Симфония рака

                Will the misty master break me,
                Will the key unlock my mind,
                Will the following footsteps catch me,
                Am I really dying?


                СИМФОНИЯ РАКА.

 Какие-то громкие голоса за окном разбудили меня посреди ночи. Справа в темноте зеленым светом горел цифирблат будильника - три часа десять минут. Я лежал не двигаясь, в надежде, что шум прекратится и мне снова удасться уснуть. Голоса стихли, но как только я начал медленно проваливаться в сон, взрыв смеха опять выдернул меня оттуда. Судя по всему, людям на улице было без разницы, мешают они кому-нибудь спать или нет. Им просто было все  равно. Хотя может, даже сама мысль, что они могут кому-либо  мешать, просто не приходила им в головы. Я лежал и глухая злоба  постепенно нарастала где-то в глубине меня.  Голоса не  прекращались. Похоже было, что компания совершенно не собирались  покидать место под моим окном. Можно было, конечно, накрыть  сверху голову подушкой и попробовать уснуть, но к этому времени я  был уже просто переполнен ненавистью и она распирала меня  изнутри, ища выход. Нашарив в темноте обувь, я, спотыкаясь,  двинулся на кухню. Щелкнул выключатель. Свет резанул по глазам и  некоторое время я ничего не видел, кроме яркого расплывчатого  пятна перед собой. Потом пятно постепенно исчезло и я, щурясь,  словно крот под прожектором, направился в угол кухни, где рядом  холодильником скопилось уже десятка полтора пустых бутылок.  Выбрав пару, я торопливо наполнил их водой под раковиной. 

 Вода узкими дорожками стекала с моих мокрых рук на дубовый  паркет, пока я шел обратно в комнату к балкону, но мне было уже  наплевать.

 Пять человек, две девчонки и трое парней, стояли внизу, по-прежнему громко смеясь и разговаривая. Я не знаю, что за идиот-архитектор проектировал мой дом, но акустика во дворе была не хуже, чем в античных театрах. Голоса можно было слышать на девятом этаже так же хорошо как и на первом, а может даже и еще лучше. Им внизу было очень весело и надо было чем-то разбавить  это ночное веселье. Я прикинул расстояние, затем тщательно вытер  руки и горлышки бутылок об занавески, чтобы не заскользили при  броске и не испортили всего дела. Да, им внизу определенно было  все равно, мешают они кому-нибудь или нет. Правда, они не знали,  что мне тоже было все равно, если я случайно попаду кому-нибудь  по голове бутылкой. Со вчерашнего дня меня, вообще, уже ничего не  волновало.

 Первая бутылка не долетела до цели метра три, но точность не  играла большой роли. Когда бутылка с водой, брошенная с девятого  этажа, разбивается на асфальте, имеет место то, что называется  гидравлическим ударом. Бутылка разлетелась словно граната.  Осколки веером разошлись над землей и одна из девчонок вдруг  вскрикнула, схватившись за ногу. Она была в мини, и какой-то  осколок, видимо хорошо ее зацепил. Впрочем, если бы она и носила  брюки, это вряд ли бы ее спасло. Я бросил вторую бутылку и, не  глядя на результат, вернулся в комнату, плотно закрыв дверь на  балкон.  Мне действительно было все равно и внутри я чувствовал  только пустоту. Никакого покоя больше не будет. Чего жалеть кого-то, если тебя самого через три месяца не будет? Я же теперь смертник. Что за гады эти врачи! Кто их просил вчера говорить, что у меня лейкоз? Теперь уже все, мне двадцать два и у меня рак.  Три месяца. Ну, может чуть-чуть больше. Каких-то девяносто ночей  осталось, а тут спать не дают, сволочи. У них-то, наверное, рака  нет.  Ненавижу всех, просто ненавижу.

 Спать, правда, почему-то совершенно расхотелось. Я просидел на кровати, тупо глядя на стену, еще минут двадцать,  потом, чтобы хоть как-то успокоиться, оделся и спустился на улицу.

 Ночь была теплая, как это обычно бывает в конце июля. Я просто  медленно шел вниз по пустынной улице по самой середине проезжей  части. Желтый свет фонарей, и никого вокруг. Ни одной машины, ни  одного прохожего. В Москве вообще по ночам бывает очень тихо,  если только какие-нибудь ублюдки не орут под окном. На ногах у  меня были высокие армейские ботинки с подковками на каблуках и  они теперь мерно цокали в тишине ночи. Я шел  уже минут двадцать  и так и не встретил никого на улице. Даже милиции не было.  Интересно, кто тогда охраняет порядок по ночам?

 Я шел так, пока не увидел впереди на асфальте какой-то предмет,  при свете фонарей похожий на небольшой камень. Предмет вдруг  зашевелился, отполз немного в сторону и опять застыл на месте.  Несколько удивившись, я подошел ближе. Камень оказался крупной,  больше чем с мою ладонь, жабой.  Хоть я ни разу в жизни не видел  настоящих жаб, но тут сразу понял, даже не так, чтобы понял, а  просто наверняка знал, что это жаба. Не какая-то там лягушка, а  именно настоящая жаба.

 Жаба неподвижно сидела на дороге, подозрительно глядя на меня. Я  присел рядом на корточки и тоже принялся ее разглядывать. Это  была отличная жаба: у нее была квадратная мордочка и толстые  лапки.  Вся она была темно-бурого цвета и покрыта  пупырчатыми, бугристыми наростами. Одинокая жаба на асфальте.  Какая прелесть! Как она сюда попала было предельно ясно: Справа  и слева за забором была территория зоопарка. Улица проходила по  середине, разделяя зоопарк пополам.  Жаба, наверное, решила  самостоятельно сменить одну половину зоопарка на другую и ночью  отправилась в путь. Непонятно, конечно, чем одна  половина зоопарка была лучше другой, но это, впрочем, было ее  дело. Она мне понравилась и я уже собрался взять ее к себе домой,  пока не вспомнил, что у меня лейкоз. Черт, когда я умру, за ней  же некому будет ухаживать. Уже начало понемногу светать, а я все  сидел на корточках перед жабой.

 - Послушай, - сказал я ей наконец, - скоро начнут ездить машины. Они тебя могут задавить. Тебе стоит поторопиться.

 Жаба никак не отреагировала и продолжала неподвижно сидеть у моих ног.

 - Иди, иди, жаба, - сказал я и поднявшись, легонько подтолкнул ее носком ботинка.

 Я думал, что она отпрыгнет как это делают лягушки, но она даже не стала прыгать. Просто отползла немного в сторону от моей ноги и опять уселась. Я тронул ее снова и она отползла еще чуть-чуть. Так я медленно отвел ее с дороги и загнал в кусты.

 Когда я вернулся домой было уже около пяти утра. Внезапно захотелось спать и я повалился на диван, даже не снимая с себя одежды. К чему раздеваться, если все равно скоро умрешь?

 Солнце уже ярко светило, когда я проснулся и открыл глаза.   Первой мыслью было то, что сегодня понедельник и я уже проспал  идти на работу. Потом я все вспомнил. Какая к черту работа? Ищите  дураков в зеркале. Пусть здоровые работают теперь без меня.

 Я поплелся в ванную, не спеша умылся и пошел завтракать. В  холодильнике кроме хлеба и червяков для рыб ничего не нашлось.   Жалко, конечно, что я не рыба, а то поел бы червей. Ладно,  придется довольствоваться чаем и хлебом.

 Чтобы было не так  скучно я включил радио. Шла какая-то передача о росте  преступности среди несовершеннолетних. В Ленинграде, оказывается,  среди подростков пошла мода заводить себе больших овчарок и  грабить прохожих по вечерам, угрожая спустить собаку. Ничего себе  деток вырастили!  Да это фашисты какие-то. Нет, такое радио меня  не радовало и пришлось его выключить.

 Я угрюмо жевал в полной тишине пока не зазвонил телефон.  Звонили так долго и настойчиво, что я все-таки снял трубку. И  пожалел. Звонили с работы.  Наверное, хотели узнать, почему я не  вышел.  Разговаривать с ними мне совершенно не хотелось.

 - Эй, - закричал я, - ничего не слышно. Говорите громче. - Хотя все было отлично слышно. - Ну вот, опять ничего не слышно, - повторил я после некоторой  паузы и повесил трубку.

 Я не собирался никому ничего объяснять.  Им будет неловко, что меня скоро не станет, а они останутся. Они  будут смущаться. Они, наверное, предложат прийти получить  какую-нибудь дурацкую материальную помощь. Они будут меня жалеть,  а мне все это ни к чему. И материальная помощь на мои похороны  мне не нужна.

 Телефон зазвонил снова. На этот раз я сразу же  заорал в трубку:

 - Река Шесть, Река Шесть! Вызывает Браво Два! Что? Почему задержка? Конечно, мы не успеваем выйти вовремя к назначенной точке! Здесь же непроходимые джунгли, вашим топографам надо очки покупать!

 На другом конце провода раздались короткие гудки отбоя. Ну, никакого чувства юмора у людей! Я расхохотался. Все это немного подняло мне настроение. Потом я уселся на диван и стал думать, что же делать дальше.

 Для начала неплохо бы определить: что мы имеем? Итак, мы имеем: рак и три месяца. Или три месяца и рак, кому как нравится. Вопрос: как прожить эти три месяца? Тут я глубоко  задумался и вспомнил, как ответил Протогор на сходный вопрос. Правда, ответ какой-то  тоже очень  неясный ответ. "И вопрос темен, и людская жизнь коротка" - сказал  он еще 2000 лет назад. Да, уж куда короче! Может у него тоже рак  был? Ну, ладно, работу я уже, считай с этой минуты бросил.   Какие-то деньги у меня есть, так что на три месяца мне больше,  чем хватит. Надо, наоборот, постараться истратить все, чтобы  ничего не осталось. Следовательно, ответ: три месяца надо прожить  как надо.  Что значит, как надо, я еще не придумал и решил пока  прогуляться купить чего-нибудь поесть. А то я умру от голода  раньше, чем от рака. Шутка.

 В булочной стояла толпа, а был-то всего только белый и черный. Я  плюнул и пошел дальше. В молочном магазине давали масло и  последний в очереди стоял под номером 2042. Мне стало неприятно.   Наверное, это очень унизительно, стоять в очереди за маслом под  номером 2042. Прямо как в концлагере. "Номер 2042, подъем! В  крематорий шагом марш! Раз, два!" Ненавижу такую страну, ненавижу  весь этот ее строй. Все ненавижу! Оставалось разве что пойти на  рынок.

 Вот на рынке было всего вдоволь. Я накупил себе вишни, персиков, черники, орехов и меду. Всего по килограмму и на это улетела четверть моей зарплаты. Особенно, если учесть, что в пересчете рублей на доллары, я получаю двадцать долларов в месяц. Пять  килограммов еды и четверть зарплаты!  Здоровые люди такого себе  позволить не могут.  Где-то я читал, что в средневековье  осужденных на смертную казнь кормили чуть ли не по-королевски.  Этот обычай мне пожалуй стоит перенять.  Кроме фруктов, я еще  купил себе торт "Птичье молоко".  Большое такое "Птичье молоко" в  шоколаде. Дорогое только очень. Забавно, но один мой знакомый  питается такими тортами уже второй месяц. Это потому, что только  их можно купить без очереди. Его уже от этих тортов тошнит.   Наверное, на втором месяце меня тоже будет от них тошнить.   Впрочем, это не самая плохая вещь в жизни. Хуже, наверное, было  быть евреем в концлагере.

 Я сидел развалясь на балконе, ел вишню и выплевывал вниз косточки. Несколько раз кто-то звонил в дверь, но я не стал открывать, пусть себе звонят. Вишни кончились и настала очередь персиков. Персики тоже были хороши. Потом я вдруг вспомнил, что сам-то я наелся, а бедные мои рыбы со вчерашнего дня плавают голодные. Черт, я совершенно забыл их вчера покормить.

 Огромная, величиной с ладонь, цихлозома (она была моей любимицей)  узнала меня и тут же начала устраивать демонстрацию, показывая,  какая она голодная.  Сперва она захватывала ртом стебли  водорослей, мотала ими из стороны в сторону и при этом все  поглядывала на меня своими большими ярко-оранжевыми глазами.  Удивительные у нее все-таки глаза! У людей таких нет, а у рыбы  есть! Я стоял и неподвижно наблюдал за ней. Видя, что я не  реагирую, она стала брать в рот красных улиток и демонстративно  их выплевывать. Это было что-то новое, такого я еще не видел.  Только дураки считают, что у рыб нет интеллекта. У моих рыб все  есть – и интеллект и характер... Мои рыбы, вообще, весьма даже  очень разумны.

 Сперва я стал кормить цихлозому, чтобы она потом не отнимала корм у маленьких. Цихлозома набросилась на червяков и даже несколько раз хватала ртом пинцет, когда я не успевал его убирать вовремя.  Когда она насытилась и всплыла к самой поверхности, я погладил ее  пальцем по брюху, как гладят кошек, и она довольная ткнулась  мне в руку, а потом перевернулась на другой бок. Вслед за ней  приплыли барбусы, пара лабио и очень одинокий дискус.  Мастоцимбелусы приплыть не пожелали и скорее всего прятались  где-то за камнями.

 Было непривычно находиться целый день дома, а не на работе. Я слонялся из угла в угол, потом все-таки решил пойти в библиотеку поискать книгу по онкологическим заболеваниям. Книгу я там нашел и полистав ее, окончательно испортил себе настроение. Оказывается, рак еще сопровождается сильными болями, которые просто невозможно терпеть, так что пациентам постоянно  приходится делать уколы наркотиков.  Это было хуже всего. Вчера  я отказался от этого их лечения, и правильно сделал, но когда  дело дойдет до таких болей...  С этим надо было что-то делать.  Есть у меня, правда, один адресок в запасе. Листок с этим адресом  все время валялся у меня без дела, а теперь оказался как нельзя  кстати. Будем надеяться, там помогут.

 После этой идиотской книги я уже ничего не мог делать. Отключил телефон и ушел на балкон пускать мыльные пузыри. Когда у меня плохое настроение или когда мне грустно или одиноко, я всегда  пускаю мыльные пузыри с балкона.

 Я так увлекся своим занятием, что не заметил как наступил вечер.  Солнце перестало слепить глаза и начало медленно клониться к  горизонту, скрытому за бесконечной панорамой домов. Закат сегодня  был очень красивый: бледное небо и багровое, словно нарисованное,  солнце. В Москве вообще летом почему-то всегда хорошие закаты.  Даже удивительно, как в такой подлой коммунистической стране еще  может остаться что-нибудь красивое.  Потом я поужинал "птичьим  молоком" и лег пораньше спать.

 Выспаться в эту ночь мне опять не удалось. Часа в два ночи у кого-то в машине вдруг сработала сигнализация и начала гудеть на весь двор через каждые три секунды. Черт бы побрал все эти противоугонные устройства, которые почему-то часто включаются сами собой. В таких случаях владелец машины через какое-то время обычно выходит во двор и успокаивает свой взбесившийся автомобиль. Но на этот раз прошло уже минут пятнадцать, но никто так и не вышел. Похоже, хозяин в эту ночь, вообще, отсутствовал.

 Злоба внутри меня опять начала медленно подниматься, стремясь вырваться наружу. Злоба на эту машину, которая не дает мне спать. Злоба на этот рак, который не даст теперь мне жить. Злоба на то, что я ничего даже не могу купить поесть, не простояв несколько часов в очереди, а единственное, что я могу купить, так это безумно дорогие фрукты на пол зарплаты и торты "птичье молоко". Я  выскочил на балкон и, конечно, ничего не увидел. Во дворе стояло  десятка три автомобилей и определить сверху, какой их них   отравлял всем сон было невозможно. Это было нечестно, хозяин  где-то гуляет, а его машина не дает нам спать. Завтра утром он  придет выспавшийся, с хорошим настроением и даже знать ничего не  будет.  Нет, это не честно. Надо и ему дать как-то прочувствовать  наше горе.

 Пришлось одеться и, захватив с собой тяжелый разводной ключ, спуститься на улицу. Хотя во дворе никого не было, я почему-то почувствовал себя неуютно. Потом мне даже стало смешно: чего, собственно, мне терять? Мне же теперь все можно. И я успокоился. Протяжные звуки сирены раздавались где-то в правой части двора, и я двинулся туда, крепко сжимая рукоятку ключа. Один ряд машин, второй, третий. Теперь сирена звучала где-то совсем рядом. Ага, вот и то, что я с таким нетерпением ищу. Новая девятка серого цвета.  Вой исходил именно от нее. Я вытащил из кармана платок и аккуратно обмотал его вокруг рукоятки ключа, чтобы было удобней держать, потом размахнулся и из всей силы ударил по лобовому стеклу. Тяжелый инструмент с глухим звуком пробил стекло насквозь, оно все пошло паутиной мелких трещинам, а  гудки сирены сами собой прекратились. Удивительное дело: я  даже  не рассчитывал, что она сама замолчит. Я-то думал, хозяин придет  утром, услышит сирену, увидит разбитое стекло. Сигнализация всю  ночь хоть не зря бы проработала. А я только события местами  поменял: сначала сирена, потом стекло, а не наоборот. Правда, все  получилось еще лучше. Я немного постоял в тишине двора, затем  вернулся обратно в квартиру. Злоба и ненависть ушли, остался  только страх. Страх перед неизвестностью и перед той болью,  которую еще придется пережить.

 Утром я опять пошел на рынок и истратил еще четверть зарплаты.  Теперь я купил себе клубники, абрикосов, грецких орехов и еще  земляники. На завтрак оставался торт и, закусив его фруктами, я  отправился по тому адресу, где мне, может быть, могли бы помочь.  По дороге к метро я видел, как у винного магазина стояла толпа в  несколько сотен человек. Оказалось, давали водку. Чтобы ее  получить, люди стояли в очереди две недели, отмечаясь по списку  два раза в день - утром и вечером. Кто хоть раз не приходил отмечаться, тех вычеркивали. А вот теперь водку привезли и все  они ломились за ней. У входа в магазин вспыхнула драка и я  заторопился дальше.

 Под землей в метро было не сильно лучше, чем на улице. Я стоял  стиснутый телами со всех сторон, не имея возможности даже  пошевелиться. Черт бы побрал это лето и эту жару. Вагон  раскачивало и какая-то бабка с большой сумкой постоянно  наваливалась на меня всем своим весом.  Вдруг поезд резко  затормозил и бабка, уронив тяжелую сумку мне на ногу, дернулась  вперед и крепко уцепилась за меня обеими руками.
 
 - Чего вы хватаетесь? - заорал я, - самой держаться надо! Первый  раз в метро что ли? 

 Бабка все не отпускала мой рукав.
 
 - Да отпустите же! - я выдернул свою руку и стал протискиваться  в другой конец вагона.

 Через несколько минут поезд опять  дернулся и пришел в движение.


 Когда я вышел из глубин метро на поверхность, было уже около часу дня. Нужный мне дом находился примерно в десяти минутах ходьбы и я шел по улице, ориентируясь по нумерации домов. Вскоре я уже  стоял перед старым пятиэтажным зданием, выкрашенным в тусклый блекло-серый цвет. Очень уж это было безрадостное здание. Еще раз сверившись с бумажкой, я торопливо вошел в темный подъезд. Лифта в доме не оказалось и мои подковки громко загромыхали вверх по каменным ступенькам.
 Дверь мне открыл высокий парень, ростом он был где-то с меня, а  по возрасту немного постарше, примерно лет двадцать пять -  двадцать восемь. 
 - Добрый день, - сказал я. - Один мой знакомый как-то посоветовал мне к тебе обратиться. Леша Бизон, ты его   знаешь.

 - А, проходи, - буднично сказал парень и пропустил меня внутрь.
 
 Я оказался в маленькой узкой прихожей старой однокомнатной   квартиры.  Заперев дверь, парень провел меня в небольшую, плохо   обставленную комнату.

 - А как там Бизон поживает? - поинтересовался он.

 - Нормально, - ответил я, надеясь, что это так.

 Бизона я не видел уже около полугода. Наступило молчание. Я даже не знал с чего же начать и не представлял, как такие дела делаются. Наконец, помявшись, я прямо сказал:

 - Мне нужен морфин. Довольно много.

 - А, вот ты за чем, - понимающе сказал парень. - Ну, раз ты от   Бизона... - тут он на мгновение задумался.

 - Тебе повезло, мне как раз деньги нужны. - наконец, сказал он. - Пять коробок. У меня есть пять коробок по пять ампул. Тебе   сколько надо?

 - Все.

 - Ну, это, знаешь, вообще, дорого будет.

 - Сколько все-таки?

 - Ну, штука.

 Мы поторговались немного, потом сошлись на восьмисот пятидесяти. Он ушел на кухню и я слышал как он там возится, доставая откуда-то коробки с наркотиком. Судя по всему, в квартире кроме нас никого не было.

 Он пробыл на кухне минут пять и вернулся с пятью плоскими  картонными коробками.

 - Вот, смотри.

 Я взял одну из них в руки и открыл. Внутри аккуратно лежали пять  небольших ампул с чем-то прозрачным. Проверив каждую коробку, я уложил все в сумку и отсчитал деньги. Уже перед уходом, сам не зная почему, я спросил:

 - Слушай, а ампулы-то нормальные?

 - Да, конечно, они из онкологического центра. Я позаимствовал   их, когда еще там работал, - ответил он и начал отпирать дверь.

 Из онкологического центра! Я развернулся и ударил его в челюсть,  потом сразу же в солнечное сплетение и потом опять в челюсть. Он  упал и я два раза ударил его ногой, стараясь попасть в живот. Он  глухо вскрикнул и сжался в комок.
 
 - Ах, ты, сука, - прошипел я с ненавистью. Я не мог говорить, я  мог только шипеть. - у больных воровал!
 
 Я добавил еще два раза по ребрам, потом со всего размаху опустил  каблук на пальцы. Он открыл было рот, чтобы крикнуть, и пришлось  ударить еще раз ногой в живот, чтобы перебить дыхание. Потом я  торопливо перешагнул через него, подхватил сумку и вышел, быстро  закрыв за собой дверь.

 Меня всего трясло. Вот сука, его, вообще, убить мало. Не глядя по сторонам я быстро шагал обратно к метро, массируя костяшки на правой руке. Я уже дошел до метро и только тогда вспомнил, что надо бы купить хоть чего-нибудь на ужин. Недалеко был какой-то маленький кондитерский магазинчик и я завернул туда. Там продавали какие-то пирожные и, что удивительно, было мало народу.

 Пока я стоял в очереди, в магазин вошли три маленькие девочки со школьными портфелями в руках. По возрасту все они, наверное, были  в классе первом или во втором, не старше. Остановившись у витрины   они громким шепотом стали обсуждать, чего же они купят. Потом две  из них объединили свои деньги и принялись считать их на ладошке.  Они долго считали и пересчитывали свои монетки и было видно, что  у них чего-то не сходится.
 
 - Дианка, нам не хватает на два пирожных. - наконец, сказала  одна, - дай нам немного денег, а?
 
 - Ну, у меня самой мало, - замявшись, протянула Дианка. Похоже,  ей не очень хотелось делиться, а, может быть, у нее действительно  было мало денег.

 Я смотрел на них и видел себя, когда я тоже был такой же маленький. Как мне отчаянно хотелось пирожных, как не хватало денег и как неоткуда их было взять. Боже мой, детям не хватает каких-то ничтожных копеек, чтобы купить себе сладкое. Я вытащил из кармана несколько бумажек, там было, наверное, рублей двадцать, и быстро подошел к ним.

 - Нате вам на пирожные, - я положил деньги рядом с ними и не оглядываясь пошел к дверям.

 - Да нет, нет, спасибо, что Вы. Нам не надо, - начала говорить  одна из них, но я уже закрывал дверь в магазин.

 Только дома я немного успокоился и даже увидел некоторую иронию в ситуации: морфий был украден у раковых больных и все равно попал к раковому больному. Можно подумать, что я даже зря его избил. Хотя, конечно же, не зря. Ему еще мало досталось.

 По телевизору передавали последние новости. Под Свердловском стало так плохо с продовольствием, что в одной из деревень люди остановили проходящий поезд и силой выгрузили весь хлеб из вагона-ресторана. На границе Армении и Азербайджана, где по-прежнему идет война, боевики сбили военный вертолет с нейтральными наблюдателями из России. Новости были не самые лучшие. Я погасил телевизор и улегся на диван. Костяшки все еще немного саднили, напоминая о происшедшем.

 Этот чертов рак! И за что Господь наградил меня всем этим? Я лежал и пытался вспомнить все грехи, совершенные мною за мою жизнь. Когда я был маленьким, я бывало воровал мелочь из карманов родителей. Еще потерял отцовский охотничий нож и не сказал ему об этом. Еще я как-то сломал мамину перьевую ручку и тоже не признался в этом. Несколько раз я воровал в школе. Интересно, что я еще делал? Иногда я обманывал людей, это точно. Я усиленно старался вспомнить что-либо еще, но ничего больше так и не шло в голову. Да, пожалуй и все. Много это или мало, чтобы получить лейкоз? Кто знает? Может быть, действительно достаточно? Черт, а  ведь английский хотел выучить, Бонка даже купил. Вон, на полке  уже пол года пылится. И Библию так и не дочитал. А еще в аквариум  надо новую лампу поставить и обогреватель посмотреть, а то  барахлил что-то. Хотя, какой там обогреватель! Я лежал и думал,  думал, думал.

 Непонятно было, что делать дальше. Еще утром все было примерно ясно, а теперь, после всего происшедшего... Впереди у меня  имелось три месяца. А что после этих трех месяцев? И насколько у  меня хватит морфия? А что будет, если он кончится, а я к тому времени еще не умру? Эта драка в очереди за водкой, которую я  видел по дороге в метро. Этот парень, ворующий наркотики в  больнице. Эти три маленькие первоклассницы, которым не хватало  денег на пирожные. После всего этого никаких чувств не останется  к миру, где тебе не дают спать по ночам, где тебе платят двадцать  долларов в месяц и где еще надо стоять в очереди за маслом под  номером 2042. Другие, здоровые, еще могут карабкаться куда-то,  надеясь, что что-нибудь изменится, что потом будет хорошо. И  идут они по жизни, а конца не видно и идут они и идут, не зная,  где и когда остановятся. А тут получается, что шел, шел  посвистывая, и в стену уперся.  Недолго, оказывается, идти-то  осталось. И ты стоишь один напротив стены, как дурак. Имеет ли  смысл вообще тогда жить эти три месяца, чтобы в конце тебя  раздирало от боли? И что я, переполненный ненавистью и злобой,  тогда забыл в жизни, которая сделала меня таким? Хотя, чего тут  хорошего-то осталось? Жаба на асфальте да закаты? Вот так в мире  и бывает: кто-то на электрический стул, кто-то за праздничный  стол. Вообще, все как-то нечестно получилось.

 Так, ну, вот я и пришел к этой мысли. За окном была уже глубокая ночь. Я встал и тихо подошел к столу. В одном из ящиков довольно давно уже валялись без дела несколько упаковок одноразовых шприцов. Во истину, они теперь будут для меня одноразовые. Я вытащил первую попавшуюся упаковку, вскрыл и вынул прозрачный пластиковый шприц. Коробки с морфием лежали тут  же на столе, где я их оставил. А надо ли? - мелькнула в голове  мысль и сразу же исчезла. "Death makes angels of us all and ives  us wings where we had shoulders smooth as raven's claws"  -  "Смерть обращает всех нас в ангелов и дает нам крылья там, где у  нас были плечи, гладкие как когти ворона". Да, Джим Моррисон,  пожалуй, был в этом прав. И в этих словах и в том, что он лежит  сейчас на кладбище Пер-Лашез в Париже. Ну, что ж, коробки, я  думаю, наверняка хватит, чтобы спокойно уйти отсюда.

 Кончики ампул отламывались с сухим треском и шприц стал медленно наполняться прозрачной жидкостью. Я закатал рукав и тщательно примерился, выбирая нужное место. Потом осторожно воткнул иглу. Через несколько секунд шприц остался совсем пустой. Ну, вот и готово. Я бросил шприц на пол и, вытянувшись на диване, закрыл глаза. Мысли опять закружились в голове. Может зря я тогда в них бутылки бросил? Девчонка, наверное, в больницу попала. Так зря или не зря? Я лежал и мне было уютно. Потом я попробовал прислушаться к своим ощущениям. Костяшки пальцев перестали болеть. Я попытался поднять руку, но она оказалась слишком тяжелой. Но все равно лежать было очень уютно.

               
                * * *

 Утром цихлозома с оранжевыми глазами захотела есть. Сначала она  хватала ртом травинки, показывая, что она голодная. Потом она  стала заглатывать и выплевывать красных улиток, но это тоже не помогало. Через несколько часов осознав, что ее никто не собирается кормить, она обиженно уплыла в темный угол аквариума и спряталась там в густой зеленой траве...