4

***

Наконец-то солнечный день в нынешнем ноябре; шел по улицам, не веря, мол, всё равно ноябрь серый. Только когда домой пришел и сел, усталый, и поймал правым глазом солнца диск – а он уже садился – тогда забыл про всё и вспомнил, какое было лето…


***

«Чего насупился?» – «Пытаюсь справиться с ситуацией». (В вопросе намек на то, что не справляюсь, раз насупился, а не сосредоточился; да, мол, и не надо справляться – живи веселым дураком.)

Есть только две серьезные темы: ад и рай, зло и добро, смерть и жизнь. Все остальное просто смешно, мыльный пузырь, шарик...; впрочем, вот шарик сверкает как рай, а вот  лопается и мне адски больно...

Боролся, но потерпел поражение — вот и пишу мрачный гротеск. А что буду писать я, когда стану одерживать победы... «Сумасшествие - думать о победах в нашем мире. Руки пусты и неоткуда взять огонька — включи электричество». – «Руки чисты! и уже начинают светиться...» - «Да-да, как же: «сверкающий победитель» - это сумасшествие сверкает,  оно заковало его в свои латы».

Скреб лоб - обращение бесцеремонное, как со скотиной.

***

«К капусте идет мясо» – «Да, у кочана губа не дура».

***


Мир настолько мрачный, что никто не рискует улыбаться.

Мир настолько веселый, что никому не приходит в голову улыбаться – «и так надоел этот хохот».

Мир настолько мрачный, что все заулыбались, чтобы скрыть свои слезы.

Мир настолько веселый, что все заулыбались, чтобы скрыть свой страх — «чего развеселились-то?»

***

Творчество - это бой с пустотой, которая мчится на тебя как бык, матадорским плащом окрыленный: надо смочь увернуться от быка и проткнуть плащ, который есть завеса, скрывающая невероятно многое...

Лежу в темноте, думаю, валуном выкатив подбородок и нижнюю  губу - тишина... Холм, на холме валуны - кто-то окопы рыл лет, может, сорок назад -  где-то здесь я  и думаю, думаю... Вон там спуск к реке, там  через лес петляет дорога, что потом уходит в сторону, в двадцати метрах - железная дорога, а впереди - такие же холмы, на них не окопы роют, а сады разводят, правда, за обычным кривым и серым забором...

***

Людям в мире светло и тепло, потому что от них прячут смерть, эту черную бездну, в которой мы летаем... Им говорят: «жизнь –  праздник; да, он когда-то кончится - но только для того, чтобы продолжиться в другом месте; надо только перебежать через темную улицу».  ...Праздник – «изобильная земля и солнечное небо ликуют, нас обнимая» - но почему же тогда не рай? Временные трудности, недоразумения, таинственные дальние враги, какие-то пятна на рубашке, какое-то несварение в желудке, в душе и голове... - черт знает что, короче говоря…

Я родился в лесу и был спокоен в дремучем лесу, пока  в просвете не увидел голубое поле, на котором рос невероятный светящийся цветок. Я стал искать чего-то и ходить по лесу - многие видели, как я мелькал среди деревьев тут и там. Я нашел только направление, в котором лес был менее дремучим и более нежным, но это, может быть, обман. Кто избавит меня от тени смертной леса?..

***

Всё забудется, все средне-важные дела и книги и останется один только неважный телевизор - стыдно!

Шел с крестом по жизни. «Ты что, и так жить трудно, одни кручи и бугры кругом!», но оказалось, что как раз поэтому-то с крестом идти удобно: приставил его к круче и залез по нему, как по лестнице; положил  на воду и поплыл, как на плоту. Конечно, это не настоящая лестница или плот - тут надо быть ловким и уживчивым как бог, но только так соединяется приятное с полезным...

***

Только ветхозаветное можно выбить на каменном сердце…

***

Лег человек и только потребляет, у него нет душевных сил на дружбу.

***

«Живу беспокойно: вырастет - не вырастет? а если вырастет, насытит или не насытит?»


***

Вовкин сон: куча народа рубит мясо. Среди них и женщины, и дети, и старики.  А он заявился поздно, где-то в другом месте  по-другому отсоревновавшись. И говорит: «я не буду рубить, я устал». Конфликтом пахнет, обстановка опять как перед экзаменами…

«Убивать нельзя, хотя и очень хочется, поэтому мы тебя только оглоушим и измажем бычьей кровью»…

***

Некое духовное нездоровье угнетает душу не слабее нездоровья физического. Говорю себе: «надо исцелить себя; это должно быть возможно, потому что даже свежий воздух помогает».

Встал утопленник из воды, что оказалась ему по колено, стоит, свесив руки и голову, и с шумом стекают с него все эти ненужные потоки  - неужели он поднимет голову…

***

Вовкин сон: будто бы дом, где мы, среди бела дня окружила какая-то мафия. Причем, это не наш дом, а тот старый и мрачный, что стоит недалеко, на спуске (когда-то оригинальный и с претензиями, но всё  давно ограблено и убито, так что кажется, что  тут, среди бурелома из сорняковых кленов, ничего не должно стоять.) Он увидел эти подозрительные фигуры со стороны, затем  сумел как-то пробраться в дом, чтобы предупредить нас, но потерял свою обувь в незнакомой прихожей и, страшно нервничая, принялся её разыскивать. Разыскивал долго и безуспешно, но поиски не прекращал – идея фикс. Потом оказалось, что я и Женька исчезли. Теперь родители с ним принялись нас искать. Наконец, обнаружилось, что я нахожусь в детской больнице – в двух шагах отсюда - причем меня собираются переводить в психушку – на соседней улице - потому что  веду себя очень отчужденно и ни на что не реагирую. Мама поехала и выхлопотала меня домой. Но и дома я вел себя так же безразлично и он стал упрекать меня дружественно, нервно и слабо, что вот, почему пропадал целый месяц, но я почти не реагировал… ( «И все на этом засыпают?! Рассосалось же!»)

__

  «...Не знай, не совсем понятно» - «Так думай!» - «Не совсем интересно».
Так я к ним, так и они ко мне. Стадный инстинкт вполне заменяет понимание. Всех стадных существ вполне можно бить по вполне же ненужной башке…

 С такой внешностью как у Алд. только в очереди стоять. Вполголоса будет обсуждать цены и товар…


***
             
 Песенка про тучи. Мир, в котором на небе тучи, тучи, тучи, а на земле кучи, кучи, кучи. Люди как кучи, а их головы - тучи…

Кто-то впрыскивал в ветер яд, сладкий наркотик. Этот ветер понесся и смел все преграды, а следом черными эскадрами по небу поплыли тучи и, лязгая,  по земле поползли кучи… (Типа, сначала эстрада, потом реклама, потом промышленность, производство, так или иначе, модных вещей…)

Материя дематериализовалась до степени стекла, а воздух материализовался до степени фольги. Носится фольга по миру, ударяется о стекла,  опадает, недовольно шурша, потом взлетает кучей, устремляясь в белую даль, и превращается в тучу…

***

Посмотрел я на девушек и говорю: «на канареек похожи» (а Хармс: «они курицы», а Заболоцкий: «они лошади»)...  У женщин мозгов и силы, как у птиц - но птицы всё соображают и целыми днями неутомимо летают... А мужики похожи на тех же бобров: сила есть, но неуклюжая, и ум, но похожий на топор или молоток - топорный, молотковый ум. ...Птица-лошадь - мужикоподобная женщина; птица-курица - мещанка. ...Скорее, женщины похожи на травоядных - они же похожи на антилоп, но не похожи на коршунов. Но и мужики не всегда хищники, есть мужики безответные. А есть и хищные бабы, такие волчицы... Выходит, что вся эта квалификация-классификация - ерунда. Комнатные девушки, конечно, с комнатными животными схожи...  «Болтливы и подвижны, как птицы, ластятся как кошки» - но вон стоит молчаливая, кулаки свесив – хотя, может, и у нее сердце доброе, или  когда-то трескалось... Когда легкомыслен, и я как птичка напеваю. И медведю, когда он валяется, катается, может быть, летать охота!  ...Коршун под дождем нахохлился, как воробей; кот зажевал травинку, как антилопа; козел подкрался тигром, забекал петухом, тигр боднул по козлиному... (а что может воробей делать по тигриному?!) - «Что, о животных, развлекаясь, приятнее рассуждать?! о девушек все зубы обломал?!» - «Да, да» - ответил, улыбаясь, впрочем, бледный; «хороший денек выдался сегодня: солнце, на улицах зоопарки...»

***

Жил в городе жизнью города, т.е. бегал по кругу; интересному кругу,  «сегодня даже удовлетворение испытываю». Но все же обращал внимание, что в одной стороне вдали яркий-яркий свет, а в другой - яркая тьма, причем и то и другое своей яркой силой как бы отменяет город.  Что бы это значило? Почему никто из сошедших с круга не доходил до этих сил? И что же такое город, эта серая вещь в себе…

«Что-то беспрерывно отмирало и нарождалось. «Ответственные  вещи - смерть и рождение, как бы не заблудиться непоправимо», но я уже набрался смелости...

***

И готовить можно точно так же, как рисуешь картины – надо только хорошо знать все свойства продуктов! …Что ни возьми, везде людей ставят в стойло.

Присматривался к снам, чтобы понять, какой меня день ожидает - они всегда пророчат. «Вроде бы, были милые мелочи – может, спадет мрачный напряг, оживу...»

«Одно из двух: или я  рассорюсь с вами, или  подружусь – но так не оставлю!»

«Какой прогресс: все напечатано!» - «Теперь осталось напечатать на  материале, которым жопу не вытирают».         

***


Странные случаются дни, словно из кусочков составленные: общаешься сначала с одними, а потом совсем с другими; занимаешься сначала сугубым хозяйством, а потом творчеством; то ругаешься и хмуришься, а то довольнехонек; в бане мылся и в грязь упал; еще читал, ел, уже спросонья что-то думал... И все не расшифровано до конца: к чему, зачем, что в себе содержало...

__

Едет паренек в своем авто: с виду симпатичный и машинка  блестит. Подумал: «а ведь А. променяла бы меня на такого. Предел мечтаний: движение на диване…»

***

Достойнейшие лозунги в великом изобилии – рук не хватит все плакаты удержать; едва-едва лицо, до испуга нахлобученное, мелькнет среди фанеры…

Всё время скверное ощущение, что ты находишься около общих мест, на площади - но митинг кончился, все разбрелись по домам и ты в одиночку перед телевизором вещаешь...

Лозунги как гигантские заплаты. Весь мир в щитах-заплатах, но всюду дыры, дыры. Уже появились заплаты-небоскребы, но и в космосе дыра.               
      
Трудно, худо, горько. Делай, держись, пей. «Перекипячу, пережгу, переплавлю себя в огне» - так и вышло, наверное, я уже новый, но пока  лежу на черной земле без сил, и надо мной поднимается пар, дым, гарь...

Бог пошлет ангела своего, чтобы поразил он мечом всех не распятых! Стройте свой крест, как Ной ковчег строил: по земле пройдет ангел, кося всех, чьи ноги попирают землю! Чем взбираться на горы, лучше скажите: «падите горы на нас и дай вам Бог разбить наши гордыни!»

Сначала перенапряженный, а теперь переутомленный. Головой зарывался в воды, что кружилась плотно, а теперь все  вата и песок. И переобнадеженным бываю – ноги, как лошади, сами несут...

То перескочил в авангардное «завтра», то остался в провинциальном «вчера» - никак с «сегодня» не совпаду! В провинции хорошо, душевно - правда, скучно толочь серую воду в  стакане старой ступой - в авангарде хорошо, интересно - правда, тоже скучно так долго с ума сходить - но мне все же нужно увидеть «сегодня»…

Еду мимо домов деревянных, во дворы как в души заглядываю - там печально всё, кроме белых помоек и туалетов... Еду мимо домов кирпичных, во дворы и заглядывать не надо и так ясно, что  кандидаты в марсиане живут (если до пятого этажа не выросли еще сорниковые клены). Всюду смесь пустыни с оазисом (причем, для марсиан пустыня – оазис, отдых от суеты) ...И зачем кирпичам занавески…

***

Вовкины сны: 1) Шел за  библиотекаршей Ж., увидев её в темном лесу. Петляя оба шли, пока он её не потерял из виду. Пошел туда, где видел её в последний раз и вышел к гостинице диккенсовского типа, старой, импозантной и детективной. Вошел, поднялся на второй этаж, стал открывать все двери, её разыскивая. Так и есть, в одной из комнат она лежит. Но  по ней какое-то огромное насекомое ползает?! Он сразу дверь закрыл, а тут и половой подходит и говорит нечто ужасающее, но звучащее почти так же безобидно, как «мотай отсюда, здесь нехорошо» Он побежал, попал в какой-то коридор, и там началась винтовая лестница – и, рыдая, ничего не соображая, он по ней полез. Лез и полз очень-очень долго, часов семь, всю ночь и всё рыдал. Устал, наконец, поуспокоился. Сел на ступеньке и тут только в сторону глянул. А там никакого коридора-то и нет, он куда-то в небеса залез! Сразу голова закружилась, и он как бы полетел…

2) Шел по серому городу. Долго шел среди бесчисленных домов-небоскребов, наконец, вошел в одно здание, тоже вроде гостиницы и тоже надо было по лестнице подниматься. Но здесь есть лифт и целая толпа народа ждет его прибытия. Среди них та же Ж. Он стал звать её пойти пешком, мол, потихоньку дойдем и так, но она его не слушала; и он возле мешкал. Вот огромный лифт прибыл, и вся толпа туда полезла. Он вроде бы тоже сунулся, но с опозданием, там уже места не было, все были словно спрессованы. Лифт наверх поехал, он потихоньку по лестнице пошел…; пройдя только ступенек десять, вдруг услышал какой-то свист. Тут раздался голос портье ему в спину… - что-то вроде «бывает, случается», но столь же ужасное, как и слова того полового. Тут лифт со всего маха грохается, и из под закрытых дверей его  льется кровь. Ему лезть расхотелось, а на улицу не выберешься иначе как через  кровавую реку…

***

Вовка коту мяучит: «как  думаешь, ты существуешь?» - «Скажи: я – Василий миллион тыща восьмой!»

***

Вчера вечером нас, наверное, сам сатана посетил, уродовал нас, насколько это ещё возможно. Женька орал, я чувствовал себя находящимся в странных потемках, очень похожих на те, что получаются при свете свечей. Вовка рассказывал свои ужасные сны неприятно чмокающим голосом, с лицом похожим на мордочку; всё долдонил, долдонил, уточняя детали, вспоминая продолжения и ответвления… Женька и ночью орал, и я проспал до 9-ти утра. Все мучило скверное ощущение, что А., конечно, не рискнет со мной связываться (!) Ещё с С.,Б. и компанией разбирался, и тоже не было никакого взаимопонимания. Всё толковал им, что я постмодернист,  т.е., что о такой породе людей и в книжках написано – но они все на удивление мало читают…

«Прогресс - вижу теперь, что цель далека». Лес на  очень крутом склоне - поднимаюсь, за ветви хватаясь, удобно, но и заблудиться легко. Прислонился к стволу, отдыхаю, уверенность - ствол, но впереди такие трудности, что рот кривится и не выходит улыбки: «это уж слишком - мерки богов…»

Злые дубиной колотят, деловые борону прицепили, озорные подножку ставят, слабые в заблуждение вводят, и даже сочувствующие расслабляют сомнительным образом, а я все иду...

Стою перед водопадом, сомневаюсь-решаюсь, вдруг вижу, что мне к ногам гири прицепляют, а в штаны дерьмо кладут... Фигушки: «теперь  точно полезу. Хотя бы отмоюсь. А может, и гири отвалятся. В бою и смерть  красна» ...Смерть всегда сначала черна, потом красна и, наконец, опять черна....

Цель далека, далека и чувствую себя мальчиком малым, смелым и потерявшимся. В мире один; сейчас вот шагаю туда,  где надо деньги заработать и следить, чтобы тебе не откусили палец - привет дяде Диккенсу. Лишь цели, как мальчик, покорен, лишь с нею, как маленький,  ласков - она сама, как мама, ласково светит мне издалека. Мир коричневый и серый, местами черный, местами в пятнах яркой краски и только там, начиная с деревьев и выше, то, что бальзамом ложится на душу, что снимает проказу - и я дотянуться пытаюсь...

Мир коричневый, серый, а вдали маленький желтый диск. Вдруг перемена: на мир еще и сумерки пали, а желтый диск  засветился - момент разделения, начала противохода...

Дошел до поворота, за которым ожидал увидеть небо и цель на нем приблизившимися, но и там только рассвет, цель бледна, далека. Снова иду, вдали вижу еще один поворот...

Встретился мне на пути старый остов чего-то, наверное, судна. Живописно он выглядел и я задержался, стал жить робинзоном... - пока не увидел, что к нему на авто ездят, ведя разговоры о том, что хорошо бы проемы застеклить и занавески повесить. «Хорошо бы дальше в путь тронуться»…

***

Выходит, что я с презрительной небрежностью веду себя с теми, кого считаю слабыми и с робкой боязливостью с  сильными? Остатки, остатки;  уже жалею слабых и на сильных смотрю  с той же небрежностью и усмешкой... Небрежно жалею, усмехаюсь робко!.. Самый сильный комнатный для меня слаб и самый слабый вольный для меня силен... Силу надо уважать,  если даже и ты силен, а слабость презирать,  если и сам слаб. Жалею не слабых, а негордых и пострадавших...
 Вольный - гунн, он ничего не ценит, утверждает себя в разрушении излишеств, что в комнатах копятся. Конечно, с такой волей мало кто в силах справиться, все вольные хотя бы наполовину соблазнились и ослабли. А с другой стороны, и некоторые комнатные понемногу привыкли к воле, завели сад вокруг дома, работают в нем допоздна, совершают прогулки далекие, вылазки...
Вошел, в руках мышеловка и сыр - ну, как не усмехнуться, глядя на такого воина?! Но он шоколад достает, виноград, во всех углах ловушки побольше расставил, и я начинаю беспокоиться, слегка прижимаясь к стене. «Сейчас прольется чья-то кровь…»
 Слабый обозлился и восстал, наконец: «это вам не ягнят резать, приговаривая, что на то они и родились! Если сильный вошел в комнаты, то и он уже слаб, а если я вышел на волю, то тоже силен!»
 Или вот еще слабый буянит как сильный: он уверенно себя чувствует в комнатах и  пытается забыть, что на самом-то деле слабый. «Не выйду на волю, лучше здесь буду сильным» - все слабые рукоплещут своими ладошками, все сильные ковыряют в зубах, кто-то из них засмеялся, обращаясь к соседу, вступая с ним в сговор…

«Этого презираю и жалею, того уважаю и боюсь, а вон того презираю, жалею и уважаю! Гдё найти тех, кого можно жалеть и любить, уважать и любить?» Уважение не любит - в нем страх, жалость тоже - в ней презрение? «Уважаю жалость, жалею терять то, что все-таки уважаю». Да как же все-таки это делается? Труха, ломы - тут нет места для любви. Все же здороваемся, вступаем в минимальный контакт... (Думал-думал, но половина размышлений рассыпалась в труху, а другая половина свелась к ломам безрадостным)

Иду; тут пристраивается кто-то сбоку, да с подковыркой насчет движенья моего. Я от него сначала хотел мельком отмахнуться, но он не отстает, нет, мол, так нельзя от меня отмахиваться - и за руку вцепился. Пришлось повернуть и наклонить к нему голову, высказаться с большей убедительностью. А он вдруг сдачи дал! Пришлось остановиться... После драки продолжаю путь весь помятый и покусанный - а то дерьмо я в луже утопил. «Что за времена, от всякой шутки и  всякого шпингалета уже в катаклизм влипаешь, так и идти будет невозможно!»

Куда вы меня гоните?! Я домой хочу, достаточно я вас слушался, поздно уже. Хотите, пообещаю вам, что завтра на это же место вернусь? Не  ел же , не спал - так и озвереть можно или с ума сойти. Вот увидите, я что-то сделаю, хотя и добрый человек. ...А там, куда вы меня гоните, действительно всё есть? Так вам же без меня больше достанется, какая вам охота меня гнать,  не понимаю. Всё силом да силом... Сидел бы я сейчас дома, рисовал, книгу читал. В книгах такое не пишут. ...Да успею я, чего вы меня гоните; иду же, иду, разве не видите. Быстрее не могу, ноги болят. Да и зачем быстрее, всё равно еще целых полчаса ждать. ...Вы, надеюсь, меня не убьете? Вы же  хорошие? Совесть там; да и ни к чему. Я вам пригожусь. Но лучше отпустите. Куда вы меня гоните...

«Не ошибается тот, кто ничего не делает» - но зачем делать, когда столько ошибок? камнепад с небес вместо мирного, ручного дождя…

***

Вовкин сон: красивые девушки торгуют с машины, а среди покупателей ещё более красивая девушка. И вот она оперлась о Вовкино плечо, запрыгнула в машину  и сразу на колени встала, товар выбирая. А на ней мини-юбка, под которой ничего нет…

***

 Милая, нежная библиотечная девушка. «Куда все, туда и я». Мужа бы, ребенка, работу, телевизор, книжку, которую подруги прочитать посоветуют. Но при этом и гонор!

У них манеры там, где всё, на мой взгляд, должно быть просто и элементарно и пустота там, где легко сад может расти. Или не совсем пусто, что-то стоит, почти ненароком. Чуть ли не оттого, что забыли убрать или не могут…

***

«Экономическая революция», «сексуальная революция» – все человеческие желания уже умерли, хочется только брюхо набивать и сношаться.

__

Всё забочусь о «Корове»: «сделайте полусалон – кто устал от стихов или кому не интересен данный автор, может в сторонке посидеть, поболтать, полистать интересную книжку. Сделайте обсуждение автора по жребию – трем, кому выпало, пусть высказываются (иначе одни всё время говорят, а другие как в танке молчат). Сделайте библиотеку из всех, кто пишет…»

***

Поток несется  - и хорошо, что каменно крепки разума моего берега, хорошо, что воздушны мои маяки… Пристально смотрю на поток: «что же, так будет всегда? Поток не унять, лишь ограничить удастся?» – «Что, не радуют подвиги сплава по бурной реке с выходом в широкое море?» – «Ночью полагается спать, а я всё сплавляюсь, к берегу пристать не могу». …Море – идеальная сцена для восходов, закатов; на море спят, на море все отдыхают…

За рисование, за физкультуру и за язык немецкий снова взялся и ощущение, что с креста слез – не оттого ли сегодня снилась увиденная вчера в библиотеке стандартная крутая попка? Разве мне не о чем думать до крови? Ты посмотри, как исхудал ты, как неровно сердце бьется, как бессонница временами наступает? И опять всё двоится: рисовал с великой легкостью и упоением, но после вроде и смотреть не на что. И опять сон – про то, что, мол, крайне это примитивно: намазал-почирикал – намекнул на что-то и всё, «довольно с вас». «Упорен он и гениален» – «Никому не нужна твоя гениальность, твои гениальные попытки утвердиться в сомнительной зоне, твои сомнительные попытки утвердиться в зоне гениальности, а тем более никому не нужно твоё упорство» – стою в мужественной позе, сжав кулаки, но никто не подходит и сжатие постепенно слабеет, в итоге, руки вдоль тела висят, поза растерянная…

…Пристал к берегу, но только час поспал – то ли течение усилилось, то ли лодку поставил не так, но - толчок и понеслось всё опять; пришлось на ходу в нее прыгать, ибо потеря лодки – это хуже потери сна. …Здесь кредо простое: «держись». Грязи не бойся – бурная жизнь сначала грязью окатит, а потом и водой. Или новой грязью, всё новой и новой… Разве грязь бывает новой – она вся очень старая. Накопится ее и спать уже невозможно – стоишь как дерево, корой покрытый. Поэтому дополняю кредо новой простотой: «как грязь – держись, не отворачивайся, а как вода – беги, не медли, к ней». …Все воды грязны, все грязи хорошо размешаны с водой – мечтал умыться, но снова окатили…

Попка листала «Бурда моден», а Вовка отзывался о ней, как об очень простой и красивой – как же: год замужества с обильным сексом, потом ругань, уход к родителям и алименты. «Где денег взять, сестренка?» – «Какой же ты, прости Господи, мужик»…

***


Как руки голову любят, как верно ей служат, как выполняют малейшие ее пожелания... «Идите ко мне, друзья мои» - и руки касаются щек, ластятся, трогают лоб. Если пальцы их выпрямлены, значит, чутка голова, как антенна, а если согнуты слегка, значит подремывает...

***

В рисовании дорога сейчас проходит мимо каких-то абстрактных куч – хотел бы я, может, что-то получше видеть по сторонам, но что передо мной та самая дорога – это точно. Что ж, заполню и такую клеточку  на жизненном пути. …Предельно грубое и произвольное исполнение, оставляющее только самые тонкие смыслы. Либо смотри вскользь, как на приятную декорацию и абстракцию, либо же медитируй часами, годами, проникаясь моим отношением к жизни. …Был момент потери интереса, воодушевления – и сразу всё остановилось, обессмыслилось. Вспомнил про крест, про «терпеть» – и, медленно набирая ход, с силой выскочил из ямы, полетал даже. …Ощущения в чем-то лучше, чем при писании, а в чем-то хуже; похожи на те, что и весной были: пьянствуешь, с головой уходишь, а потом от опустошения и похмелья мучаешься. Сначала с ума сходишь, бормоча всё подряд, а потом двух слов связать не можешь. Поэтому пристально и молча смотрю на себя со стороны, пытаясь осознать, в чем  дело…

Слушал Настю Полеву – и находил в себе ту же степень безумства, но большую свободу – им сильнее приходится пьянствовать, чтобы раскрыть свои слишком закрепощенные мозги; слушал Талькова – и находил в себе ту же жесткость. «Мы пьяны своей готовностью умереть. Наши души рвутся ввысь столь сильно, что, пожалуйста, возьмите наши тела, если хотите». … Некому вопль гуманизма издать и он как-то тут неуместен… Богатые материально беззаботно относятся к своей духовной бедности – что мешает мне, богатому духовно также относиться к бедности материальной?! А богатыми и тем, и другим мы можем быть только в раю: земля – место креста и противоречий. Если считаешь, что всем богат, то знай, что наверняка заблуждаешься, что тут что-то не так, что тебя обманули, расслабили...

***

«Стерпится – слюбится»: слюбится терпеть. А когда терпишь-терпишь, то происходит сдвиг по фазе и в какие-то моменты вдруг любовь прорывается вспышкой и падает на кого ни попадя – в том числе и на того, кого только терпишь. Извращенная логика: «да, он плохой, но плохих надо больше жалеть и любить». А, может, она и не извращенная? Может, и тот, кого сначала можно было только терпеть, становится немного мягче и лучше… Какая разница, сделать ли хорошего лучшим или же сделать плохого менее плохим? Конечно, первая задача сладкая, а вторая горькая – судьба. …Женьку пытаюсь сделать менее плохим, а Вовку более хорошим. Или же в каждом есть и то, что достойно любви и то, что едва терпишь. «Я сам в себе всю эту дрянь едва терплю! «Терплю себя, люблю другого!» - всё возможно в жизни…»

«Он мне нравится» – «Милая моя, и вещи нравятся – потом и разонравиться могут, а уж привыкаешь к ним – это точно. Любовь – вот что достойно разговора и песни…»

***

«Не делами мы себе рай заслуживаем – это да, но:  трудностями, вкушенными, вытерпленными и преодоленными во время дела, мы его себе заслуживаем. А еще – результатами! Платит Бог уже здесь, буквально сразу, как сделаешь – платит опытом, наращенной силой, продуктом, влиянием. Только кажется, что тебе не заплатили – Бог не скуп и несправедлив не бывает...» -  после рисования хочется порассуждать, разум себе вернуть – а вот чувства, поэзия спать ушли, в их отделе полная тишина…

…Что, Назарет и прочие евангельские места лучше других мест?! Что, Христос не нашел бы в другом месте двенадцать рыбаков или  пастухов?! Он явился в обычное место и взял обычный человеческий материал…

***

У них творчество в плену искусства, а у меня наоборот: сначала творчество и радость, а уж потом искусство и профессионализм. «Пленил плен» называется. Сидишь в тюрьме и рассуждаешь: чтобы тюремщика в тюрьму засадить не так много и нужно, полдела уже сделано – тюрьма готова!

Религии: «сначала Бог, а уж потом душа» – но Бог без души выходит таким, что после душа уже и не требуется. Искусство: «сначала душа, а уж потом Бог, всякие абстракции» – но без Бога душа выходит такой, что все эти абстракции хочется просто стереть резинкой.

***


Был слабым, пока не стал очень знающим. Оперся об эту опору и почувствовал себя уверенно, стал во всех смыслах расти - тем более, что знал про эти смыслы, не упивался одними знаниями, понимал, что это монумент, у подножия которого - хибарки...

***

Полночи не спал сегодня и, тем не менее, в который раз днем как стеклышко. Может быть, это «стеклышко» и спать мешает. Отмобилизован, как Наполеон во время Великого Похода. По сравнению с этим, прежнее – просто сонное царство: лег, полежал десять минут и уже накатывают клубы дурмана. Сейчас же: лег – и на десять верст в округе всё видать как днем – как тут уснешь, как исчезнешь вместе со столь большим миром…

***


Ловкий грубо поливает цветы. Так ловок, что даже его грубости сходят гладко... Кто в мелочах ловок, тот будет таков во всем – если только он всю жизнь не поливает цветы…

Бойкость от безнадежности: «пропадать? - так с музыкой!»; смелость от усталости: «не могу терпеть такое положение вещей от усталости, и даже безразличен к собственной безопасности»

«Кувырок назад через голову с двух ног сможешь сделать под угрозой смертной казни?!» Сколько хочешь попыток дается, но и ежу понятно, что тут либо смог, либо расшибся …Не смог, расшибся, но т.к. умирать не хочется, всё равно стал прыгать: «Сам себе шею сломаю! До бесчувствия буду на уши прыгать! Пустите меня, я прыгать хочу!»

__

Р. Вовку в очередной приход встретила возгласом: «какой зануда твой брат! Пристал ко мне со своим текстом, который я потеряла – да я свои стихи сколько раз теряла!» Нормально, да?


***

Казалось бы, должны  уважать и интересоваться, но нет; для убедительности говорят: «нисколечко». Улыбаюсь недоверчиво, головой с укоризной качаю, а в общем терплю, пожимаю плечами. «Кого ни спроси, всем свои цацки дороже; а уж цацки коллектива – тем более. Ты всегда на третьем месте, среди развивающихся стран…»

Смиряюсь, куда деваться: когда гордый подходит  к гордому, то происходит короткое замыкание, а когда смирный подходит к гордому, то происходит замыкание на землю. Никто ни к кому не подходит – один я смело аспидов в руки беру...

На постаменты взбираться – тут свой альпинизм.
Бюст – ради славы на смерть пошел, будто тело для головы худшая подставка!

Когда средние в коллективе, это безнадежно  - ведь они спасаются в коллективе.

Нет, определенно нервным станешь с этими людьми. Не случайно, выходит, они не живут,  только функционируют и потребляют – знают, что сразу будет куча зла и недоразумений, вот и не решаются… Чужим вагонами дерьмо  беспрерывно грузят – а своим комплименты дурацкие – после чего немилосердно гоняют поезда…

Да, в искусстве всякая козявка мнит себя слоном – не знаешь, то ли надо наступить на них бояться, то ли от слоновьих ног, хоботов и бивней немедленно спасаться.
«Расскажите мне сказку, что ли – не знаю, как забыться. Сам плохим стану, только на плохое глядя».

…Подставил щеку – ударили, конечно. Да не подставил – просто сразу две щеки не уберечь: одну как щит выставляешь, а другую как жизнь прячешь. И неожидан удар, и взвилась душа! Но: «подставляй другую, не бойся!»  И в другую ударят – но у тебя уже первая успела отдохнуть, краснота сошла, нормальный нежный цвет – и неужели снова ударят…

«Ну вот, а ты, Вов, говоришь, что они меня боятся – это же как с мамой, что среди собственных разъяренных слов и дел, в частности, любит кричать: «страшный ты человек, Димка!»

А так я заметно меньше стал уставать – при том, что моя продуктивность и  качество выросли – если бы еще не эта нервотрепка… «Пусть будет моё сердце как вода – мягкое, нежное, утоляющее жажду и поглощающее удары кротко, без ответа».

Может быть, хотя бы оскорбив меня, почувствует себя немного виноватой? Многим «иудам», чтобы признать свою дурость, сначала надо наломать дров…

***

«Как солнце вставало – а зимой оно невысоко вставало и сбоку прямо в комнату попадало – входил он в комнату светлую, комнату преображенную и начинал ужасаться и тосковать и картины рисовать. Так рисует, словно сплошные восклицательные знаки ставит. Намажет пятно, а потом над ним тоскует и знаки ставит; не только восклицательные, но и вопросительные тоже…»
Ван Гог: «птица бьется головой о прутья клетки и сходит с ума от боли»  - история многих избранных, того же Высоцкого… А БГ хочет биться в меру – решение мудрое, безумное и смешное…

«…Всегда так кипел, что стал каким-то рябым» - о Ван Гоге. Он очень устал кипеть, обогревать пустоту; ведь решетка –  не стена, ей нужен ты, а не тепло твоё…

***

Способ знакомства: подходишь и говоришь: «Вы не подскажете, как мне с вами познакомиться?!»

***

В жарких странах христов распинают на заборе, а в морозных они околевают под забором сами. В жарких странах базар же везде, а на базаре всё быстро делается: шум подняли  и уже суд Линча. А в северных пустыня: мерзлые белые улицы, солнце то ли восходит, то ли заходит, бледно красное и туманно желтое и – ни души… «Идут, похожи на железяки. Пар пускают, но на дым заводской трубы похожий». Прогноз погоды: «мороз; гололед; железяки. На гололеде семенить или скользить, к железякам не прислоняться».

«В чем разница между христианином и мещанином? Христианин умирает от тоски, а мещанин от скуки». ...Кукиши скуки. Мертвому всю вечность снится один и тот же сон: кукиши, кукиши. Бог выглянул и тоже со здоровенным кукишем. Постучал кто-то - кукиша стук. Кубарем по лестнице покатился, а кто-то приговаривает: «ку-ка-ку-ку-ку». ...Остановился и очень легко ощутил вечность вокруг. Зевнул до слез: «эта вечность с кукишем, однако». ...Занялся делами: грыз гранит науки, что-то монтировал, на верхотуру забирался - короче, весь кукиш облазил. ...Тюрьма не с решетками и  стенами - с глыбами,  минами,  жабами. Скука -  стерильный ужас: «ноль, твое счастье, что ты не существуешь и не знаешь, как  мал!» ...Сука - скука.  «Вот идут они, скучные суки». «Вот встает он, вечно нескучный основной инстинкт — «скучную нескучность, хлеб насущный дай нам днесь». «Не хлебом скуки единой жив человек»...» ...Семьдесят лет еще можно со скукой протянуть, но как жить с ней вечность? Хлопотать по делам там не надо, развлечься тоже нечем. «Как жисть? Ничего, как обычно - скучно. Делами развлекался, но помогало мало, поэтому похлопотал и специально развлекся. Может, тоже не помогло, но день-то уже все же прошел - легче болеть, когда с лекарственными пузырьками возишься». (Разгром – но это и о себе, причем, не как-то там боком или по касательной…)

А тоска? Доска надломанная пытается срастись, доска сломанная пытается хотя бы выпрямиться, доска разорванная пытается до потерянной своей половины дотянуться, доска прибитая пытается про дерево вспомнить. «Всегда на кресте и  хочу пить, всегда на работе и  хочу отдохнуть, всегда отдыхаю и  хочу соснуть, всегда сплю, но снится крест и хочется пить, и начинай все сначала... Треска мороженая вернулась в океан - можно плавать, но сначала  надо согреться. И доска в лес вернулась и пытается пристроиться к дереву, зеленую листву разглядывает...

***


«Вини себя» - да, но не так, как винит себя ущербный человек, который боится других людей и из двух вин, чужой и своей, видит только свою, хотя бы чужая и была много больше. ...Да, и винить не надо, ни себя, ни других - увидеть надо и простить. Видение - это когда понимаешь, но прощаешь внутри себя и не хвалишь вне себя. Человек себя осуждает за вину, если только другие  его за нее не осудят - а меняется человек только от собственного суда. ...Хотя в оголтелом  все приборы зашкаливают. Разве можно беса в чувство привести, человеком сделать? «Вроде с дубиной на него напал, так он меня  голыми руками чуть не задушил»...

***

Сделать легко, увидеть трудно: смотрю-смотрю во все глаза, но делать - им кажется - ничего не делаю; но нет: пару раз пошевелился - с большими последствиями...

***


 Рай - это чувство. «Заимей райские чувства на земле и в райском саду не мытариться, а радоваться будешь». А и малому можно радоваться - на небе тоже можно мало иметь, но радоваться  много -  по мерке своих душ. Значит, и бодряк - в рай? Да, зарядку будет делать, с лопатой шебуршиться, потом обедать жадно... С грязными руками? Ну, у всех детей грязные руки; кровь - вот что делает взрослым. «Прости им, Боже, не ведают, что кровь льют - дети...»

***

Надо плоды познания есть, а плодами жизни закусывать. Познание вниз тянет, в плотность, в плотную пропасть земли, жизнь вверх тянет, в пустоту, в пустую плотность неба, а надо ровненько идти, как по мосту! Мост через две пропасти сразу!! «Шел, словно плыл, словно летел!» «Что-то слишком плыву – слишком вниз опустился, что-то слишком лечу – слишком вверх поднялся».
(Это чудесное иносказание, а вот обыденное: жить надо не в подполе, среди фундамента познания и не на чердаке, где чудаки, от реальности оторвавшиеся, а в самом доме – но доме с подполом-фундаментом и чердаком. Иначе придется быть существом коллективистским, овцой из стада и жить в муравейнике)

***

 …Это как под водой: свои горы и долины, но уже непонятно зачем – ни души, только рыбы и птицы, роботы да останки кораблей затонувших, все по барокамерным кабинетам сидят, сказки про прогресс наук и искусств сочиняют.

***

«Мудр как змея» – а змея, прежде всего, гибка. Значит, мудрость в гибкости.
(Пресмыкающееся и мудрость? Ничего не слышал о практической мудрости змей – тем более, превосходящей.)

***

Моё рисование базируется  на внимании к собственному самочувствию – а не  натуре – и на внимании к процессу,  технологии – а не технике…

***

…А другая замуж сразу выскакивает, только помаши ветками. И ничего, живет «под сенью» листвы среди лопухов, лишь иногда ощущая, что не хватает цветов и плодов…

***

…Христос, распятый так давно и так жестоко, что похож уже на рваную и полузасохшую тряпочку. Меньше надписи стал, что гласит «Се Царь твой, человек иудейский и римский»!

***

Самочувствие – это приказ. Приказ организма, природы и Бога… Так что от Моисея одно слово осталось: «закон». У природы не только на камнях, но и на всем живом полно законов и заповедей выбито. …Всё или слишком очевидно для того, чтобы было нужно писать или же слишком неуловимо, индивидуально для того, чтобы можно было описать и передать. Я, впрочем, описываю – для примера, чтобы другим неповадно  и не нужно было!

***

…Закруглиться не труднее, чем курочке яичко снести. Только яичко всегда бывает малость выеденным, червивым и тухловатым – я же не Бог еще, что творил и яйцо и курицу…

(Расстроен. «Вырви, вырви попавший в тебя яд! И на вот – водички, как истины, попей…»)

***

Вспомнил, что Д. отзывался о себе как чуть ли не о первом изобразителе мятых жестяных кувшинов. Вот до чего неосведомленность доводит. Изобретатель картошки в мундире! Да может ли и быть такое? – все себе что-то под нос бормочут, чего-то не расслышал или недопонял…
Изобретатель дырки в сортире!

***

Днями сижу во главе продольного стола – но по бокам никого. Почему и задумался, бумажками обложился…

Зимнее солнце. Восход сразу переходит в закат. В этом есть своя прелесть и весть. «Я вообще-то в Австралии, но все же не забываю и вас».

«Как осветить сразу две стороны?» - «Будь круглым, как земля и сильным, как солнце».

Сижу как тяжелый черный паровоз, время от времени пар выпускаю - не для езды, а чтобы от излишней тяжести избавиться: «грузят-грузят меня, но всё таким грустным грузом, с которым никуда не уедешь - в пар его превращаю».

- «Что-то весел, не могу выжать из себя ни капли крови, творческого страдания - одна цветная сладкая водичка льется, еще не знаю, как называется...» – «Пепси».

Мясо жарим. – «Не ад ли  для животных у нас?!» «Сначала зарежут, потом зажарят, потом в кал превратят - попробуй тут, воскресни».

Односторонним, «правым»-«левым» мещанином хорошо быть, чтобы на берегу сидеть, а истинным и бесом - чтобы по реке плыть.
Христиане плывут по рекам, текущим в южные моря, а сатанисты - в Северный Ледовитый океан.

...Рыба в реке плывет, я по реке иду, птица над рекой летит…

«Дважды потеряла мой текст! Почти как сортирную бумажку, которую теряешь каждые пять минут, не помня, куда ее сунул!
(Мне уже смешно. И сам о себе отзываюсь, шутя-презирая: «устроил  вселенский плач по дырке от бублика. В стакане воды, понимаешь, объявлен трехдневный траур, никто не ест, не пьет, все вселенную обходят, мол, бублик нас любил…»)

«Всю Великую Войну грибы собирал в немецких лесах. Тихо было в лесу, грибов много. Правда, и возни хватало.  Обидно, что в один год половина банок испортилась, пришлось выбросить. А в 42-ом неурожай случился, так  удачно старые запасы подъедали» - «И никого не ранило?» -  спросили обгорелые-испорченные, но уцелевшие,  наконец, обретя дар речи…

***

Вовка-то как удачно в шахматы  со мной играет. Не надо подсказывать на каждом ходу: «да ты ведра возьми и шарф не забудь, а вон там дырочка, помнишь?» – всё берет, всё помнит. Правда, от натуги красными пятнами покрылся. «Как укусить-то хочется; ну, на, на, подойди поближе, рискни, попробуй…»

***


«Это так, это тоже так себе...» - «А где же?..» - «Да нигде, очень уж издалека я начинаю. На перекличке, когда "Темный лес" выкликают, я отзываюсь «я!». И, может, так никогда и не дойду...; слишком много разных своих «я»  повидал, а всё: «Темный лес!» - «я! мы; народ темного леса»...»

Не «встань к стене» сказали нам, а «беги к стене» - стена, спина бежала тоже, перед самым носом. А вы удивляетесь, что я так поздно осмотрелся в этом мире. Да я, после того как сбежал и остановился, три года отдышаться никак не мог...

***


Хотел сказать что-то важное тому, кто тихо лежал в дальней комнате. Вышел в столовую, включил свет, но тут засомневался, остановился… - и  передумал, выключил свет. Что-то не состоялось, наведенный мост был сразу разобран, одна ночь над рекою стояла... («Тебе важно, а ему нет»)

***


Отупел к вечеру. Пробовал физкультурой себя взбодрить, потом музыкой - никто не ожил, не явился ни один цвет, звук, запах. Об образах и говорить не стоит, они вымерли давно, вместе с мамонтами. «Я - тупой! Что, где, почему? - ничего не знаю! Тупой! Баклан я, баклан гнедой! Язык учить не буду! Лучше ушами хлопать! Или еще чем-нибудь «хлоп», «хлоп» - может, что-то и нахлопаю» - «Разве что от соседей по шее?!» (А свежего воздуха почти нет у меня под рукой. Либо движение, но дома, либо воздух, но сидя на стульчике сразу за сенями. Мизер, от которого не умираешь, но и не живешь.)

***


Открывал глаза, но в них был песок. Открывал их все шире, но в них был песок и туман. Открыл их, наконец, до предела, до огромного шара - среди песка, в тумане струйкой побежала  соленая вода...

***


В перечне спортивных новостей одной из радиоволн была и такая: проводится чемпионат по скоростной засолке огурцов! – «Лучше бы солили футбольную команду - им все равно зимой делать нечего. Изготовили бы огромную банку - и туда их; вместо мячиков – пузырики» - «А потом взять шайбу и расстрелять эту банку» - «Да, и вылезут они из нее злые, как вепри, мячи во все стороны пиная и кровавые пузыри пуская».

***


Сегодня меня не было - слишком много было вчера и не меньше  будет завтра.

***

Как долго я был в оцепенении серьезности! «Время собирать камни, время разбрасывать их» – «время строить, время буянить»! «Что надоело, то лучше сломать! Пусть закричит, если тут есть кто живой! Мы над ним  посмеемся!»
Молодость уходит, а я становлюсь всё веселее – не странно ли? От безнадежности? От безнадежности и радости: во мне два человека и один уже входит в ад, а другой – в рай – время расстаться; время терпеть адов огонь, поливая жаркое райским маслом – травоядным же ты так и не стал…

А мир безрадостен – вся радость моя в пределах пятиметрового диаметра вокруг меня плещется – какая милость к миру? Если б я еще мертвых воскрешал: некрофил – это христос невоскресающий. – «Но ты ищи тропки к милости – это более тонкие радости». – «Пока меня и от толстых шатает: укрепится ствол – пусть тогда ветви шатает…»

Вошел счастливый, сбросил обувь посреди комнаты, чашку, не заметив, со стола смахнул, влетел в чужой разговор – не поучаствовать, а тоже только чтобы сбросить своё, а чужое разбить, мол, всё, хватит, отныне жизнь потечет по другому…

***


Устал до бесчувствия, до коня и красного шарабана...-  а тут как раз привал, место для отдыха путешественников. Вошел и повалился, к стене прислонился. А вокруг народа много и все хлопочут...; всё бы ничего, но лица странны: одни развязны, а другие напряжены, посреди смеются, а в уголку плачут; а главное, у стены, что напротив, слишком много неподвижных тел лежит… Вдруг раздался чей-то пронзительный крик…

...Вспомнил,  как хотел в рай сплавиться по реке: «в отважных трудах забудусь, обольюсь водой счастливых впечатлений».

...Это всё те, что остались на берегу. Начинали с собирания грибов и валежника, а потом учредили комиссию и изобрели топор. Теперь небоскребы вдоль реки стоят, и страшной она кажется в глубине получившегося ущелья. Закрыли небо,  реку,  лес. Занавес.

***

В темноте утра стойко встретил страдание, связанное с сомнениями и потерей смыслов и потому с особым чувством родства и привета смотрел на восходившее солнце… «Светит как милая А.»

Дело в том, что зимой солнце восходит  перед нашими окнами, в прорехе между домами и чащей, а летом оно восходит где-то гораздо левее и мы его дома почти что не видим, лишь у окна…

***

Думать на полную можно, если только на тебе ничего не висит – если что-то есть, то естественно раздумывать об этом, висящем. – «А если оно выеденного яйца не стоит, но глаза мозолит?» – «Вот это-то хуже всего; значит, твоя жизнь настолько неправильно еще устроена, что надо бы тебе думать на полную»…

 В рисовании чаще посещает то чувство свободы, которое называется счастьем. Труд в радость – не в тягость и  безразличие. Баптистская музыка помогает – всё же у лучших из них в молодости чистая вера. Простые и горячие. Но у многих и в религии, и в искусстве висит на сердце камень…

Надо летать над дорогой. А так: схватил половинку, но на второй день затосковал, потому что понимание есть в подсознании, что раз взял одну половинку, значит, второй не видать. Вот слушал тети В. пение – а ведь у нее есть этот камень на сердце. Вера в Бога таким нужна как способ выживания под камнем. Когда им придавлен,  не до благодати и свободомыслий - и легкомыслий – искусств. Строят, а у самих камень на сердце; каждый раз по два камня несут: один в руках, для стройки, другой в сердце – он когда-нибудь отменит первый. «Нашел камень на камень»…
(Религиозные – таракашки под камнем, а культурные – воздушные мошки. Впрочем, тоже сплошь и рядом тяжести рисуют… - а всякие харизматы без конца поют, т.е. летают…)

Опять лучше всего цветы рисуются. Может, и в писании есть свои «Цветы»?! 
…Когда смирен, когда радостен, когда многое удается – а всё это  связано между собой, невозможно одно без другого – тогда и на людей начинаешь смотреть более оптимистично, даже на самых средних. Если ты будешь верить в их человечность, то, может, они и сами в нее поверят…

Нужно вырастить дерево, которое было бы выше любого небоскреба?! Непобедимый пустотелый небоскреб…

При моей системе совершенство становится труднодостижимым – для этого надо стать богом - но уже всякий имеет право на жизнь – по факту ее наличия. В их системе совершенство рядом – «сделай гладко» - но это совершенство мебели, которой жизнь почти недоступна… (Впрочем, в своих «мазюкалках» я вижу именно легкодостижимую совершенную гармонию – а их неверие в Бога разве с неверием в совершенство никак не связано? Так что это высказывание тоже несовершенно!)

Или сохранять немного смерти, немного стен, немного контура – чтобы был дом? Чтобы они не пугались, не видели, как картина снимается со стены и птичкой вылетает в окно?!

Не получается ли так, что у меня в рисунке избыток живописности и недостаток конструктивности? Речь же всё-таки о продукции для комнат, а я словно бы натаскал цветов и травы, и сучков, мол, всё – природа, а вот о вазе для них не позаботился. Получается как в притче: «легко взошло, но быстро завяло». Странная, во всяком случае, ситуация: когда смотришь на рисунок, он представляется светлым, а когда вспоминаешь его, он видится темным… Но корень, смысл у меня есть; часто не хватает ствола – что ж, кусты тоже бывают плодовиты и красивы. Для того, чтобы деревья валить, хорошо бы самому иметь хребет мощный – такое, если и будет, то очень не сразу.

***

Разорвал мятый блокнотик, где Вовка накарябал своих черных «тараканов»: «Расплодились – спасу нет!» – ««Превращение» Кафки – моё любимое произведение».

***

Всегда уместно реальность расцветить – даже ожидание на автобусной остановке… (Или просто всмотреться в лица…)

__

…Сел, стул в её направлении чуть развернув, и, развернув еще и туловище, смотрел на нее всю дорогу, лишь иногда отвлекаясь или опуская взгляд. А что, это всё-таки  мужское поведение... Дай бог, чтобы  и дальше вел себя по-мужски, только уже не сидел, а что-то делал! Сомневаюсь в своих силах и ловкости... Так, как дерево и простою рядом…

***

«Душа моя скорбит смертельно» – словно Он не только о смерти думал, но и том, чего лишается в жизни; не просто: «маяте конец – гора с плеч». (Хотя вернее другое: видел, что люди – чудовища, и таким же чудовищным будет и их «христианство»…)

***

Кликуша Вера Матвеева. У многих женщин нервы никуда, все удары пропускают, только за счет мягкости живут. На крик сил не хватило, вот и клик. У Фроловой и на крик хватило…

Песня Галича «Когда я вернусь» теперь не производит на меня почти никакого впечатления – интеллигенция аристократически холодная.

***

От стараний я часто так утомлен, что не могу добиться многого. Они же отдыхают вволю и потому их единичные импульсы могут быть неожиданно высоки, пахнуть свежестью и благодатью, по крайней мере, сулить чего-то…

 Не верь ты счастью пляжных людей, не на пляже рай! хотя вариант интересный, модерново примитивистский! И у всех свои изъяны – в том числе, и трудоголиков полно…

***


«Между нами кошка пробежала» - «Нет, вот она, еще бежит - давай ее шугнем?!» - «Может, лучше забыть?» - «Как? очень мягкие матрасы стелить и на цыпочках ходить? -  тягостно. Это же мина…»

***

Нарисовался до упаду, до голоду, наконец, силом оторвался от сего чудесного источника, разогрел щи и стал жадно хлебать, обессилено привалившись грудью к столу…

Пока рисую, ощущения светлые, словно  с цветка на цветок перелетаю, но как кончу, сразу опадаю, выпуклость обращается в вогнутость, и обретаюсь я среди каких-то темных скал. «Пойду, когда ноги будут со скалы на скалу перешагивать. А так, надо ждать, когда снова сможем летать…»

***

Они с детства слышат про любовь, и с детства ее ждут. Но: «это не любовь, а увлечение; это тоже не любовь, а симпатия; это любовь не к нему, а к его машине». А потом появляется любовь-похоть и всё становится окончательно безнадежным…

***


Жил в мире маленьких, которые живут очень бурно, ибо их очень много и они друг у друга по головам ходят. Потом жил среди средних - неплохая жизнь, но уж больно всё среднее: стоит тысяча одинаковых домов, в них живет миллион одинаковых людей. И, наконец, попал к Гулливерам, точнее, в страну их - пока еще ни одного не встретил; говорят, тут расстояния огромные - но и живут  по тысяче лет…

***

Вечер, Вовка стрижет меня ножницами, и мы слушаем музыку, Цоя… «50 лет назад так же друг друга стригли, но вот хорошей музыки у них не было и их тишина – допустим, при таких же бедных стенах - была тягостной -  представляешь?» («Не Баха же включать в сталинские времена. Да и мало одной «лошадки» для такой длинной и трудной жизни» - «Эх, в сталинские времена никакая музыка бы не помогла воодушевиться или забыться» - «Как ни странно, это как раз были очень воодушевленные времена» - « Народившимся роботам хватало маршей. Кроме того, водку никто не запрещал…»)

***


Умирая, напоследок мельком вдруг подумал о Боге – и удивился, мол, какой еще «Бог» - «бок»; так, выходя из дома, переступают порог, не наклоняя головы, только  ногами его ощущая как некий рубец, некую складку,  помеху или зацепку...

***

Тысяча светящихся окон -  тысяча горящих сознаний; и каждое из них до чего-то додумывается с помощью такого огня. …Вот додумался  я, что в религии и культуры ходить не надо – так миллионы тоже не ходят. Точнее, я даже хожу,  еще сомневаюсь - не знаю, как мудрец ли или  глупец – глупец нового витка…

Этот электрический свет выжигает их головы. И сказал дьявол: «да будет свет». И светила, авторитеты повесил на небе – всё небо завесил, заставил в двадцать рядов, этажей…

Но и во мне  еще много тяжелой мебели, от которой темнеет в глазах и всё в душе полегает и разбегается. «Возьмись за нее и отвагу выронишь из рук»…

__

Во время выступления имярека от избытка пренебрежения и нетерпения как обычно закрутился на стуле. Сообщаю Вовке: «хочется упасть со стула!»

«Да, Вов, селяви, надо вырабатывать в себе противоядие от укусов бешеной синей коровы!»

Когда пришел, повесил свою куртку на тот же крючок, где висела одежда А. – обрадовался, как хорошему предзнаменованию. И даже поздоровался с ней, но уже тут, по ее ответу почувствовал, что что-то неладно; кончилось тем, что ушел, не дождавшись конца – сам снял свою одежду с ее крючка…

***

 
Снаряженный человек - но недостаточно он снаряжен, чтобы лазить по горам; да и трусит он лазить – оправданно; да и не верит, что есть и еще снаряжения - неоправданно; вот и околачивается в городке, а здесь его снаряжение - просто груз или вериги юродивого. «В горах сходишь с ума от напряга, а в городе - от расслабления. Там все вздыбилось, здесь все растеклось. Попытался вздыбить растекшееся - только прохожих забрызгал; попробовал растечься по вздыбленному — сразу стек весь в какую-то ямку-канавку...»

***

Выросли две зловещие башни, религии и культуры и испугались небеса и убежали с неба! В узкой расселине между башнями стали прятаться у тех бедных людей, которые там, у подножия башен живут, к примеру, дворниками работая. Снаружи бедная хижина, а изнутри волшебным светом озарена… У истины не было бы и одного шанса на существование, если бы не эта пограничная полоса. Я тоже живу на пограничной полосе, мои дороги прочерчены на всякой карте…
(Залезли черные исполины на небо, шарят там ручищами и испуганной синей лужицей  небо взирает на это с земли…)

***

Разрезали живое яблоко на две половинки, положили их срезом вниз, убив двух зайцев – не видно пореза и лежит прочно – и стали карабкаться на получившиеся скользкие холмы, видя на их вершинах рай, сосок, сочащийся молоком и медом…

Две туфли домашние вечером снимаешь, всего две, почему же, когда надеваешь их утром, всё время возникает путаница, почему всё невпопад…

Слушаю баптистские песни: «никого никогда не вини» – замечательно, но заложен и второй смысл: не вини баптистскую церковь, если тебе, не дай бог,  в ней становится дурно. И так всюду…

Все предметы располовинены: начиная от двух половинок яблока до двух половинок стола. Причем одна половина всегда черно-белая, а вторая  цветная – и обе неприятные: первая угрюма, вторая криклива и пестра…

***

…Ему надо бы работать приучаться – он из блатной среды, отравлен легкими деньгами. А  хочется ездить везде и о Боге рассуждать – прямой путь в платные миссионеры и проповедники… И как о женщинах речь заходит, рожа прямо масляной становится, словно он блинов поел.
(Про жену я ему сказал – «игриво!» - а  про работу  нет. – «У самого рыло в пушку?!» - «Нет, просто не пришло в голову» – «Вот-вот, не приходит вам в голову, что работать надо»)

«Хочу всего себя посвятить Богу, семьей себя не хочу связывать» – «А с похотью как?» – «Хорошо бы сожительствовать»!

***

В творчестве  лететь вертикально вверх, чтобы среди людей сохранять способность хотя бы к горизонтальному полету…

Лучшие культурные кричат, а не поют, а лучшие религиозные поют, но как сущие дети… (Но и грешат или с криком, «на нервах» или  как дети)

__

Вовке талдычу про А.: «…я, главное, не боюсь, что меня оскорбят – меня уже нельзя оскорбить. В случае чего скажу ей: «ты, всё-таки, пигалица – не забывайся»!»

***

 
«Почему эти личности называют себя широкой общественностью?!» Две расфуфыренные дамы, один гном, один подобострастно примазавшийся и несколько примазавшихся поскромнее...

***

…В один прекрасный вечер засну, а проснусь уже в раю. Домашние найдут кровать пустою, пелена одни, одеяло и штаны.

Хмелел от слов хмельных, духовных. «Всё, пьян уже, больше не хочу». Душа летала, во многих чудесно-странных местах побывала, головка стала маленькой, устала и ничего не соображала…

***

И как это я раньше истины не знал! Всё - средства, а цель-то - радость! И чего бояться, коли все равно, когда умирать?! Полечу и пусть стреляют в меня на лету - и попасть нелегко, а попадут, так на свою же голову, а я-то в рай попаду.
(А горцы, тоже люди лихие, выбирают иное, кажется, «честь», хотя я и не совсем понимаю, что это такое!)

Собрались пять тусклых типов, ни один не верил в рай. Собрались четыре гнома, ни один не верил в Бога. Собрались три комара, началась жара, два кошмара появилось - и все теперь главного ждут.

Гнуть бы духовные кочерги: выпрямить бы религиозного, что согнулся направо, выпрямить бы культурного, что согнулся налево.

И в этом есть некое вранье; и в этом - некая ехидца; а вот здесь намек грязный...» - подбирал выражения, чтобы сказать чисто…

..«На земле только грязь собирать» - я смиряюсь только затем, чтобы обрести свободную плавность движений, столь нужную для плаваний и полетов» - «Вода грязна и воздух» -  «Ну, это уже грустно как  апокалипсис; все равно полечу, поплыву, пусть и ангелом черным, не белым».

    «Хотелось бы поговорить с вами. Я же в открытую люблю. Соберемся и начнем все свои фиги из карманов и все свои камни из-за пазух выкладывать - посмеемся тому, как их много» — «Разложишь оружие по столу, а оно само стрелять начнет» - «Не начнет, я не замкну сеть: для короткого замыкания нужны два провода, а у моего отныне  стальные нервы, я в любом случае буду смеяться»

***


Любые два близлежащих пятна, две точки на покрывале или на ковре, что перпендикулярно покрывалу висит, на два глаза похожи - и много этих глаз смотрят, ничего не видя, но что-то выражая... - может, и наши глаза только нарисованы?! «Наденем маски, чтобы лиц понапрасну не тратить - пусть спят».

***

Раньше голова возбуждалась и душа возбуждалась, но и там и там при возбуждении царил хаос, едва-едва можно было в этом хаосе что-то разобрать – а теперь всё строго и стройно, как у самолета: возбудился – значит, полетел. …Впрочем, опять отяжелел в последнее время, опять, видимо, опыт поднакопился, преодолеть его не могу, сижу с опытом-то, по-детски ничем возбудиться не могу. «Стройно, строго, но с глушителем». …В мгновение ока взлетел, как на дерево – в мгновение ока с дерева упал; полно этих деревьев стоит. – «А лазить некому».

«Не пишется что-то, не рисуется» – «Значит, вы изменились и прежнее вас уже не пьянит – надо новое искать, новые духовные страны посещать. А когда и там приестся, опять дальше идти; и так без конца, до стран самых чудесных, которые не надоедают, в которых хоть всю вечность живи…»

***


«Мои важные слова не произвели на нее никакого впечатления - в этот  миг я понял, что все уже безнадежно, мне нечем вскрыть ее гробницу»  – «Тридцать раз ударь этим своим молотком, а потом отдохни и ударь еще семьдесят - ведь утопленников пытаются откачать до последнего, пока не вскочат и не заорут: «не хочу воскресать!»!»

Нет лестницы на небо, в рай, а есть турник - надо только подтянуться, сделать «выход», и, наконец, встать на него ногами - оттуда уже можно дотянуться до ангелов, что на небо летают с регулярностью рейсовых автобусов... - но трудность в том, что почти до самой перекладины, так сказать, до уст конских, вся земля покрыта какой-то густой и вязкой жидкостью, которая на тебе висит пудовыми гирями...

***

Телевизор неделями не смотрю, не суечусь, ни с кем не ссорюсь – ну не великие ли перемены?! Не могу нарадоваться - и: «зачем же мне от радости отдыхать и отвлекаться?!»

***

«…Со мной вы будете, конечно, не за каменной стеной, но хотя бы за изгородью! Нет, не так: с одной стороны будет каменная стена, а с другой только изгородь – но, может быть, это не так страшно? И, может быть, мне и ее удастся укрепить…»

***

Как много должно быть христов, так много и маленьких церквей, ими созданных: «я не претендую на то, что именно из моей искры возгорится огромное пламя –  просто хочу превратить искру в устойчивый огонек. А огромной пламя – дело времен огромной отдаленности, ведь пока мир состоит из сплошных пожарных команд и просто тонет в воде, всё залили, как при потопе...

***


Есть люди, у которых крыша поехала, но по дороге застряла - прочно, наглухо почему-то застряла - поэтому с ума они не сходят - т.е. окончательно — и так и живут со съехавшей крышей, без труда выдавая себя за оригинальных людей, необычное строение.
...Заросли, чаща, что ли, рядом с домом - иначе как же она застряла... То обедают в зарослях, но под крышей, то спать укладываются среди стен, но под звездным небом. «Что-то мебель у нас сейчас странная; а вчера вечером потолок в комнатах был странный…»

***


Мир, в котором людям запретили говорить человеческие речи, рисовать реальность, играть Баха: всюду математика, знаки, в рисовании чертежи и символы. Из человеческого разрешены только хиханьки-хаханьки…

***

Ван Гог умер не сразу после выстрела в себя – думаю, что в этом разе можно говорить не о самоубийстве, а о смерти от несчастного случая…; и он был спокоен в последний день, не метался…; и не стал добивать себя, раненого. «Я не убил себя, а только ранил, а я и есть раненый душой, пусть, может быть, и смертельно раненый…»

Ван Гог смотрел на природу и всюду в ней видел притчу о своей жизни. То же и Высоцкий: брал любую стандартную тему и в ней легко видел себя…

***

Плавно, кругло жить у меня не получается – идут месяцы, наш шарик, земля заворачивает, а я всё по прямой. Но потом случится слом, резкая перемена направления движения – вслед за шариком. В итоге, за год какой-нибудь ромб выйдет. …Буду лежать в деревне солнечным утром и с удивлением вспоминать время нынешнее: «да было ли оно? Точно ли была населена и эта грань? А все собрания «коров» – они же всегда, всегда мне сном казались…»

***

Возьмите любую книгу – у вас всегда будет ощущение, что нечто в этом роде вы уже читали много-много раз. Т.е. это всё писатели, которые стадами пасутся, колоннами на приступ идут – где настоящие пастыри? Где что-то свеженькое и чистенькое…

***


«Сознание наше полно мыслей, как река рыбой (в наше время и то, и другое весьма опустошено, но это уже другой разговор) - т.е. мысли надо высматривать и выуживать, не надеяться только на то, что они сами вам в лодку  прыгнут. Причем, выудив одну, полезно еще и еще раз в этом же месте удочку закинуть - никто одиночество не любит; кроме, пожалуй, старых хищников, с которыми я вам и связываться-то не очень рекомендую...»

__

Шейный тик убавился – тоже вернейший признак общего духовного укрепления и душевного успокоения…

Я был красивее раньше, но красотой пижонистой, пустой, обреченной – вроде зубов молочных.

***

Таракан строит храм.
Важно настроен таракан.
В строительстве, в частности, очень помог
Спичечный коробок...

Увидев стакан,
Искупаться решил таракан.
Блестящий, холодный стакан -
Не без страха вверх ползет таракан...

Отправляется в плавание таракан,
На щепку вскарабкался - а приволок он ее с другого края лужи - к которому вроде бы теперь и отправляется вплавь: «всё по грязи да по грязи – я, может, летать хочу!» Как индеец, яростно замахал веслом.

***

Великое пожелание: «Господи, чтобы ночью  снился рай».

***

Вот говорят, что это признак слабости, если другие люди, обстановка на тебя влияют, но на самом-то деле даже нужно подстраиваться под людей и обстановку, а иначе не будет сцепления, будешь или ломать других или отчуждаться ими. Т.е. полезнее стать на карачки, чем влезть на постамент. («Ученик Достоевского!»)

***


Добротный человек, говорит достойным тоном, а я всё-таки рот кривлю, мол, слишком много ты за этот свой тон имеешь, все-то у тебя есть и в женах та, что милой в девушках была - ведь на самом-то деле ты  лишь  исполнитель…
Мы, творцы-каратисты иногда таких за мусор держим, типа, моли Бога, чтобы Он дал нам милость к таким, как ты, ведь все твои добрые дела –  то, что ты  бабушку не бросил; да и мудрено ее бросить-то... – но, может быть, это всего лишь зависть…

***

Природа – живая абстракция!  Их мир вписывается в мертвую абстракцию, а мой – в живую.

Был у меня раньше один дух – и, естественно, я ходил холостой (хотя и раньше уже мелькала душа сквозь деревья могучие), а теперь мне уже никак не жить без А.!

Методы все забудем – что в писании, что в рисовании – жить будем вольно. «Вольную дают всем, кто вдохновлен и летать способен!»

Что за притча: пишу, а кажется, что всё еще рисую, некий рисунок и в этих каракульках чудится! (к примеру, лес далекий! А из неоригинального – пашня. Хотя эти черные грядки ведь на белом снегу…)

…Да, за осень и эту, еще только начавшуюся, зиму я уже испытал два сильнейших воздействия: сначала со стороны собственных писаний, а теперь и со стороны  рисований… В писаниях скорее глубина, чем свобода, а в рисовании скорее свобода, чем глубина, но выросло и то и другое…

***


«Любишь меня? Но сам почему-то не вполне такой? Любишь только что-то? Не любишь, а гордишься мной?»

Часто петухи кричат - и громко - но люди все равно чаще грешат - но тихо. Громкий грех - это уже не грех, а безобразие... «Про тихий  грех узнавши, все грешники тихонько захихикали и вскоре тоже тихонько согрешили».
(Смотрю на неё и думаю: «неужели в ней совсем не кудрявится грязь?»)

***


«Я боялся идти к зубному врачу, но тут  утонул, рыгнул и легко поплыл к зубному врачу. Правда, зуб уже совсем не болел. Плыть, однако, уже было слишком приятно - везде аквариумы. Вдруг сверху кто-то пробурлил, как бурав, которым сверлят зубы у китов. Потом всё успокоилось, и на водную гладь даже упал сухой листок - осень - но я все плыл…»

***

Вовкин сон: в восторге летал по комнатам под потолком – мне показал и я тоже в восторге. Тут Н. пришла, захотел и ей показать. Говорит: «покажи». Замахал руками, но ничего не вышло. «Разбега мало». Вдруг все перегородки исчезли, и получился какой-то ангар с просветом вдали. Побежал, замахал, но сначала опять выходило только по петушиному, а потом полетел, но отчужденным самолетиком, без всякой радости… (Не  наслушался ли, как я О. про «полеты души» толковал! В присутствии любого из «средних» уже не разлетаешься.)

***

               
Кудрявая улыбка, но почему-то скрючен цветок, а над столовой надпись «Свиноферма»... Улыбнувшись, скрылся; стакан, где цветок, сухой, немытый, а к столовой ведут следы копыт...

__

«Вовк, в этом году не чувствуется, что ты прогрессируешь» – «Нет, я чувствую; депрессняк не донимает» – но сам через 15 минут чашку разбил.

«Столько усилий, а все ради чего?» - «Да ради того, чтобы остаться разумным! - так легко, как в кино или у всех,  почему-то не получается» - с широкой простецкой улыбкой...

***


Еще недавно царил прекрасный солнечный день и у команды было прекрасное командное настроение, а сейчас на небе черные тучи, на лицах трупные пятна, все сидят по углам. «Ну, держись! Как буря, так все превращаются в пиратов!»

__

Для знакомства естественнее спросить А. про то, кто ее любимый композитор… (но если назовет не Баха, то это будет означать, что она всё же  сентиментальная мещанка!)

Вот Д. – стремится дойти до предельных совершенств и доходит до них, но т.к. совершенство это не согласовано с Богом, то получается, что этот предел вечно находится где-то за пределами жизни…

…Все проповедуют, даже Юрий Антонов: «поверь в мечту» – тоска. И, главное, еще ни одному проповеднику не помогли его собственные проповеди…

***

Пропасть только ждет головокружений, а лес заблуждений…

Убедительно все «занятия» покажутся  морокой и тщетой, и всё бросаешь, но отчаяние проходит и ты просто бродишь в светлом дне… Чего не хватает? – ясное дело, общения, свободной беседы с равным – в ней и думанье, и игра, и поддержка, и научение друг друга…

«Достоевщина» помогает копошиться в темноте, но, с другой стороны,  мешает сочинять приятные сказки. Можно уже выбраться из грязи, а ты всё месишь и месишь ее – «побеждаешь». Всё праведности ищем, на Божию милость нам западло рассчитывать: «нет, у меня еще остался маленький хвостик и пока я не оторву его, не явлюсь перед Твои светлые очи, Боже – стыдно, западло»; а маленькие хвостики всего труднее ухватить – вот и вертишься юлой…

***


Добродушный злодей играл свой джаз…
И добротную живопись тоже рисовал добродушный злодей... И музыка и живопись как свидетельства добродушия: «все у меня есть, живу добротно и даже о душе забочусь». Такая, знаете ли, экзистенция, полный покой, головастики плавают себе и процесс пищеварительный идет. Вальс, только не белых и добрых, а черных и злых… (Злодейство его так велико, что вплотную, прильнувшей жене или тому же искусству, не увидеть его целиком… «Так прильнула, что стала почти как мой собственный член»)      
       
...Мир спустился в ад - стал обживать и его, всюду замелькали странные люди с черной кожей - местные аборигены.

***


Религия и культура -  трехколесные велосипеды, а я - велосипед двухколесный. Ведь трехколесный хорошо едет только по искусственно выровненной дороге, а на ухабах природы и жизни он сразу же опрокидывается. И удовольствие получаешь только от езды на двухколесном...

Или же они подобны человеку, стоящему на трех опорах: две ноги и одна рука - у религиозных правая, а у культурных левая. Крайне неудобная поза: «ну и хорошо, что трудная - иначе бы Бог не оценил» - говорят религиозные; «ну, и хорошо, что большое искусство требуется — иначе, в чем была бы наша избранность» - говорят культурные. Позеры - о том, чтобы идти и речи нет, стоят и хранят «традицию»  стояния на трех опорах…

***

Иногда ничего не пишешь не потому, что обретаешься в серости, стесненности и угнетенности, а напротив, потому что дышишь неким духовным озоном, зришь легкие, светлые, теплые краски, набираешься свежести –   потом  всё равно скажется…
Писание – фундамент, рисование – душа, а мое будущее пение – крыша на верхотуре, под небом… (Если это только будет не шепот, не корчи… - что весьма возможно хотя бы потому, что у меня голоса нет…)

***


«Жадность фраера погубит», - гордость то же, ведь перед другими с неизбежностью автомата задирают нос, но на деле  сами себя не уважают. В лозунге «все мое!» соединяется жадность с гордостью. «Пропал фраер, ох, пропал, с одного стула сразу в две пропасти упал».

***


Принялся за работу. Замелькали машины, что на улице рядом...

Неудобный спутник - надо говорить, говорить, говорить; замерз - все равно говорить; живот заболел - говорить, говорить, говорить...

В конторе лезут в дверь как нищие за милостыней, а в коридоре кто-то уже поцапался как дворник с прохожим. Сейчас собака залает и машина промчится, замигает свет и все с надеждой на потолок уставятся…

***

Пересматривал старые  «Цветы»  - рисунки - порадовали и даже поразили меня: похожи на огромные строящиеся соборы; все сплошь светлые и уже торжествующие...
А те «метелки» похожи на девушек, так  до конца и не воплотившихся, не обретших лица...

Головы - личности, которым быть в соборе! - порадовали меньше:  как плоды, но хорошие  похожи друг на друга, а немало есть и «некондиционных»,  и даже ядовитых…

И  от грубиянства ранних «Цветов» (май 95)  почему-то впал не в депрессию, а в радостное изумление: «это же надо быть вот таким нахалом!»

***


Всё было забрызгано ночью. Исправить нельзя - ночь. Исправить не нужно - ночь...

Темный, свитер и темные тапочки. Мокрый свитер и мокрые тапочки! На улице дождь, а в комнатах очень холодно. Ночь.

Влажная темная глушь под забором у грязной дороги. Ночь, фары, гул, ночь, фары, гул; ночь...

***


Формальное знакомство с тремя полузагубленными, полунераскрывшимися девушками. Ничего, я счастлив, мне снится три цветка прекрасных и простых...

Сон про нашу церковь. Ночное собрание, электричество, все стоят, напряжены. «Тяжелые времена...» Тут во все окна хлынула черная тьма. В двери тоже кто-то ломился, дверь не поддавалась, но какое это имело значение? Все продолжали стоять с черными книгами в руках - тьма валила как из трубы нефтепровода большого диаметра, но не поднималась выше колен...

Далекие места,  сон про отцово детство. Опять сумерки в глуши, мой спутник бубнив, а у меня совсем мало слов. Едва различил одно: опять «невыразимое...» «Невыводимое; неуносимое; неизлечимое...» - шли мимо  как будто вымершей больницы, дул ветер в бело-черном больничном саду...

***

Теперь у Ж. всплеск недоброжелательства. А у Р. всплеск восхищения моими рисунками. Плещется водичка в солнечном свете. К сожалению, грязновата вода и не вымыт стакан…

Сцепив зубы, напевал. Достойно вел себя. Жарил картошку, пристально смотрел в будущее...

Вовка идет сдавать кал на анализ. А в том районе и библиотека – «Пастернака тоже сдай… на анализ».

Снова полистал старые записи (92г) - на этот раз особые ощущения: не то, что бы слабо, а еще незрело всё. Рука брала по-другому, сказывалось пустое прошлое; ложные привычки, нелепые понятия, незаметно привитые «воспитанием». Бунтуешь против нечистой воды в стакане, а рядом целая ванна всякой мути сыто нежится…

***

«Пусто. Ничем не хочу заполнять пустоту, буду тонуть - может быть смилостивится Тот, у кого полнота. Буду дремать, смотреть в пустоту, в тишину, ждать...» - опять про крест.
Но: «Член встал и стоял как стакан – полный влаги и жажды пролиться»
(«Всё выдержу и вынесу, лишь бы мой собственный пес на меня не залаял».)

«Припертого к стене можно только убить, а вот если нет стены, то понесет тебя ветер на край земли, где ты сам спрыгнешь в пропасть».

«Он считает нас туповатыми» - «Как, наши ли головы не варят?!» - «Он считает нас туповатыми в целях».

***

Высоцкий: «а на нейтральной полосе цветы необычайной красоты» – вот они, эти цветы (еще, правда, печать войны на них лежит). Т.е. понимал он и это, Высоцкий. Если бы не девки, не пьянки, не театры…

***

…Человек, который бросил стоить свой дом – а построен только фундамент: «столько трудов, а всё еще только «нулевой цикл» - видите ли, я должен с минусов начинать, с котлована!» И пошел человек, расстроенный и нервный, и стал где ни попадя с наскока всякие странные сооружения возводить из чего ни попадя – не может он уже жить без строительств, да и надеется, что вдруг выскочит птичка небывалой удачи…

Кто лезет в боги преждевременно, того сажают в карцер и обращают в червяка, мокрицу или паука, на выбор...

На небо могут попасть только те, кто подобен птицам, а у всех птиц маленькая голова и большие крылья. Ты можешь быть вовсе бескрылым и разумным как слон, но как попадут на небо слоны?! (Что подведет под монастырь, слишком маленькая  голова или слишком большая для таких крыльев, что есть у меня? А птицы до рая всё равно не долетают, раз белоснежными ангелами или цветными красавицами не становятся – это просто летающая земля…)

***

«Классики»  ценились довольно долго, но теперь, когда изданы миллионы книг, фильмов, музык и картин примерно с такой же  силой и даже много большей…, и,  к тому же, потеряна вера в человека… - можно только пожать плечами… Никто их добровольно не читает,  около них не останавливается – но они стоят, на полках и в скверах… («Традиции» такое положение дел не нравится, и она отвечает бешеной рекламой. Мол, еще тыщу лет молиться будете…)

…Памятник Пушкину.  Рядом лавочка стоит. К сожалению, лавочка только голубями засижена.

***


Раскочегарившись, самому перепачкаться, но картину чистой оставить. Хотя я же человек простой и спорный, не эстетический и салонный - и в  вагонах первого класса картинам моим всё равно не висеть…

Богатый выбрался из под груза мании величия, а бедный выбрался из под груза убогих забот - оба раскочегарились; увидев же дымы друг друга, пошли друг другу  навстречу, встретились, разговорились. (Богатый подумал: «как много еще во мне барского», а бедный о себе подумал: «ну и убог же ты браток»)

Зима. Не только материально, но и духовно отопительный сезон...

Эстетика -  вечная жизнь мумии: некий спирт, которым пропитывается тело и эфиром заполненный склеп. Эстетика убивает, украшая, лишая  «суетности». «Быть бы статуей Аполлона после смерти» - вот их голубая, но не небесная мечта, ведь Аполлон воистину «живее всех, так называемых «живых»». Они все заворожены зрелищем этой великолепной, прочной, сияющей смерти. «Что жизнь - жалкая авоська с кефиром, пальто залоснившееся, лихорадка и озноб - какие уж тут могут быть перспективы...»

Сверхзадача наивных: мумифицироваться, сохранив жизненное тепло. Удивляются, отчего не получается: ледяной Аполлон - красиво, но холодно; мраморный Аполлон - красиво, но голодно. «Красивые одежды упраздняют грехи злых и заменяют вечную жизнь добрым». Голубой хитон как Исус Христос. Ведь была же сила Самсона в волосах. «Благая весть: злым прощение, а добрым благословение - вот только бы отыскать эту самую красивую одежду». А у сатанистов  свои аполлоны: кого-то в муке вываляли - а у него и без того СПИД и белая проказа... БГ: «женщина воскресит даже мертвого, а мы уж не настолько эстетичны, чтобы считаться мертвецами...» - «Вот именно: убежал от смерти, значит, и совершенства не достиг. Скажет про вас Аполлон: что это за парочка вокруг меня крутится? ведут себя неприлично; холодно и голодно им, видите ли - в пьянстве и разврате хотят забыться...»

***


«Представь себе, что мы оба гибнем - некие смертельные тучи над нами собираются и уже ударили первые капли смертельного дождя - пока еще мимо... Что будешь делать? Психовать, забыв обо мне? Мол, мы оба равно гибнем, тут каждый сам за себя... Расколет эдак-то смерть все твои благие намерения, а?!» - «Убийственна сила лишь падающих капель - обниму и своим телом накрою тебя,  с тоской заглянув в твои глаза, полные паники и неверия»…

***


«Так ослаб, что и малый негатив на меня действует сильно» - «А мне, видимо, уже настолько худо, что мелочи  не замечаю».

***

Разочарование, уныние –  собственную продукцию оцениваешь ниже себестоимости: «не стоило делать, тратить надежду, силу, время, место, материалы…»

***

Вивальди не радуется, он ликовать научился. Разница как между «криком» и «кликом» - в первом случае нет порыва с реальностью, а во втором перед вами уже призрачный мир, ненормальность. Католик-харизмат?! (Или просто счастливая за каким-нибудь забором Италия…)

Мол, голова – это гриб; съедобный гриб – всего лишь пища, а поганый гриб – мерзость: съедобное съедаем, поганое уничтожаем – так или иначе, надо жить без головы!

***


«Я покаялся» - «А рвота была?» -  «?!» - «Можно как бы неким кайлом расколоть свое каменное сердце, но, тем не менее, не выблевать его - осколки еще слишком крупны».

***

Рисуя, опрокинул одну баночку с гуашью – конечно, пролилось. Сколько мог, налегал на нее, но всё равно  осталось еще много: «пусть в засохшем виде так полежит до завтра на полу; место вроде бы в сторонке» – не пропадать же добру!

Мосты рисуются заброшенные… А что, у мостов, как правило, уход только за проезжей частью, а что там, внизу никого не волнует. Или вовсе река обмелела, выступили всякие коряги и сам мост уже никому не нужен… «Обмелели реки, заросли дороги – когда и на небе тучи, это уже больно. …Мост прячет свои нежные изгибы за широкой грудью, по которой можно даже ездить»…

Крест – мост: посреди реки вбит столб, к тому столбу привязан человек, что руки к обоим берегам простер, достав до них, обоих. «Могу переправить с одного берега на другой, могу переправить с одного и другого берега на небо, что начинается над самой рекой» - первое никому из принципиальных не нужно, а во второе никто из здравомыслящих не верит.

А еще я – корабль цветочный: все палубы в цветах – если смотреть издали, то похоже на цветочный горшок, только целеустремленный.  Хотя горшки тоже хорошее себе местечко выбрали – у светлого окна. Не цветут только  сейчас – видно, мало хорошего видят за окном. А стоило солнышку на недельку загоститься, как у всех уже явились красочные чувства и яркие мысли. «Кто-то в черном встал у окна, но солнце-то светит сверху, его лишь головами можно заслонить!» …Распял цветок, сказал: «букет». Смерть мученическая – но разве в вазе лучше? Ведь вода там лишь в детстве свежа и прохладна… Но вернемся к нашим кораблям: обычный скучно плавает, тыкаясь в пустые берега – как несовершеннолетний, к дому веревочкой привязан. Мол, далеко не уходи. А мы что, слабее псов, не можем той веревки перегрызть? Кого нам ждать, кого возить? Что за поиск в заданных пределах, заведомо обреченный на неудачу, да и по расписанию, к тому же? И вот плыву, цветами загрузившись….

«Так что люди, живущие у заброшенных мостов, идите напрямки, заросших дорог и пересохших рек не разбирая, к нашему плывущему и освещенному цветами кораблю…»

(Всё вышеизложенное написано благодаря моей дружбе с Высоцким. Зря я доверял Маринке Влади – это всё равно, что моей матери  писать воспоминанья обо мне! В лучшем случае напишет, что  часто ездил работать  на дачу, в худшем, что  мало ей помогал. Ведь сам-то он всю жизнь на женщин и жен в песнях бурчал. …А БГ в метафизике лучше разбирается, чем в реальной жизни – ей Богу, это ненатурально, это как у меня прежнего. …Их истории –  всё-таки не столько истории непонимания, сколько истории плена: некие вещи им не хотелось понимать. За Толстым охотников следовать нет…

Между тем, раньше Высоцкий казался мне пьяницей и угрюмым актером несимпатичного театра, а также пошлым весельчаком («Зин, а, Зин») и автором песен про шахтеров, полярников, подводников, саперов и сапожников...)

***

Надо соединить душу и разум, но не то, что Антика сделала с душой, с тем, что евреи сделали с разумом - не культуру с религией надо соединять… Мы будем строить на воде, да ещё и движущейся! …Всю жизнь развели по водопроводным трубам или заставили ток вырабатывать. …Запрудят реку и поначалу будут радоваться тому, какое у них озеро получилось. Но потом озеро превратится в болото, заведутся малярия и крокодилы – не только в озере купаться, но и в доме при озере жить будет нельзя – и опустеет мир, в нем выживут только новые гунны...

***

Плохие рисунки от плохого состояния  души. Надо стараться истребить в себе мрачность и грязь и параллельно будет истребляться мрачность и грязь в рисовании. «Сегодня пару раз был не прав и в жизни, и в рисовании – завтра попробую пройти день чисто». «Рассердился – это мне даром не пройдет…»

 «Очень мне нравятся ваши рисунки, особенно вот этот» – но я недоверчив и слышу иное: «ничего, один рисунок даже понравился». – «А 10 тысяч за него дадите?! А 5 чистых листочков вместо одного моего изрисованного?! «Настолько понравилось, что если бесплатно, то даже бы взял. Может, и на стенку повесил бы – когда место  освободится; только с соседкой ещё посоветуюсь – она кандидат наук…»

__

Вовка побывал у Д. – в подпитии, занят незнакомой «парочкой», рисует мало, читает про карму у какого-то Лазарева.

Д. – это чернозем и чудесный климат, но тут никто ничего не сажал, скорее, некий смерч пронесся. Но и без посадок  чуть ли не каждый второй сорняк скоро перевоспитывается и, например, превращается в хлебное дерево…

«Ван Гог – школа, Д. – институт», а я – выход из учебных заведений, причем не в рабство «работы», а на свободу и в творчество…
 Трудно в нашем мире бороться подростку, поэтому от всех учеб не убежишь – дай Бог, хотя бы взрослому от работ убежать… (Нет, насколько от учеб не убежал, настолько и от работ не убежишь уже…)

Сам я, вероятно, ещё только школьник! Сколько лет, по сути, школа не работала, одни методические инструкции писались. – «Делал, что мог, сидя между двух стульев». – «Да, главное, что не упал – тут чудо Христа водошагающего, не меньше – в пустоте сидящий»!» – «Да, инструкциями воздух нагонял, делал себе воздушную подушку».

***


Земля, небо. Земля темная, небо голубое. Но вот на земле вода – голубая, как небо. И уже дерево растет, его крона - темным зеленым пятном на фоне неба. А по воде тоже зеленый листок плывет. А на небе еще и тучи, черные как земля. И они бросают темные тени на воду, на зеленый листок на воде, на дерево в небе. Вода стала темная, как зелень у дерева; но зелень и листок на воде теперь стали еще темнее - как кора; но кора теперь как земля – которая  уже как уголь, который никто не видал, и вряд ли увидит - особенно это листка на воде касается. Впрочем, воде и небу уголь ни к чему, одно дерево им слегка интересуется...

***

«Вильмс, 6-я палата, вам передача»; или: «к вам посетитель». Как приятно; даже: есть ли что приятнее?! Болел, скучал, а тут и надежды, и оживление, мол, не болей, дружище. «Спасибо, я бы рад» - счастливая стеснительная улыбка. «До свидания. За все спасибо. Приходите...»
(Еще секрет обаяния больницы: домашние тапочки в казенном помещении, сон и обед. Не только все родственники, оказывается, любят тебя, но и места казенные, чудеса, достойные, если не воскрешения, то выздоровления…)

***

Бежишь вроде бы вперед, но всё время подозреваешь, что это твой собственный хвост мелькает перед тобой за поворотом...

У нашего цветка цветы как парашюты, а землю он высосал так, что она стала как вата или пух - лишь своя зелень да наш горшок оставались тяжелы, но в один прекрасный день, когда мы раскрыли окна, он поднатужился и всё же  полетел - низко, как дирижабль или гондола...

__

А. тогда села за отдельный стол и делала «уроки» – можно было бы и подойти, но вид у нее был и занятой, и равнодушный. К тому же,  насморк  - не разболелась ли, бедняжка?!  Поэтому я сел на стул в отдалении, не за стол, а чуть ли не посреди комнаты. И стал этот стул потихоньку пододвигать! Но как раз тогда, когда я был почти у пристани, тетрадь предостерегающе захлопнулась и через пару минут птичка улетела...

***

Когда рисуешь, руки из души растут, а когда пишешь – из головы. Без писаний трудно состояться обширным рисованиям – пришлось бы  заужаться, чтобы травою по земле не растечься...

***

Пока  сижу дома, я силен как вождь, но стоит мне куда-нибудь пойти, как  прихожу уже усталым солдатом и говорю:  «я не могу руководить, напротив, вы руководите мной». Поэтому остается надеяться, что мое войско само придет ко мне! Не становиться же  под почти пионерские  знамена в неприлично большом возрасте. Всё ревматизм - пиши, говорит, послания…

Собрался вождь и все-таки пошел, надеясь, что в этот раз всё окажется иначе. Но не дошел еще и до трамвайной остановки, как почувствовал, что он  только генерал. После трамвайной давки вылез  подполковником. Потом малость в очереди постоял как простой лейтенант... - хотел хотя бы  какой-никакой офицерский мундир сохранить, но только вошел, как уже кто-то крикнул: «раздевайтесь!», а другой басом добавил то ли «будьте как дома», то ли «вы же не дома», и: «будьте нашим старшиной!» - то ли старшина им нужен, то ли денщик, слуга последний — командовать-то не кем. Попросил тут одного, прыщавого и захудалого, в туалет выходившего, так он только покосился на меня со странной, нехорошей улыбкой и снова шмыгнул за стол... «Все толкают вниз - либо упирайся и думай что-то сердитое, либо спустись и делай что-то полезное, и думай что-то задумчивое – главное же, не быть суетливо услужливым: подождут и вовсе перебьются, я лучше знаю, что им надо... – и  снова вождь!»

***

Как маньяк забывшийся, гипнозом влекомый, подошел и сел рядом, напротив. Робко: А....» - мол, обрати же на меня внимание. Больше ничего не говорил, только смотрел на её поднявшиеся глаза – мол, какая же в них будет реакция...(!)

Решительно подошел: «А....» - она вопросительно подняла глаза. Но я замешкался – и как бы почти специально, чтобы смутить её, сбить с делового вопросительного взгляда... (!)

Тут, главное, крайне неудобно разговаривать из-за разницы в росте! Наклоняться очень некрасиво... По сути, нам с ней было бы удобно общаться, когда мы оба сидим... - или когда я сижу, а она стоит («рядом сидит, рядом стоит! Ты ещё на колени её посади!») - вот и сижу, жду у моря погоды…

А еще я стал таким некрасивым – вот что мучит. Молодость прошла. И ведь всякая некрасивость – от порочности. И разве я перед А. уже не грешен?

...Не мог Христос быть некрасивым; «не имел вида величия» – это как профнепригодность к начальническим должностям в нашем мире, а красота – всё-таки другое...

***

Раз «Иегова» вступал в какие-то человеческие взаимоотношения с людьми, значит, и Он был Христом! Только у Него тогда была другая стать и другой характер: крепкий телом (с видом и величием!), суровый душой. ...Ты хочешь сказать, что Бог один, но Он как человек меняется, развивается со временем?! Нет, Богов три: тело не меняется на душу, а душа на дух, но изменившаяся душа меняет тело, меняет дух. Сначала тело было большим и сильным, как огненный куст, а душа была малой, безответный овечкой... Потом пришло время душевного человека – скитальца и странника... И, наконец, снова человек должен гореть огнем, только огнем духовным и снова душа – жертвенная овечка... Т.е. Бог всё-таки один – не случайно, никогда не было двух Богов сразу! Кому же тогда молился Сын? Самому себе прошлому? Своей физической природе? ...Да, есть один Бог с душой, но ещё есть и две Божественные природы, сущности – «Я – сущий» - физическая и духовная. Их сотворил Христос  - «бывший раньше всех времен». Или же, напротив, Они сотворили Его: «Дух сошел на тело Марии» – скверный вопрос о курице и яйце, тупик (или некая спираль, по которой пока никому не пробраться). ...Отец породил Сына, но Сам исчез – видимо, как полагается, умер и унесся в рай. То же повторилось и с Сыном. Причем Своего Сына, Духа, Он воспитал так, чтобы Тот походил на Его Отца – второе пришествие Отца! А потом будет и второе пришествие Сына?! ( «У тебя ещё ум за разум не заходит?» – «А у меня душа в этих рассуждениях не участвует, она только смотрит, как они сами развертываются, свой ресурс используя, развиваются».)

«Ни вида, ни величия» – некий малый в телогрейке ковыряется на полях заросших,  без вида и величия. Ковыряется и жалуется: «дела много, а делателей мало! И умения мало!» Фермер доморощенный, взял обязательство 5 тысяч народу прокормить...

***

«А как с лаконизмом?» – «Да, с одной стороны, надо фонтанировать и кочегарить, снисходя на все предметы, как на Марию Дух Святой, а с другой, выжимать всё лишнее, все прискоки, выкрики и восклики».

***

«Фигуры труднее рисовать – нужен смысл» – «А по-моему, располагай их как попало, как цветы, ботву, стволы – смысл в комбинации всё равно отыщется, на то мы, человеки, из воды и состоим».

***

Наутро творчество Высоцкого кажется уже слишком пареной репой. Я бы с недельку посочинял  песенки про подводников и манекенов, а потом сказал, что пора и другим подзаняться...


__

Она (А.) тогда точно была больна – даже глаза закрывала, бедняжечка. Даже ее природное женское любопытство – «смотрю ли я?» – ослабло: только немного косила глаза...

А ведь не делаю вселенской трагедии из того, что она не любит меня – я горд своей любовью, тем, что смог так полюбить – и благодарен ей за это чувство.

***

Заглянул в книжку писателя Евг. Попова. Проповедует, что жизнь бесперспективна, но хорошо что-нибудь урвать.  Что ж, с этим нелегко спорить. Я и сам, устав, почти не отбиваюсь. Лежу без сил, а кто-то неуемный мне кричит: «чудак, ты заблудился, обманулся, обсчитался!» (Сам ты чудак, раз не знаешь, как  я Достоевского читал. Я заблудился, но все же в голове у меня есть одна верная примета...) ...Мол, даже любовь – сплошное вероломство и прочее паскудство, и больше ничего – так, по сути, и написал на обложке, баб, впрочем, созывая...

Крест над всем миром висит – смерть то есть. Можно английскую лужайку завести или  небоскреб построить, но креста этого не срубить, не заслонить, не украсить; его не исправить, с ним не подружиться – и о нем не забыть. Лезть надо на него, всерьез бороться, как с крепостью...

Не хотят корни глубоко пускать, вот невысоко и летают. Думают, что корней не видно – так ведь по полетам видно!

***

Нарисовал букет, похожий на корабль, что на пустыре стоит, и растут на нем одуванчики и всякий бурьян – но весь трюм полон воды и выпускают из трюма воду, чтобы поплавать!

***

Человек как ключ, но, если живой, он меняется - ключ меняется, и надо все время искать  новые двери, в которых тот самый, подходящий замок. А за новыми дверями новые комнаты...

***

Пишешь всё же в состоянии сравнительно легкомысленном, бойкость же для писания нужна. Но бывает, когда уже не до фраз: смотришь пристально, неподвижен, словно сжат; молчком дух твой с некой тьмой борется, от нее отжимается. И страшенные удары, не охнув, сносит...

***

...Обращайся к огоньку, не обращай внимания на стены, только на него смотри – тогда простишь любому «полукаменному» (конечно, тут сосредоточенность нужна!)

***

Паустовский – незавоеванные идиллии. Землю не вспахивая, семена бросает. Выросли бы пальмы, а так вырос только молочай; да и то – сам вырос, всегда рос. ...Но душа его узнавала себя в этих травах...

Реальность начинается, когда ее щупаешь, обхватываешь, копаешь, поливаешь, дергаешь и срываешь...

Жизнь проваливается в него, как  в провальную яму.

И не поймешь, горит огонек оттого, что дышит воздухом или же потому, что керосин деликатно лакает...

***

Вспомнил Г. (поэта) - у него души немного и Бога немного – чтобы в карманы лезли: один - в правый, другая - в левый. Даже авосек таскать не хочет. Но карманы оба набил. ...В одном кармане сырость, в другом – трубка в виде статуэтки.

***

О. Чиладзе – по-прежнему интересен его язычески повышенный интерес к жизни, к человеку. Ведь для нас язычество как какая-то фантастика («органическая фантастика»  по аналогии с «органической химией»!)

***

«Рыбный запах всё перебил, и такой стойкий!» - шум, гам, чад на кухне. А я думаю: «это запах воды  - поплавай в ней среди трав, поковыряйся в иле, поспи в струе...»

***

Пятнадцать рисунков сегодня сварганил (нравится мне это слово) - пятнадцать окошек в миры, которые бы мне хотелось увидеть...

Во мне теперь постоянно  сплетаются и образы – те, что нарисовал – и музыка – та, что услышал – ну и мысли, конечно –  им в этом соседстве живется веселее и легче (что способствует их размножению! – не выживанию только)

***

«Высказал своё мнение, в котором косвенное сделал замечание и дал совет – в ответ услышал колюче-скандальное: «как прикажете, батенька, как прикажете». ...Помолчал;  снова заберусь на коня, с которого он меня спешил, надо только придумать ответ неожиданный – и не сомневаюсь, что мне это удастся. Этот колючий дикобраз еще пожалеет, что связался со мной…