2

                ***

…Реализм всегда банален, авангард всегда странен, классицизм всегда пошл…

***

Имя «Женя» почему-то крайне несчастливое – может, потому, что боги ревнуют к слову гений»? …В имени «Дима» есть ударность, звонкость и нежное «ма». В имени «Вова» есть глухота и мягкость дивана, есть то ли некая неразборчивость, то ли некая музыка. Похоже! Имена – наши главные воспитатели!? Мы подстраиваемся под свое имя?

***

«Буду стараться говорить правду изо всех сил, чтобы убедить других в своей искренности – потому как сатана-то всё равно меня обманет, а через меня и их – и так я сослужу ему лучшую службу, чем если бы стал одеваться в одежды цвета вороного крыла».

***

… - «Чего не ждал?» – «Я ждал» (с вызовом, обидой) - «Дольше не мог?» – «Ты что, хочешь, чтобы я тебе жопу лизал?! Если уж на то пошло, то это ты должен мне жопу лизать!»…

***

Иногда думаешь, что спасутся 11/12 народа и 1/12 умников – ведь как бы народ не обманывали, он живет на природе, в раю, почти правильной жизнью, а умники – это изгнание из рая. И тот 1 из 12-ти (Павел) спасся с большим трудом и великими приключениями – в 12 раз тяжелее пришлось, чем остальным; да и жил он один – одиноко; недоразумения возникали даже с Петром.  ...Но зато именно этот единственный является главой церкви, остальные 11-ть – это только тело, руки и ноги. Не случайно он беседовал с царями в «Деяниях».  …Т.е. всякий умник должен трастить:  «хвалюсь только немощами моими». Всякая головушка – бедная; так Бог устроил: «довольно с тебя благодати Моей…»

…Не поэтому ли авангардисты (люди умные) всё рисуют и рисуют поражение; то-то Д.  не понимает,  что рисую я. Вспомнил его картины: вот бегство в холодную зиму, вот пейзажи – это природа, увиденная глазами бегущего. Или та же жестяная посуда: «нет другой! живем как в средневековье и это ещё хорошо, это ещё позитив – можно и в первобытные края опуститься…»

***

…С утра стучало главным мотивом слово «трудно» и я всё видел через его призму; а солнечным днем на свежем воздухе мне резко полегчало и зазвучало слово «свобода»… (С трудностями к этому времени уже справился; даже на подсознательном уровне они на меня наводили мрак)
 
Радостный солнечный день. – «Делать надо, ведь месяцами солнце и чудная погода» – «Да, надо, но погоди, ещё не надышался, не насмотрелся; душно в комнатах; да нарисую я, напишу…»

***

Строительный рабочий делает лестнице учреждения мраморную облицовку – что-то невесело делает, тщательно – и исподлобья на меня глянул. Может, начальничек сказал: «Вась, у меня уговор такой: я плачу за хорошую работу, если что будет плохо, не обижайся – будешь переделывать. Я ведь тебя не держу, теперь ведь  другие времена; теперь нет работы – нет и денег».

Продавец вешает покупателю арбуз за 2500. А были они недавно по 1000. Старательно вешает, с добрым лицом. А ведь знает про прежние цены.

… Солнечный день, красиво. Но не город красив. Тот же солнечный день прекрасен повсюду, разве только в совсем помойных местах это чувство отравлено. А на природе оно сильнее, чем здесь.

***

У взрослых множество игр и они в них постоянно играют. Например, говорят друг другу: «давай, сыграем в откровенность; или в официальность; или в деловитость и серьезность; или в веселость…»

***

«Подозревал продавца в обмане, а у нас, слабых, слабость ко вселенским выводам, и я, пока шел, уже к ним было приступил (тем более – темный вечер), но дома убедился, что всё честно – и опять-таки весь род человеческий душою посветлел…
И темным вечером можно запросто гулять, а ведь, казалось бы, что темнота – это просто заповедник и рассадник для всякого зла. Насколько всё-таки ещё люди хороши!

***

Нет, пока телевизор окончательно не отвалился, я ещё не живу, а только шутки шучу. У них догмы, а у меня телевизор, - одно стоит другого. Они на воле, но полуслепы, а я зряч, но смотрю на мир в дырочку. Не участвую в жизни; зритель; наблюдатель; умник чертов.

Такое ощущение, что  вчера (да и в предыдущие дни) не прописал, а прочитал весь день – так же всё выветрилось из головы. И писал с такой же скоростью, с какой читаю…

«Встать бы» – думаю, и делаю усилие, но только приподнимаю голову. Впрочем, приподнятая голова уже способна изречь что-то умное. Если б за ум платили, то можно было бы снова лечь… - и голове.

Лежу в темноте, не существую. Делаю усилие и передвигаю голову в место чуть посветлее – грею её в этой густой тени. Думаю, лежа: «мне не встать – только если вместе с землей, если она будет вертикальна».

«Даже не верится, что эта холодная бесформенная машина способна работать, производить массу шума и полезной энергии».

«Лежу, но теплый. Сижу, но оцепенелый. Стою, но в мертвой неподвижности». Приноравливаюсь к своей инвалидности: лежу, как могущий сесть и встать. Сижу, как могущий быть теплым и как могущий встать. Стою как теплый или хотя бы оцепенелый.

Напротив меня стена дома, в стене штук 40 окон – во мне тоже эти окна–рецепторы и они смотрят, смотрят – и вот одно зажглось и ожило, а вот другое…

***

- «Мне соврать, что поссать, а побить, что посрать».

… «Пошел срать; в храме меня уже ждал Аполлон с чашей из белого мрамора».

***

Что-то человек стесняется говорить, а что-то стесняется и думать. Но со свободой происходит прогресс: говорит то, что раньше думал и думает о том, о чем раньше боялся думать. А то, что говорилось раньше просто сходит со сцены, она не резиновая. Потом - следующий цикл; так и тянется клубок, пока всё тайное не станет явным.

***

«И откуда к ней у меня такая страсть? –  ей же противится и душа моя, и дух. Видимо, её любит моё тело…
 Сама душа не любит, а только дружит, ведь она слаба и неспособна на проявление силы; у нее лишь симпатии и антипатии?

«Я говорю об уме и доброте, а они об уме и красоте» – они движутся под прямым углом к правильному пути, истощая мужской ум и женскую красоту…

Но живут люди, и на внешний взгляд ничего живут; всюду яркие вывески с буквами вывешены…

Когда огонь горит, то трудно избежать упоения и не интересуешься уже, почему, собственно, огонь твой ограничен. Но  когда-нибудь мы начинаем видеть краем глаза эти темные границы…

Возьмем, например, дерево: оно и поэтично, и религиозно, и реалистично, и авангардно… - как можно говорить, например, о поэзии дерева и жизни, забывая о её религии и прочем? – это же просто умышленная предвзятость! Нельзя задавать себе однобокие темы и становиться «профессионалом» в чем-то одном…
 
***

Пошел - сразу стали подталкивать и направление указывать, разогнали по незнакомым дорогам так, что лечу, как с горы. Лег отдохнуть, успокоиться - сразу оплели незаметно, а с ног обувь сняли. Причем, никак не пойму, что к чему, все вроде ласковы, а пошевелиться не могу, все движения теперь по расписанию, обувь выдачей выдают - на полчаса и под залог.

***

«Та-ак, яблоки по 800. Что-то дешево, а очереди нет. То ли яблок полно, то ли они плохие, то ли это вовсе и не дешево, потому как сейчас время безденежное. Да и не совсем по пути мне; да и сумка у меня не совсем та; да и деньги в карманах отрывать неприятно; да я и еще на базар  как-нибудь приду; а может мама сама купит; или посоветует; или я брату купить накажу - пусть тащит. Или куплю, а они мне могут и не достаться - меня 3 дня дома не будет. А может где-то и еще дешевле есть? А сам я, к тому же, только что пообедал - не то что грязных яблок, вообще ничего не хочу. Куплю 3 кило на всякий случай и пойду».
Через неделю на том же базаре у лотка с теми же яблоками (которые оказались замечательными на вкус) наступает момент истины, ибо - 1300: «ах, я дурак, вечно так: имеешь - не ценишь; сразу почему-то нос воротить тянет, сразу хочется быть легкомысленным и беспечным, мол, дешевизна, мол, а почему не дешевле?! Эх, я дурак...»»

***

Злой и умный в танковом бою - самое то.

Злой и красивый в танковом бою - шальной.

Умный и красивый в танковом бою - между нами говоря, пушечное мясо.

Добрый и красивый в танковом бою - давно убит.

Добрый и умный в танковом бою - смылся он, нет его в танковом бою.

«Тот воюет из злобного удовольствия, этот ради идеи государства, почему воюет дурак, не знает никто; слабака заставили - а вот что я тут делаю?»

***

Пишу только то, что рука сама пишет; если же почему-то со скрипом рука слова выводит, то такое потом вымарывается…

***

Я сегодня похож на пустое осеннее поле. Может, кто-то и идет по полю, но ведь трудно заметить…

«Был серый ветреный день. Как обычно, вышли в море рыбачить. Мерзли, ожидая, но почти ничего не поймали, и всё это тоже было очень серо».

***

Чтобы сделать первый верный шаг, придется сделать шагов десять неверных – после каждого из которых ушибиться, охнуть, расстроиться и вернуться назад. Чтобы сделать 2-ой верный шаг, придется сделать шагов 7 неверных – с той же процедурой. И так далее; потом всё легче и легче. Так что нет ничего удивительного, если при жизни в одиночку на поиск первых трех истинных шагов полжизни уйдет. Поэтому так важно передавать свой опыт. И передаваться он может  только по такой же схеме: один передаст всего двенадцати, причем его опыт ещё будет не вполне ясен и так далее…

***

Поэты вывесили флаги - у кого какой... Поэты любят ветер, потому что его любят их флаги. А если нет ветра, то они идут куда-нибудь в никуда  очень быстро и их флаги опять-таки развеваются…

Поэты избегают  интересоваться, чем-либо, что не флаги - это может сбить их с шага и замутить их ясные головы. Они верят только в свой флаг и только его любят. Проходя мимо, они салютуют друг другу флагами или дерутся на флагах – третьего не дано… 

Поэт - это дурак окрыленный, но окрылен он может быть всем, в том числе и умом? (не в количестве превосходящем дурость, конечно - иначе случится приземление.)

***

Вот появилась, закипела энергия – а время от дел вроде свободное - и сразу слышу в себе голос писателя: «ну-ка, бросьте в меня свои семена-намеки, я мигом из них прекрасный сад выращу... Но мусор, просьба, не кидать».

***

Серое, казалось, будет бесконечным, но оно быстро кончилось, зато золотое и красное длилось долго, очень долго. Все загорели, стали как каленые орехи, смех звенел и в темноте, когда снимали одежды, чтобы кинуться в постель, а из карманов звучно сыпались монеты. Все смотрели друг на друга знойными, блестящими глазами, все ходили в легких платьях и легких рубашках, развевавшихся при всяком ветре, часто раздевались и купались; или пили холодную и чистую-чистую воду, заглядывая в тень  бумажных стаканчиков. Все время кто-то куда-то исчезал, голос издали со смехом говорил, что они уехали на красный закат или что они на голубой речке. Когда я приходил домой, то не узнавал обстановки, и это меня не огорчало, я и не собирался знакомиться, и быстро проходил в свою комнату, и выключал свет, после чего спал лихорадочно, наспех. Утра я проводил с девушкой с золотистыми волосами, которая была очень тиха и никогда не смотрела на меня, но все время стремительно уходила куда-то вдаль, увлекая меня за собой, днем всегда было шумное-шумное общество, а вечером мне навстречу шла брюнетка с большими глазами, она приникала ко мне и смотрела  в самую душу... Когда это было, где был я так счастлив…


***


Ветер подул, и белый парус с облегчением вздохнул полной грудью. Но ветер довольно быстро куда-то смылся и парус поник, повис, всю силу свою потерял. «Да и кому нужна моя красота – просто, как лошадь, людей вожу. Людей, которые сами не способны меня вдохновить ни на что».

«Что-то скучно, грустно. Всё время каких-то цветных ярких шариков вокруг не хватает. Или, может, съесть что-нибудь особое, очень приятное? Или музыку включить, свет зажечь… Никаких шариков, нет ничего особого, тысячу раз не встречавшегося…»

…Сижу в пустыне, день очень жаркий, но серый. Серая гибель рядом. Серое нереально, слишком скучно. Спасаюсь только неким стремительным проникновением духа на глубину, где течет артезианская вода. Напился и снова сижу. В следующий раз надо рыть новый колодец, который тоже просуществует минуты, лишь до тех пор, пока я не оторву губ от воды. При мне остается не колодец, а только умение  рыть…

- «Что-то мрачно…» – «А я сейчас так пишу: выбрасываю из души всё, что в темных углах. Освещаю эти углы беспощадно.  А для чего выкидываю? – заметил, что у меня и на свету сад не очень; цветы чахнут.  …Ба, да это и не углы никакие, а целые комнаты, лабиринты комнат, дворцы в миниатюре! Для победы над тысячью ночей нужен тысяча и один день». (И ещё один; и ещё один… - и ещё одна тысяча…)

***

…Представляю, сколько на классических светочах, безучастных как темные скалы, мотыльков сгорело, разбилось: «слабые стихи, молодой человек, слишком много человеческого».
Этими словами я говорю: «изыди, нечистая сила, отовсюду; и литературу бедную покинь!»

***

…Загаженная территория… Но вот открыт один очень выгодно расположенный и изобильный островок. Поселился там и стал «жить-поживать». Но кругом зараза, а ветры дуют… Зараза копится – и  сметает всё…
Отталкиваясь от этого островка, бороться за жизнь на всей территории?  Радеть за собственную «заразность»… (а меня не читает никто…)

***

…По улице ручейком веселым Бах бежит: «трам-трам-ра-рам!» А навстречу ему женщина, Губайдуллина, и у неё душа звучит так: «и-и-и-и –хш-у-у-ум-ум! – ум!». А в отдалении господин Бетховен остановился у лотка с грозным видом: «шурум-бурум! Бум! Шурум-бурум!»

***

Сегодня придется идти работать весь день физически в холодном саду, а я духовно полуболен и, наверное, поэтому под самое утро в теплой постели был тот же очень болезненный сон наяву, что каждое утро навещал меня в армии: что как ужасно вставать и мерзнуть, и надрываться, и ковыряться, что главное в жизни – это теплый дом, теплая еда и тихая женщина без особых примет с очень теплым телом в этой постели…

Посреди грязной физической работы взял перерыв и раскрыл Евангелие - вот такие «перекуры». Всегда бы так делать, когда трудно…

«Не собирайте богатств на земле, где вор подкапывает и моль съедает… - т.е. богатством является всё, на что можно позариться…
«Не убий» – даже если перед тобой не человек, а мерзкое насекомое, тебя обокравшее.
«Не укради» – даже если это ничего не стоит, и даже если это тебе очень нужно…
 «Да не зайдет солнце во гневе вашем» – для этого солнце должно стоять достаточно высоко, а все возможные причины для гнева (обокрали, оскорбили и т.д.) достаточно низко…

***

- «Он сидел в тюрьме, страдал за свои убеждения» – «Если человек имеет такую же примитивную духовную структуру, что и уголовники, если у него нет семьи или он к своей семье не очень привязан, то ему не от чего, собственно, страдать там… С мастерством в руках или же с умением завязывать знакомства – а также при отменном физическом здоровье - можно и в тюрьме как сыр в масле кататься».

***

...Сначала обокрали, а потом стали кричать: «ты почему неодетым ходишь?!»

Сначала нагрузили, а потом стали кричать: «ты почему еле идешь?!»

Сначала обманули, а потом стали кричать: «ты почему не смеешься?!»

Сначала оскорбили, а потом стали кричать: «ты почему невежлив?!»

Сначала утомили, а потом стали кричать: «ты почему такой вялый?!»

Сначала шутили, а потом стали кричать: «ты почему еще ничего не сделал?!»

Сначала отмахивались, а потом стали кричать: «ты почему ушел?!»

 Сначала жали руки, а потом стали бурчать: «а пошел-ка ты...»

***

Когда оскорблял его, казалось, что за такое и убить мало,  но уже на следующий день в памяти осталось только своё оскорбление - причина уже забылась.

Обруган несправедливо, да еще и сам обругал несправедливо; обворован, да еще и сам своровал; обманут, да еще и сам обманывал; оболган, да еще и сам наговаривал - страдаю безмерно, сверх сил; вдвое меньше, чем нужно сил имею и вдвое больше, чем можно снести, обременен…

Ругает, а сам достоин ругани, учит, а сам ничего не знает - ну, как тут не возмутиться и не начать ругаться и учить в ответ? как не забыть про свои недостатки, достойные ругани и незнания, достойные научения.

- «Сам себя ругаю, а тут еще этот!» - ты себя ругаешь за малые недостатки по сравнению с совершенством, а он  - за большое сходство с мусором. Ругай себя сильнее, чем он, тогда его ругань или не услышишь или согласишься с нею.

Берегитесь обруганного, не давайте ему повода - он ищет, кого бы обругать.

«Я бы тебе помог, но, боюсь, что у тебя будет больше, чем у меня».
«Я бы тебя научил, сделал подсказку, но боюсь, что у тебя получится лучше, чем у меня».
«Я бы тебе дал, но у меня у самого останется всего в 2 раза больше, чем у тебя».

«Пока обругивал, был обкраден, а когда решил отмстить обманом, был еще и оболган».
«Обманув меня, он еще и оболгал, сказав, что я ругался, а ведь сам украл».

***

Бодро стал стараться всё понимать. Разбил себе голову раз, другой – «ничего», говорю, «это опыт, я уже кое-что понимаю». Но голова всё продолжала трещать и я упал на карачки: «да, Господи, нужен крест; и это уже крест». И был голос свыше в ответ: «нет, это ещё только карачки»…

***

Фраза вроде бы правильная, но звучит как-то куце и коряво, что ли… - и я насторожился (или: скорчился, включил локатор…)

***

«Избери путь по которому тебе идти – в жизнь вечную или в погибель вечную» – в любой ситуации перед человеком есть множество дорог… Вот я сейчас где-то около погибели: неправильная физическая дорога привела к физической болезни, неправильная духовная дорога - к болезни духовной, неправильное поведение с людьми – к горечи в душе. Стоишь у обрыва, а руки и ноги дрожат, и помощи ждать не от кого…

Вдохновение уходит тем легче, чем больше собственнических чувств ты по отношению к нему проявляешь…

Пока ничего не дают, мне ничего не нужно и я отрешен как христианин, но только дай, посули мне выгоду…

Он, проходя мимо меня, шаркнул ногой, а я, проходя мимо него – нет, но, возможно, нервы у него в большем порядке, чем у меня: я тверд, но растрачен и хрупок…
Ван Гог: «жизнь моя подточена в самом корне и я бреду неверными шагами».

Проходя между лотков с товарами, думал: «куплю себе эту красивую тетрадь и буду писать красиво»; даже: «куплю это руководство по приготовлению тортов и буду готовить торты – уютно будет вечерами».  Вдохновился и подумал: «И вообще, новую жизнь с новой недели начну!»

Я тоже поводырь и навигатор, но только для тех, кто, ища свет изо всех сил, тем не менее, забрел в крайне тяжелые места.

«Всё-таки узкие врата! А ведь иногда мне казалось, что я больше возлюблен Богом!»

Две недели назад он жил  как обычно (ему говорили «ну, будь здоров» и он кивал в ответ), неделю назад он умер, а сегодня его уже забыли! За две недели ни в чьей жизни ничего не изменилось, а вот в его успело измениться всё! (Помнит кое-кто кое-как, но это не имеет никакого значения…)

Он обидел меня и я взбесился, но как-то странно; истерически сокрушался и, кажется, хотел сказать: «как ты смог ударить несчастного, да ещё когда он старается». «Как ты смог?!»


***

«Похвалю его, чтоб он не проснулся, и не догадался изменить кое-что, после чего ему была бы настоящая награда…

***

Чтобы росла жизнь, нужна влага слез и тепло солнечного смеха…

 «Жалкая улыбка» – один из вариантов сочетания слез и смеха – поэтому пронзает.

***

Американский флаг и его 50 звездочек, 50 мелких мещанских радостей:  купить мебель, съездить на курорт; просто купить мороженое, искупаться… - в бордель сходить. …А ещё есть полумесяц… - всё страны полуночные… И почему солнце не рисуют? Не могут!

***

Напеваю: «Мы ехали домой… Мы ехали домой… Мы ехали домой…» Наливаю себе горохового супу на завтрак и берусь за ложку. Проглотив первую: «…мы ехали домой…» Щас полтарелки супу съем и заглохнет песня.

***

Прощание. Я со спутниками в лодке у огромного, черного, мокрого причала, а наверху провожающие.  Едва различаю их лица и цвета их добротных одежд. Я улыбаюсь, ветер выбивает слезы. «Отплываю!» - говорю я, указывая в том направлении, где раскинулся открытый океан. Откуда-то бьет свет и откуда-то прорываются звуки. Мы еще не отплыли, но равновесие поддерживать уже трудно и вода перехлестывает... (Когда отойдем от этого страшного причала и перестанем  улыбаться провожающим, нам станет легче?)

***

Все шло сонно, плавно, певуче, пока что-то вдруг не сломалось. Все заспешили, все потеряли нить, все занервничали. «Где такой-то?» - никто не знал, а половина из  находящихся поблизости даже не повернула головы, устремляясь куда-то, но в разные стороны. Кто-то тянулся, пытаясь что-то  достать сквозь частокол тел, где-то кричали ребенок и местный сумасшедший. В одном месте всем командовала бой-баба, она вроде бы организовывала движение, но сама уселась надолго. Пошли слухи, что видели маленькую волшебницу с красной розой и небесное тело, похожее на спелое яблоко. Там, где ждали автомобиля, вдруг проскакал огромный конь. Всадник, не притормаживая у остановки,  что-то прокричал, махая руками, еле видный в  пыли, еле слышный в грохоте от проползавшего чудища, то ли трактора, то ли танка. Все, кто был себе на уме, стояли в сторонке и с готовностью наблюдали происходящее. Они тоже не отвечали на вопросы, да и не было сил ждать ответа, надо было спешить. Я подумал вдруг мельком о доме, но где дом, в какой стороне, я потерял ориентировку и временами сомневался даже в том, что внизу земля, а вверху по-прежнему небо. Молча летали черные птицы, носился черный дым гигантскими клочьями использованной, мусорной ваты, где-то гремел взрыв и содрогался воздух и дребезжала сломанная дверь покинутого дома за спиной. Сразу двое шли на полусогнутых, сразу трое не могли связать двух слов дрожащими губами, заплетающимися языками. Если кто-то шел уверенно, то за ним пристраивались, ничего не спрашивая, только подражая; если кто-то говорил громко и внятно, то сразу получался митинг, толпа стояла молча, блестя глазами…


***

Ветхозаветная жизнь была неподвижной – поэтому можно было по тысяче лет жить – а наша эра – это движение, переход. Переход к времени будущему, настолько стремительному, что уже нельзя говорить о движении – это новая неподвижность, при которой за один день бываешь в тысяче мест, духом перелетая на тысячи миль и тысячу лет…


***

…И вот отряд убийц всё ближе, а численность его всё больше. Запер все двери, окопался, взял в руки лом и жду. Но сзади стеклянные окна, есть лаз в подпол и лестница на чердак: за всем не уследишь - тем более, так долго – и я ложу-усь спать безвольно…

***

Мне кажется, что нынешняя генерация русских певцов-бардов-рокеров – Высоцкий, БГ и другие – имеет не меньшее значение для «мировой культуры», чем его имели в прошлом веке знаменитые русские писатели…

***

Все спорят до победы, другой и ничьи не достоин. «Я спорить не хочу, ты тоже молодец, но победа-то моя?!»


***

«…Это цаца, какая из нее жена будет – а жизнь сурова!» – говорила мать, сидя на диване в расфуфыренном сером пальто, сурово отставив локти и  покачиваясь из стороны в сторону…

«Ты, мам, сегодня еле сдерживаешься – чувствуется, что ты сегодня вепрь». Она пытается пропустить это мимо ушей, но «вепрь ты, мама, вепрь» – долблю я с наслаждением, видя этого самого вепря воочию, да и в себе ощущая кого-то похожего, любителя боя быков, например…

***

«Опасаюсь, что эта деталька тут им не случайно положена» – с нервной решительностью все же ее передвинул… «Боюсь,  эта деталь означает то, что мной пренебрегают» - с нервной решительностью выкинул эту мысль из головы… И так далее, и так далее – никаких нервов не хватит, решительность всё более потрепанная, дерганая, жалкая и сомнительная… Руки и губы дрожат, ни с кем стараюсь не разговаривать даже о пустяках, чтобы не волноваться, по полдня во дворе неподвижно сижу… (хотя у меня ревматизм)

«Поезд идет хорошо, скорость высокая, но что-то машинист нервничает! Как будто не в себе! Что?! (плохо слышно из-за адского грохота). Пусть не дурит? не надеется, что из-за него скорость позволят понизить? Я это ему сам говорю; опасаюсь только, как бы  не выбросился... Не выбросился, говорю. Да, да..., в том-то и дело…»

***

Еще не было случая, чтобы я задним числом не сомневался в праведности своего гнева, не сожалел о нем, как о проявлении своей слабости и ничтожности, а не силы.

Рубишься-трудишься ради некоего «светлого будущего» - «вот сделаю всю рутину и в тихий день без помех буду писать» – но когда свобода вроде бы наступает, то оказывается, что это только скучная пустота и в душе нулевая готовность…

Если трудно, покажи свою силу в выживании, если легко – в творчестве.

Родители: «Всё подгрести под себя и забыть». Вот и живем среди ржавого, съеденного молью, сломанного ворами, прокисшего, просроченного, устаревшего, гнилого, некомплектного и пыльного. Хлопот очень много, а дела очень мало. «А вдруг понадобится?» – страх и надежда. С усмешкой вспомнил про лозунг «Ни пяди родной земли не отдадим врагу» – «и ни одной гнилой доски» – возможно, это жадность была!

Есть в нас начатки силы, но всё еще зелено, сыро, а мы уже спешим «утверждаться», начинаем хорохориться и ругаться – жалкое зрелище; чем так хлопотать с продажей товаров сомнительных достоинств, хорошо бы продолжить стараться стать получше самому…


***

Иду мимо голых дерев после дождя – они плавно поворачиваются вокруг меня, прекрасные, как алмазы…

***

Русские говорят о себе, что способны и последнюю рубаху отдать, если с ними вести себя по хорошему, но на деле и крошечные острова японцам не возвращают. Все мы только в своем мнении очень хорошие, а на деле – никаких «рубах»…

***

Путь вдоль лотков с товаром: «нет, такой характер и такое творчество, и такая жизнь, что у вас продаются, меня не устраивают» - и иду дальше,  нервный, замороченный, расстроенный, растерянный, иду по инерции…

Беднякам: «надо искать, пойдемте, может, что-то выгорит, терять нам всё равно нечего. Проживем мученическую жизнь, раз так!»

***

Дьявол обнимает человека – тут не веревочка, которую надо отыскать и оборвать, тут сеть…

…Потрепанное лицо, а играет восторженность. Нельзя играть вообще, а потрепанным восторженность – в особенности (интеллигентность не спасает: не так надо было раньше жить, а сейчас и вовсе всё ужасно, отвратительно...)

***

Всех умников дурачат славой: мол, надо только потерпеть и постараться и твоя вера в этот мир оправдается…

Жизнь вообще ушла из традиционной литературы – поэтому в 20-ом веке, по сути, нет «великих» писателей. Великой жизнь смогла стать в других жанрах, более легких, компактных и эмоциональных…

Сильнее всех будет тот, из желающих быть сильным, кто увидит, насколько он другим подобен?

***

Мужчина сильнее женщины… - так же, как рыба сильнее наживки! Женщина, ищущая мужа – это не человек, а наживка.

***

Достоевский доказал, что не только зло изворотливо и всепроникающе, но и добро тоже – если есть желание, то всегда можно не тушить огонек, пусть и трудно ему придется.

«Гений кисти» или «гений пера»… - все мы гении самообмана, люди, с трудом спасающиеся от небытия…

«Не гордись из страха пред Богом, не страшись из надежды на Него».

Культурные и религиозные люди не дают миру погибнуть, но не дают ему и спастись…

Станешь строгим, но уклонишься в консерватизм… - крайне трудно соединить все хорошие качества так, чтобы они незаметно не перешли в свою противоположность – которая рядом.

***

Дом как душа – мы много, до смерти должны стараться, чтобы он был нашим раем?!

…Разномыслие и разночувствие непременно должны разводить по разным домам?

__

Я буду ходить и на культурные и на религиозные собрания, чтобы знакомиться с людьми небезнадежными. (Мешает страх и гордость)

***

Вера в Бога столь прекрасная и убедительная вещь, что мы начинаем недооценивать сатану, а он крайне силен именно в том, чтобы веру в Бога превращать в веру ему. Заявляя о своей вере в Бога, мы как бы поднимаем знамя, но часто считаем этот подъем знаком победы, а не сигналом к тому, что начинается битва…

«Если проблема не решается, ею надо пренебречь» – вот какая логика мешает развиваться… И этих нерешенных проблем уже с огромный город – как ни в чем не бывало, ходим вдоль стен…

…Хитра жизнь, что бокс, что шахматы: легкий уклон, незаметный толчок и твой мощный удар идет мимо цели, оборачивается против тебя, выставляет тебя человеком нелепым...

***

Много раз можно читать только Евангелия – и это знак вечной жизни. А ее мы все должны достигнуть.

…Я между культурой и религией и иногда я имею в себе и то и другое, но иногда оказываюсь просто на пустой дороге – и тогда я захожу на огонек и к культурным, и к религиозным, беря одно и вспоминая другое; для одноразового согрева эти книги и эти учреждения годятся. В них только жить нельзя – чем дольше в них находишься, тем больше остываешь.

***

Нет врагов и нет угроз, а страхи – чудятся угрозы и враги; нет друзей и нет похвал, а самообольщение – чудятся похвалы и друзья. Т.е. на самом деле вокруг равнодушная пустота, а ты создал себе этот горько-сладкий мир, которым и парализован.

…«Соблазны страшнее угроз» – это смотря по тому, какие соблазны и какие угрозы. И «лев рыкающий» не обязательно иносказание!

«Нарассуждал черт те чего – некий чудовищный винегрет вышел. Ну и представления! И ведь держится за своё. Не ест, конечно, а держится, выбрасывать не велит – теперь это не только чудовищный, но и протухший винегрет.»

***

Перед Израилем расступились воды душевности, а Христос пошел по воде - а мы все тонем, от рыбака до фараона… Душевности мир преодолеть не может – а то был бы силен во зле… У «рыбаков» для жизни в душевном есть лодка закона, традиции, но когда жизнь волнуется, тогда в этой лодке можно погибнуть…


***

Важна не скорость жизни сама по себе, а скорость с крестом, с плугом – т.е. с подлинностью и качеством…

У хозяйки помидоры гниют – хозяйка-растеряха – а я говорю «придется выкинуть» со странным удовлетворением, потому что не желаю расстраиваться… Растеряха – человек недоделанный, бракованный, дырявый, чудаковатый, разрушительный, а я человек обозленный, обоженный, скособоченный, ощетинившийся, почерневший, затмившийся, на краю от разрушения удерживающийся…

Человек рождается лет за 70 до смерти с тем, чтоб она смогла к нему подкрасться незаметно, потихоньку…

Возбужден, но почему-то со злым душком и почему-то плохо себя контролирую. Вспомнил про Евангелие, про теплоту и нежность и сразу что-то прояснилось и успокоилось. Но следом опять полезла муть и снова я всё забыл, снова стал нетерпелив и жаден – надо снова вспомнить… Но это не всегда просто…

Универсальным рецептом «как жить» я пока не обладаю, я обладаю рядом рецептов на ряд случаев из жизни… - но каждый из них склонен мнить себя универсальным, почему и случаются у меня крушения уже у ближайшего поворота на случай иной…

***

Культура плавает на глубине 10 сантиметров. А религиозные откупаются строительством храмов – и речи там, скорее, про высоту. Итак, мы имеем напоминающий лужу или болото аквариум – квакай не хочу - и гигантский храм, в закоулках которого тоже сохраняется «маленькая жизнь» - не высовывайся ни разу до самой смерти…

Веду себя откровенно, ибо: «Вы мне не нравитесь, значит, и я вам не могу понравиться – что же стараться-притворяться?»

***

Опять прогноз погоды не сбылся – видимо, тут как с погодами души: знаешь в целом, что в безрадостных, бессолнечных условиях в душе наступает осень или даже зима, но что будет конкретно в эти часы или дни всё же сказать не можешь. (Наверху кто-то частенько мешает карты…)

***

…Хнычут, но протяни руку – укусят: «погладь меня, но не задень мою гордость», т.е. не жалей, а хвали, хвали, хвали…

***

…Задремалось днем – дремли, пейзаж вовсе не обязан быть ровным: пусть будут ложбины – и даже овраги сна – а уже через час – гора…

Вообще, можно жить без смущения (без тени смущения, но с милой улыбкой смущения), можно жить радостно: «я умен и добр - и потому красив, и  потому имею право!»  - я убедился, что люди во всяком случае нулевые судьи…

Уверяет, что моё творчество ему нравится, но я же смотрю не на слова, а на дела – так циник смотрит на деньги!


__

Вовка – язычник: насвинячил и говорит: «тебе не нравится, ты и убирай» - вот тебе и на…

Кстати, продуктов то слишком много – осень – то слишком мало – весна – то готовить легко, а хранить трудно, то наоборот… Уметь что-то терпеть, а что-то использовать…


***

Каждый богач и каждая знаменитость должны бы говорить «придите ко мне все труждающиеся и обремененные»!

***

Смех как транжира радости;  порченая радость за полцены быстро рубится на мелкие кусочки…

Вдруг увидел, как я далек от цели и стало страшно и больно – я зарыдал безмолвно…

Пробиться к деньгам истинному так же трудно, как денежному пробиться к истине…

…Не надо без конца разрывать себе душу, надо спокойно умереть. Ей Богу, раздвоенный не мир объемлет – «так велик» – а портит беспрерывно всё во всем. «Не суй своих нелепых рук, придурок».

Строить неделю, а в выходной сходить на болото в бурелом, да еще и в ужасную погоду…

«Живописно наломал дров» - или слов… Пойти по узкому, но легкому пути – как поезд…

«Левее, осел!» – удар; «да нет же, куда гляделки твои глядят!» – пинок; «быстрее, чего по сторонам рыщешь, мусор!» – тычок. В итоге, иду верным курсом, но меня уже нет, есть что-то заплеванное – и только голубями еще не засиженное…

***

Жизнь слишком сложна, жизнь слишком убога… - жизнь так редко бывает впору.  В любом случае, удобнее жить в выдуманном мире – хотя бы частично…

Ночами ремонтировал свое авто – и это был кошмар со звездами, но зато днями ездил и чуть ли не красовался, хотя поджилки и ёкали при каждом повороте, вдруг случавшемся…

…Вдруг задел и уронил бутылку на столе. Вдруг брякнул эдакое. Вдруг психанул – живешь часами, что-то тихо-мирно пишешь и не знаешь своего истинного состояния…

Хотел до неба дойти, но не дошел… - и стал зваться оригинальным, на других не похожим творцом, расширяющим границы творчества. Бормочу: «Да  да, потолки теперь станут выше – ближе к небу…»!

Жизнь на небе так же невероятна, как и возможность поставить стул на потолке.

…Но можно ли сломать старое по-доброму? Можно ли не расстраиваться из-за хаоса, сопутствующего «началу творения»?

«Я нежный суперэгоист, поэтому, прогуливаясь по бойне,  просто не буду смотреть по сторонам».

***

«Они не просто у меня не покупают – они меня презирают». «Они не просто молчат – они меня не одобряют». «Они не просто смотрят – они разглядывают моё сумасшествие…» (первая фраза – возмущенно, с горечью, последняя  – уже со смиренным вздохом…)

***

Если еврей говорит (намекает), что он не верит в Бога, то, будьте уверены, что он верит в дьявола – религиозные люди не могут без веры, у них и цинизм – вера. (Правда, их дьявол закрыт крышкой супер-национализма… Открытого дьявола и не бывает – как и Богу, всегда есть чем прикрыться…)

***

Узнал про некий журнал и думаю: «Лучше шанса у меня не будет – очаровательная либералка во главе. …Пригрела Г. не только за либеральность, но и так, как всякая женщина пригревает источник сплетен…»
Через час: «Эк, хватил – это всё чисто московские дела, если и кухни, то знаменитостей» (а я вот рыбу чищу и думаю: «мороженая рыба благодушно смотрит на смерть. Видимо, они там, в воде как во сне плавают, охотятся и размножаются…»)

***

Достоевский – это шанс погибающих. Но зачем специально погибать, чтобы дружить именно с этим шансом, с  черствой коркой? опять экономия, опять «кому-то же надо подъедать»?!

…Мысли проходят мимо как прохожие; на каждом округлом, как блюдо лице своя живопись, своя музыка, своё писание. Они что-то спрашивают у меня, о чем-то рассказывают – блеск глаз и легкое движение руки…

Я мог бы наполниться новым, но трудно избавиться от старого: место занято. Нужно найти преемственность, иначе ни старое не отодвинется, ни новое не придвинется – не со злобой же спихивать своего собственного отца, не могилу же рыть – невозможно жить по соседству с кладбищем.

В общем, по земле смерти ступаю медленно и неуклюже, как космонавт по луне, по звезде. Вокруг изваяниями миллионы поэтов, звезду воспевающие с помощью легкого пара…

Привык, привык бывать в мыслях в домах недостроенных, где у лестницы на этаж подвальный  ночью горит голая лампочка…

Канатоходец, наверное, пытается забыть и про высоту, и про веревку – мол, иду себе по черте на полу…

Раздражился внезапно для самого себя: «на хрен мне ваши авторитеты!» – хотел и мата добавить, но спохватился, закрыл рукою рот – но не так-то просто оказалось  остановить взрыв на полпути, заглушить под гору поехавший трактор: сквозь пальцы всё-таки раскрылся рот и что-то проклокотал еще!

***

Счастья нет, потому что человек его и не ищет, не веря, что можно найти. А между тем, человек находит всё, что ищет – «обеспечение» прежде всего…

Читать книгу такого бесприютного человека, как я, наверное, приятно в уюте – так же, как и дома осенью сидеть!

***

Поэты думают, что они творцы, но на самом деле они исполняют ритуал и все их мотивы и повороты известны не менее, чем фразы «проповедников»…

«У меня, как у застенчивого скандалиста, язык чесался, но дело в том, что в том же зале присутствовал свирепый миролюбец...»

 Все проповеди и все стихи (и всё остальное, что есть) давно пора пронумеровать - как анекдоты в том анекдоте, где смеются уже не самим анекдотам, а их номерам…

__

…Г. –  гуманист, но это не помешало ему даже во фразе «завод встал» похабщину увидеть. Гуманизм, как ребенка, легко обмануть и задвинуть в детскую комнату. Он любит своего ребенка и матерному его не учит, но себя менять ради него не будет - а сам он никакой, человек толпы, темного леса, человек траченный (люблю, говорит, слово «траченный»)…

Г. и Р. П. из «Арса» - захудалые, «траченные», словно бы пеплом покрытые евреи, а всё же выгодно отличаются некой своей широтой…

***


«Щас выпрямлюсь, соображу, вот только глаз на ветру слезится» - «...вот только сопли текут; ...вот только есть охота; ...вот только есть охота, и в туалет; ...вот только дела и люди. А вечером телевизор - ну, значит завтра...»

***

…Сошедшие с ума пытаются спастись, спалив весь свет, всё, что горит – их каменные здания не горят, а детей и рукописи спасут…

…Кто ада боится, а вот в рай не верит, тот находится не на склоне горы, а на склоне оврага…

Мне трудно соблюдать планы, потому что во мне слишком много хаоса – я часто как в тумане, настолько погружен в себя…

***

«Смотрю в его глаза, он знает пронзительность моего взгляда, но он знает и то, что его глаза непрозрачны, на них заслонка – однако если всмотреться очень пристально, то можно заметить  некий слабый блеск – свет, проникающий с той стороны. Эта заслонка похожа всего лишь на двойную марлю…»

***

Напряженно, как атлант, держу купол неба над головой – неба синего и радостного, неба серого и скучного, неба грозового и рвущегося из рук и неба ночного, когда в темноте кажется, что у тебя нет рук. Держу чашу огромную с небом и кружусь я в одну сторону, а небо в чаше в другую и цвет и вкус неба всякий, но всегда волшебный – волшебно голубой и волшебно серый и даже волшебно черный и волшебно никакой…
(Но когда я несу сумку, во мне такая дыра  и рассосредоточенность, что я ни о чем конкретном думать не могу)

***

Убирал осеннюю листву и мусор во дворе. Преобладали, конечно, листья, но из-за плохого настроения казалось, что – мусор. Также руки плохо шевелились и мусор плохо убирался, застревал в зубьях грабли, как еда в зубах, и мне казалось, что зря  его разворошил, что стало хуже и  я  тону в нем! Через силу зарыл в землю несколько, как казалось, ничего не решающих куч, отошел в сторонку и: «стало почище, надо же!» Осмотрел себя и: «не очень и испачкался, только несколько листиков – красивых, кстати – прилипло, ну а руки я сейчас вымою ледяной водой…»

***

Мама Вову в собрание приглашает: «там будут красивые девушки…» – «Мам,  так кровь Христа или девушки?!»  Всё на этом держится: «будет общение молодежи, будут песни, музыка, умные речи» – отнюдь не на окровавленном Христе. Невыносимо жалко Христа окровавленного, невыносимо страшно Бога кровавого… Ведь в чем мечта «неплохого» человека: теплая женщина в постели, уютные друзья дома, приятная работа и приятные коллеги по работе. «Забыть бы про Бога и жить! Забыть про сумасшедших христов, бомжей и бродяг…»

***

Хотелось нравиться. У всех присутствовавших были одинаково «невыразительные» лица, но мне всем хотелось нравиться, всех видеть добрыми и внимательными. Почему-то казалось, что каждый мой жест, каждое мое движение и  выражение лица – вот я иронически улыбаюсь, подумав  нечто остроумное – все видят и оценивают. Особенно хотелось нравиться, конечно, девушкам и особенно одной… Она улыбалась, она выспрашивала… и я был на 2-ом небе…

…Потреплет по щеке, ударит по щеке – уйди в другую, живи второй половиной лица…

***

Мы не убиваем животных не потому, что мы такие добрые, а потому, что мы такие слабые…
Львы на бойне, львиный рык… Нет львы лишнего убивать не станут – это повадка волков. Волки убивают, шакалы едят…
И всё же ем мясо – боюсь еще больше ослабнуть?! …Многие вещи мне просто скучно начинать одному, они только для «церкви» годятся, собрания единомышленников (хотя бы потому, что иначе пришлось бы готовить себе одному – слишком уж честь большая, такая честь, что это был бы уже ритуал…)

***

«Все мужики – ветошки художопые, замусоленная рабсила, а все супруги – Королевны: Наталья Королевна, Маргарита Королевна. Идет художопый, замусоленный, красуется, руку напружинил, клеш свой ветошный гордо выставляет, а рядом скромной павой супруга - и тут всё новое, дородное и белое…

***

Редкий случай: потеряв мысль, снова нашел её - но какой же длинной дорогой для этого пришлось пройти, как много, оказывается, я успел подумать всего лишь, видимо, за одну минуту. Одно напоминало о другом, другое немедленно искало третье, а третье шло под ручку с четвертым, который кричал первому: «у нас же с тобой есть дело у пятого» – «Того пятого, о котором говорил шестой?» – «Не только шестой, но и седьмой говорил – тогда, когда мы зашли к восьмому, возвращаясь от девятого, к которому нас пригласил десятый…» – так вот этот-то десятый мне и нужен был.

***

Держу в руках одно, а делать надо совсем другое, да ещё и грязное – испачкает то, что держу в руках…


***

Поэзия мелочей должна быть продолжением рассуждения: целые гроздья плодов, обрамленных листьями так, что и не видно «теоретической»  ветки, её черной страшной коры - жизнь победила смерть.  …Хорошо бы все свои прошлые «деревья» осмотреть заново – может, тоже смогут выпустить листву…
 Впрочем, всюду такой густой лес и сад, что и так таскать не перетаскать плодов – как листвы полно. Хватаю-хватаю, а голова в ответ на эту острую, резкую лихорадку понемногу плавно начинает кружиться; опираюсь о землю уже и руками, и коленями. Скоро лягу; пособираю лежа, на сон грядущий, и всё, спать…

  ***

Вовкины сны: 1) Идет мимо подъездов, хочет зайти в каждый, но, заглянув, видит, что там лестница не вверх, а вниз, в какие-то туманные жуткие подвалы, откуда слышатся крики… Всё же протянул руку, сделал шаг - и уже кто-то цепко схватился и потащил; еле вырвался, упираясь в дверной косяк. В одном из подъездов было не так темно, хотя и тут свет и шум пробивались снизу – вошел было, как вдруг кто-то с диким криком то ли специально пробежал мимо, то ли набросился, но промахнулся в темноте…

2) Стою мальчиком, встретив мальчика; показываем друг другу рисунки – красивые, цветные. Потом он говорит: «ну я пошел в ад, в подвал». Наверное, у него родители плохие… Или он храбрый, и хочет заработать денег в каких-то  подземных цехах…

3) Надо экзамен сдавать; не скоро, но экзамен-то очень важный и страшный… «Надо уже готовиться… Нет, ещё не скоро, подожду». Время идет и страх нарастает, а всё почему-то не может он себя заставить учиться... И вот день экзамена наступил, но жизнь успела уже куда-то уйти – исчезли и страх,  и экзамен...
Как бы успел оторваться, отплыть – везет дуракам, не попадают они под машины так просто, как, казалось, должно быть. Даже под те, которые едут специально за ними…

***

Интервью Бродского – «настолько «гениален», что может позволить себе просто болтать чепуху». Хотя, «вооружен – картечью, автоматом словесным - а значит и очень опасен».

__

Вопрос: «не напишу ли я предисловие к подборке стихов, которая намечается в журнале «Казань»? Тема: «Как трудно напечататься молодому поэту»». – «Разве что такое: «Журналов мало, а поэтов, как водится, много... Вон, на Западе даже кошка Мурка и третьеклассник Эдик при желании могут напечататься; правда, тиражи их журналов – 100 экземпляров, но этого как раз хватает, чтобы обеспечить всех родственников,  друзей и соседей…»

…Предисловие к подборке в журнале называется «паровозом»: «ты гляди, меня уже и в паровозы ставят! А я вроде бы на диверсанта обучался».
 

***

…Огромное у Д. королевство, как у какого-нибудь сибиряка–зверолова – на сотни километров снега и жесткое небо...

***

Вот наступает вечер и слабая душа ложится в постель и в гроб и ему хочется женщину, и хочется писать свои мечты о ней. (Женщины пока нет, гроба тоже и вставать неохота; если встанешь, то ты – поэт, достаточно в тебе ретивого честолюбия, а если нет, то просто заснешь и про тебя всю жизнь будут говорить: « в нем спит поэт»).

«Дайте мне женщину в гроб, чтоб гроб превратился в постель, а смерть в сон». А женщине что, она не брезглива: не моргнет – ляжет в гроб с первым мужем, не моргнет – выйдет за второго и третьего. И тянет к ней умирающий свое заплаканное лицо и ласково она пытается его погладить (неудобно в гробу-то), и он рыдает и коллеги его выносят на свет небожий – где приступает к работе, начинает, так сказать,  «крутиться-вертеться»…

***

Пролил чернил из-за треклятой ручки - которая невозмутимо вывела ругательство в свой адрес - перемазал стол и руки. «Плохая примета, плохая примета – слишком много черного; и в душе что-то мефистофельское…» Пришлось вымазать белую-белую бумагу, вытирая…

…Мир заселен, вот я и двинулся в фантасмагории.  Это некий поход за золотым руном, поход в сказку, сказочную Индию – сатане так далеко приходится вести меня за нос…

***

Вечер Гердта, этого наилучшего воплощения дьявола. Он говорит: «как вы добры! Какое счастье, что в стране большинство у добрых людей!», а я слышу: «Как вы добры к нам, бесам!»

…И несколько вдруг – огромный черный занавес. Слизнул  «юбиляра» и всех, его поздравлявших. Наверняка, это он сам придумал. Утащил всех за собой. «Лучшая сцена – это выход на сцену черного занавеса. Смерть великолепна, друзья мои, она бархатиста, атласна и шелкова…»

***

Раздражился на Вовку, когда он выказал себя и недобрым, и неумным: «Я не могу вынести более одного недостатка...»


***

Не помню, как жил, что делал раньше – слишком далеко ушел с тех мест и с того времени. Что не видно, то забыл, что неактуально, то не снится…

Новый мир поражает только в первый день; начиная со второго, к нему начинаешь привыкать – не так всё кружится, не таким волшебным и страшным кажется. «Погоня отстала, можно побыть, так сказать, самим собой и, даже картошкой жареной позавтракать…»

Раньше я был благонамеренным, но на мели, а теперь всюду вижу второе дно, и все ожило, стало полным возможностей…

***

Я как герой былинный радуюсь каждой встрече с нечистой силой; предвкушаю свою победу. Как там у Высоцкого?! – «головенцом своим маша».

***

Вовка выглянул в одно окно: «о, здесь солнечно!», перешел на другую сторону дома: «а здесь тучи». И неизвестно, каким день будет, куда ветер дует.

Вовка что-то спросил; я решил отвечать, но молчу, слов на «сейчас, подожди» не тратя, потому что мне надо в голове доделать кое-какие дела, прежде чем высвободиться на десять секунд, достаточных для ответа – т.е. ответил односложно и с очень значительным опозданием. И чтобы полностью понять ответ, уже ему надо бы  проделать в голове ряд операций…

***

Я мог бы сейчас безостановочно творить чудеса (правда «мычащие») в чреве всех трех китов, на которых стоит земля – в писании, рисовании и музыке. Растроиться что ли?! Пусть отец занимается писанием на каменных скрижалях, сын рисованием на песке, а  дух поет языками огненными (снаружи это «пение» только тихо веет…)

***

Устал без людей, пошел к ним, но гостинец жалкий: какие-то шадривые, зеленые яблоки, к тому же весьма подозрительные на вкус. «Ешьте-ешьте, дети» – говорю, над костром торопливо грея озябшие костлявые руки. Нет, чтоб спросить, почему эти дети не спят в такой час, чем они тут заняты, сущие разбойники…

***

- «Ты где работаешь» – «Я мозговой центр одной, ещё не существующей организации…»!

***


Простой человек живет днем – и не видит в солнечном свете огонька своей души, а человек искусства живет ночью – и видит этот огонек. Но за плату, конечно, всегда одну и ту же плату: солнечный золотой талер.

***

«Опустошения» мои – это состояния, когда  меня покидает и сила и доброта. Когда силен – занят, когда добр – самодостаточен.
Говорю Женьке: «скоро обедать будем», чтобы зажечь для него перспективу. Так и у опустошенного: «скоро поем, скоро передачу по ТВ посмотрю, скоро поеду и встречусь с чем-то, кем-то…»

___

«Вовк, кто-то снабдил тебя сапогами-скороходами и сказал: «ка-атись по жизни!»!» – опять куда-то намылился. (У меня-то вялотекущий ревматизм, по сути, отсутствие ног – с процентами возьмут за каждый час своего использования)

***

Я гном, только выгляжу нетрадиционно: высокий и худой. Лицо всегда круглится в лукавой улыбке, кожа на лице пергаментная, мягкая, глаза сидят глубоко, лучатся как доты, которых не взять и полку, настолько они неприступны на этой отвесной скале с выступом носа…

Я переселяюсь в моего ближнего и вижу себя со стороны. Занятный тип! Хотя и очень спорный, неровный, уже полузасохший и ещё полусырой…


***

- «А отдыхать где? Возвращаться в прежнее ничто?» – «Да. Не бойся, что потратишь на дорогу много сил: она коротка, просто очень хитра для тех, кто не знает её». – «…Однажды сяду на огненную колесницу и уже в земное ничто не вернусь…»


***

…Отколупни всё и на стене явится картина, на потолке – свет, на полу растение…

«Оденься демократически – мы отправляемся в поход, в жизнь без стен – мы не будем воевать, но на войне и мирный житель должен одеться демократически».

***

Писание  как ныряние за жемчугом. Пишешь воистину «на одном дыхании». Нужно иметь огромную грудь!


***

Авангардист так же ненавидит строительство, как позитивист ненавидит разрушение, авангардист так же любит разрушение, как позитивист любит строительство. Равновесие в природе, но - бесплодное. Плодоносит только постмодернист.

***

Держу три доски очень неловко, все три смотрят в разные стороны, как лебедь, рак и щука. Хочется выкинуть все три!


***

 «Начинаем вечернее заседание Клуба Веселого и Находчивого!» ( «Это недоразумение: теперь мы невеселые и потерянные»)

«Человек может ловко обогнуть лужу, занявшую даже чуть ли не весь тротуар» (может, это и не шутка, но тоже годится для оптимизма)

Буддисты заботятся о коровах, культуристы о культуре, баптисты о боге, а веселые и находчивые о веселье и находчивости…

***

Рокеры сильны, но я неженка, не из тех, кто спит в кожаной куртке и поэтому периодически склонен обвинять их в том, что они почти равнодушны к теме добра… (моя собственная кожа на два порядка тоньше той, что у куртки – вот и антагонизм)


***

…У позитивистов «гении», у авангардистов «бунтари», а у постмодернистов чудотворцы – если только за постмодерниста не выдает себя простое насекомое…

***

Если я буду дисгармоничен, то  буду сильно хотеть, но я буду болен,  буду наклонен и связан, и я ничего не смогу, и  буду кричать, и рвать на себе волосы, и глядеть за край в пропасть, куда  наклонен, а если я буду гармоничен,  почти ничего не буду желать, но всякое мое желание будет исполняться, хотя и не выходя за пределы ближнего круга…

***

Писать, рисовать, петь надо, когда есть избыток чувств – с тем, чтобы обрести равновесие. Читать, смотреть картины, слушать музыку надо, когда есть недостаток чувств – с той же целью. А когда гармония достигнута, можно быть самодостаточным и с силой участвовать в жизни…

…Избытки слишком причудливы, а недостатки чересчур  плоски – и на них хорошо ложится чужое (Лишь бы не чужая нога – где-нибудь в армии, стоя в строю, думаешь: «в чем твой недостаток, что попал ты сюда, в стадо каких-то бойцовых скотов»).

***

Я сажусь в лодку и отплываю от темного берега на темную реку, где блещут огни, а даль полна призраков нежного цвета. Звучно блеснула крупная капля, ярко упала, хлопнула и пропала и ей неуклюже махнуло весло тупорылое, темно блеснуло и ярко скрипнуло, и тоже пропало…

Найди себе лодку и плыви из темноты ко мне, сюда, где в темноте оглушительно звенит вода и ослепительно мерцает даль, где ночь нежна, река нежна и я плыву…


***

Песни по принципу «куплет-припев»: куплеты забываются, а припевы уж слишком ударны – может, должен быть удлиненный припев и только? Малый набор слов и их перелив, с возвратами и кружением – соответственно, вырастет роль музыки…


***

Я вышел в осень и торопливо западали листья: немного в воздухе покружив, потом немного под ногой похрустят; я вышел в лето и ливень рванул: немного на солнце поблестев, потом немного на земле полежит, понежится, взгрустнет и канет…

***

В позитивизме вопрос о добре и зле считают решенным, а в авангарде не существующим…

***


Розовые, сиреневые и прочие клубы славы, как клубы дыма на поле сражения; гул аплодисментов, крики и общая взволнованность, как треск пальбы и «ура» на том же поле… – и где укрыться мне, знающему, что если я и хлеб, то обкусанный и сухой, если  и стул, то на двух с половиной ножках, если  и авто, то с полуручным приводом (всё время драпануть хочется, а вовсе не «выйти на сцену»)

***

Как случилось, что в заповедниках жизни, где растут прекрасные деревья и неслышными шагами ходит Сам Бог – вы, может быть, повстречаетесь с Ним лично! – поселилась смерть, похолодание, мясоедство, поселились мертвецы в городе с подземным бомбоубежищем?! Теперь живым  трудно догадаться, что это рай, а не крепость с толстыми стенами. …Посреди  площадей города на постаментах стоят каменные начальники и страшно скалят свои коричневые и серые лица, по улицам  ездит огромное стадо броневиков,  в которых неподвижно сидят мертвецы. Люди в городе то батрачат под землей, то императорствуют в домах, обделанных мраморной плитой…

***

Обычно я не вижу себя и моя правая рука не знает, что делает левая. Подает ли она кому-то стакан воды напиться или бьет по щеке? Внешнее «я» не знает, что делает внутреннее: внешнее улыбается или стесняется, а у внутреннего в его пазухе камень, и он только использует внешнего как своего представителя по связи с общественностью. Или наоборот: снаружи крепостные стены, на стенах стражники, а за ними мое внутреннее «я» сокрушается, будучи не в силах помочь стучащему извне в неположенном месте. Или внешнее как вымерший город и как укажешь дорогу, ищущему тебя, когда у всех улиц двойные названия, а все дома лишены своих цифр...

Внешний шумит, кочегарит, делом занят, а внутренний в неудобной позе примостился на колченогом табурете, затыкает уши и закрывает глаза, или махает руками и огрызается, ведь его табурет стоит прямо посреди мастерской…

Внешний развлекается, тупо уставившись в экран, а внутренний при свете настольной лампы, горящей рядом с телевизором, что-то озабоченно вычисляет, чего-то опасаясь, поднимает глаза то ли к небу, то ли потолку, напевает, машинально  высвистывая грустный мотив…

«Пойду, попарюсь, чтобы настроение у внутреннего поднять» - решил  внешний. Парится, веселится, влажный пар пьяным туманом клубится, но внутренний все так же  лежит на дальней темной полке, отвернувшись к стене и с головой укутавшись одеялом…

Внешний едет на велосипеде,  пытаясь даже  любоваться лесом, но внутренний, сидя на том же велосипеде,  смотрит только   в землю, а по сторонам -  рассеянно...

Внешний жрет, а внутренний не может оторваться от своих бумаг - и вот уже мы видим на бумаге большое жирное пятно и крошку хлеба. Тут так толкнул внутренний внешнего, что тот чуть не подавился…

Внутренний что-то напряженно пишет, мыча и восклицая, нервно суча пальцами, а внешний около, волнуясь и переживая, в растерянности бродит…

Внешний, приятно взволнованный своими внешними успехами, приходит  домой к своему ближайшему другу внутреннему, чтобы  попросить его об одной услуге... - чтобы он помог ему отблагодарить кое-кого улыбками и словесно - но в доме темно и пусто. Только обойдя все комнаты гулкими шагами, и уже возвращаясь назад, в одном углу он вдруг видит два  блестящих, испуганно на него зрящих глаза...

«Об этом лучше мой друг внутренний скажет, он из нас двоих главный умник» - говорит внешний и простодушно отступает в сторону, с тем, чтобы все увидели внутреннего, стоявшего за его спиной. Но того словно ударили, он страшно испугался этой неожиданности... – с трудом совладал с собой и, запинаясь и смущаясь, что-то намеками пробормотал и пролепетал, внутри (?)  горя яростным возмущением против недальновидности своего друга внешнего...

Внешний считал себя предводителем внутреннего, а внутренний считал, что управляет внешним как возница лошадью. Дом считает, что он использует крышу как прикрытие, а крыша считает, что использует дом как опору...

Родители укоряют обоих скопом и внешний, мрачно насупившись, разгребает делишки, а внутренний, поджав губы, расстроено смотрит в окно. ...Родители хвалят внешнего и не решаются укорять внутреннего, но внешний дрыхнет, а вот внутренний сидит на диване и аристократом тайно усмехается, мол, мы-то знаем, кто в доме хозяин и  -  главное из того, что  происходит…

«Какой ты бледненький, внутренний, пойдем, погуляем вдвоем - одному-то скучно?» «Ну-у, угу-у...» Идут; бледненький улыбается застенчиво, ему нравится  свежий, как волшебство, воздух и даже внешний, что, неуклюже прыгая, бьет по камешкам, воображая себя заправским футболистом. – «Правда, здорово?!» - «Да-а, угу-у...» ...Потом шли молча, согласно, торжественно, внутренний грел руки в карманах пальто и придерживал прыть внешнего и тот ступал замедленно и важно, ему нравилась собственная грусть...

***

…Мнение другого всякий раз столь неожиданно, что так и не приходит в голову, неожиданность не становится ожиданностью, не сбывается, и каждый остается при своих, знает только  свою правду, только свои дальние невероятности и ближние обманы…


***

Никуда не хожу, потому что и так полон. И даже почти не читаю и музыку не слушаю (а картин и нет в наличии). Закрываюсь наглухо, чтобы ничего не увидеть и не услышать, потому что всё увиденное и услышанное способно опасным образом перегрузить мою лодку и сбить её крейсерскую скорость – ведь у каждой мелочи двойное дно и два миллиона родственников и потому она тяжелее свинца…

«Перегружен!» – и от этого слова опасно накренился борт, но я уже почти вне себя, мне всё осточертело, я устал бояться и тормошу собственную гибель, я в неё почти не верю: «да, перегружен, черт всё побери!» Вмиг лодка наполовину заполнилась водой, и холод сковал меня: «черпать, немедленно черпать! И больше ничего не потревожить, замереть; замереть и отдыхать, да, отдыхать; я отдыхаю, отдыхаю; да, отдыхаю я («не тарахти, мотор не слышно»)…

***

Поэты любят свечи, потому что они похожи на теплые и домашние мраморные колонны,  являющиеся символом античного искусства. А что это что-то вроде мыла, так о том неблагородно говорить!

…Это похоже на детские рисунки, нарисованные с помощью пап и мам: уже не мило и ещё не серьезно – всё потому, что нечестно…


***

Может ли театр быть истинным? Нельзя играть другого? – играй себя.  Плохо повторять заученное? – импровизируй. – «Но тогда это будет уже не театр, а жизнь?!» – «Да, все искусства должны слиться с жизнью. А жизни надо двигаться навстречу, все её будни должны делаться всё более творческими, художественными и прекрасными…»

***

Каждой девочке по кукле, каждой женщине по девочке; или по собаке марки «Колли». Каждому мальчику по машинке, каждому мужику по авто марки..., или по собаке... Девочка больше любит свою куклу, чем вот эта женщина свою упакованную дочку. А если дочка не любит свою куклу, то у неё и детей никогда не будет: аборты, аборты; зато черная куртка. Но пока она злобно тащит свою куклу, злая на мать, ее бросившую на два дня - а жрать в холодильнике нечего…
...Мужик запер свое авто в темном гараже и направился к женщине; женщина направилась запереть свою дочку в темной детской... Но потом они поссорились, потому что никто не хотел выгуливать собаку марки «Колли». Мужик встал и по праву сильного нагло уехал, начертыхавшись в темноте гаража. Дочка, лежа в своей темной детской, злобно улыбнулась и вспомнила одноклассника, который просил ее поднять юбку на минутку. «Подниму!» - решила дочка, нервно теребя собаку марки «Колли»...

***

Средний  талант и средние пробивные силы… -  если  прибавить  таланта на величину пробивной  силы, то уже без вопросов был бы большой талант…

Нечто непонятное: никакого таланта, но страшная пробивная сила. Напечатано и даже прославлено всё, но ничто не читается - в том числе и похвалы — забвение у всех на виду, под носом. И еще нечто непонятное: страшный талант, но никакой пробивной силы – надеюсь, наш случай -  забвение у себя в углу. Впрочем, тоже у всех под носом: соседями по подъезду являются пятнадцать средних во всех отношениях и один страшно пробивной…


***

«У тебя дух противоречия» – «Так это в самой истине сидит могучий дух противоречия – не замечали? Хотя бы легкий запах?»

 «Вы не уверены в себе» – «Боюсь потерять мягкость и гибкость…  К тому же если вы уверены в себе, как уверены в бревне, то будьте уверены, что это бревно в вашем глазу и начисто лишает вас зрения».

***

Не успел испугаться, как уже можно радоваться; не успел обнадежиться, как уже хочется приуныть; не успел раздражиться, как уже что-то рассмешило; пришел унижаться, а уже можно гордиться; пришел разговориться, но нужно молчать и в испуге прижался язык за зубами, как боец прижимается к земле за слишком маленькой для него загородкой; хотел унизить, но вдруг увидел силу, и возблагодарил Бога - почему-то Аллаха - что не успел ничего сделать, всего лишь презрительно полуотвернулся, но это можно замазать, сделав вид, что в той стороне меня что-то заинтересовало, хотя там всего лишь серая мертвая стена. Не успел начать, а уже надо быстро кончить и бежать; не успелось начаться писаться, как уже все кончилось; сижу в тишине разочарованный, вдруг в почтовый ящик со стуком падает письмо - с очень неприятным известием…

«Раз, два, три...» - все уже на счёте «пять, шесть», а я еще на «два, три». Вдруг на новом обороте  совпал со счетом - и я обрадовался, прошлое забыто, его никто не заметил, а вон те двое-трое, смотрю, начали заметно отставать! – однако, вот  уже опять сбился... Из восьми счетов половину огорчаюсь и пугаюсь и половину радуюсь. «А ведь никому эта чертова зарядка не нужна, а тем более ты в этой зарядке — так чего трепетать конечностями и  волноваться?» - «Но не стоять же...» - «Улыбайся и передразнивай!»

***

Коммунизм так же отличается от христианства, как ядовитый гриб от съедобного. Всякая ложь от всякой истины отличается не больше. В лесу живешь? – изволь быть хорошим грибником, а иначе или отравишься, или с голоду помрешь, валя все грибы в одну, мусорную кучу. Многие грибы выглядят весьма неказисто и подозрительно, но их есть можно, а многие ярко и молодцевато, но их есть нельзя. От ядовитых всегда исходит какой-то чужой конторский запах…
И чем больше съедобных грибов знаешь, тем сытнее живешь…

***

Подумал Христос: «не буду я книги писать – всему миру же не вместить написанных книг, а Сам Я буду ходить с одурманенной от писанины головой, с расслабленным от сидений и лежаний телом…»

***

Вовкин сон («Рассказывайте мне свои сны, все запишу, это вести значительные, неподдельные»): «Лечу зуб – вот этот же зуб, что на самом деле лечу; лечит врач сначала, а потом вдруг мама; и как-то она  ткнула и хлынула кровь, да так, словно у меня не рот, а брандспойт. Закричал, захлебываясь: ««Скорую»!» и рванул на улицу…»

***

«Да, есть у моей посуды изнаночная, неприятная сторона, но зачем вам она, вы спокойно кушайте, тарелок не переворачивая. Ну, черная, грязная, склизкая она – так что с того? Передок сверкает белизной, на нем рисунок красивый нарисован, и звон музыкальный от всякой чайной ложечки, от всякой ложки столовой и даже от всякого половника - контрабаса и полковника…»

«Заковыристо я сейчас пишу, подмигивая. Раньше приборная панель была простая, местами даже деревянная, два рычага торчало, причем один весьма тугой, три стрелки были всё равно, что нарисованы, а теперь всё как в звездолете: панель в обхват для длинных рук, лампочек, что звездочек, а вместо рычагов всего одна тайная педаль».

***

- «Худший месяц ноябрь, но и его можно любить и отметить, потому что только он один из всех двенадцати – без прикрас!» – «В нашем южном иностранном государстве ноябрь называется декабрь».

***


Не бойся огорчаться своему прошлому – без этого не будешь стараться настолько, чтобы можно было обрадоваться своему будущему (которому потом опять можно будет огорчиться) - но крайне, крайне неприятно признавать всю свою прошедшую жизнь поражением – уксус подносят распятому в трудах сегодняшнего дня, он пробует и взлетает на небо будущего…

Вежливость и корректность помогает закруглиться: вот, например, хочется сказать о себе «пижоню» или «фокусы показываю» и я говорю и делаю себе больно, убиваю себя и тем толкаю вперед, на поиски подлинного рая, а вежливый сразу тормозит: «это грубо, некорректно». …Впрочем, иногда есть смысл лишать страсти силы, как есть смысл тормозить на поворотах – но если сплошные повороты, то это уже почти замкнутый круг – лишь щелочка оставлена, чтоб не задохнуться – почти паутина («почти» - для корректности…)

***

Целый месяц писал, а сейчас на каждом втором слове заминка. …- «Да, ехал ли я куда? – в дыму-то и не видно было.  …Ситуация безвыходная. А вот: можно книжку взять, с ней перетерпеть будет легче, и даже приобрету  от прочитанного нечто…»

Тихо, очень тихо. Жизнь только в курилке: курение, мат, анекдоты, харкотины и журчание туалетной воды…

***

Не столько добрый, сколько слабый, не столько сильный, сколько злой. Секрет сильного добра никак не дается. Солнце – фундамент, но дом не построен…

Злой, скрепись на кресте: скажи и сделай самое доброе, что только можно представить. Слабый, тоже скрепись на кресте: возьмись за самое трудное дело, какое только есть под рукой…

***

…Мещанствуем, да ещё так неумело, что всё приходится по три раза переделывать – это уже тоскливый кошмар…

Льют злые дожди, стекают по лицу – не обращаю внимания, остаюсь добрым. Иду мимо добрых диванов и кресел – не обращаю внимания, остаюсь сильным.

«Живет» – подумал добрый о злом с завистью, глядя как тот пожирает других и сам пожираем другими – «а я вот в прострации».

А больному легко быть добрым, потому что его слабость становится законной.

 «Ломать – не строить» – легко быть злому сильным.

Злость – как проказа, слабость – как слепота. «Хороший был мальчик и вдруг – заболел! Попал и он в эту свирепую эпидемию!» …Сослепу ударился, от слабости спотыкнулся, от беспечности простудился – и чертыхнулся. Чего-то испугался, убежал домой – и давай ругаться…

***

Цветок. Ответ.
И вот белый листок с ее ответом получен, он блистает в моей руке, изгибается и издает шикарные звуки; на нем  ни единого пятнышка, а  в словах  ни единой заминки, все фразы благоухают, как только что срезанные цветы. И среди них есть главный цветок, настоящий король красоты...

Цветок. Диван.
Она ушла. И в этой комнате ее нет и в этой...; в той ей подавно делать  нечего. Но вот здесь, на диване цветок — прекрасный, совсем свежий - а ведь она хотела уйти три дня назад. Неужели прямо сюда пригласила…

Диван. Ответ.
У кого такой диван, у того прочное материальное положение, казалось бы, не сдвинешь, не сшибешь, но вот являются эти с пистолетом и бульдозером и говорят «убирайся», и на ответ дают всего два дня. Он так и упал на диван...


***

А я всё смеюсь; смеюсь бессердечно и некрасиво - мол, меня не обманут…

Лилипутам тепло и уютно, а Гулливер умирает, срочно превращаясь в лилипута с миллионом лиц – это похоже на разбитое зеркало…

Остается ждать: чего невозможно достичь в один ход, возможно сделать в три, чего невозможно и в три, возможно в семь, и так далее. «Я ничего не скрываю и ничего не форсирую»…

Но все они священники, пусть однокрылые, но самолеты. И со священниками надо быть сильным в слове …Христос был простой плотник, а то бы нашел и двенадцать священников…

…Все так слепы и активны, что топчут друг друга.

***

БГ: «У всех самолетов по два крыла, а у меня одно» – это он на «стелзы» намекает; и, значит, речь о гордости, а не смирении. Мол, никаким радаром и никаким комментарием меня не собьешь. …Одно крыло может походить на черный плащ и на косу… (Хотя смирения всё-таки у БГ хватает. Уж одно-то крыло мы имеем право поднять…)

***

Горизонтальная земля безразлична и бесцельна, она всех уравнивает. Только катастрофичный, вставший на дыбы, вертикальный мир обретает верх и низ. Причем карабкаешься вверх не только потому, что вверху сияние, но и потому, что внизу смрад – без двойного стимула заставить себя бороться  было бы трудно. Вертикальный мир заведомо необычен и волшебен – поэтому-то   легко и задаром нахожу то, что горизонтальные люди искусства обретают с таким трудом…

Человек с «устойчивой психикой» по прозвищу Камень. Камень изучает все свои грани и пишет об этом две книги: художественно-популярную и научно-популярную…

***

Деревянные бараки, дровяные сараи, палисадники, рядом шоссе; за шоссе луга, а за садами лес. Драки, вечеринки, милые девушки (как жаль одну), походы в кино и в лес, на неделю; или на автобусе в деревню - там вообще рай. Старые обои, на которых нарисованы клопы, сортир вонючий, железные ведра, скрипучая лестница, сосед, как выпьет, с ума сходит, сифилис, армия, милиция, по башке чем-то съездили сзади, не видал кто ...но, в дровяном сарае хороший запах, у тети Нюры яблоки - класс, я попрошу – даст, а в лесу благодать, тишина - грибов, правда, нету, - а на реке свежо, просторно, солнечно — рыба, правда, хреново ловится; раз чуть не утонули - глотнули: потом мужики нас ловили по одному делу – наклали; сосед тот же: рядом с ним, как с проводом под током - обоссышься и драки, драки, драки. Раз после драки лицо окровавленное на реке мою  и - закат: ослепительный такой и словно бы пристально на меня смотрит, гипнотизирует, о чем-то сказать хочет, но только цветами своими переливается. И река вся взволнована, на него и на меня смотрит, ждет, чем наш разговор кончится. На неделю после задумался, и суета скучна стала. Палисадник есть, а цветов за палисадником нет, ничего нет. У тети Нюры есть, но ведь за высоким забором с колючей проволокой. Я же знаю, зачем она мне яблок дает - хотя что: я против дочки ее ничего не имею и  починить-помочь всегда  согласный...

Вечер летний, душистый. Огоньки, голоса, музыка. Наши опять собрались и сердце учащенно бьется. Но и опасно же - я же знаю, что тут дружба скользкая: толкнут вдруг и упадешь плашмя, затылком. Старые обиды в карманах, за пазухой камень, а у кое-кого и нож в рукаве. Но есть и веселые ребята, сильные. А у меня, как назло, еще с прошлого раза рука болит. Да что я, просто так Ленку отдам? Нет, Леха, тут конкуренция...  А Ленка тоже дура - всегда-то со всеми попрется. Вся надежда на Славку. Остальные веселы, но пальцем не шевельнут, если свалишься. Ну, рискнем... (А вечер был создан для счастья. Для тихих бесед был создан, для музыки, для огоньков, для вздоха полной грудью…)

***

Михаил Эпштейн «Постатеизм или бедная религия» (перелистал целый литокеан, прежде чем наткнулся на этот остров): «атеизм выровнял все горы и долы, снес все традиционные вероисповедания и открыл дорогу для веры в Бога» – прекрасная мысль; вот только приведенные в качестве пророков Мережковский и Бердяев, а в качестве примеров Битов и Алешковский никак не вдохновляют. Если, к примеру, Битов и «трава сквозь асфальт», то эта трава, конечно, никакого значения не имеет. На людей, живущих в прострации, надеяться невозможно.

…Прямо видел себя со стороны! Вот только мало про грех и про жизнь – из-за которых у меня так мало «бедных священных трапез»; в сугубой суете вырос. …Не зовет уйти с асфальта, с «проезжей части». Трудно пробивать асфальты и бетоны – как тому богатому, что за Христом всё-таки не пошёл, в рай попасть…

***

Пытаюсь ухватить - не получается, выскальзывает. Тяжелое, да и не за то место взялся, а где то? - в темноте не видно: да и мокрое все, скользкое, даже то...
…Устал и упал духом. «Надо сесть» - но стул выскальзывает, тяжелый, да и не за то место взялся, а где то,  в темноте не видно...

***

На высокой скорости большая качка – «Ну и что? может, мозги и души встряхнутся, может, злее станем…» (Может и выкинут меня за борт – от  той же злости! - «ну и черт с вами…»)

***

«Нижесредние» – рабы мира, «средние» – вольнонаемные, «вышесредние» – почти не привязанные специалисты.  …Хозяевами же жизни являются живые и мертвые – но распинают живых, не понимая, что они воскресают и пристреливают мертвых, не понимая, что они и так мертвы…

«Эх, кто бы мне фундамент и каркас сделал – а уж дальше я сам»…

***

«Что-то не вспоминается прошлое – видимо, будущее иным вижу».

Последнее лето было прожито, в основном, по инерции – всё было, но уже ничего не было.

***

Вовкин сон: «Еду на «Икарусе» и вдруг вижу, что у водителя не кабина, а лобовое стекло занавешено. Правда, щелка есть, и он в неё смотрит. И ещё в зеркало заднего вида смотрит. Но ведь ночь! Вцепился на всякий случай в поручни, но потом заметил, что едет водила, расслабившись, чуть ли не полузакрыв глаза…» …Всем дали по прямой, изученной и заасфальтированной дороге и дали машину, которая почти что сама едет – настолько все маньяки, что иначе нельзя.

Н-кин сон: «Будто читаю я книгу и вдруг замечаю, что в ней всего по четыре! (а чего – не помню). И думаю: какая я умная…» – читает всякий бред,  по-детски желая стать «такой же умной», приобщиться к тому же «искусству»…

***

«Как хорошо быть слабым и жить в тишине и спать бессолнечными днями; и просыпаться ночью, вдруг ощущая себя предельно, обжигающе свежим, тоже хорошо…» (Нет времени спать, сколько хочется и замордованность. Мечтаю и то на бегу…)

При дневном освещение я человек естественный, а при искусственном – искусственный. (С больными – либо врач или медбрат, либо такой же больной. Чтобы не заболеть, даже бесплатно тружусь в медицине…)

***

«Настырный, ко всем является, но ничем не интересен. А сила-то есть – и чего шляется, является…»

***

Сон: еду в автобусе, полном закупоренных и неразличимых людей и еду мимо, видимо, бани: огромное окно не занавешено и весь ярко освещенный предбанник, со всеми своими голыми обитателями, как на ладони. Поздний вечер, темно между тускло освещенным автобусом и ярко освещенной баней...

Замечательные раньше были автобусы - для показа кино. Еще бы кто додумался до автобуса-бани, автобуса-столовой, автобуса-зала заседаний, автобуса-заводика, автобуса-школы или детского сада и даже автобуса-дачи или гостиницы: пришел с работы на остановку, сел на свой номер, переоделся, тапочки надел и  в кресле с книжкой расположился, в окно посматривая... Вся жизнь - автобус: едет, пузатая такая. «В нашем дружном и тесном коллективе»... - не верьте дружбе без тесноты, надо чувствовать чужое тепло и запах, надо,  чтобы было жарко, как в бане, чтобы все было заставлено, как на столе в хорошей столовой, чтобы детишки целым классом под ногами ползали; надо, чтобы все орало, смеялось, толкалось, рассаживаясь, приготовляясь и намереваясь. «Ох, и помоюсь я сейчас» - говоришь с набитым ртом, обращаясь к человеку, который в тот же миг отворачивается от тебя, ибо его зовут любовница и пленарное заседание  одновременно! (похоже, в меня переселился Жванецкий). «Веди себя в компании свободно - если и наступишь кому на ногу, если и вытрешь об кого руки, так кругом столько рук и ног, а ты уже скрылся в толпе, ты уже над другими смеешься.» ...Вернутся они домой и спадут все их праздничные одежды и  улыбки; переоденутся во что-то жалкое, бедное и старое и начнут со вздохом стираться и ноги отдавленные отпаривать - чтобы завтра опять быть здесь!



***

«Я не кружок, я – колечко». Иду по длинному коридору, заносит в сон на бесконечном повороте: «где же этот, нужный мне отдел? – из-за всех дверей стук пишущих машинок, приглушенный говор – обычные конторские звуки… «Что вы думаете по этому вопросу?» - «В том месте кольца, где я сейчас нахожусь, по этому вопросу думают вот что…; а, впрочем, ничего не думают, все заняты только собой; по кругу народу бегает так много – снуют как электроны или там нейроны, освещая коридор» - колечка ярко освещенный коридор…

***

Искал добра, уединился, чтобы никто не мешал; наконец, надоело, да и нашел что-то, сунулся к людям – и половина оказалась добрее, от меня как от злого шарахнулась... (да что там – все до единого себя посчитали добрее меня. Возмутительно? – от возмущения до злости опять рукой подать…)

…Всё дома сидел, а появился – приличный, умный, да и уверенный в себе человек - «Чего ж ты прятался?» – «А я только третьего дня и дорос до приличия, ума и уверенности».

__

Написал отзыв на «С. К.»: «все звонят на расстоянии, но никто ни к кому не подходит – видимо, не настолько интересно».

Способ приветствия: похлопал беззвучно в ладони, кивнул головой и прошел мимо по противоположной стороне тротуара. Много обстоятельств машинами между нами снуют, к тому же сейчас я спешу на чай к одной очаровательно грустной молодой особе!

***

Прошел по всем дорогам; словно картошку почистил: дороги - кожура. Зато как теперь кастрюлька вкусно пахнет!

«Как, этот поворот в маршруте не обозначен, не предусмотрен?! Нет, всё, поворачиваем назад, а то я буду нервничать. Уже себя призраком чувствую, моя жизнь в этих темных и скользких местах не стоит ни копейки - возьмут меня за компанию или нет, укокошат за компанию или разберутся, что я тут не при чем, заедем мы в тьмутаракань или же на пьяную свадьбу, где трое танцуют с ножами - гадать не хочу. Непродуманно с дураками связался! Смеетесь, будто до старости доживете…»

***

Два действия удачных, затем заминка, потом еще шесть удач, правда, всего одна большая и к тому же следом-то - три неудачи и одна из них весьма крупно повлияла на 2,4 и 5-ю удачи - так что, считай, начинай все сначала!

Уже почти выполнил, как вдруг половина стала рушиться, хорошо еще успел кое-что продать - на эти деньги можно будет вон тот угол оборудовать. А с развалом что делать? - то переделаю, то, может, всучу,  эту фигню бабушке подарю, а остальное - в сарай, в графу "издержки"; что поделаешь, селяви и так далее...

***

Сидят двое, рассудительный и юморной, и интересно меж собой разговаривают… - но не затирают ли они кого-то третьего, молчаливого и светоносного, святого...
 (солнце пускают только в окно)

***

«Харизма»: «Бродский – харизма», «Лебедь – харизма»… (все, у кого низкий голос – харизма? Или длинные волосы и шарф на ветру…)

***

Серое утро, мама хлопочет, мысли – такой мир; серый день, набежало народу, магнитофон поет, другие мысли – другой мир; ранний вечер, дождь, тихо-тихо, только Женька ходит, другие мысли – другой мир; вечер, электричество, мама мрачная, отец разглагольствует, много дел, Вовка что-то не идет, другие мысли – другой мир…
(В смысле, другой мир – другие чувства; и: мысли – это мир, ибо они предметны, а вот чувства – еще не мир, если не даешь им волю…)

***

Ничто в жизни не греет. Все обещает, но в итоге не греет. Придешь из прозрачного холодного леса, включишь телевизор, желая согреться, но - не греет. И родители не греют. И книги, и картины, и проповеди - ничто в жизни не греет. Светит, но не греет. Или слегка греет в одном месте, но до него трудно дотянуться и не будешь же в неудобной позе около  часами  простаивать. Или грело, но вчера – завтра, может быть, завезут, а может - нет, причем занимать надо заранее - замерзнешь, а не согреешься. Так что лучше не надеяться; ни на что не надеяться. Жить чистым - без надежды. Грей сам себя - или умри. Кто в тяжелую минуту согрел самого себя, тот и ближнего согреет в обычную минуту. А в тяжелую хотя бы умереть не даст. Но на благодарность не надейся - и она не греет, ничто в жизни не греет...

…Словно бы старый лечащий врач вышел, исчез, уволился или только ушел в отпуск – и вошел новый врач, молодой и какой-то чужой, с прохладными руками. Он сказал, что я привыкну к нему, что мое лечение продолжится и я несомненно выздоровею, но в моем сердце стало меньше надежды…
(Запахло какой-то халатностью…; меняются словно в картах вальты…; работнички, блин… дипломаты…винтики в этой больнице…)

 Сидя в комнатах в ноябре, когда нет ни неба, ни земли, легко заблудиться, удариться о шкаф, как о мраморное надгробие и попасть в нереальный, болезненный мир – и, слава Богу, что когда земля и небо появляются, они снова тебя возвращают себе…

«Слаб – и удивительно, что никто не нападает. Тяжело  – и удивительно, что никто не добивает» – «Ты всеми уважаем и никому не нужен».

Как шкаф, ударила мысль: «делай, что хочешь; буянь, вороти, что душа пожелает – всё равно же есть огромный маяк, что солнцем сияет, и его не забыть, так что когда надо вернешься на невидимый фарватер» – но:  «благодать Господа нашего не превращайте в повод к распутству».

***

Чтобы быть человеком в обществе, надо быть богом наедине с самим собой, надо исчезать с земли в темноте и на свету. А богом  в обществе на земле  быть невозможно в принципе – даже Христос там был только «Сыном Человеческим»; и ни один царь не стал....

***

Когда кончился авангард, тогда кончился и коммунизм… Собственно, авангард всегда хотят «кончить», засадить, как хулигана, опорочить как варвара, но он вездесущ и всемогущ; многоголов: отрубили коммунизм – выросли, допустим, порнография и панки. Хрущев – авангардный человек, предприимчивый, вот и вспышка «коммунизма». Тоже и Горби, только уже с названиями началась постмодернистская путаница…
Смерть всегда на этой земле впереди черным квадратом маячит… - как и попытки ее в рай превратить – с помощью коммунистов, анархистов или же гурий…

«Есть ли надежда и опора?» – «Твердые места, на которые можно попробовать опереться, есть, а светлых мест, на которые можно было бы надеяться, нет. Впереди работа, не счастье…»

***

Не «молнией» застегивал, а наскоро сшивал  разорванную душу… Хорошо придумано, теперь с этим легко.

Кажется, я смог загнать себя в бескомпромиссность, смог поставить перед выбором так, что теперь от него не уйдешь? – ох, вода везде просочится…

А БГ додумался: лучше, мол, вообще не рваться – только больней будет висеть на кресте! (с виду не видно, но, может, у него здоровье кончается?)


***

...Четыре стены дома, у каждой стены по странному человеку; на каждой стене по странной картине или по странному окну, странной двери, выводящей на странную дорогу, похожую на странный тупик.  «Прежде чем решить, какую стену выбрать, мне надо разгадать эти странности»  - и неподвижно, как стражи, замерли четыре странных человека. ...Четыре угла дома, в каждом углу по странному сложному устройству. Подойти боязно, да и затруднительно - углы доступны лишь с двух сторон. «Как бы обойтись без углов? Как бы обойтись без сложностей? Как бы обойтись без странностей? Как бы обойтись без страха?» - ни на один вопрос нет ответа,  каждый вопрос хватает тебя, и ты застреваешь в нем, как в углу… 

***

Все мы живем в нарисованном доме, лечимся леденцами, питаемся дыркой от бублика, освещаемся звездой и светлячком и согреваемся пожаром - мол, гори они пропадом, эти рисунки, леденцы, бублики и светлячки. Тем более, что завтра я себе новое нарисую, куплю и найду.

«Жизнь сурова» - «Да, это суровая борьба за дорогие игрушки!»

«Пусть две ноги сбегают по этому делу - очень нужному - а руки пусть себе рисуют, раз тебе так хочется» - смог! – «Пусть две ноги уж бегают по делам, их много и все они и нужные и срочные, одну руку тоже придется занять насущным делом - жизнь сурова - а вот вторая пусть рисует себе на здоровье» - смог, я их уже одной левой! «Пусть ноги бегают, а руки делают, без разговоров - а вот голова пусть себе мысленное рисует, что угодно, на здоровье - все равно все эти рисунки никому не нужны» - смог...

«Сегодня я сам участвую в гонке, а завтра хочу посмотреть гонку других - очень интересную, сам я на нее только  мечтать могу попасть - так что я все время занят».

«Модное» - это звучит гордо, а «старомодное» - это звучит смешно! Вот ведь в чем хитрость, вот почему люди, пробежав целый круг, вдруг видят, что им немедленно, немедленно надо бежать второй - мода сменяется как раз тогда, когда ты только-только сумел за ней последовать.

...В великолепном храме люди в прекрасных одеждах замечательно  молятся Богу, но великолепный  храм и прекрасные одежды сделаны на заводе, а заводская труба  по своему молится Богу, земле и небу... И сколько этот дым не очищай, он все равно останется дымом. «Дыши, Боже, этим фимиамом. И давай, Боже, мы съедим Твое тело – землю».

***

Полноценное язычество сродни пребыванию в раю: «Я есть альфа и омега, полнота природная и полнота духовная», но язычество Цоя, например, не было полноценным, он не смог выбраться из советского, панельного, пятиэтажного быта. Или, точнее, выбрался, но не на природу, а в американский небоскреб… Язычник в городе вроде городского животного – крысы, например. Ну, или псины, шакала бродячего. Одичание не делает кота «настоящим»…

***

Видит Дух, что я пытаюсь идти и петь, подлетает ко мне, обнимает могуче и говорит: «давай вместе». И что, буду  отнекиваться? Мол, мне с Вами неудобно, Вы меня пугаете, мы с Вами совсем из разных весовых категорий? Нет, буду грудь колесом надувать, буду шагать: «хоть бы я и лопнул с натуги!»

***

«Во сне всё ходил и ходил по темным и пустым комнатам, всё протискивался и протискивался по каким-то заставленным мебелью коридорам – казалось бы, мучение, а не сон, но знаете? проснулся и – свеж…

 Я человек простой, но устремленный  и делаю довольно много простых шагов зараз – а это уже сложная комбинация…

***

«Неудачников не любят» – ну, ещё бы: играть в эти фальшивые игры, да ещё и проигрывать!

«Победителей не судят» – а как его судить, если именно он-то и получает право бить в большой барабан суда обо всем…

***

Эпизодически  я могу  настраиваться на волну даже далекого мне человека, но постоянно совершать такое раздвоение и самоудаление невозможно, слишком большой труд и  путешествие…

***

Сплю и каждые пять минут себя спрашиваю: «где это я сейчас летал?  сплю я или нет?» – а действительно: может, сплю – ведь, где это я сейчас летал?


***

К женщинам и к славе и к богатству, наверное, надо привыкать очень постепенно, как, например, к холодной воде – если сразу много, то ошалеешь, оглохнешь и после недолгих конвульсий будешь парализован… (Мечты и сразу же рецепты)

***

Утром было скверно и трудно, но не потому ли вечером уютно и покойно, что утром боролся? Утром - суровым воином,  вечером – нежным ангелом. Хрустального ангела разобьет любой толчок, но суровый воин утром всех врагов разбил и в окрестностях, до горизонта всё спокойно… (Не столько боролся, сколько терпел; наблюдение: шторм надо перетерпеть и тогда с особой силой засияет солнце…)

***

Уходить в бесприютность природы, чтобы тосковать и  в великолепие природы, чтобы воодушевляться, ведь тоска и воодушевление – это две главные творческие струны. Стать бродягой, чтобы никогда не обеднеть… (Раздевайте меня, но только не отнимайте ручку и бумагу… Раскрутка колеса: «Опять гадость написал?! – на тебе!» - а я в ответ еще более вдохновенно на бумаге их критиковал…)

***

Вечер: глаза почти ослепли, язык устал, залег и извилины  спрямились — почти ничего не соображаю, не успеваю сообразить — слишком близка  конечная остановка от начальной… - а спать не хочу: «что же делать?!» (уже выхолостился, нет бензина, но до того так разогнался…)

***

Да, все темы стары и, конечно, хочется, чтобы у меня появились новые темы, но ведь каждая тема  как целое помещичье поместье – справлюсь ли я с таким их обилием?!

…Мир – поле борьбы добра со злом, истины с демагогией и тишь да благодать только за твоей спиной, на отвоеванной,  завоеванной тобой территории, где твоя жена и  дети…

Богатство – материальный соблазн; женщина – душевный соблазн; слава – духовный. …Где дух, там слово, а где слово, там и слух, слава, молва о нем. Т.е. имеется три поля – материальное, душевное (женщина) и духовное, за обладание которыми борются добро и зло.

Душа и женщина – это средоточие диалектики, так что непонятно, ты ли ими обладаешь или же они тобой; непонятно даже, что такое обладание. Вообще, всё непонятно и всё едино! Все понятия, «понятности» возникают только по мере углубления в миры материальный и духовный. Т.е. существует как бы точка затемнения, точка полной истины, лежащая в полной темноте…

***

Полгода были солнечными-солнечными и вдруг уже месяц  устойчивый мрак – ощущение, что вошел в лабиринт. И не потеряться, не погибнуть в нем можно, только используя единственно возможную форму активной жизни – думанье, писанье. Погаснет этот огонек – окажешься в полной темноте. И полной изоляции – на огонек приходят…

***

Меня не очень занимают женщины, потому что очень занимает моя собственная душа. И, если они меня и занимают, то только как удивительные подобия  собственной души.

Женщина и душа похожи на белый лист бумаги, и мы исписываем этот лист своими словами, изрисовываем своими образами и представлениями… - поэтому жениться на разведенной – это всё равно, что рисовать на изрисованном?!  Ага, попробуй, нарисуй что-нибудь долговечное на этом болоте… А с другой стороны,  я теперь тоже другой человек – а значит,  уже другое на  моей собственной душе нарисовано…

***

Физкультура  как вбухивание в себя силы силом – природа не любит насилия. (Качки ходят по уничтоженной планете, как монстры, питаясь только мясом с бойни и, как больные - таблетками…)

***

Сон в кустах. Снился сияющий ветер, уносящий в края, полные ветреного сияния. Там распыляются сияние и ветер, там он дома и может позволить себе расслабиться. «Располагайтесь» - говорит  с сияющим лицом и я приятно взволнован. Но как рассказать про куст? Он, наверное, принял меня за другого, разочаруется, сразу станет сырым и холодным, как с обычными людьми. «Я хотел быть как вы, но гнусные кусты по соседству мне всячески вредили и я щетинился и возмущенно махал руками, а после оказывалось, что я темен и черен у корня». Однако, пока сонный полет продолжался, я расположился в полете уютно, летел груженым, на небольшой высоте и мне по-прежнему снился ветер, только теперь он был  безмолвен и не сиял, а застенчиво улыбался, совершая виражи…

Плотно, очень плотно. Туго, тесно и узко. Очень узко - еле протискиваюсь в темноте. Натолкнулся, ударился и, забыв о вежливости, стал шарить руками по темному телу, ища обход, проход, заход - дверь. Куда-то повело, не знаю, дверь ли это, с тем же ли темным телом я имею дело или же меня уже передали в другую инстанцию,  позвонив по невидимому и неслышному телефону. Вдруг впереди ничего нет; иди, мол, себе без помех. Но темно: «выколи себе глаза - они тебе не нужны». Не пойду я туда, лучше буду держаться за темное тело. Ну-ка, где тут тесно, плотно и узко. К тому же меня ждут по такому-то адресу. Правда, туда протиснуться  нелегко. И там тоже темно. И ждут ли меня там? Кто-то кричал, что  ждут молча в темноте; может быть, не мне кричал и не на то намекал. А тут что? Ба, да это же закат, сияющий ветер, ветреные создания. Пойти бы лучше туда... Может быть, в следующий раз. «Да, не давите же вы так,  больно!» - «Двигай быстрей» – «Как, хотел бы я спросить? здесь так плотно, очень плотно» - «Ах, ты, закупорка, тормоз, я сейчас милиционера Орлика вызову, чтобы он выклевал твою печень и тогда ты  себе сам откусишь свой поганый язык!»

Половая тряпка услышала про сияющий ветер. Ее серое вещество раньше знакомо было только с сияющими полами и с влажным, серым, пованивающим ветром. Ей вдруг захотелось летать. Понимая всю нереальность такого желания, она все же принялась рассуждать: «ну вылезу я из этого ведра, обсушусь на полу, в сторонке, где никто не пинет, не затопчет, за шкирку не схватит, у двери прикинусь заменой половику, за дверью поднимусь по знакомой лестнице, там на чердак, а с чердака на крышу - где, говорят, подходит сатана и говорит: «бросься вниз,  написано же, что ангелам, подобным сияющим ветрам, заповедаю понести тебя, да не преткнешься ногою своею. А иначе распну тебя на этой крыше, убью электрическим током, по телевизору как врага распишу - видишь все эти штанги, кресты, провода и антенны?»
 ...А сияющие полы - разве они не нужны? А сияющие стены и потолки? Но это они сияют, ты-то останешься тряпкой даже на диване. Да и верны ли у нас, половых, стенных и потолочных тряпок понятия о сиянии? Утонешь тут от  размышлений!»

(Бык пронесся сияющим ветром, антилопа пронеслась. Я посмотрел им вслед, пожал плечами и пошел дальше, пробормотав: «не всякий ветер любит мясо»…)