10

                ***

 Вспомнил день, погребенный четырьмя тысячами других дней, вспомнил то, равнозначное чему было в каждом из них - странно вспоминать нечто минимальное: «Было ли?» - «Было - и тысячи раз» - «В тысячной толпе каждый спит» - «Спит и вспоминает...»

А еще я мельком вижу жизни иных людей в иных местах в иные времена. Я же и сам видел несметное количество мест, бессчетное количество людей и много-много дней, больше четырех тысяч - я  разогнался среди всего этого и могу уже залетать куда угодно, когда угодно, к кому захочу. Надо только считать дни, а не годы - годы, сезонность присущи духу и телу, а душа - это дни. Души и дни же всегда и везде одинаковы: одинаково на лица падает солнце и ты сразу сбиваешься со счета, про Средневековье говоришь, что это было вчера, а про Антику, что видел ее до обеда...

(«Тексты торжественные - ты все еще себя контролируешь. Выгляни с гор - дела в грехах недоделания!» - «Разве пора? Классный поход получился» - «В сотый раз» - «В четырехтысячный, папа. Т.е. ты понимаешь, что мне это уже никогда не надоест? Потому что я был слаб, а у слабого всегда масса перспектив, куча гор повыше и помассивней тех, которые он себе уже доказал, побывать на всех не стараясь…»)


                ***

«Что-то разрывало мне сердце». «Тысячи лет пройдут и мир изменится». Одни верят в прохождение, но не верят в изменение - и считают себя вечными, «потому что, живя сегодня, ты живешь сразу во всех временах -  во все времена жили и будут жить так же» -  другие верят в изменение, но не понимают, что такое «тысячи лет» - и тоже считают себя вечными: «вот-вот и мы из тления обратимся в нетление» - а я верю  в то, что свершится и то, и другое. «И кто я такой пред лицом этих свершений? И где моя вечная жизнь…» «Почему я родился не после, во времена изменений. Почему я буду проходить по земле не тысячи лет? Конечно, я родился довольно поздно для того, чтобы знать много и жить буду довольно долго для того, чтобы успеть измениться, но убей меня и роди позднее и более совершенным, раз потом опять появится кто-то, кто скажет, что все жившее ранее отныне будут только завязывать ремень на обуви его. Впрочем, мы все друг другу его завязываем, никак завязать не можем, смирения не хватает на то, чтобы быть слугой и первым, мое прошлое завязывает ремень моему настоящему, совсем бестолочь...»

__ 


Тер лицо и оно стало меняться. Не покраснело и состарилось, как бывает, когда устал и от усталости трешь его сильно, стирая. Нет, были морщины, западания, бледноты, осунутости, углы, жирные пятна и сухость, а теперь всё как-то сгладилось и порозовело, глядя на глаза как на взошедшее, наконец, солнце...

«Эта земля прекрасна, надо только руки приложить» - «На больного - руки…»

Только построили прекрасную колонну, как вдруг рядом вырос мерзкий уродец-сорняк. И стал подражать сорняк колонне и вырос большим как баобаб. И напился баобаб вина из плодов своих и протянул ветви-лапы, желая обнять колонну, мол, ну чего  окаменела, давай, танцуй со мной. И некому было возложить на него руки; и некому взглянуть на них - а ведь они огромные стояли и солнцем освещенные закатным...


                ***

«Не таи в себе мысли про меня. Ты не слепой, а затаивший зрение. Открой глаза и пусть один дополняет и опровергает другой. Глаз твой - щит твой зеркальный, язык твой - меч твой кинжальный - я хочу видеть свое отражение от щита твоего и свое скрещение с мечом твоим  -  давай, поболтаем, в парадоксах нельзя завязнуть, они - вечная подвижность, вытаскивание из болота и хождение по воде с помощью одного большого шага с этого берега на другой!»

«Не таитесь, глаза и речь - все видели, как ты смотрел, все слышали, как  говорил. Ты только заостри свое зрение мечом языка и продолжай смотреть и после того, как меч скажет, что он всех порубал - это всего лишь мгновенная смерть, смерть на мгновение».

 «Дружески толкни меня с одного берега и лукаво протяни руку с другого - а то я стану скалою, водою. Пусть авангард  «достоевщины» грянет хором финальным, пусть до финала никто не разбредется по темным кубам, где бессмысленно чертятся линии...»


                ***

Каждый человек вызывает чувства. Людей много и чувств много - гора клубков, море волн. Люди приходят и уходят, и чувства приходят и уходят – если даже  люди не уходят, не приходят. «Что делать - чувство ушло, укатилось. На море не стало меньше гор, под морем не стало меньше их же - важны же только те горы, что станут видными и неподвижными, выплеснувшись на берег...»


                ***

Обращал воду в вино и теперь - похмелье. Накачен дурнотой и как обратить ее хотя бы в воду. Не сок фруктов, а вода, в которой их моют. Закрыл глаза - сразу стали сниться листья, забрызганные краской, тут же снова вспомнил про ту, использованную воду, мол, хорошо бы и их заодно помыть. «Но это же краска и это же листья…»

Антимир - это когда, например, листок кажется не телом в воздухе, а вырезом из воздуха. «Я весь изрезан. А потом раны мои забрызгали краской, чтобы всё безнадежно запутать, испортить; чтобы не попытался исправить, а выкинул себя я, как исчирканный лист, вылил как грязную воду свою повесть о боли...»

                ***


Сказал им «айдате; будьте смелы» и т.д., а сам, как пошли - в сторону. ...Зашли, гукают там, где надо вести себя очень серьезно - дети. Но вот уже серьезно гукают они в моих темных, непонятных помещениях, где сам я в стороне к стене у выхода прижался. «Вы будете преображать всю троицу миров по-деловому, дружно, а сам я от одиночества и безделья надорвался. Но  все же что-то сделал, не так ли…»

«Люди, я спасу вас, если только вы меня спасете». Никто больше Христа не нуждался в спасении. Он потому и стал Христом, что желал спасти Себя -  ведь дьявол весь мир предлагал…
 

                ***

Синее море, голубое небо, но вот появляется корабль, черный как туча. Вскоре сдохли все рыбы в море и все птицы в небе, голубой цвет стал почему-то запретным, а лучшим цветом был назван зеленый... - «и когда только разверзнется этот корабль-баламут, черный как туча, низвергаясь на дно морское?»…  (П.С. – не могу теперь расшифровать эту притчу, а выбрасывать жалко хотя бы из-за начала)               
               
Вялость - это когда между тобой и делом километр стены: «надо обходить». «Перелезть попробовать? Боюсь, что кто-то из нас двоих развалится! Хорошая же  стена - пусть постоит; и я хороший – полежу»...

 «Ты любишь меня? Милая, к сожалению, с некоторых пор я не люблю себя - наши взгляды различны, и нам лучше разойтись!»

(«Это надрыв» - «Надрыв сердечней мышцы и разрыв коры головного мозга» - «Не говори таких ужасных вещей. Это уже не игра. Сказанное слово не безобидно, его трудно забыть... - оно сбывается»)               
               
«Милая, не уходи. Но только ничего пока не требуй, ладно?»

 (Доброе слово и надрыву приятно, солнечный свет и дыре в заборе приятен. «Когда это в последний раз я слышал настоящее доброе слово...»)


                ***

У умника жажда деятельности, а у лирика жажда подчинения (а подчиненных, как известно, всегда загружают делами!). Отсюда, например, папин жар  в желании «быть, как все»…. У умника всегда прожекты, он склонен к демократии - а лирик к консерватизму (консерве!) ...Достоевский склонился к прожектерскому консерватизму - горемыка: трудно «славному литератору» войти в детства Царствие Небесное. ...Но часть лириков способна прислушиваться к умникам, подпадать под их влияние (тот же БГ), иначе те вообще были бы «изгоями и полоумными». Так же и часть умников способна сообразовывать свои прожекты с реальными потребностями  народной - и «лиричной» -  жизни. ...Лирик - существо стадное («общественное»), отношения с ближними для него самое главное. А для умника важнее высшие цели. Т.е. умник любит Бога, а лирик любит ближних: без ближних любовь к Богу легко становится абстрактной линией, а без Бога любовь к ближним оказывается эклектичным месивом…

«Подобный мне лишает меня права на исключительность, а противоположный мне желает меня вообще исключить. В такой ситуации есть что-то исключительное! Когда просто хочу жить, общаюсь со своими, а когда жажду исключительности, иду к врагу и говорю всё, что я о нем думаю. Я без врагов не могу!» Нет смысла в жизни, если ты не исключителен,  как бог.

Один думал: «здесь неплохо, но болото, а там горы, но и враг - скинет с горы и я разовью такую скорость падения, что как  раз в своем же собственном болоте утону». Но противоположный думал  аналогично - а ведь не бывает болота на горах и гор в болоте!

Умники все исключительны, но они одинокие боги. «Бог» - это благословение, но «одиночество» -  проклятие. Лирики все подобны друг другу, как овцы в стаде, но они же общаются. «Животные» - это проклятие, но «общение» -  праздник, занятие богов в раю. Праздник блеющих и одиночество столба в поле, спеца по электричеству - вот картина жизни.


                ***

Секрет ума  в прочной механике парадоксов, а  секрет души  в прочной диалектике перетекания всего во всё... «Плавали себе благополучно, как рыбы в воде диалектики  и вдруг ощутили, что получили приказ: «строить!» - «На воде?!» - «Ну да, лодку, катер, пароход, корабль, ковчег – вода же до небес подымется, небо же до воды опустится - синее сольется с синим - вот и окажется, что вы построились на воде и на корабле улетели на небо. А если Вавилонскую башню начнете строить, то ни дна вам, ни покрышки; распорка получится: воду к дну прижмете, а небо к потолку - что может быть безрадостнее такого храма с колоннами? – его же  надо покидать всякий раз, как смерть и зло вас навестят в нем».

Душа должна быть точкой: тогда все перетекания будут совершаться только в одном месте, этой точке – и налицо уже стройность, а где стройность, там парадоксам легко дышится. Получится точка души, а вокруг круг парадоксов - вселенная.
Но круг - это же тоже точка - увиденная в лупу. (Лупа - предмет не искусственный, наши глаза – лупы. «Чего вылупился? Не знал?!»)

***

У язычника (животного) крайне примитивные представления о смерти и зле и поэтому его так нетрудно прельстить зрелищем  округлого, как голая женщина храма. Тем более, что он только извне, с витрин его лицезрит - кто же его в душу и в святая святых, дальше предбанника пустит? «Получил свое и уходи». Крик животного: «жвачки и зрелища женоподобного храма!» - того и другого добра сколько хочешь, вот и ходят животные только оптом, потоком, стадами - в розницу они лишь друг другу интересны; да и то  в периоды деловых и половых возбуждений...

...Боги столь же похожи и непохожи на людей, как похожи и непохожи на этих последних животные. И образ жизни у них, видимо, в чем-то подобный. Те ведь всего лишь скоты и едят всего лишь траву на поляне, но блаженны как боги в раю... на той же поляне. А участь человека - путь («Я есть путь и истина, и жизнь» - «Я есть прошедший путь к истине и жизни»). С поляны, где животные, на поляну, где боги! - обогнуть всю землю надо. И: «паси овец Моих» - храм у овец есть, а вот пастырей нет, одни волки-мясоеды… («Ты пишешь столь немыслимые вещи, что хочется сказать тебе: «Ты не имеешь права дальше жить. Оставь всё и уходи - мы без тебя без спешки, долго с писаниями твоими будем разбираться»» - «Просто крест абстракций осваиваю; но я спущусь, сам  на нем не останусь, для этого просьб мало. И сам хочу жить без спешки и никого не торопя…»)
...Две тысячи лет прошло с тех пор, как Христос сказал умникам Своим «вы – боги», а всё еще звание «бога» кажется странным, неслыханным и опасным, милее кажутся привычные волки в овечьих шкурах. (Высоцкий: «привычная расправа» - вот, кстати, мыслил же. Просто, если с овцами поведешься, овечьего и наберешься: бог разбойником покажется, а что крокодил Варавва друг, так то тебе докажут твои учителя в овечьих шкурах). «Овца, поставь перед собой как проблему различение тех, кто любит тебя от тех, кто любит твое мясо и ты далеко пойдешь. ...Ах, любить мясо естественно?!» (Любой умник скажет, что это не более естественно, чем  самоубийство)
 Абстракции -  лучшее занятие для такого торопыгина,  как я. Тут действительно можно вмиг исчерпать всю проблему жизни (как она видится одному субъекту) и жизнь действительно не сможет не закончиться – «сидишь еще за столом, еще с пером и вдруг чувствуешь, что стало как-то слишком тихо». Поэтому лучше менять фамилию! Савл был тоже торопыгин...»

__

В рисовании старая история: из 16-ти нарисованных изображений, 14 получились гармоничными, мирными (хотя и не особенно сильными), а два мучили, как Иуда, как проблема. Дано нам жало в плоть и дух, чтобы не совсем уж мы успокаивались в самодовольстве достигнутого райского мира…

Хотел  рисовать что-то более сложное, синтетическое, но был вынужден отступить назад, к четкости и определенности жанра. Стараюсь делать хотя бы какие-то смещения: пейзаж, а в нем несколько любящих друг друга фигурок.

«Ж., не стань дачей, которая меня только мурыжит, а удовлетворения не дает – дай мне полноценную физическую жизнь…»


                ***

Главное, никогда не говорить «сдаюсь». Отказываться от чего-то,  если только рядом не стоит  «сдаюсь», соглашаться на что-то,  если опять-таки нет этого соседства. «Пусть меня хоть кувалдой убивают другие, но сам себя я отныне и пальцем не трону» - раньше трогал… Борьба с сорняком: ты его в дверь, а он в окно. Запер дверь, припер окно, теперь щели в полу и потолке зашпаклевываю (окно иногда «бац» и распахнется – ветер…)

Поставить цель выше головы - она уже стоит, желтая такая, желтая на голубом - и не сдаваться, падая сто раз за сто минут: раз цель есть, то Бог тебя всегда простит, и тебе ничего не будет, не расшибешься никогда...
 
Запер дверь за собой прежним и, чтобы отдалиться, стал пристраивать и надстраивать всё новые и новые комнаты. «Пусти, я же свой; даже  твой!» - молчу в ответ и только строю. Потом взорву дверь, сожгу, как мост, ее и всех за ней, забуду...

__

Наверное, надо рисовать или сцены, или головы – или общение, или одиночество. Или что-то фантастическое, перевернутое…

Ощущение такое, как будто я уже порвал с жизнью. Перевернулся, прыгнул в воду, в подземелье, где живут, но вниз головой – чтобы максимально приблизиться к бумаге…

__

День Ж. – вторник, А2 – среда, А. – четверг! С трех ударов всё-таки можно и в нокаут улететь. А нокдаун почти приятен: сидишь и думаешь (буду лежать и видеть сны!)

Дневник  - это же натуральный роман от первого лица. Бытовой роман, психологический; и даже приключенческий!

__

Я всё понял в первые же три секунды: она вышла из-за загородки, когда зазвонил телефон, увидев меня не смутилась, смотрела победно (и бледно), сказала только «привет!» и проследовала мимо. …Потом пыталась как-то запросто меня ошарашить – чтобы я заспешил и смутился – но я только чуть улыбнулся, остался спокоен до вялости, ни к чему оживляжного интереса не выказал и при первой возможности ушел, не прощаясь.

Боюсь, что в итоге я просто не буду туда ходить – там скучно, ни смелость там не нужна, ни спокойствие…. Поймал себя на том, что репетирую ругань, скандалы! Например: «Так ведут себя только животные из грязных – те, которых есть нельзя»!

Да, теперь отчуждение стало спокойным (стена другого отношения и не заслуживает) и даже появился осмысленный блеск в глазах, говорящий о том, что они видят какие-то лазейки. …По сути, смелость – это спокойствие в действии.

Настойчиво поминала своих друзей всех мастей – ума набраться не надеются, а вот «общество» потерять боятся. «В поисках своего ума не оставляйте собраний ваших»?! На грани одиночества и глупости – несчастная же жизнь. Но: «сойди с креста своих комплексов и уверуем!»

Увидел ее будни – серенькая и самолюбивая (самолюбие – источник всех комплексов, единственный комплекс)


                ***               

«Может, почитаешь что-нибудь?» - «Ннет... Народ настроится на возвышенное, на рифму...»

 Поэзия - это, собственно, «красное словцо», короткий выплеск тех, кто ненадолго забыл о миллионах реальностей, в которых  все мы плаваем. Я в тексте не хочу забывать о реальности, а в реальности не хочу забывать о поэзии. И тогда появляется некто третий, авангард -  ведь реальность и поэзия ломают и путают друг друга. Эдакая у них любовь-ненависть. Авангард испарится лишь тогда,  когда реальность и поэзия сольются друг с другом. И его нет, если  только  нет контакта реальности и поэзии, когда есть лишь что-то сугубое (что, однако, случается столь редко, что случай этот тоже можно рассматривать как авангардный выверт!)

Да, авангард - это когда гремят камни; потому-то люди столь осторожны, столь дозированы и стандартизированы в своих общениях и с реальностью, и с поэзией…

 Стоит каменная крепость в поле, там, где должна вестись столь нужная битва, образовываться столь необходимый союз. Якобы, предотвращает путаницу, страх… Но как слиться без путаницы? Как бороться без страха? И что это за воображение у них такое, которое не воодушевляет, а наоборот помогает киснуть? А ведь вдвоем реальность и поэзия могут и камни в хлеба обращать, в хлебное поле: реальность делает камень съедобным, а поэзия мягким - вот и готово. А они по 40 лет едят киселек, манну с небес, сидя в каменной пустыне по соседству с той землей обетованной и каждый раз как отрывают ложку ото рта или отрывают задницу от камня их  корежит от путаницы и страха. «Невидимые миру слезы» - невидимое миру море авангарда. Им всем выть хочется; блевать кисельком - тоже. И камнями кидаться. Но: «Надо, надо. Сиди и ешь; и за едой, сиденьем молчи и не плюйся, себя в руках держи»...»

 («Может, хватит? почитал уже!» - «Да, я поехал;  всегда же  проездом. Сижу в авто с открытым верхом и шикарно  еду мимо вас по пустыне -  великолепно блюя и камнями в киселек вволю кидаясь!»)

__

…Модернисты делятся на модников, честных разбойников и отребье – Бар. дал мне посмотреть кассету с отребьем. Модного переедают? «Хочу познакомиться с честным разбойником»…


                ***

Русские до того привычны к сиденью в болоте, что пока не разбомбят и не разрушат поле боя до полного болота войну не могут выиграть! Так и с Гитлером, и с Наполеоном было. «Напрасно вы их бомбите - получите зрелище, которого вашим слабым нервам не перенесть - а для их стальных от заскорузлости  канатов оно будет музыкой!»

                ***

«Надо полагать, что это что-то умное» - считает, что удачно от моих текстов отмахнулась...
               
Тщательно обдумывал следующий шаг. Так трудно, что спешить некуда. Так подлинно, что не торопит. «Где-то сейчас оно, самое важное... Вроде бы вообще его нет...» - вроде бы никто не притаился в комнатах и можно жить по-домашнему...

__

Я слишком низок и запутан по сравнению с ней, но она слишком узка и типична по сравнению со мной.

Р.П. о моих текстах: «Ницше, Розанов. Очень трудное чтение – голова кругом».

Может быть, надо было быть отчаянно настойчивым, чтобы сломать некие лед, барьер, забор и стену. Такой уж у нее, мамочки характер: пока не объездишь, покорна не будет.

У ней была строчка про свою преждевременную гибель. Р.П.: «С этим не шутят». Она: «Так это же стихи…» Он: «Значит, не всерьез?!» Я: «С этим надо специально разбираться…»

__

Ну вот и кончилась А2 – квакала, как лягушка «нет» десять раз из десяти.

…Я ничего не скрывал ни перед А., ни перед Ж. Кстати, обе смотрели вроде бы положительно, но теперь я уже ничего не буду загадывать. Ж., видимо, просто сочувствовала (я же даже заплакал, заслонившись рукой, прямо за столом).

Вертел бутылку с водкой так, что она дрожала крупной дрожью («это твой муж») - небрежно вертел, совершенно без стеснения не участвуя в общем распитии.

Кстати, меня всю дорогу смущало, что накануне я со спины и с расстояния в 100 метров видел девушку роста А., с такими же волосами и штанами, под руку с каким-то парнем (рядом были и другие).

В общем, похороны получились по первому разряду – и весь вечер играла грустная музыка (прежде всего А. пела грустные песни).

Была какая-то новая девушка, которая, как ни взгляну, смотрела на меня. А я на нее глядел чуть ли не со злобой.

А. за пением так часто встречалась со мной глазами. Правда, мы сидели с ней напротив друг друга.

Ж.-е в конце: «У тебя такое разное лицо…. Ты бываешь на настоящего ангела похожа в лучший период» – «А в худший?» – «На падшего ангела». Она не обиделась.

Наблюдал, как вытаскивали маринованные огурцы из банки: Р.П. вытащил маленький, скрюченный – у него член такой (на пляже видел) и душа такая! М. вытащил нормальный огурец, но стал ломать его, деля  с кем-то – на стол брызнул сок…. Судьбу себе вытаскивали. Ведь каждый мог поступить иначе. Сидит в человеке его код и всем, до мелочей управляет. (П.С.: Однако! Я за свою жизнь вытащил из банок тыщу самых разных огурцов! И выбора особого не было! И есть же и другие фрукты-овощи!)

У Щербакова есть песня про теннисистов,  «намекающая» на А2 с мужем (он у нее именно  теннисист; да и сама играет). Жестокая песня…

Сидели с А2 рядом, как муж с женой в смертельной ссоре и молча, строго и внимательно смотрели на поющую А….


                ***

Мой ответ был ответом сразу на сотню вопросов. Мой вопрос имел  сразу сотню последствий. Я был пьян от этой своей сотни постоянно, голова, кружась, соображала...

__

«А2, знаешь, я ни фига не понял, что у тебя общего с твоим мужем» – «А разве обязательно должно быть общее?»

Рисование моё становится всё более детским и философским одновременно. Стал тонок, как нитка. И свободен в поворотах, как она же…

А. будет моей радостью, А2 будет моей нежностью, а Ж. будет моим спокойствием.

У меня сейчас вкус к авангарду… Или же это уход от самодовлеющего искусства…

В рисовании я, похоже, кончу тем, что стану рисовать точку, а в писании – писать ее. И буду стоять на этой точке и думать, хорошо это или плохо – и где мне скрыться теперь...

Вбираю силу взахлеб, почти захлебываясь, с трудом удерживая себя от желания закрыть рот, стать обычным, закрытым – нет, ты вбирай ее, пока не растворишься в крыльях.

Всяк античен, иудаистичен, культурен, религиозен, обычен, кто хочет жениться на обычной девушке?

Все девушки хотят соблазнять - и чтобы мужчина шел за ними. «Прельстись моей нежной слабостью и объяви меня вождем - в походе в спальню. Куда еще можно со слабостью и нежностью направиться? На кухню?» ...А где же мужчина-бог? правильно: его нет, мы все атеисты, раз он оказался слабее слабого.

Если б я не заплакал, то выглядел бы нагловатым, а если бы только плакал, то выглядел бы слабоватым.

Так и сжег бы ее чудовищную куртку, превращающую человека в насекомое!

Никто не знает, когда вечер переходит в ночь; огни то загораются, то гаснут, ты то возбужден и всё понимаешь, то хочешь спать и не соображаешь ничего…

Потребность в авангарде есть только в городах-авангардах, т.е. только в передовых городах, но и они назначены в авангард, и на деле давно выдохлись, выпали в музейный осадок…

__

«Встал и сразу стал плясать гопака, чтобы не думать, с одной стороны и обозначить реальность, с другой - день-то был выходной» - всего лишь шутить он начал. Зато уж целый день шутил, трепыхался, трепал языком гопака...

 Впереди нечто мраморное, позади - стеклянно-полированное - ловушка прочная, да еще и дорогая: ломать трудно и в большой убыток. В утешение посередине помещается женщина - и так, среди  сплошной  красоты и тихого ужаса «коротается век» (все века в итоге до предела укорочены).


                ***

Авангард дает силу, но лишает зрения - поэтому это «страшная сила»: человек только ломает и что-то нащупывает. Но как будто  мальчик  среди обломков  сожженного города - сгорело всё, что может гореть, остались стекло и бетон - притаился. Как будто там очень много мальчиков притаилось - в ожидании голубя с благой вестью о детском саде в клюве...

«Нужно сломать, чтобы что-то нащупать» (раскритиковать, чтобы что-то понять) - тут ярость, ее сила и слепота….

 Самсонам постоянно пытаются состричь волосы, чтобы отправить в небытие, где они тщетно будут бродить, пытаясь опознать «свои» обломки. «Только из них я мог бы попытаться что-то построить. А эти вроде бы такие же, но не лежит к ним душа, хочется  дальше бродить и  молить».

А реалист тщетно  уверяет, что некая реальность - его собственность.  Реалист - это баран, рисующий новые ворота...

Озабоченный только проблемой силы неизбежно становится авангардистом, авангардной Америкой, но т.к. это самоубийственная сила, то чем сильнее ты становишься, тем ближе к самоубийству подходишь - вот почему не так много желающих стать сильными. Авангардная похвальба авангардистов: «у меня всегда револьвер заряжен» - «А у меня он и с предохранителя снят» - «А у меня и к висну приставлен» (всегда к виску, а не к сердцу - его давно нет, на его месте заменитель из ваты в бронежилете) - «Но, базару нет, все мы еще мелюзга по сравнению вот с этим» - кивок в сторону донельзя скрюченной фигуры на полу. А уж револьверами, убивающими не насмерть, стреляют в себя постоянно - постоянная, неслышимая миру стрельба. ...«К моменту нажима на курок, стал достаточно силен, богат и тяжел для того, чтобы, пробив все преграды силой, массой и подкупом, свалиться на самое дно адовой сковородки». (Бог не пускал, но он Ему пообломал все крылья - еле ноги унес.)

Авангардист - это задавленный взрыв: чем сильнее становишься, тем толще стены, причем за счет пространства твоей тюремной камеры. В конце силен как взрыв, но не можешь  шевельнуться. Только ртом и веками глаз, но кому говорить и куда смотреть - и где взять хотя бы глоток воздуха для речи и 25 сантиметров дистанции для зрения...

У некоторых камера не убогая и рациональная - как квадрат Малевича - а прихотливо-затейливая и непрактичная, как лабиринт: «Кто-то лежать день-деньской любит, тупо потолок разглядывая, а кто-то и бегать, ребусы на бегу загадывая и разгадывая - все пожелания учитываются, слово клиента - закон, как и в Библии сказано: «чего попросите, то и получите»...»

 Это не стены, а истуканы сплотились, встали стеной - перед каждым колени склони, к каждому душою прильни, об каждого голову расшиби - и всё, можешь отправляться на свой тюремный пенсионный покой.

Надо стать сильным, но проскочить мимо самоубийства с помощью доброты. Чтобы, стреляя в себя, не попасть; чтобы искать, где тут у револьвера предохранитель, и добродушно не разобраться; чтобы искать сам револьвер и беспечно его не найти.

Да, есть на пути в рай некие зоны смертельной опасности, некие точки преткновения, что запросто протыкают в тебе дырки… 

«Двери вдалеке. И больше ничего - пустота; а пустота невыносима... «Делать нечего - надо идти к дверям и открывать»...» - так вот: без силы ты не дойдешь до двери, а без доброты тебе выпадет несчастливая дверь: войдешь, а там будут свары и несварения желудка... Нет, с малой силой тоже будет дверь, но маленькая: большие люди живут за большими дверями. ...Бог - это Тот, кто больше слона и сильнее льва - немного больше и немного сильнее, но уже не опишешь, как выглядит. Все звери  имеют совсем неожиданный облик…

Авангардист ищет место, где нет ни добра, ни зла - в которых он не может разобраться  - и этим, наиболее удовлетворительным местом почему-то всякий раз оказывается помойка. Ад, где райски разрешена проблема борьбы добра и зла - никто уже не борется. «В раю загорают, а мы тоже... жаримся - пусть дураки парятся и борются…. Он подзагорел и я поджарился... -  мы на равных…»

Авангардист стирает границу между искусством и жизнью, а т.к. никакой границы нет, то он то искусство стирает, то жизнь - ищет буддистское пустое место.

Физически сильные могут думать так: «мы на все руки мастера - и без доброты кому-нибудь когда-нибудь что-нибудь сделаем. И делали уже!» (Кота в мешке дарил, жаловался, что еле дотащил - тяжелый, черт, попался) А душевно богатые так: «мы люди комнатно-деликатные - и без доброты кому-нибудь когда-нибудь чем-нибудь угодим. И угодили уже!»  (Но как иначе – ведь только начнешь добро  «развивать», как уже без штанов останешься и присоединишься к бродягам?)

Авангардист - самый жестокий эксплуататор: всех больше загребает и всего жесточе загребанное использует. Почти и не использует, а только ломает. Почти и не загребает, а только отнимает. Он вандал на бумаге, существо сильное и недоброе - ох, что будет, когда его бумажная цепь порвется. И он прав где-то: у слабого надо отнимать, а несовершенное надо ломать: «всё в мире должно  стать совершенно сильным или сдохнуть». Едва отойдя от смерти, когда и слабым быть - благодать, и несовершенное иметь - благодать же, человек сразу снова к ней начинает приближаться, пробиваться - потому что скучно, стыдно и тошно долго оставаться слабым. ...Всю крепость сломал, всю мебель в крепости, а так и не нашел ни смерти, ни клада ее: «напрасный труд, карикатурный старый воин - придется тебе посмешищем в постели умирать» - в постели же только слабые  на своем месте…

Авангардист всё время доказывает абсурдность жизни, но глупо доказывать, что надо умереть, тем более, что люди-то  все же как-то живут. И сам авангардист живет. Правда, уже одними  этими доказательствами как Святым Духом питается... «Я почему-то умный, только когда на ушах стою».

Размер картин авангардиста тем больше, чем больше в нем  пустоты. Идеальная картина: идеально пустое полотно размером с земной шар, его заменитель… А кто-то в панике пытается возвыситься над пустотой, рисует проекты высокого сверхчеловека, но получаются только циклопы…. (Однако, дорого продав свои картины, и Большое Пустое Место и Циклоп купили себе по дворцу - тот, где первый живет, можно уже при «жизни» хозяина превращать в музей, а второй - в собачью будку.)

Не люблю идеалы. Я бы заменил слово «идеалы» словом «одеялы», а вот слово «природа» заменил бы словом «Бог» (у всякой природы есть свой хозяин так же, как у всякой древесины - свое дерево).
«Мир-трава, идеалы тебе нужны не больше лака для ногтей, а вот Бог  нужен, чтобы стать большим и сильным - как вон то дерево».

И реалист, и авангардист любят сидеть дома, только первый  смотрит в окно на пейзаж за окном, а второй на предметы своего интерьера. А я дома не люблю сидеть (хотя и приходится!) Я хочу, чтобы дом был создан по образу и подобию пейзажа, а не наоборот...

Реалисты - это великие позитивисты, но у них почему-то было мало сил; сил («прогресса») много у авангардиста, но он уже зациклился в своих сто двадцати четырех стенах и рассуждает так: «я в доме, но и дом во мне - подобно тому, как вещи в доме; дом, подобный вещам в доме...» - случай очень тяжелый, придется то ли взрывать, то ли бетонным саркофагом накрывать...

 Павел: «вы имеете свидетельство в себе самом». В «Деяниях» Павлу говорят: «нечто удивительное влагаешь ты в уши наши» - думаю об этих двух фразах, занимаясь своим интуитивным удивительным авангардом (почему-то стал предпочитать называть себя авангардистом, а не постмодернистом - снова: «пусть гибнет всё то, что не вечно - доберусь до точки истинного смысла»)…

Авангард - это проект дороги из грязи в князи. Рисуешь княжескую грязь. «Тот будет богат, как Крез, кто сможет грязь обратить в золото». «Тот будет жить как в раю, кто и в грязи различит Бога».

Реалист - это земля, авангардист -  камень на земле: «эх, когда же начнется жизнь на земле - ведь столько земли плодородной и столько камней подходящих»…


                ***

«Эдакая национальность и «великий художник»? Не может  быть!» - «Почему?» - «Не знаю, ощущение такое... Базарный, мелкий народ. У них же нет ни одного великого спортсмена, их футбольная команда никогда не становилась чемпионом! Всё же  параллельно протекает, я в этом убежден. Нет у них воли. Вы бы лучше искали великих писателей и художников среди  тех горцев. Их все считают неграмотными, годными только совсем для другого, но они уже что-то царапают - и наверняка сразу что-то великое! Как кинжалом пронзит!» (Мы же все умереть хотим - одни высшей смертью, летая кинжалами вверх, а другие низшей: «добей меня, я всё еще живой, всё еще хочу!» - «Клинок сломался; все сломалось, абсолютно - всю фантазию исчерпал» - горемыки ада.) - «Ты плохо осведомлен: и у них есть икс, игрек и имярек  - вполне великие спортсмены. И их команда занимала почетное 2-ое место в икс и игрековых годах, только в другом, параллельном чемпионате...»

Все не только параллельно, но и одинаково, равноценно: играя духом на белом листе, не заносись перед играющим телом на зеленой лужайке. И бумага - трава. Он прах, а ты дуновение, а вместе вы - прах, разметаемый ветром, ветер, запыленный прахом»  - «Что ж теперь, и поиграть нельзя?» - «Можно, но  нельзя объявлять игру великой. Играйте для жизни - подобной хлебу, а не для величия - подобного камню, дурдому, безумию. Окаменевшее высокомерие под вывеской высшей точки зрения - это так глупо, такая мерзость даже для меня, небрезгливого! Мечта поэта:  смотреть на всех сверху вниз и всем совать под нос свои каменные ноги!  Будь ты проклят, многоликий и разноипостасный истукан - всех детей распугал, в школы на зубрежку загнал!»


                ***

От ее первого «нет» я только моргнул, а от второго только нахмурился, но уже третье заставило меня опустить голову. Четвертое «нет» опустило мне плечи, а пятое поставило на колени. Я коротко помолился, но в ответ услышал шестое «нет» - и подогнулся ствол мой, наклонился, еще я вопросительно полуобернулся, но седьмое «нет» положило-таки меня покоиться.

В нашем городе дровосеки дружат с мясниками, а скотоводы с садоводами…

***


Пустые разговоры - это тундра! 0х, еще один невыносимый баобаб! На сотни метров травинки, на сотни километров баобабы! Джунгли кишмя кишат травой и баобабами! Только вошел, как сразу кто-то, как мочалкой докрасна лицо растер и толстую бабу мужского пола под бок толкнул! Я щас вам уши-то лапшой натру - вся тундра в лапше, олени в гневе копытом по баобабам бьют...

***

Улучшить ничего нельзя, да и зачем, поэтому самое лучшее занятие -  ставить себе плюсы! Но по-честному, за заслуги. И самые большие плюсы поставить себе было бы лучше всего. Осталось выдумать заслуги и поломать голову над тем, честна ли моя выдумка - трудно!


                ***

Врач в тени - работа такая.
Врач в белом халате - как будто он негр.
Врач, умирая, пытается уколоть себя в задницу - черную задницу, что всю жизнь пребывала в тени.

Лодка в тени - чтобы не заметили, а если заметят, чтобы было легче уйти.
В лодке тень водой разлилась и в нее запрыгнула жаба.
Не справились мы, тень оказалась слишком сильна для нас самих, а ждать рассвета там же, где жаба, мы не смогли.
Качается лодка, жаба спит, тихо звучит колыбельная песня…               

Больной из лодки бреда пытается выбраться на свет и ищет под лавкой жабу в белом халате, но ему тоже делают укол…

__


Фильм ужасов: обрезал себе кончики двух пальцев кухонным комбайном! Причем говорил в это время как раз об А. Встал очумелый и стал шинковать капусту… Да вроде бы и нельзя же на нем пальцы обрезать!

__

Авангард ломает, чтобы можно было идти налегке, очень быстро. Чтобы можно было  увидеть многое в пути…

У меня тогда было такое лицо, словно с него содрали кожу: белое-белое, а возле глаз – красные круги.

Рисунки на продажу озаглавливаю: «Цветы «Наполеон»» (Вовка придумал), «Цветы «Желтый Геометр»» (раз уж солнечной геометрия не бывает), «Дерево жизни или Плоды рая»…
          
                ***

Пройдя мимо дымящейся тени, я вошел. Творец продаж, продавец предлагал рисунок руки, вырезку ноги. «Белое правое, а синее левое». За витриной в свете дня гулял желтый геометр. Все углы были прямыми, только один остался острый. Я взял плоды и стал смотреть на них, как в окна в рай...

Вошел Наполеон в одних носках. Первым делом он усилием воли воздвиг на голове своей треуголку. Затем стал смотреть: желтый геометр под его взглядом стал красным, тень задымилась, рука присохла, как бабочка к гербарию, продавец мигом лишился белого колпака, звания творца и всех предметов продажи, кроме собственного потрепанного пиджака; по дороге к белому правому и левому синему теперь стоял целый лес подробных указателей, как доехать и лежала целая куча инструкций, как пользоваться, если доедешь - а во всех плодах  пробуравили ходы в рай...

Сообщили о плодах в носках. Один знакомый, как услышал, вытаращился и тоже стал предлагать: «у меня их уйма!» Вещь заманчивая, хотя и сомнительная. Что почем пока никому неизвестно, а он, наверное, будет задорого продавать - он всё свое дорого ценит. «Надо подождать следующих сообщений»...

Сообщили, будто в одном носке обнаружили Наполеона. «Если идти к синему левому». Мол, Желтый Геометр вычислил. Творец продаж  подтверждал, божился, рисунок руки показывал, но ему веры нет. «Легендарная, кстати, личность, жаль, что  вляпался в эту злополучную дымящуюся тень» - «Кто, Наполеон?» - «Нет, Желтый Геометр; Наполеон - это фишка»...

«Наполеон» - один носок, а «Желтый Геометр» - другой на ногах Дымящейся Тени, рисующей руку продавца окон и плодов. Тот, любуясь, объявляет себя творцом продаж: «Белое положу справа, а синее слева…»

Плоды в виде  рисунка руки с дымящейся тенью. Плодотворное творчество и теперь вся наша семья и квартира ждет высоких гостей, Желтого Геометра и Творца Продаж. «Не перепутай: здороваясь, скажи, что плоды - окна в рай, а прощаясь, не забудь напомнить, что у нас белое правое и синее левое, а лестница крутая и плохо освещенная...» Но вместо них пришел только Наполеон в одних носках...

Наша нестандартная захламленная квартира жила своей обычной жизнью: Желтый Геометр игрался-боролся с Дымящейся Тенью, продавец, брезгливо отодвинув лист, рассматривал рисунок руки Наполеона в одних носках... «Кирпичи - и окна в ад. Не справились с нестандартом и захламили квартиру» - «Не ворчи» - неожиданно хором отвечали все четверо и сразу справа на стене что-то забелело, а слева  засинело...»

                ***


Приехав в столицу нерастраченным, неиспорченным и неразуверившимся, Наивный Провинциал мигом поступил в Институт Штампов и принялся изучать  расписание занятий и сами штампы, аккуратно, уважительно переписывая себе всё в тетрадочку - и это при том, что сами преподаватели то и дело убегали с занятий в свои задние комнаты, чтобы хотя бы слегка посмеяться...  «Он даже в сквере гуляет» - зашептала одна однокурсница другой...

Его антипод тоже приехал – и, хотя он с малолетства пил, курил и трахал баб, в универе всё же присмирел: в этом месте слишком большие возможности у умников подставить, подвести под монастырь. Бегал с испуганным лицом, просил помочь сделать курсовой, списать конспекты, делал вид, что не хамил и не пугал здесь всех подряд на первом курсе…

                ***

Бродил по комнате, раздумывая о том, куда лежит дорога...
Бродил по квартире, раздумывая о том, куда лежит...
Бродил по городу, раздумывая о том, куда...
 Бродил по стране, раздумывая о том...
Бродил по миру, всё еще раздумывая...
(Всегда где-то рядом песчинка, цепочка, камень, таз и удивительный шар…)


                ***

Один, указывая на свой перевязанный палец, говорил о любви к ближним. Другой рассуждал, что лучше работать на твердой земле, чем отдыхать, но выбираться из болота. «Я вот работал целый день и чувствую себя спокойным, словно отдохнувшим». У меня сразу возникла масса вопросов, в них я  тонул, как в болоте - а работать мне с моей травмой еще нельзя было...

«Проложили метро в болоте, аэродром построили... «Но с одним условием: весь транспорт будет желто-зеленого цвета - для неудобства (подчеркиваю) ведения военных действий» ...Многие привыкли и к новациям, и к войне и кое-кто уже  сидит вечером в гостях у своего знакомого в однокомнатной квартире. Вот только холодновато отрешился от всего. «Друг, вечер может быть теплым, давай, порассуждаем о добре. Люди, конечно, хотят только выглядеть добрыми, если и сунут ложку, то не в рот, а в усы, пусть, мол, течет,  видно, как много дадено, но есть же, есть и люди добрые по простоте душевной и люди добрые сознательно, духовно...» - «Что-то зябко стало. Совсем стемнело, ни души... И, знаешь, ты тоже только мои усы кормишь» - «Да, но с них дождем льет - лови нижней губой эти живительные капли...»»


                ***

«Почему-то больно было убивать беспомощную – испачкалась - муху. Пьяного от своего здоровья, если и убьешь, так ему море смерти по колено. Его убиваешь почти что в воспитательных целях... А вот больная муха человечна…»

***

«Зачем толкает время нас вперед, к обрыву в эти солнечные дни?» - «Чтобы ты  перешагнул обрыв. Живи стремглав, стрелой и ничего не будет. А то он уже весь  в соплях».

Мир зарос травой, зеленым цветом. Деревья - самосвалы, груженые травой до неба. Мы все жуем траву, раз смотрим на траву - вот и говорим траву, серую траву. Волосы на наших телах - это тоже трава. «Живем, как в лесу, как в камере, покрашенной зеленой краской - или вовсе некрашеной» ...«Живи стрелой - зеленый цвет приглашает к движению» ...«Ад - огненный, а рай - тоже красно-оранжево-желтый. А синие и коричневые цвета - это цвета нашего прошлого. Голубое небо - рай прошлого. Солнце - зерно рая будущего. Пойдет зерно в  рост и станут наши небеса небом Троицы – Красного, Оранжевого и Желтого...»               

                ***


 Христос и «трости надломленной не переломил»  - буддист бы порадовался. Заповеди всех религий выполнил и всем, казалось бы, должен был понравиться, а вот ведь - никому не угодил и, в общем, дружно Его распинали. Потому что «что они говорят, делайте, а вот по делам их не поступайте»… Христос - это жесткое требование мягких дел - не мягкое требование и не жесткое требование мягких  слов.

А с другой стороны, действительно всем угодил, стал гегемоном: каждый взял своё - то, что и так имел - и все при своих остались. Распяли Христа, растащив: «Твоя левая рука пригодится нашим азиатским традициям», «Твоя правая рука пригодится нашим американским традициям», «Твой верх пригодится нашим европейским традициям», «Твой низ пригодится нашим африканским традициям».

Был объявлен Сбор Достойных Людей. Мол, за вами приплывет Корабль, прилетит Самолет и Поезд приедет, не будете прозябать здесь, в двух метрах от своего личного кладбища. Все считали себя достойными и сразу стали собираться…. Ну, тут случились всякие разборки на тему «ты не достоин, вся страна ваша недостойна» - «сам козел», но, в общем, быстро собрались, по пристаням, аэропортам разошлись - и ждут. И долго, черт, ждут; обряды всякие выдумали, чтобы время скоротать, проповеди читают - про достоинство достойных и недостоинство недостойных, заседают, учатся - не едет никто, не летит; и даже вроде бы не ползет, не шевелится. И каждый второй уже под своей партой левой ногой пишет, что Бога нет... Вот я и думаю: «у них получилось, что им предложили две легкие задачи - мол, из милости Бог не стал нас обременять; Он очень, очень милосерд - но, наверное, тут должны быть две задачи трудные - на легких работах билет на самолет не заработаешь: сначала стать достойным, разглядев все свои недостоинства, а потом искать тех немногих, кто думает аналогично и уговаривать тех многих, кто думать аналогично способен...»


                ***

«Поднапрягись, солнце мое - сегодня надо  проходить там, где льды, а я раздетый,  ты знаешь...»

 Очень хочу быть лиричным, но жизнь хочет, чтобы я ходил в раскорячку. Включаю музыку, чтобы не слышать, как она бубнит мне про это. Конечно, надо бы обходиться без этой пьянки и слепоты, а то лирика есть, а меня самого нет, но  всё время некогда - да и места не слишком подходящие. Потом - сейчас надо фехтовать и в шахматы играть, под музыку  отвоевывая свое право хотя бы на нормальную ходьбу. Человек летит, когда в нем звучит музыка; и: какая музыка, такой и полет - всё очень просто. Пока с пилотом летаю (можно научиться летать, но можно и привыкнуть к пилоту). Полет умножаю на раскорячку и получаю нормальную ходьбу. Конечно, хотел бы умножать полет на полет; или полет хотя бы на нормальную ходьбу. А одиночество и в полете не приятнее, чем раскорячка в компании: воздух сразу холодает, становится жестче - и проносится с шумом в ушах...

По всем данным мне должно  быть худо, но я научился относиться к проблемам как к большому удобству: «Был бы  пустозвоном без них. Горд, что мне столь со многими справиться поручено». К тому же,  научился не мучить себя:  «Жизнь как нитка -  немного нужно, чтобы нитка тянулась».  Среди многого она даже теряется - опоры там всякие, усилители, причесыватели и завиватели. «Обобран до нитки, до жизни, как дома сижу у черного камня в глуши, созерцая красный закат». «Удивительно, но мне очень хорошо и легко; лучше, чем когда бы то ни было - и заведомо лучше, чем всем остальным…»

Такие простые вещи: любить Бога - то, что выше, прекраснее тебя - любить себя и любить ближних - тех, кто, вероятно, ниже тебя в том, что является твоей высотой, но в ком тоже есть что-то от прекрасного и высокого Бога. А еще нужно верить в Бога, верить в себя и верить в своих ближних. Любовь апеллирует к красоте, а вера - к силе. «Найдите себе хорошего Бога, найдите себе хорошего себя, найдите себе хороших ближних. Это как дом построить: без хорошего Бога нет хорошей крыши, без хорошего себя нет хороших стен, а без хороших ближних нет хорошего фундамента…

«Поднапрягись, солнце мое и уверенно улыбайся - сегодня надо  проходить там, где львы, а я ранен, ты знаешь...»

__

На уме всё А. с А2: то возбуждаюсь эротически, то плачу от обиды. Выставка в горсовете, встреча с замминистра по культуре через мафиозного М1 – обо всем этом почти и не думаю. Что-то продается, но раскрутки нет, а предубеждения против репродукций слишком много. «Подлинник» как фетиш нужен дутым «великим именам» и «честным ремесленникам» – ведь ни те, ни другие не могут претендовать на массовое репродуцирование, не хотят, по сути, выходить на яркий свет настоящей известности. …Тревожно: как бы не увели у меня за бесценок лучшие работы – на манер татарина Ай. Характера не могу выдержать. Надеюсь, впрочем, что из меня таким водопадом творчество повалит, что и на трех жен хватит и людям останется. Собственно, оно валит уже потихоньку – я даже  почти махнул рукой на его систематизацию. «Лишь бы в ящике лежало»…

                ***

Спать, спать! Причем так, чтобы сознание не осталось, не примостилось здесь же, рядом с этой скверной жизнью - тогда и во сне мучаешься, не отдыхаешь, словно  рядом с грязной и холодной лужей лег; нет, уехать бы как можно дальше, успеть, пока окончательно не погасли свет и скорость. Добраться бы до Африки. А, впрочем, еще лучше промчаться мимо слонов  куда-нибудь дальше! В Австралию, туда, где    камни и трава. Или еще дальше. И там зарыться, наконец, и успокоиться, и забыться, и улыбнуться, и сказать: «здравствуй, здравствуй сладкий сон...»

***

...Авангардист ломает от избытка сил. Причем, и то и другое - и избыток, и ломка  - от недостатка доброты. «Доброта делает слабым» - да, она делает слабее, но дает взамен благодать, связанную со слабостью - нежность, чуткость; т.е. она лишает только избытка сил и их становится столько, сколько нужно. И появляется цель и смысл у силы - а то абстрактной силе, собственно, безразлично, в чем себя выразить - вот она и ломает, тем паче, что тут у нас, в мире как раз что-то слишком много всего понастроено. «Мир - это тренажер, на котором я отрабатываю свой коронный удар...»


                ***

Поэзия - страна цветов, свечей и звезд. Сейчас многие уже убежали оттуда – «все цветы захватаны, все свечи замусолены, а все звезды застрелены» - но, всё равно, очень чувствуется, когда человек родом из нее. Он ругается, бунтует теперь, но это просто недовольство потерей, тоска по потерянному раю, где можно было пчелой кружить среди цветов, мотыльком ворожить над свечкой и ангелом к звездам лететь…
(Солнце, кстати, совершенно не котируется: звезды вместе со свечами превращаются в невидимок. «Но освещение цветам, конечно,   нужно...»)

Поэт-волшебник днем чудеса свои творит с помощью цветов - день как цветок, лес как цветок - а ночью  либо свечку зажигает - если дома - либо звезды  - если покурить и помедитировать вышел. Днем дома его фиг застанешь. А если и застанешь, то таким деловым и тривиально-правильным...

Это, если брать «страну», флору и фауну - сами стихи, конечно, всегда про любовь - включая ее предвкушение и  переваривание: «одиноко - хочу любовь», «одиноко - старая любовь переварена, скоро беситься начну».

«Кружева, близкие огоньки и далекие светящиеся точки в ассортименте». В том-то и дело, что без ассортимента: извивы различны безразлично, и  об огненно-оловянных солдатиках и песчинках вроде бы  тоже  сказать нечего. А  друг с другом они сочетаются  плохо: и цветы npи свечах и свечи под звездами - это странность, несуразное что-то (а цветы под звездами просто трава). «Хотя бы сочетания были  в ассортименте. А так приходится душу вкладывать, чтобы продать свой традиционный товар и силу применять, чтобы сберечь традиции…»

                ***

Почти связался с моложавой женщиной, не любившей одиночества и любившей переспать со мной. Вовремя почуял, какой это одинокий ужас. «Лучше не люби меня, чем люби переспать со мной». Сон в постели, труд в постели и уборка в постели - ужас, ковчег; «потоп, что ли, случился». Очень, кстати, разборчивая женщина - но когда голодна, всё ест. «Тоже мне, «новая стиральная машина» - меня насухо фиг выжмешь...»

__

Рисунки-«четверки» получаются стабильно, а вот рисунки-«пятерки» –  всегда некое случайное чудо…

                ***

В тяжелые годы привык странствовать по странным местам - поэтому уходил из дома всегда, всю жизнь - и тогда, когда необходимость в этом давно отпала. Уже во дворце жил, а всё равно молча собирался и задумчиво шел в какой-нибудь сырой лес... (Необходимость отпала, когда у него появилась жена, ее тело – дворец…)

__

А. записала любимые песни – всего полчаса, но проникновенностью своей они меня поразили….
В конце, правда, у нее настроение сменилось, стало полегкомысленней, потаратористей… (поздно!)

                ***

Встретились глаза и губы, когда носы благополучно разошлись, как в море корабли...

Поцелуй на расстоянии сменился конкретикой взгляда...

 Любовь - это встреча в море; боязнь потерять друг друга в море – «уплывет; утонет» - и примирение с расхождением носов: «лишь бы борта были бок о бок и команды  радостно перекликались, руками приветственно махали».

Катамараны любви: «лишь бы не катать плохих пассажиров, тех, кто гадит и грязными ногами, и так. Мы не против того, чтобы служить людям, но мы хотим остаться белыми - только белым птицам позволено летать над морем». - «А мы хотим остаться снаружи серыми, а внутри белыми - у белых снаружи не бывает частной жизни, их или убивают, или делают вождями; или сначала убивают, а потом все-таки делают вождями - после чего убивают окончательно...» - «Вождь - это такое же чучело, украшение интерьера, а чучело и  украшение интерьера - это та же икона...» («Опять ты в свою путаницу ушел от любви»  - «Да, то пафосом спалю  кружева путаницы, то сетью путаницы захомутаю  пафос. Я - зрелище ужасное,  не видишь?!»)

__

Опять дожди, опять погода отмечает все трудности нашего с А2 пути. «В такие годы с унылым ужасом я сознаю, в каких же северных, темных краях я – вместе с другими – обитаю…»

Тогда, весной, заметив симпатию А., я просто подумал, что вот, она оценила мою к ней снисходительность. И даже готова постоять со мной на крыльце, вознаградить за прежние невстречи. («Не обрекай меня на новую невстречу» – пела А….)
__

Религии думают, что в храме молятся, а на самом деле в крепости с оружием сидят…

                ***

Она была свечой, а я  убранным, красиво, легко и остроумно сделанным пространством - и одно к другому так подходит! Хотя свеча может гореть и в конюшне – «сама себе интерьер» - а хорошее пространство может и без свечи существовать – «сам себя освещаю мысленно», но:  «зачем тебе конюшня, зачем мне пустота темноты?» Конечно, кто-то должен и конюшни освещать, и уборку в темноте тоже делать надо - чтобы потом, на свету не было неприятно так, словно ты в конюшне... «Приди ко мне, свечка моя - я самый красивый, легкий и умный мустанг-иноходец. Со мной не погаснешь - я взглядом зажигаю такие малые огни. Только б было, что зажигать, свеча осталась чистой - а то, как в конюшне побывала...»

                ***

Самая старшая из них уже погибла - и  спасается около каменных храмов - средняя погибает, а младшенькая, самая симпатичная пока цела, но как не быть у меня ощущению, что и ее ждет та же самая дорога! И где мне взять сил, чтобы спасти всех трех! Чтоб сохранить младшую, исправить среднюю и воскресить старшую! Как не быть беспечным в отношении первой, раздражительным ко второй и как не махнуть рукой на третью! Ведь во мне самом столько погибло и столько безнадежно запуталось, что  беспечно не исключаю, что и весь сгину...

Остается стараться; упав на самое дно, остается утешаться, например, так: «удобно лежать; никто не мешает (не помогает), никому не мешаю (не помогаю); какая прочная и вечная опора подо мной - сколько хочешь лежи! Я верю, что Бог не выдаст, свинья не съест. Да и они не такие уж  инстинктивные и  стайные рыбки…»

Дьявол ужасающе и силен, и грязен  - у него даже конфеты грязные, даже добрые дела - по этим двум причинам всё время не хочется с ним бороться, всё время не верится, что его можно конкретно и реально побороть - чуда хочется, эдакой операции «чистые руки»... «Ты что, с мафией собрался бороться?! Она же всемогуща и тебя всё равно достанет» - а на самом деле часто там только кретины, которыми руководит какой-нибудь выживший из ума извращенец. И кругом сплошные неполадки - не до меня!

                ***

Понял тогда, что ко мне - и ко всякому человеку - сзади приделан плуг. Жил, как будто его нет, и он только скакал по поверхности, и сильно мешал мне, а тут  вдруг понял, что на него надо нажать. И стал я пахать - думать... «У животных сзади бесполезный хвост болтается, а у нас сзади плуг - не будем же из него хвост мастерить, в тщетной попытке скотам уподобиться».

                ***

Истина многих увлечет,  появившись в тот момент, когда все извращения будут испробованы. Христианство сначала бурно росло именно по этой причине - отсюда гнев апостолов по поводу, например, того, что кто-то спит с женой отца своего и прочее. «Иисус-суперстар» - явление на самом деле очень древнее.  (Не за горами появление теории о том, что, вися на кресте, Он вступил  в гомосексуальный контакт с тем разбойником, что Ему пришелся по душе - и оба, конечно, оказались в раю, прямо воскресли.)

__

Зачастил в туалет. Догадался: «это из-за сегодняшнего нервничаю» – «Обосрался?» – «Да…  А. сейчас, наверное, тоже из туалета не вылазит!»

__

Учу обращению с «мазней»,  приданию ей центра, стержня и форм. Парадоксальный метод, но лучше ничего нет. Соединение облака (форм)  с мечом (стержнем).  «Такая метафизика в этом якобы детском лепете…»

__

В юности каждый хочет выглядеть интересно, но потом человек скучнеет и начинает пренебрегать «выпендрежем», мол, толку-то от него. Мне еще хочется истинного выпендрежа - творческого отношения к скучной будничной жизни. Ведь даже любят по схеме; покупка цветов как обязанность…

Все так скучно и настолько заранее известно, что стоит рискнуть - и не только в любви, но и во всем, во всем.

 Повысится качество творчества - повысится и качество жизни; и наоборот: повысится качество жизни - будет прогресс и в творчестве. А у кого прогресс в ремесле, у того, например, машина появляется…


__

Чем дальше я продвигаюсь в отношениях с девушками, тем менее мне думается о сексе. Я же на гору хочу с ними забраться, а не в яму свалиться.

Хотя мир гармоничен не потому, что симметричен, а потому, что парадоксален. Он невероятно исхитряется для того, чтобы быть гармоничным – и ему это всякий раз удается…

Может быть, мы вообще останемся друзьями?!

                ***

Самый большой простор для дерзости у художника, не умеющего рисовать. Я всё хочу, чтобы картина сама себя рисовала - от себя я  провожу разве что пару черт или рисую маленький домик. Уметь можно только чертить. Я сразу вижу «худ. училище» в работе – причем, это касается даже самых знаменитых. Надо управлять лошадью, а не пытаться стать ею...

Да, сейчас авангард очень странный делаю, не шлягерный, но что поделаешь, если дорога проходит именно по этим местам? Потерпите, не  смотрите, пока я не проеду и снова не попаду в места с большой материальной плотностью...

..Реализм материален, авангард духовен - дух оболванил материю - а мой постмодернизм душевен - неуловим и неисчерпаем. Чтобы попасть на душу, надо было сначала обозначить края. У реки всегда два берега. «Сначала отстали слишком, затем опередили слишком и, наконец, попали в реку жизни»...

Те мечты, что мелькали только в самой дали и казались неотъемлемой принадлежностью тех далей  и таких мельканий, вдруг засверкали на расстоянии гораздо более близком - где всё крупнее и дольше. «Передвинулся! Подъезжаем...»

__

С одной стороны, любить ту, что не любит тебя, не так трудно: «неприятно, конечно, но спокойно – почти ничего не происходит, всё время крепкое дно под ногами»! а вот как пустят на глубину, сможешь ли плавать, не забоишься ли, не станет ли ноги сводить…

__

2-ая «Корова»: А. не пришла, а А2 снова  отшила. Правда, возможно, что у А. были занятия вечером, но она в таких случаях приходит к концу. Но, кажется, никто из библиотекарей на «Арсе» не был – у нее нет информации о моем поведении. На А2 же мне и смотреть не очень хотелось. Но следы страданий на ее лице, поведение С2, новое прочтение тех же стихов (раньше почему-то не понимал, о какой «темно-голубой» куртке там идет речь, а ведь это моя джинсовая куртка; Кстати, я ее не снял из-за обрезанных пальцев – клал их в карман – и она была на мне весь вечер) сделали своё дело и я страшным усилием пересилил себя, подошел (С2 отошла): «А2, можно тебя на два слова?» – «Нет, нельзя!» - громко так, безапелляционно сказала – и я сразу ушел. Собственно, подобное предчувствовалось, поэтому я скептически смотрел на усилия С2 ее вернуть, когда она сразу же после «Коровы» (до моих слов) куда-то сорвалась. Она всё же вернулась, но толку-то…

Скверно я себя чувствовал – тягостно, как в дурдоме. Силы и веселье покинули меня – и вопрос-то свой  практически прошептал, причем очень робко. Сидел, и думал о том, что надо бы залечь и думать, как теперь себе веру вернуть.

Не собираюсь уже стесняться быть около А. Сегодня будет концерт самодеятельной песни – с Гордоном! – пойду, очень надеюсь ее там встретить. Или Ж. Она, кстати, с умным видом и красивым лицом (и красиво одетая) печатала свой доклад про Бурлюка – мне показала этого Давида, но ведь не близок...

Стихи А2 в этот раз оставили меня почти равнодушным – лирика, да еще такая, в какую не веришь.

Журнал «Казань» заполнен картинами «дастановцев» – и я опять-таки приуныл: «с яркими коммерсантами трудно спорить. Как и с реалистами-бюрократами. Товар и тех, и других апробирован. Я же делаю альтернативное искусство…»

О. с воодушевлением маньяка читал архаику – «скальдов». «Авангард был, есть и будет – не только геометрический, но и природный, языческий». Бедная Н. – она его очень любит.

Во что я теперь не верю, так это в «обращение в истинную веру»: революции очень редки, а эволюции очень долги. А сам ты не резиновый – можешь плотно общаться лишь с несколькими людьми. По сути, если у тебя есть семья, то на остальных ты лично уже не можешь влиять сколько-нибудь существенно. Остается надеяться на влияние своих текстов и т.п. разойтись бы им широко, отыскивая редкие революции и совершая частые, но тихие эволюции. …«Массовые обращения» начального христианства оказались дутыми – время всё расставило по своим местам; по прежним местам оно всё расставило…

***

Если любовь настоящая, то разлюбить нельзя -  нельзя же перестать быть родственниками, родными. Ты можешь ругаться - с родными мы все еще как ругаемся - ты можешь полюбить и другую - родственников, сестер может быть несколько - но разлюбить не можешь, если любовь настоящая….  Без вечных ценностей мы не вечны. После того, как сказал себе «ты мне родная», все мосты сожжены….  Любовь - это чудо превращения чужого в своё, далекого в близкое - не меньшее чудо, чем рождение ребенка «из ничего». И: «да будет так».

                ***

Пишется и печатается так много, что даже перечень названий устаешь читать («В 1997 году журнал... предполагает опубликовать...»( Пожалуй, стоит поднапрячься и осилить хотя бы эти названия – потому как  каждый автор ставит тут некое ключевое для него слово, слово-символ. И  над каждым словом же можно много думать; и, знаете, всегда лучше думать и воображать самому. О малом - многое, а не о многом - малое. Третье же – «о многом – многое» -  дается нам слишком редко - временем и местом, жизнью. Мне хватит Евангелия, Достоевского с Толстым, Баха...

«Стена» (повесть), «Наш старый дом» (повесть), «Аноним» (роман) - готовые клички, можно  писать не фамилию автора, а сразу  то прозвище, которое он сам себе дал...

«Все мы анонимы за стеной...», «стена из анонимов...» - эти мысли - наш старый дом...

«Стены назвались домом - и стали стирать наши имена, раз мы  согласились разойтись по этим домам. Ко времени, когда стены стали зваться «нашим старым домом», все стали полными анонимами».

«Да, аноним – «стена», «наш старый дом» - но напишу нечто такое, с чем, как иезуит пролезу на самый верх - где уже иногда и фамилию могут вспомнить, и физиономию запомнить, и не «стеной» обругать, а обласкать «воротами» - и даже дворцом назвать. Разве же нам, анонимам, не нужны утешения?! Вы думаете, я  такая стена, что уж и пожелать не могу, чтобы меня погладили? Как дворцом назовут,  сразу легче становится, почти человеком себя чувствуешь - при дворце и червяк человек…»

«Анонимы – мимы».

«Без стен, дороги - иллюзия:  можно свернуть куда угодно. Вот со стенами - это дорога. Т.е. дороги только в городе довольно настоящие. А стены без дороги -  конец дороги, ее цель. И мы все время почти у цели. Что делать дальше, не знаем, вот и начинаем кривляний костерок разжигать  своими руками…»

                ***

«Невнимательность к человеку» - но  невозможно же всем внять, никаких сил не хватит, никакой души! Но почему же тогда «угрызения» совести налицо?  ...Всё же бормочу: «они сами к себе невнимательны, не развивают свою уникальность...»

Смотрит человек в пространство, экзистенциирует, «всё» в себя вмещает, а все-таки не умеет…. Потому что есть разрыв между небом и землей  и душой его согреть-заполнить так непросто. Все мы иногда «витаем в облаках» - а потом резко падаем, и из эфира-зефира сразу обращаемся в камни - уже настолько практичные, что в стены всех учреждений вписываются, под все потолки. Минуем, т.е., человека и хлеб его... «Мы - торт из камня с воздушной начинкой...»


***
И пять минут длятся достаточно долго для того, чтобы понять  вечность. Любые пять минут, в которые ты смотришь на то, как длится время...

Жизнь нам дана для того, чтобы мы подготовились и не сошли с ума от небывалого мира, в котором мы окажемся  на том свете. А то физически повалимся, духовно растеряемся - и душевно испугаемся. А каждый испуг на том свете будет вести к сумасшествию…

Как мне  страшен этот незнакомый  город. Он давит, не обращает  внимания, обращает на тебя внимание, как на странного,  странно обращает  внимание. Едешь и огромные дома всё не кончаются - а мимо едут дорогие машины и они тоже без конца. Льет сумеречный дождь. Время льет сумеречным дождем. Дома и машины льют сумеречным огнем. Люди льются туда же, так же, молча. Зажигаются огни: красный видишь долго, а зеленый только мельком. Пытаешься улыбнуться, но никто не улыбается, ни люди, ни машины, ни дома. А дождь лучше вообще не спрашивать. «Терпи, это еще не настолько вода, чтобы нельзя было быстро не задохнуться. И слепые тоже живут, по крайней мере, включают огни...» Скажи хоть слово, город...

__

Последние два слова у меня оставались, но она и на эту искорку ногами своими набросилась…

Песни А. делают своё дело: любовь сильнее разгорается – а на концерте никого не было, ни ее, ни других. Тащился через весь город для того, чтобы поговорить с Ж1, ее «другом». Субчик он не такой простой, весьма самолюбивый, с виду благородный, но внутри заковыристый, а если проще - говнистый. Кстати, 2-ой курс физфака – вот насмешка!

Пойду ждать ее на дороге. Хотя у меня уже как убеждение, что каждый мой контакт с девушками кончится обломом. «Может, я уже как-то не так себя веду, попал в полосу неудач и мне надо бы остановиться, опомниться, свежим воздухом подышать…» Вообще, осень – это темень, а зима –  холод – «чего хорошего можно словить в такое время?»

Кстати, это палец надоумил насчет дороги А.  – перевязку  делаю в тех краях…

А Гордон оказался супер-евреем – голова как у пророка («евреем воняет, как псиной»). Разочаровало то, что исполняет Бродских, Рейнов и т.д. А ведь я мог бы с ним познакомиться, по крайней мере, сказать некое «приветственное слово» – он, своё отыграв, вдруг сел в ряды прямо в двух шагах от меня. Я всё время на него с улыбкой оглядывался, но так долго собирался что-то вякнуть, сомневался.… Да и неудобно было: как раз Козловский выступал.

Можно подумать, что я Ставрогин или Аполлон Безобразов – некто над всеми… Не знают всей моей «достоевщины», «как я финики со склада воровал»…

Ж. жаловалась, что во время их совместного пребывания в каком-то лагере, А. играла и пела Щербакова беспрерывно, как безумная…

__


«Камни в хлебы»: «Чего Ты, Христос этот простой насущный хлеб растишь - лучше бы сделал съедобными камни Антики. Всем хороши, прекрасны даже, но жалуются  людишки, что почему-то несъедобны».

«Весь мир поклонится» - может быть, перед всеми, кому мир поклонился, стоял тот же самый выбор. ...Выдумали Христа, поклонившегося миру (религии и культуре) и теперь с воодушевлением упрямцев и безумцев Ему поклоняются...

                ***               

Философия и творчество для меня были единственным утешением в жизни, единственным «выходом» (на свободу) - поэтому-то я так  преуспел в них (по своим критериям, конечно). Всю любовь, весь жар белое тело бумаги было готово вместить...

Ведь  должен умереть сейчас - настолько всё плохо - а я не только не умираю, но, напротив, впущен в рай. Смерть где-то там, на подступах разбивает себе лбы, уже огромный завал образовался, а здесь у нас всё тихо и сосредоточенно...

__

А. согласилась со мной встретиться («ты думаешь, у нас так много тем для разговора?» - «Вот об этом и поговорим»)

«Парк А.» - парк Горького, «парк А2» – «Черное озеро», а с Ж., наверное, хорошо по частному сектору гулять…


                ***

На хороших фото мы как ангелы, а на плохих  как ангелы падшие - падаль. Себя не видим, но, видимо, и реальность так же расколота. Реальность внешности - что внутренне это так, мы все прекрасно (ужасно) знаем. Стало быть, задача в том, чтобы никто не смог сделать с тебя плохой фотографии...


                ***

Часто удивляюсь тому, что люди, несмотря на всю противоестественность своей жизни, еще окончательно не выродились. «Кто им помогает? Кто их учит? Кто улыбается?» …Просто снаружи расположился Бог природы, а внутри Бог духа - и Оба они излучают на человеку положительную энергию изо всех сил - изо всех сил солнца и разума (а также и совести) - и поэтому он никак не может окончательно себя погубить.

«Я слишком низко пал - поздно мне в рай идти» - но некое спасение наступает уже тогда, когда ты всего лишь повернулся к нему лицом. Поздно, может быть, мечтать о высших уровнях рая, но спастись никогда не поздно - и всегда возможно.  Да и высшие уровни достижимы достаточно быстро - если поднапрячься и соорудить хороший самолет (а то туда и телеги едут).

__

…Конечно, уже получается так, что я говорю одно и то же и А. и А2: «я тебя так редко вижу – без «ужасно» – я  и А2 говорил.

У одной муж, а у другой, похоже, целый конклав родственников…

Я потому в молоденьких влюбляюсь, что сам я молод и неопытен в любви. Стаж в замужней жизни для меня всё равно, что стаж в жизни загробной.

Крест мой: одна держит за правую руку, другая – за левую, а Ж. – за ноги. Одна голова свободна. Она всегда свободна – ее к кресту не приколотишь, не убив.

…Характер ее папаши я сразу разобрал: такой старикан – лет 50, но почему-то очень износился – играющий роль доброго и мудрого…

                ***

Что ж, чем больше отказов, тем серьезней дела. Я   отдавал себе отчет, что раньше только пенки снимал, а так и грешник грязный, и мещанин ничтожно малый.

Не решаются со мной «связываться». «И хочется, и колется». ...«Вы хотели сильного, нового искусства? - вот оно» - «Слишком сильное. Отойди от нас, господи».

 Раньше я прятался, стеснялся того, что пишу. И Бога использовать стеснялся. И такие «круто» откровенные тексты на машинке печатать и читать давать стеснялся…

Это же совершенно чистый стриптиз - я обнажаюсь не для того, чтобы смаковать бурление собственной грязи. Она уже давным-давно не бурлит: «Сдохни, грязь,  стань растением-светом с помощью шариков плодов».

 Злые настойчивы, добрые тоже настойчивы. Не надо стесняться  условностей и бояться нарваться на силу. Сила настойчива. «Подставьте вторую щеку» - бьют за настойчивость. ...Кто кого побьет - буду писать тексты, которые  как током бьют.

И мы не будем бедны - просто это настолько перестанет иметь значение, как если бы у нас  ничего не было. Есть вещи в сто раз более интересные, чем те, что можно купить в стандартном магазине. Жизнь интересней вещей. Даже трудная жизнь - даже тяжелых вещей. «Вещь не есть памятник нам, люди. Это просто стул для задницы, а не сидящий, широкогрудый и безголовый  идол».

«Мещанин, носящий маску доброго и мудрого старикана, ты не добр и не мудр - ты козел, тяжелый случай кентавризма...»

                ***

Человек отдает себе отчет в том, что происходит, но он  не знает цену происходящего, как оно в дальнейшем «отзовется». «Казалось неважным, а размоталось в такую длинную и мощную дорогу». «Казалось важным, а оказалось обыкновенной «фишкой» - у каждого по такой же  дома, на работе и в кармане по дороге»…


                ***

В общем,  слишком их любить нельзя: любовь - это и надежда, а они - такие утлые суденышки, что волосы дыбом встают. И путаница  в их головах начинается: «этот силач уцепился за меня как последний утопающий»; «утопит меня и сам утонет - силен топить, силач». ...Да, теперь любовь пойдет не впереди, а позади полка. Смешно ждать от них не мечтательных песен и стихов, а таких же действий...

А мусор - мещане - пусть займет подобающее мусору место. Пусть не грозится изобразить из себя камень преткновения!

Т.е. просто у меня лирика, нежность  слишком заслонили силу - песенок переслушал и стихов перечитал, эх, ты!

Я стараюсь не ставить «шпильки» в отместку – им  достаточно одной такой занозы, чтобы  уже  половины белого света здравых размышлений невзвидеть...

__

Розанов – изворотлив и болтлив как бес, что везде пролез.

А Ницше – это беспримерная ярость войны против Бога. Тот его на части разорвал – нет, так и не опомнился…

__

Нет, она была мягка и нерешительна. Нет, чувства мои к ней полностью восстановились – она мне ужасно дорога теперь…

Не терпится выложить ей всё это – перегораю. Но, может быть, опять не будет ни грана повода…

Без А2 у меня не будет силы, без Ж. у меня  не будет спокойствия, а без А. у меня не будет души… Менее всего я хочу жить без души. …А2 меня не любит, но я ей нужен (у нее все стихи пессимистические), а я А2 люблю, но она мне не нужна! (А с Ж. всё наоборот?)

Интересно, отказы другим доставляют удовольствие или тоже мучают?! Когда А. отказывал был-таки несколько горд собой. Мол, мы так богаты, что кое-что можем и не брать – по моральным соображениям.

Нет, любовь к А2 так и останется на переднем плане («слепая» любовь – настоящая темнота); любовь к А. – в серединке (дрожишь, но маньяком себя не чувствуешь); а вот любовь к Ж. – в конце (в «спальном» районе, тылу – желательно, хлебном!)

__

Вот и случилось: она объявила, что «встретила летом одного хорошего человека». Не дождалась сентябрьских «Коров».

Она не спешила уйти, о, она совсем не спешила уйти – вот что хорошо. Я же думал, что, объявив мне про «хорошего человека», она тут же встанет, но она всё сидела и мы потихоньку разговорились…

__

Новый облом: из подъезда она вышла вместе с матерью.

Подожду четверга. Подарю ей картинку «Горы» с посвящением: «Это водопад моей любви к тебе, А. Подставь голову и плечи…» (хотелось бы добавить: «а то я не Бог, чтобы бесконечно лить впустую»).

***

Свободные разговоры о свободном искусстве, но потом всё, легкомыслие в сторону: сумрачный  - и  пустой - зал с мрачной «приемной комиссией» - надо играть концерт, показать, что ты достоин звания скрипача 5-го или хотя бы 4-го  разряда... ...Свободу по улице ветер вместе с мусором носит, а все каменные здания заселены каменным Сумраком с холеным лицом и в красивых одеждах. Правда, простой народ по улицам еще ходит, не настолько запаковались, чтобы у каждого было по железной машине  для передвижения по свободным - и пустынным - улицам...

У нас всё время главенствуют затхлые.

Мне чудится тут древний страх перед каменными истуканами. Гипнотический, иррациональный страх - ведь никакой «Всадник», ни медный, ни каменный, не сможет ничего сделать,  если даже ты помочишься прямо на его с конем головы. ...Жрецы-иезуиты строят всё это, чтобы страхом держать людей в загоне. «Не смей быть просто живым - умным, веселым и смелым». Не смей бунтовать против сумрака - тебя всегда назовут «Ночью», а не «Днем»...

...Они не понимают, что христианство (слабость) - это путь к духу, а дух - это сила - и силу на испуг не возьмешь, большую силу вообще никак не возьмешь. «Я хочу стать сильным как лом». На испуг берут слабую душу.  «Иди вперед и не смотри по сторонам в безумных поисках страха и глупых поисках укрытия от него». Я Ветхий Завет, царей вспоминаю - не только христианских бродяг...

                ***       

«Враги человеку домашние его» - легко им укрыться за «я тебе добра желаю, не чужая». И себя убедят в этой своей «доброте»  и других.  На самом-то деле в обычных семьях все только мелко  тиранят, подкалывают и эксплуатируют друг друга - и вяло блюдут «ты мне, я тебе»,  выдавая  желание нечто сделать за желание  пользы  для домашнего своего...

                ***

«Проснулся от счастья, с глазами, мокрыми от слез» - ох, как  далеко до такого тому, кто от усталости быстро засыпает, а от проблем быстро просыпается – «и ворочается досыта, до самого рассвета».

«Я буду счастлив, но пока – война». Потому и буду, что воевавшему нетрудно быть счастливым - ему бы только мира и покоя. «Обрел дар видения невидимого, но это невидимое оказалось сплошной войной».

 Выбираешь самых милых людей - но и у них гримас хватает; выбираешь наиболее мягких людей - но и они те еще камни. Ушибся, сижу и гримасничаю от боли, недееспособен, несчастлив...

Везде дома, машины, люди; везде дела; везде слова, везде секс (толпятся, танцуют, разбирают друг друга)... - вот и нет счастья, все сны дурные. «Мне стерли лицо  и наклеили на него обои. «Красивее». Мне  заровняли макушку и поставили на нее вазу и магнитофон: ваза танцует, раскидывая цветы своих великолепных улыбок - а меня нет.  Никого уже нет - даром меня нет...»

Привык к тому, что вокруг дела, дома, машины, люди и секс со словами и потому  удивился  двум часам Большой Тишины: «Все вагоны поезда битком набиты, а мой пустой! И колеса оглушающими часами стучат. И мысли в молотки превратились. А ведь так  часто было  когда-то. В те тихие времена все поезда ходили почти что пустыми. И уважал тогда человек человека, никто никого  не брал в оборот...»

__

Я чувствую, что А. меня не любит сейчас – просто вспоминает свою любовь и потому меня не очень отталкивает.

Если  она картинку не возьмет, то на этом я всю наступательную программу закончу. Ведь она жадная (все умники жадные – до познаний жадные только в первую очередь) - не возьмет, если только «положение серьезное»…

Борьба за А2 – это борьба за то, чтобы у меня были мальчики! Род мужской прекратился бы, если бы мужчины не добивались любви, а только себя позволяли любить.

Написал отзыв о художнике, который сейчас висит в библиотеке: «по цвету – очень приятно; по композиции – стандартно; по содержанию – не интересно; по исполнению – небрежно, но и свежо. В общем, смотреть можно, особенно если издали и недолго»! (А теперь Вовка мне говорит, что этот старичок от моего рисования был в восторге. «Вовка, вымарай мой отзыв!» Хотя и классно написано и хочется, чтобы все прочитали.)

В Отарах родители в неплохом духовном состоянии – редкость, поэтому порадовался. А сам просыпаюсь рано, а не встаю – свидетельство надлома. Только творчество и диалог с Богом лечит.

А2 сначала слишком не верила в меня, а теперь слишком верит, что я никуда не денусь…

__

В субботу А. без мамы – шла мрачная, отвечала «нет». Я спросил ее только о возможности встреч. На лице ее явственно читалось благоразумие. Я смотрел на лицо и спокойно молчал вторые полдороги. Пусть разбирается пока с родителями и с «хорошим человеком». Сосредоточусь на творчестве – а то я к нему и вкус потерял в эту неделю удвоения несчастий, их обесценения…

Так что все ее пятничные эмоции, видимо, были вовсе не по моему поводу – и, значит, она действительно влюблена. Повидала его в четверг и с тех пор под впечатлением…


***
 
«Моя девушка влюбилась в «хорошего человека». Но  она же не знает, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Не знает, например, сколько скуки в ином «неизъяснимом благородстве», сколько эгоизма и мелочной придирчивости... Ох, как хочется кричать  («Миражи значительности! Нули, приписывающие себе единицу!»). Но никто не бывает обманут несправедливо…

Она ослеплена и оглушена, находится в желто-красном мареве,  не видит меня и не слышит того, что я ей говорю. Всё сгорело. На таком свету, как в полной темноте - можно найти выход, если только  тебе  вдруг повезет…

Кто-то достает ведомость и ставит в ней жирную, черную галочку, палочку, крестик… Крест над могилой - мертвый полет… Мертвые полеты  «неизъяснимого благородства». Во время похорон такие ведут себя очень прилично. И в гробу лежат хоть куда - хоть на выставку. У них, кстати, много чего на выставках лежит, выставочные люди и в жизни, и в смерти...

Черт, а солнце всё также светит. Говорит, как надо напрягаться и расслабляться. Что строить. Что хоронить. Как любить... Ох, черт бы побрал всех, умело не изъясняющих свое благородство! Под  хламидой и чурбан становится принцем. Вера в веру без дел. Халаты из флага. Оберточная бумага из флага - и никому не позволено разворачивать покупку. «Это святое святых». Ох, черт, как больно. Зажжен бензиновый огонь и мотыльки летят, летят - сыграв две-три песни, сочинив два-три стихотворения. А ларчик так просто открывался - как простой фарисея сундук. «Куда подевались вы, аура и резьба?» Не ошибается тот, кто не делает резких движений - сидя на  благородно видном месте. Это лом для мотыльков. Что поделаешь, не считайте то несправедливым, мотыльки, что Бог позволил  окружить вас ломами - у вас есть шанс, у нас есть шанс; у нас есть шанс сжечь небеса из картона, что уносят наших девушек прочь.

«Милая, я вовсе не хочу сказать, что твой хахаль плохой человек - он скорее никакой, чем плохой». В наши века движущихся средств и каких-то атрибутов нет необходимости быть каким-то. Ты только будь - тебя оденут,  обуют и повлекут куда-то. И даже в начальники поставят,  как человека без комплексов.

Как легко любовь может быть унылой  необходимостью определенного возрастного периода. По сути, всего лишь приложил уже наличную влюбленность к определенному субъекту, который почему-либо внушил наибольшее доверие. И ничего интересного  не происходит даже в начале...


                ***

Где сборища и толпы, там все одиноки - всех подминают «общественные интересы», общие фразы. «Частнику», частной жизни остается только нищая суета с вещами в руках. ... «Собрались для благого дела, но всё равно стали баранами, не отличающими пастыря от волка». Ей Богу, хорошо сказал тот, кто советовал не собираться вместе больше трех. Или семи. Или двенадцати. Всё. Дальше толпа, лес, где люди превращаются в зверей и деревья. Но хорошо и не расходиться меньше трех, семи, двенадцати. Один - всегда бог, а богом быть трудно и мы не справляемся и унижаем звание бога - и теряем веру в Бога и в себя...»  - думал это, сидя в собрании милых людей  (затесались и несколько молодых волков) - посидим молча (слушая X, Y, Z ) и разойдемся в свои одиночества - пустыня останется пустыней, жизнь так и не начнется... «Собрание богов опять не удалось. А одиночество - это всегда неудача». «Стали говорить о Боге, но Он не ожил. На уши поставленный, Он не ожил от того, что Его на постамент подняли. Ноги - наш постамент. Зачем нам протезы, да еще и не туда приставленные?..» 
   
Не могу теперь быть оптимистичным и остроумным в одиночку. Слишком глухо всё, глухо. Все люди, как обычно, в коконах. Комплексы и самомнения. Боязливо поджав зад, горделиво выпячивают грудь - и получается хорошая фигура. Хорошая для того, чтобы стоять в строю... А обычная семья - это не выход, только расширяешь кокон, а не разрываешь его. Те же несколько человек могут быть объединены и иначе, не для того, чтобы тащить и не пущать...

 Вкус к жизни и общению с людьми  появляется у меня только  тогда, когда пропадает вкус к самодостаточным рассуждениям. Они теперь слишком легки и привычны…


__

Больно мне теперь включать те четыре песни; не могу их слушать…

А дождь так и льет со вчерашнего утра, ни на минуту не прекращаясь…

…Нашего Женьку надо кормить сытно, чтобы ему, наконец, понравилось сидеть и благодушно внимать приятным ощущениям, приходящим из желудка. А то ходит беспокойно и очень действует на нервы.

А проблемный и даже несчастный вид А2 связан не столько со мной, сколько с мужем…. В гробу, короче, я всё это видал. Любовь моя к ней спустилась до очень низкого уровня (другую бы вообще разлюбил, а ее не могу): «эдакая сутуло-округлая дамочка-курочка в кожане с гербом».

__

Состояние неустойчивое: сошел с прежней точки (сделал на ней, что мог – а многого не сделаешь) и ищу точку новую – падаю, прислоняюсь, присматриваюсь – и снова отворачиваю голову, озираюсь и желаю встать в неустойчивость свою…

                ***

Попал на корабль, на котором все были убеждены, что плыть на нем нельзя. Всё есть - палубы для гуляний, каюты для времяпровождений и труба - а вот плавания нет. И моря нет - всё застроено, застелено чем-то твердым, как земля в сухой сезон. И каждого, кто лезет в машинное отделение, считают провокатором. Мол, чего море мутить и в трубу дымить... А я полез: пойду по земле, как по морю и застучит мотор вместе с сердцем. Гулять на палубах будут только те, кто готов плыть…

А как они старательны в своей жизнедеятельности на этом сухопутном корабле. Как всё до белизны выкрашено и до блеска надраено - витрины сплошные. А какой позитив в речах и благоразумие в походке -  поэма же, господа, поэма, заменяющая плавание. Кругом одни знатоки-профессионалы в белых перчатках - никто не чешет  занятых проблемами дела голов грязными от дела руками. Никто ничего не хочет. Птицами они, что ли, себя считают, на палубу взойдя...



                ***

Хотелось плакать. Зачем-то нужны они, слезы. Зачем-то нужен этот долгий темный дождь. И летом хотелось плакать; и весной. И дожди вот так же послушно шли - и погребая, и оплакивая. Что хоронил я? Что хороню, не перехороню? Не буду ли теперь трастить про то, что грустно жить на свете, господа...

Камень, смягчившись, первым делом заплакал. Ветка-палка, смягчившись, первым делом калачиком свернулась и застонала жалобно...

Осенний день - дождливо-темный. Промокло или отсырело всё. Грязь следы свои оставила повсюду. Холодные, мокрые руки и сопливая голова. И надо деток как-то кормить, зарабатывать. А ночь, никому не нужен.  Извне - дожди, изнутри - страхи. Как быть? Нельзя не быть. Пропела лето стрекоза. Под пыткой пожелтел и скрутился зеленый листочек. Стена близко. Вспомню ту даль, рыбаков на закате. Я же был рыбаком, и мы ели рыбу. Моя смерть плескалась рядом, но на мне резиновые сапоги. Я сильный, далекий. Рядом со мной черные птицы летали и зеленые стрекозы...


                ***

«Прокляты  и убиты» - прокляксан хуже, чем насмерть. «Убью, но потом  зарою и  минус в ноль превращу». …Выгребная яма полна - пора насыпать могильный холмик и оградку с крестом поставить. ...«Будь ты проклят и убит! Будь ты заплеван насмерть! Да станет твой плевок черным, а не белым по такому случаю! Да выкрокаю, выздерну, выблюю я что-то особенно проклятущее! Расцарапывающее! Раздирающее! Раскурочивающее! Раскровянещее! Раскрокающее!..» ...Проклял так, что тот  из горки сразу превратился в выгребную яму. «Креста негде ставить». «Ну, я силен» - с испугом на себя оглянулся; «они теперь будут ратовать за смертную казнь, чтобы избежать таких проклятий» ...«Плевок пулей полетел, соляной кислотой упал. От выстрела грохот и дым, от соляной кислоты дым и крики, но я всё еще мщением горю, проклятием, я убиваю взором». ...Способный проклясть и воскрешать способен, но не воскресить проклинающего и не проклясть воскрешающего. Не отмыть черное, когда ты черен насквозь и не загрязнить белое белье, когда оно на солнечном ветру в пригожий день полощется - рука не подымется, начнешь копаться в своей черноте, отыскивая оправдания посветлее. А в черных карманах быстро всё почернело - и месяца не прошло. И руки в карманах почернели. И даже волосы на голове - брюнетестей стал, шахтерестей - вот головой-то то белье всё же мазнул, невзирая на то, что из окон могу увидеть...

 Был бессмертным, пока проклинал - а боялся за жизнь свою, потому что вокруг все были убиты. Проклинал убийцу, убитых, убийства и этим жил. А  мог бы воскресить всех и с убийцей сразиться в поединке с большими шансами на победный исход. Тот и так его побаивался и сторонился – всё время усмехаясь, впрочем…

«Подписанты» - «как вас тут много, голубчиков...» В ответ, со страху одна стала рассказывать: «а мы в общаге  дружно живем. Соберемся вечером на своей огромной  кухне и давай в разговорах смелеть и друг друга подзуживать. Мол, кто против нас,  мы свои права знаем...» ...«Подписанты, квартиранты, арестанты. Не отвертитесь от подписи, квартплаты, приговора, хотя у каждого море блатных знакомых!» - «По дружбе и подписалась. Кабы знать...; умней бы сделали»…


                ***

Что вы на меня пялитесь, как на восьмое юдо света? Мол, десять лет в своем затворе просидел и стал... каким-то не таким, несусветным? На самом деле таких людей будет много... - через сколько-то времени. Я просто увидел будущее, понял, что время настоящего, нынешнего мир проходит - а каждому  хочется жить только в том времени, которое - он верит - будет всегда. Каждый простой человек живет настоящим, а каждый сложный, интересуясь прошлым, прозревает будущее, как пророк... Историки- пророки! Не было бы звания выше  «историка», если бы не было исторических факультетов в университетах, дипломов и прочего - опошлили всё своим тупым конвейером и инкубатором. Христос - лучший историк, лучший интерпретатор прошедшей истории  Своего народа и истории всего человечества…

__

…Нам с А. осталось взаимно друг друга полюбить – порознь мы друг друга уже любили.

Всё кажется, что вот-вот, рядом счастье, «хэппи-энд» – может быть, так и не случится. А. слишком широка: от Щербакова до Рахманинова, от Цоя до романсов и кондовой классики. И ни А., ни А2 толком не понимают моего творчества – надо глядеть правде в глаза. И обе они слишком хотят быть респектабельными и обычными – самоотверженности от них не дождешься. Когда человек близок всего на 1/3, с ним надо дружить. Я предлагаю любовь и женитьбу, потому что не в силах добиться дружбы.

Моя любовь к А2 износилась так же, как изнашивается одежда. Уже разрывы, дыры пошли. А моя любовь к А., как одежда, которую, которую не удается надеть. А Ж. то сверкает куполом, то зияет подполом, провальной ямой. Голый хожу, озираюсь. «Намучился и поизносился»…

В А2 мужская сила – и она творец; а в А., несмотря на весь ее характер, женская слабость – и она музыкант-исполнитель. И как я недооценил ее влюбчивость! Знал же, что у нее могут быть только девочки. Думал, что рано ей еще так уж влюбляться – но нет, она уже хочет любви…

                ***

Лица приятных мне людей как рубли; лица непонятных мне людей как иностранная валюта; лица неприятных мне людей как рубли сначала стертые, затем – для верности - черной краской закрашенные и, наконец, для художества и высшего смысла покореженные так, чтобы получился масонский знак (у меня «мазня», у них «мятая бумажка»…)
                ***


Переутомленные мозги. Протухшая тушеная капуста. Вот хороший повод отвлечься - надо снова тушить капусту. Но нет сил, когда переутомлены мозги. И надоела капуста. «Лучше съем красный фрукт - курорт в миниатюре». Оживился и весело свалил   протухшие мозги в помойное ведро...

***

В любой момент исчезнуть можно. В любой момент человек исчезновения достоин. И этой темной осени достоин, что как тюрьма - сейчас придут пытать, затем и держат...

***

Шоссе - класс, но ужас, что в душе на обочине творится…

Жизнь - ужасная глухомань. Очень нас много. Лес из шести миллиардов деревьев... Жизнь - божественная глухомань. Каждый  имеет право на землю и небо Бога и на спокойный-спокойный сон. Ты - тайна в своей колыбели... Кто-то пытается выделить себя и окружающие деревья, чертит планы, но и это глухомань. Каждое дерево сходит с ума по-своему. Спи - мы только во сне не сходим с ума, и только в светлом сне счастливы. Как наполнить мечтами  видимое днем? Как сделать видимыми ночные мечты? Как отыскать на обочине жизни шоссе и буреломного леса опушке клад золотой середины...

__

У Вовки странная связь с Г2. Уверяется, что никаких влюбленностей нет ни с одной стороны, однако видятся каждый день по полдня и даже ночевать друг к другу ходят. Сидят в темной фотолаборатории без всяких вздохов и охов! (Но надо знать моего Вовку – его нелегко раскачать плотски! Он и ест-то мало.)

С сожалением думаю о том, что не было полноценного «физического» лета – чувствую, что без него и полноценной «духовной» зимы не будет. «Выдохся. Сразу стал задыхаться. Разве что  комментариями и тому подобным смогу пробавляться»… 

                ***

«Как классно скользить, как славно бежать» - как здорово, кровь разогнав, к нежной глади с бьющимся сердцем прильнуть (к нежной груди с бьющимся сердцем скользнуть). Как славно к глади бежать! Как классно сверкает она, как скользишь по ней и паришь. Как музыка скольжения классна... Чтобы от бега перейти к скольжению, надо сначала найти ту пропасть, которая их разъединяет, а затем решить задачу по ее переходу - с помощью полета? ползанья? бега? скольжения? «Я ползал так, словно летал» - «А я просто честно бежал» - «Забегался, наверное, себя в своей честности уверять» - «А ты откуда прилетел?» - «Мы местные, но ты нас не знаешь, про нас почти никто не знает, а кто знает, почти ничего другим не говорит…»

«...корявых извилин коры…» - нежные извилины корявой коры головы.…  С такими качествами мы и сверх-умелы и сверх-беспомощны. Сверх-нужны чему-то, кому-то и сверх-ненужны никому и ничему. Мы  напрягаемся и начинаем нечто излучать - свет из глаз и слезы... «Пытался по извилине, излучине пройти, но зацепился за корявую корягу. Коряво попытался ее обойти, чертыхнулся на нее и на себя, но затем справился и дальше уже подражал воде сознательно, струился…» ...Без нежности нет человека, а без корявости - индивидуальности. Исследовать всё многообразие корявостей придется всему человечеству всю свою жизнь, а с плоскостями справятся два спеца за три дня. ...«Нежно относилась к корявости, пальчиками каждую извилину выглаживая. Коряво относился к нежности, слегка ее расцарапывая...» ...Корявость без нежности - дешевая грузчика грубость; нежность без корявости - дешевая сладкая патока. Примитивные однозначности и благодатные путаницы, солдаты (прилавков, станков) и робинзон в своих джунглях. Море солдат бьется о берег, но не может преодолеть первую корявую извилину, запинается на первом же нежном движении – и ты прямо в грязь лицом падаешь за выступ извилины,  чтобы тебя тут же в отместку не убили... ...«Водопады сладкой патоки и хрубый хрузчик озверел на ***, никакая музыка уже не помогает, орет на всех - а вокруг толпа водопадная, всем патоки хочется и всем хрузчиков не хватает. Да и бесплатную музыку послушать хочется. Да и ругается хрузчик уж очень  замечательно - член во рту его так и мотается. Все обалдели от этих нежно-грубостей, цветогрибов на ***...» ...Я беспрерывно то свирепею, то нежнею; волны то коряво вздымаются, то опадают так нежненько, что и не подумаешь. Широк, просторы во мне большие - а где просторно, там ветра хорошо живут, вольно, не то, что в вольерах. Ветер как смычок – так же меняет свое направление и силу нажима на струны моря. И музыка в ответ так же от впадин своих подымается и заполняет всё, венчая себя облаками... Я неслыханно нежен в потаенных местах невероятно корявых извилин своих. «Во мне не разобраться! И я очень прочен - блаженствуй спокойно нежность моя, до твоей фазенды, видимо, уже никогда никто не доберется. ...И кто еще мне простит корявость мою, кроме того, кто нежен как ты, нежность моя. Я заболел бы без тебя, мигом стал сумасшедшим медведем, по полгода сном  в психбольнице  лечимым...» ...«Был слишком нежен в тот момент и потому смог ответить только нечто корявое. Корявость, явившись, быстро привела меня в норму... Был слишком коряв в тот момент и с ужасом почувствовал, что запутался сам в себе, не узнаю своих извилин, все они до неузнаваемости перекручены - но вечером пришла нежность моя, улыбнулась и я стал таять, течь и узнавать себя...» ...Лабиринт из извилин способен и малый клочок земли (бумаги, неба) превратить в целую страну - без них просто нечего было бы населять: поставил пару телеграфных столбов повыше, чтобы видели друг друга и вся недолга. ...Мигом нахомутал пару сотен извивов - а я дальше трех (спросонья), семи (когда в форме) или двенадцати  (когда гениален) считать не умею, не помню начала и сразу сбиваюсь - вот и странствую неутомимо как кругосветный, несусветный путешественник, одну за другой новые страны открывая. Их уже тысячи у меня за кормой...

«Упаду, встану» -  Христос к грешникам пришел. В них жизнь, пусть и несовершенная. В них и дерзость, и смирение. Есть люди Закона - законы рифмоплетства, сюжетоплетения и т.п. - а мы на свободе, не боимся упасть, не боимся встать и идти. ...Законы, загоны; пойло, стойло; обряды, демонстрации с лозунгами... - а я снова упал, сделав полшага и чуть не выронил Бога в себе. ...«Однажды яма, в которую  я упал, была удобной, как кресло. Сел в него, как грязный юродивый и развалился нагло. А потом все равно встал». ...Умник-грешник живет, раскачивая качели, он убежден, что на небо не поднимешься, в бездны не слетав. «Христос в аду был». «Земля должна вращаться и день должен сменяться ночью». Падая, мы отбираем у зла его силу - а ее-то и не хватает для того, чтобы пойти дальше благих намерений. «Если зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». Кругом неплохие люди, почти праведные, но не раскаченные, никакие. Думают, что мудрость в том, чтобы твердо стоять на земле - а мудрость в совершении пути, в постижении «истины» земли и неба, этих супер-огромных слонов, нам не случайно показанных. ...Я становлюсь сильнее, стараясь не упасть, и, упав, стараясь выбраться - а как стать сильным в загоне? Ходьбой на месте заниматься? Да и зачем там сила? Там пол бетонный, там и упасть-то можно только в собственные испражнения; и там никогда  ничего  не поймешь, а летать будешь не лучше курицы. ...Лирик - существо ведомое, овца, нуждающаяся в пастыре, но с преуспевшими  лириками происходит печальная метаморфоза: не считая себя пастырями,  они начинают говорить, что  идти вообще никуда не надо, что они уже всё знают и уже не овцы, а верблюды. Ну и ездят на них как на верблюдах - да еще и стригут втихомолку. Они не верят в жизнь по существу - это слишком органично впитано, «с молоком матери», со словами и делами всех ближних и дальних. Не поднимают же они, например, что слова «рабочий» и  «раб» - это синонимы. Думают, что рабы только там, где хлопок и бичи, где денег не платят и хозяина нельзя поменять. Они не понимают, что они пессимисты и унылые скептики. И с каждым успехом своим только нос задирают всё выше - пессимизм и уныние отнюдь не проходят. «Кто под законом, тот в тени смертной» - две тысячи лет назад сказано. Христианство - это весть о том, что есть грехи к жизни и праведность к смерти в фарисействе. А любой лирик скажет, что это еще вопрос, кто лучше - этот сомнительный, путаный типаж или же тот примерный семьянин и гражданин. Все примерные люди просто еще  не начинали жить, они все поголовно по уши в бреду, которым их прилежно снабжает каста авторитетов. Им оставлено совсем немного здравых постулатов - просто, чтоб не болтались,  не бредили беспрерывно и вслух,  были закреплены посреди болота. Тюрьма - и никогда не будет воли: только  бред и убогий «здравый смысл». Сбей их с их схемы, канвы, по которой они бегают на работу и с работы и они все поголовно начнут сходить с ума, придут в неописуемое отчаяние. «Сделайте меня винтиком любой машины, машины для чего угодно». Яркий свет воли - это очень страшно для них, подземных жителей, привыкших жить в комфортабельной тени...

__

Вовка сначала отрицал, что у него с Г2 любовь, а теперь говорит про это, как об очевидном. Они уже не только в темной комнате по полдня сидят, но и на одном диване лежа, мою писанину читают! «Не хотелось», говорит (девочек делать – Г2 хочет девочек!) «когда лежали, зато после на своем диване весь извелся – вот же, она в соседней комнате лежит и ждет, быть может! Руку только протяни! Не могу, скажу, Г2, давай, я сделаю с тобой это…» 23 года, но очень она пессимистично настроена, ни во что не верит, в себя не верит…


                ***

Это дерево не с листвой только, но и с плодами; эта река не с водой только, но и с рыбой... - а эта туча с манной небесной! пусть прольется дождем в нашей пустыне без рек и дерев...

__

Проходной день – поездка на дачу, старые мытарства – но на остановке я встретил А…. Разговаривала со мной спокойно, без неприязни, обещалась прийти на «Корову», взять картинку. Погода выдалась отличная – мне всегда везет с ней! – и я весь день был пьян от счастья, глуп от счастья, стоил планы. Но на обратном пути, опять-таки возле ее дома две секунды, пока автобус проезжал перекресток, я видел следующую картину: гуляет парень с девушкой, спиной ко мне, и на девушке такой же плащ, как у А. и волосы такие же. Вот разве что рост у А. поменьше. Более того, как раз в этот момент девушка сделала обнимающее движение. Кроме того, этот парень в черной куртке очень напомнил мне того, которого я видел 3 сентября с «А.» возле телеграфа…. Всё оборвалось во мне. Я почувствовал ужасное унижение. «Всё разбито, кроме тяжеленного и грязного баула в руках»…

Она была мила все эти разы в  своем малиновом плащике, но вот в тот первый раз  показалась на многое способной в известном смысле – была в черном, обтягивающем и смеялась по-взрослому цинично…

А Вовка про Г2 повествует: в открытую призналась ему в любви, лезет – а муж чуть ли не всё знает. И, оказывается, ее на блуд частенько тянет – ездит с кем-то к кому-то на дачу, «на шашлыки». Соглашается с тем, что у нее глаза мертвые…

Ох, я в этот раз, наверное, не плакать, а выть буду.

А2 к людям относится очень скептически, а вот А. порывиста и где-то нечиста на руку, на душу…

Да, круче замесы в этом году. Прошлогоднее бледненьким кажется.

                ***

А как приятно было быть счастливым, пьяным от творчества и любви - и любое море трудностей уже только  по колено. И даже очень повезет в хождении по этому морю. Счастье как анестезия: «мне совсем-совсем не больно»... Я не могу забыть про боль, потому что однажды  с вершины сразу в пропасть упал. Но, в любом случае,  это кино - жизнь – я собираюсь смотреть до самого конца. Сделаю шаг и снова посмотрю - и так много-много раз…
                ***


«Плакать или все-таки радоваться» - вот в чем вопрос, вот как  живу я сегодня. «Девушка, девушка, где я - в пропасти или на вершине?»

...В каждой девушке ангел, в каждом мужчине бог - а я всего лишь человек, вот меня и оттеснили на обочину. Но дух от жизни захватывает именно у меня. ...Я как тот больной, что очень радуется, потому что ощущает хрупкость своего  присутствия во всем. «Се человек». Се человек, на машины, на мотор в ангелах, на мотор в богах смотрящий с изумлением. Пытаюсь проповедовать: «ослабляйтесь, чтобы стать сильнее...», но уже вместо пятого слова молча, безнадежно махаю рукой - мол, шагайте, езжайте, летайте, чего там...

                ***       

Какой это мурой наполнен я на 25-ый день своего праведного существования? Есть скверное ощущение, что ее успели завезти слишком много и мне не справиться с разгрузкой на своем ночном, освещенном электричеством, битком набитом складе. Возили поездами со всех сторон тьмы, а разгружаю, кажется, только я  - в одиночку всякая бодрость беспрестанно затухает. Правда,  вдалеке на этом складе мелькают некие фигуры и они вроде бы тоже заняты, но у них все же другая ситуация:  явно зарплату получают, жилистые, спекшиеся, воинственные, у многих табельные листы в руках. Я люблю любить других, но эти  слишком далеко, на Северном Полюсе,  Марсе и далее. ...Надо хотя бы завалов избежать».
__

Новые подробности: Вовка не удержался и похвастался, что, оказывается, он в ту ночь с Г2 полночи в обнимку пролежал – оба голые по пояс. То-то его мутило целый день… Она ураган, говорит. И «Агата» ей по вкусу – «мертвые глаза урагана»… Говорит, что на нее муж с сестрой оказывают большое и дурное влияние: «нет ни добра, ни зла; ничего хорошего не жди» и т.д.

__

«Корова»: не пришли обе. Ж.: «что-то ты игривый сегодня» – «А что мне – или вешаться, или играться». Ж. – типичная учительница младших классов. Нервно-высокомерная, но добрая. Разброд на душе ужасный – эдакая широкая музыка, где все инструменты играют сугубо сами по себе…

Опять же, «Н-н» была – «наблюдатель». Я ее то ругал – «Н-н», ты на меня тоску наводишь» – то комплименты делал, о СК расспрашивал – «лет 28, живет в гражданском браке, поет редко, специальных концертов не делает».

И даже погода  в эти полчаса вдруг солнышком улыбнулась – а так-то безнадежной была, как обычно. …Нет, день ничего. «Неустойчиво, но выздоравливаем». Но вечером, в темноте снова застучал дождь…