михаил тотчас перебрался наверх. От покойного осталась старая фуфайка – забрал себе. Одежда была на вес золота, люди не брезговали  снимать с мертвецов. Накрывшись с головой, согрелся и уснул. Проснулся от того, что кто – то тянул вниз его драгоценную находку. Мишка открыл глаза, перед ним стоял один из «блатных»,  нагло тащил на себя фуфайку.
   — Ну -ка, отпусти, не то по соплям получишь, — крикнул он уголовнику. Слабаком  себя не считал, всегда мог дать сдачи.
   — Ты на кого пасть открыл, конявый… Убери руки, это моё… — сквозь зубы процедил «блатной». Завозился и встал Федор:
   — Что тут за шум?
   — Да вот фуфайка моя понравилась, забрать хочет, — пояснил Мишка.   Федька молча взял за руку уголовника, слегка сдавил… От боли парень разжал пальцы и застонал.
   — Иди, откуда пришел. Еще раз протянешь руки – вытянешь ноги.
    Блатной отскочил в сторону:
   — Ну, падлы, теперь вам кранты… Пахан вас живо на перо поставит, берегитесь…
     Приятель хлопнул Мишку по плечу:
   — Ложись, Миха, не переживай. Нас трое, да и мужики защитят, в случае чего…
    Поднялся Игнат, с хрустом разогнул затёкшие руки:
   — В чем дело, парни, чего не спите.
     Приятели коротко рассказали о случившемся. Втроем принялись обсуждать план дальнейших действий.
   —Надо офицеров позвать, они ненавидят уголовщину, — предложил Федор.
   — Пойдем, разбудим и поговорим, чего тянуть…
    Друзья направились в угол барака, где особняком от всех нашли себе место бывшие офицеры. Военные сразу же встали на сторону ребят:
   — Будьте спокойны, мужики, мы всегда за порядок. Дадим отпор уголовщине, вообще обнаглели… Мы думаем, что многие нас поддержат, не дадим устанавливать свои законы. Если всем подняться, они против нас не устоят.
    Один из офицеров, видимо имея самый высокий чин, командным голосом произнес:
   — Самое главное, быть начеку… Смотреть за уголовниками в оба, они в любой момент могут сделать гадость. Вместе мы сила, по одному нас просто перебьют.
    Так в течение двух часов среди репрессированных был создан основной костяк, способный противостоять уголовным элементам. Главным был избран бывший майор артиллерии, Матвей Матвеевич Дудин. Человек, прошедший гражданскую войну, награжденный Георгиевским крестом, по злому навету взят под стражу и отправлен в Севвостлаг на долгие десять лет. Спустя неделю «зеки» себя проявили; под утро пришли вчетвером, надеясь во время сна прирезать Михаила  и Федора. Они не думали, не могли знать, что Матвей Дудин поставил своих ребят, дежурить по очереди до утра. Деревянными брусками уголовников жестко избили, отобрали заточки, сделанные из больших кованых гвоздей.
    Лагерь через определенное время разделился на два враждующих племени – уголовники против «врагов народа». Ежедневно между ними происходили стычки, в основном в рабочее время. Днями арестованные занимались погрузкой и разгрузкой вагонов. На платформах подвозили лес, уголь и всё необходимое для города  и порта. Иногда были продукты, но только не для заключенных.
    Федька с Мишкой убедились воочию, что жизнь заключенного ничего не стоит. Один из уголовников сумел пробраться в вагон с тушенкой, сунув за пазуху три банки, попытался убежать. Охранник, не сделав предупредительного выстрела, применил оружие на поражение. Вор был убит на месте, руки крепко прижимали к животу железные банки. Стрелявший, не мараясь, пинками выбил тушенку из - под одежды мертвого, сунул в карманы и удалился. Во время полярной ночи работать приходилось в темноте, тусклого освещения нескольких фонарей явно не хватало.    Уголовники любыми путями старались взять власть в свои руки. В этот раз устроили «кипеж» у входа в барак. Десяток человек накинулись неожиданно на возвращавшихся с работы трёх друзей. Матвей Дудин с офицерами шли в конце колонны, не было возможности помочь парням. Ребят молниеносно сшибли с ног, принялись ожесточенно топтать ногами. Федор опять оказался на высоте, сумев подняться, сломал руку одному из блатных.
   Досталось в этот раз приятелям, но вовремя подоспели офицеры… Началась всеобщая драка, охрана с трудом разогнала разъяренную толпу. Один из авторитетов по кличке «Перст» во всеуслышание заявил, придя в барак:
   —Ну, всё, допрыгался Федя… Скоро в ящик сыграешь. В натуре, ты меня достал, за сломанную руку жизнью поплатишься. Считай, что ты покойник…
    Дудин успокоил парня:
- Не бери в голову, они горазды стращать. Вряд ли кто решится на убийство – это высшая мера. Пусть пугают…
    Уголовники на время утихли, но пришла другая беда – начались страшные морозы. Одежды не хватало, теплой обуви и рукавиц вообще не выдавали. Из обносков шили подобие верхонок, на ноги наматывали обмотки. Ежедневно кто - нибудь обмораживал конечности, даже в бараке люди не могли согреться. Спали словно пингвины, согревая спинами друг друга. С трудом заключённые пережили трудную зиму, но с приходом долгожданной весны появились случаи заболевания цингой.
    Скудное питание без необходимого набора витаминов способствовало заболеванию десен, выпадению зубов и волос. Люди стали вялыми, быстро утомлялись на тяжёлой работе. Едва сошел лёд с Енисея, из числа репрессированных,  живших отдельно в балках, были созданы рыболовные бригады. Питались они, в основном выловленной рыбой. Начальник спецкомендатуры ясно дал понять, что значит их улов:
   — Это ваша пища, не поймаете – сдохнете с голоду. Сами себя прокормите, если жить хотите.
    Обессиленные рыбаки таскали тяжеленные неводы, по плечи находясь в ледяной воде. Рыбу ели тут же, слегка посолив. Варить  не было времени, благо, что соль всегда была в избытке. Каким – то образом (через охрану), Матвей Дудин договорился с бригадой рыболовов поделиться уловом. С жадностью люди глотали ещё  живую рыбу – сегодня для них был праздник. Так, несколько раз за лето, заключённые смогли разнообразить свой скудный паек, подпитать организмы витаминами.
    Опять стали короче дни, осень приближалась к Заполярью. Прошел год с тех пор, как Михаил попал в Дудинку. Он привык к тяжкой работе. Иногда казалось, будто открывается второе дыхание. Писем не было, строго запрещалось общаться с родными.
   — Вот что значит поражение в правах, осталось лишь слепая повинность, на весь оставшийся срок. Как же там Маша? Кого родила, мальчика или девочку? —часто думал Михаил, вспоминая любимую.
    Между тем борьба между двумя кланами продолжалась. На днях с парохода скинули спиной вниз, одного из офицеров. Не уследила команда Дудина, лишь на короткое время оставив его наедине с группой «зеков». Упавшего унесли в медпункт, где офицер скончался. Следующим утором Матвей Дудин решил расквитаться с «зеками», но, как назло, пришел новый этап. Началась суматоха, в порт пришёл весь личный состав спецкомендатуры.
    Выждав удобный момент, майор Дудин с единомышленниками окружили нескольких «зеков», виновных в смерти товарища. Заранее вооружившись кусками арматуры, отряд бросился громить уголовников. Внезапно вмешалась охрана, несколько человек с обеих сторон было застрелено. В этой битве погиб Игнат, пуля конвойного пробила парню сердце. Чтобы избежать дальнейших разборок, уголовников перевели в другой барак. На прежние места зеков пришли только что осужденные, еще не познавшие суровых условий и порядков севера.
    Но среди новеньких также хватало людей с уголовным прошлым. Поздним вечером охранник открыл двери барака, за ворот швырнул на пол старика в рясе:
   — Иди, отдыхай, слуга Божий… Всех бы вас к стенке поставить, дармоеды. Сейчас тебя уголовники научат, как правильно жить… Вспомнишь не только Бога, но и черта. Эти слова будто подстегнули «отпетых зеков», как мухи на мед они слетелись к старику. Над новенькими всегда издевались, а тут привели самого священника… Расхлябанной походкой к деду подвалил верзила, протянул  свою ручищу, сплошь покрытую татуировками:
   — Здорово, поп!
    Дед не протянул ему руки, просто убрал их за спину.
   — Ты че, падло, боишься ручонки об меня замарать? За что присел, попик? Наверное, монашку в келье соблазнил, а может, дьякона приголубил…
    Священник перекрестился:
   — Окстись, отрок, что ты несешь? Как у тебя язык - то поворачивается, такую ересь говорить… Побойся Бога, сын мой…
     Отовсюду послышались насмешки, издевательства над старым человеком.
   — Рассказывай, поп, сколько прихожанок оприходовал… Святого из себя строишь, а сам водку пьешь, с монашками развлекаешься, — верзила дернул старика за бороду.
   — А че, братва, может, отстрижем ему бороденку? Будет поп – расстрига…
   — Уберите от меня руки, да накажет вас Господь, — трижды перекрестился священник.
    Толпа окружила старика, но тут внезапно раздался голос Матвея Дудина:
   — Оставьте в покое священнослужителя. А ну, все по местам, граждане уголовники, здесь вам не цирк. Если есть желание покуражиться, милости просим к нам…
     «Зеки» с неохотой разошлись, священника Дудин увел в свой угол.
    Все бы ничего, люди стали забывать про этот заурядный случай со стариком – священником, но на следующий день произошло странное происшествие… Как всегда погнали заключенных на работу, впереди колонны шел тот самый охранник, бросивший священника на пол. Следом за ним шествовал верзила, так жестоко изгалявшийся над стариком. Проходили мимо вагонов с лесом, неожиданно сорвалось верхнее бревно, зацепило обоих толстым тяжелым комлем… Произошло самое странное – на платформе в это время никого не было. Охранника и верзилу убило наповал, больше не пострадал никто. Склонившись над мертвыми телами людей, шепотом говорили между собой. Вдруг кто – то произнес:
   — Вот и наказал вас Господь, нельзя над его людьми смеяться. А теперь думайте, есть ли Бог или его нет…
    Этот случай Михаил (да и не только он) запомнил на всю жизнь, иногда, проснувшись среди ночи, крестился и читал молитву.
    Тяжёлый рабский труд стал привычным делом, даже если работа не доставляет удовольствия и кажется, что время стоит на месте, оно неумолимо бежит вперёд. О том, что началась война, заключенные узнали через неделю.    Кто - то с надеждой принял это известие:
   — А вдруг, будет всеобщая амнистия, всех освободят?  Другие рассуждали по - иному:
   — Надо бы попасть на фронт, гнать немцев со своей земли.
     Но были , люто ненавидящие советскую власть:
   — Скорее бы перебили всех коммунистов… Может, удастся вернуть все отобранное ранее?
     Мишка думал по – своему:
   — Домой надо попасть, там жена с ребенком, мать пожилая… Работать буду, семью кормить…Если возьмут на войну, не хуже других воевать буду. Ежели нет, так сами справятся, страна у нас большая.
     Даже в Заполярье осужденные почувствовали на себе присутствие военных действий в стране. Ужесточился режим среди охраны, пошли разговоры об увеличении рабочего дня. Скудный паек урезали, хотя и прежнего не хватало. Матвей Дудин с друзьями – офицерами заметно оживились, у них появилась надежда попасть на фронт. Не терпелось встать на защиту Родины, делать то, что они умели.
    Все - таки наступил этот момент, в начале одна тысяча девятьсот сорок второго года Дудина с двумя товарищами вызвали к коменданту. Не дав проститься с друзьями, отправили в Норильск. Всем предстояло воевать в штрафном батальоне. Михаил больше никогда  ничего не слышал про Матвея Дудина, зато наверняка знал – этот человек не подведет.
    В местах лишения свободы в СССР к началу Великой Отечественной войны находилось около двух с половиной миллионов заключенных. Дефицит рабочих рук в лагерях пытались компенсировать увеличением рабочего дня. Это повлекло за собой увеличение смертности.  Только за одна тысяча девятьсот сорок второй год в лагерях страны умерло, тридцать пять тысяч пятьсот шестьдесят человек.
    В первый год войны на фронт было отправлено, четыреста двадцать тысяч заключенных. За три года войны передано Армии около миллиона человек, основная часть которых погибла.
    Дважды пытались Михаил с Федором заговорить с начальником спецкомендатуры об отправке на фронт – им было отказано.
   — Вы должны трудом искупить свою вину, тяжким трудом… Проще всего сложить свою голову в бою, вы попробуйте выжить здесь… — отвечал он смеясь.
    Уже после победы над фашизмом в лагерях появилась страшная болезнь – брюшной тиф. Только благодаря молодым сильным организмам друзьям удалось выжить. Стычки с уголовниками продолжались, это была неотъемлемая часть лагерной жизни. На Михаила с верхней палубы парохода сбросили мешок с солью. От удара был поврежден шейный позвонок. Сколько – то дней пришлось отваляться в медпункте, за здоровьем следили ссыльнопоселенцы. Потом опять в строй, снова разгрузка. Шея склонилась на левую сторону, так и осталась до конца жизни. Не повезло и Федьке, по злому умыслу уголовников уронили рельсу на руки парню. Переломали кости, теперь из его рук исчезла прежняя сила. Он замкнулся в себе, жить беспомощным инвалидом не хотел. Михаил всячески поддерживал друга, старался хоть как - то, отвлечь от навязчивой идеи. Федор все чаще говорил о смерти:
   — Какой я теперь кузнец, молот в руках не удержу… Зачем такая жизнь, лучше головой в петлю. Со временем кости срослись, но руки были словно чужие. Искореженные до неузнаваемости, когда – то могучие, они висели плетьми. Однажды нервы всё - таки сдали. Парень не выдержал – кинулся на охранника, ударил головой в лицо, кинулся бежать в сторону города. Другой конвойный, вскинув винтовку, выстрелил вслед… Пуля вошла Федору в голову. Так нелепо погиб друг Михаила, надежный и верный. Он долго переживал, с ненавистью смотрел в глаза охране, но отомстить не решился, сидеть оставалось немного.
    О победе над Германией узнали через месяц, да и то от новой партии заключенных. Весь этап состоял из бывших фронтовиков, людей, прошедших войну и ужасы плена. Вчерашние штрафбатовцы, привыкшие ежедневно видеть смерть, были изумлены порядками в Севвостлаге. За малейшую провинность – карцер, за невыполнение приказа – карцер или расстрел. Безнадежно больных увозили неведомо куда, откуда никто не возвращался. С приходом тёплых дней в лагерь, пришла эпидемия дизентерии.
    Эта страшная болезнь словно литовкой выкашивала изнемождённых, голодных ссыльных. Лишь сильные смогли пережить, слабые уходили из жизни, за три – четыре дня. Эта участь миновала Михаила, видимо Господь Бог был на его стороне.
    Закончились долгие десять лет каторги, в начале ноября одна тысяча девятьсот сорок седьмого года Михаил Степанович Карташов был освобожден. С последним пароходом, уходящим на большую землю, отправился в родные края. Стоя на верхней палубе, вытирал ладонью мокрые от слёз глаза. Благодарил Бога за то, что остался жить, за друзей, погибших и оставшихся в живых. В свои тридцать три года выглядел намного старше. Когда – то чёрные волнистые волосы стали почти седые, кожа на лице огрубела, поползли морщины. Но больше всего пострадали руки, почерневшие от морозов, со следами ран и сломанными ногтями – похожие на руки старика. Михаил слегка сутулился, словно и сейчас нес на спине тяжелый груз, голова склонена набок, взгляд упирался в землю. Только сойдя на твердую землю, почувствовал прежнюю свободу:
   — Неужели я остался жив… Как же смог перенести такое?!
Скорее домой, до чего же соскучился по родным…Что там мама, не болеет ли? А дождалась меня Маша или нет? Ничего не знаю о них…
    Поездом он добрался из Красноярска до Бийска, на попутной машине доехал до Верх – Катунска. С котомкой на плече подошел к дому. Во дворе увидел девочку лет девяти, заносившую в сени беремя дров.
   — Девочка, как тебя зовут? — спросил Михаил.
   — Манечка… А вы к нам в гости? Сейчас маму позову, — ответила она.     Дверь открылась, на крыльцо вышла молодая женщина с ведром помоев в руках. Мельком взглянув на мужчину, вскрикнула:
   — Мишенька!
     Опрокинутое ведро покатилось по ступенькам, женщина, заревев, бросилась на шею Михаилу.
   — Живой! Живой! — кричала она, обнимая мужа. — Как же долго я тебя ждала.
    Михаил прижал к себе Машу, у обоих из глаз ручьями текли слезы. Девочка наконец поняла, кого обнимает мама, подошла и прижалась лицом к его груди:
   — Папка вернулся, дай я посмотрю, какой ты есть. Я тебя не видела никогда…
   — Доченька, это папка твой… Живой и невредимый… Дождались, слава Богу, теперь у нас настоящая семья, — причитала, плача, Маша.
   — Смотри, Миша, какая у тебя взрослая дочь стала… Ой, Господи, счастье - то какое… Манечка, пойдем скорее стол накрывать, папка - то твой, наверное, голодный…
    Зайдя в дом, Михаил тихо произнес:
   — Мама, ты где? Это твой сын, Мишка вернулся….
Мать выскочила из комнаты, упала на колени перед сыном:
   — Сыночек, Мишенька… Живехонький… — она принялась гладить и ощупывать его руки. — А Коля где? Ты его не видел? Может, знаешь, что про него? — женщина заголосила, будто по покойнику.
   — Маня, сбегай за Сашкой с Танькой… Пусть идут, на братика своего посмотрят. Ой, радость - то какая…
    Вскоре дом Неверовых наполнился гостями, дочь Манечка в этот вечер не слезала с колен отца. Сёстры, смущаясь, обнимали Михаила, за десять лет они стали взрослыми. Александра уже успела его забыть.
    Утром Михаил, взяв в руки вилы, направился в стайку. Трепал по шее буренку, разговаривал как с человеком, ласково гладил по морде. Запах навоза вдыхал всей грудью – он так сильно по нему скучал. Наведя порядок в пригоне, вышел во двор, не зная, чем заняться. Хотелось что - то делать, занять руки работой, к которой привык с детства. Он ещё не мог поверить и осознать, что находиться дома среди родных. На четвертый день появился Николай, едва зайдя в дом, упал от бессилия на пол. Нагнувшемуся над ним брату, тихо прошептал:
   — Миша, дай съесть что - нибудь…
    Через неделю Николай с Михаилом затеяли разговор, младший брат предложил:
    — Уезжать надо отсюда, люди на нас с тобой смотрят косо, враждебно. Кто мы для них – «зеки» и все… Да и тесно жить у Неверовых, мать часто болеть стала. Я тут с мужиками поговорил, советуют в Светлоозерск переезжать, там люди землянки себе копают и работают в совхозе. Ты как знаешь, а я завтра же пойду туда…Главное, что недалеко, двенадцать километров всего, а по прямой еще ближе… Что скажешь, Колян?
   — Чего тут говорить, я согласен. Пойдем завтра копать землянку, мать хоть в старости в своем углу поживет, — поддержал Николай.
     Поутру, едва забрезжил рассвет, братья, взяв лопаты и топор, вышли в Светлоозерск. Стояли тридцатиградусные морозы, но снега пока еще немного насыпало. Место под жилище выбрали в Копай - городе, рядом с лесом и небольшим озером.
    Жгли хворост по ночам, чтобы отошла замерзшая земля. К Новому году семья Михаила переехала жить в землянку. Николай напросился квартирантом к старику, помогал по хозяйству. Оба брата устроились работать в совхоз, вскоре и Маше подвернулась временная работа. Карташовы вновь обзавелись скотиной.
    Михаил работал конюхом, оклад  маленьким, но времени свободного  много. Любил посидеть в одиночестве, за время отсидки слишком устал от людей, от шума и криков. Часто, включив радио, слушал музыку и новости. Диктор всё больше говорил о крупных строительствах в стране, о новых заводах и освоении севера. Иногда звучало слово Дудинка и Норильск. Он непроизвольно вздрагивал всем телом, выключал громкость… Напоминание о Заполярье вновь начинало будоражить, он нервничал, старался чем - нибудь занять руки, но мысли уносили в прошлое. Непрошеные слёзы появлялись на глазах, со злостью смахивал их ладонью, нервно жевал мундштук папиросы. Прошлое мешало, не давало спокойно жить, ежедневно стояло в глазах. Стал неразговорчивым, шуток не воспринимал, смех раздражал Михаила.
    В пятидесятом году у них с Машей родилась вторая дочь, назвали Надеждой. Только сейчас бывший ссыльный немного отошёл душой, стал менее замкнутым, иногда улыбка появлялась на лице. Проверки становились всё реже, про бывших «врагов народа» власти предпочитали молчать.    Поздним вечером в гости к брату пришел Николай. Долго сидели и пили чай, затем Колька заявил:
   — Уезжаю я от вас, с девушкой познакомился, с ней и едем. Родом она из Кузбасса, города Киселёвска. Пойду на шахту работать, это моя давняя мечта. В городе народу много, никто меня не знает, коситься не будут… Что скажешь, Миш? Брат задумался, ему было жаль расставаться с Николаем, но тот сделал выбор.
   — Ну, что же, езжайте, может и вправду так лучше. Как жилье будет, в гости к тебе заявимся, —ответил Михаил. — Письмо напишите, как приедете. Мамка сильно переживать будет, болеет часто, батю вспоминает.
    Проводили Николая, через полгода пришло от него первое письмо. Писал, что работает в шахте проходчиком, всё у них хорошо, появились новые друзья. В конце была приписка:
   — Мишка, я песню новую узнал, она про нас с тобой. Запомни ее…
Помню тот Ванинский порт.
И крик парохода «Угрюмый».
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
- Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой!
Сойдешь поневоле с ума –
Оттуда возврата уж нету.
    Мы хоть и в разных местах отбывали срок, но судьба у нас одна, как и у тысяч наших братьев. Когда начинаю её петь, слезы душат… Все, Миша, заканчиваю писать, не могу больше, руки затряслись…
    Михаил два раза перечитал письмо, сразу запомнил текст песни. Сразу и на всю жизнь:
   — Кто же этот человек, сумевший рассказать в песне о страданиях людских? Наверное, он один из нас?
Глава заключительная.
    Подрастала дочка Надя, уже училась в школе. Михаил сменил работу, ушел на свинарник. Хоть и пахло от него неприятно, но платили хорошую зарплату. Нужно было поднимать дочерей, Маня уже училась в городе, а значит и расходы больше.
    Сестры Татьяна и Александра переехали жить в  Кузбасс, вскоре вышли замуж. Николай ушел из шахты, устроился на завод.
   — Не хочу больше видеть, как погибают люди. В свое время достаточно нагляделся на смерть, —объяснил он брату. Михаил с семьей несколько раз навещал Николая с женой, теперь и сёстры недалеко жили. Изрядно выпив, два брата, обнявшись, пели песню своей молодости, вспоминая товарищей. Пели слёзно, скрежетав оставшимися зубами. В такие минуты родные оставляли их в покое. Даже по прошествии многих лет не могли забыть прошлое, оно всегда оставалось с ними.
    Мать Михаила и Николая дожила до старости, умерла тихо, во сне. Рано ушла из жизни Мария, супруга Михаила, не дождавшись долгожданной пенсии.
    Сам он жил отшельником на конце деревни, редко выходил на люди. В одна тысяча девятьсот девяностом году на имя Михаила Степановича Карташова пришла  бумага о полной его реабилитации, как ранее репрессированного. Теперь он был совершенно чист перед народом и властью (хотя ни в чём не был виноват). Михаил стал свободен, клейма больше не было.
    Долго насладиться полной свободой не успел. Через два года после непродолжительной болезни, Михаил Степанович тихо ушёл из жизни. Ухаживала за больным отцом младшая дочь Надежда; видимо, подорванное здоровье за десять лет лагерей дало о себе знать. Он, как и многие невинно - осужденные, никогда не считал себя виновным. Иногда возникает чувство вины у невиновного человека, под давлением общества, пожирает быстрее любой болезни , хоть он и чист душой .
    Непростая судьба выпала на их долю, благодаря нескольким чиновникам из верховной власти бывшего СССР. Только в 1990 году бывшие «враги народа» были реабилитированы. А сколько же человек не дожили до этого времени?


Рецензии