12

***

Начитался писанины жизнелюбов и эклектиков, что всё время около женского мяса кружат. Затягивают эти писанины как жирное блюдо. Просто жируют,  но выдают всё за некую романтику…
Нет, жизни нужна систематизация, человек должен быть существом вертикальным. …Сухо? А дерево и должно быть снаружи сухим, экономным, отдавать влагу только нежным плодам и листочкам. ...Искушение так жить – многоженствовать! -  для каждого оказалось бы непосильным, если бы не нужно было работать, да еще за слишком малые для жирования деньги.
…Иногда  прорывается скрежет зубовный и злость (один из них про Достоевского: "больной псих Федор Михайлович").

 Вроде всё время о человеческом пишут, о жизни, но они потребители,  а не производители человеческого. …Поцелуй  тих, а акт – это всегда маленькое лиссабонское землетрясение… Если эгоисты-страдальцы платят за свой эгоизм – и, в итоге, у них всё "по нулям", то эти только покупают,  берут; премудрые свиньи: "раз  под нож пойдем,  то жри, жри и еще раз жри" - но чистое жрут, норовят, чтобы всё было и с салфеткой, и с вилкой, себя уважать силятся - и даже примером для других стать не прочь.

Силен соблазн, минуя Христа, стать Давидом, минуя странного бродягу, стать царем, стихотворцем,  многоженцем! Высоцкий: «храните матроса в себе»…

Нет никакого "здорового секса". Мы на земле должны  быть странниками, стремящимися стать путниками. А в пути  всегда аскеза, "сухой паек",  «имеющий, как не имеющий».

***

Помни всегда, что Христа убили не язычники, а верующие религиозные евреи, не варвары, а культурные римляне. Причем, убив, первые умудрились счесть себя не запачкавшими рук, а вторые - их отмывшими. Трудно богатым понять насколько же они прокляты -  всё вокруг слишком уж  напоминает благословение.

***

"Состояние моей души было хорошим, пока гости не пришли и не сели. Не знаю, зачем пришли - "посидеть"! поглазеть?! В задницу эти глазенья! Меня уже пустота душит. Я им малоинтересен, просто у них много свободного времени и маршрут попутный.

Как трудно воевать с пустотой - любого задушит, а сама невидимка. ...Надо что-то умное сказать, надо улыбнуться. Надо быть мягким, а я засох. Жизнь во мне издохла сразу - как это странно все же... Когда я буду стариком, у меня будут «вытекшие» глаза и сухая, пергаментная кожа на лице - всё к этому идет…

Может, и жаль, что мне пока малоинтересны малоинтересные люди - в итоге, я и сам малоинтересен. Правда, но гостям ходить  уже не люблю; душителем быть не хочу…
Никто не хочет лишнего потратить: воздают друг другу по справедливости и остаются при своих - у каждого по копейке в кармане, не оркестр, никак не зазвенит, хоть плачь.

Приходят в гости, но не раскрываться приходят - вот почему пустота: «закрытая дверь в гости пришла! Препираться пришла, не открываться! В замочную скважину смотреть!»   ...Хорошая дверь, по многим признакам хорошая – чистая,  опрятная, красивая – а, значит, и за дверью много хорошего (хотя и меньше - не фасад), но закрыта же и чего мне на нее  больше секунды смотреть - я лучше дальше по этажам пойду.  Изнутри наружу должен расти человек-интроверт -  не снаружи вовнутрь. Так Богом устроено. Он хочет, чтобы мы вылезали из всех своих утроб, берлог и домов...

__


Этот писатель выглядит умным, дееспособным и вразумительным, но, как и многие, он не начинает с начала, с  быта души маленького человека и не кончает концом,  большим Богом, универсальным Смыслом, клубится и  круглится где-то посередине - и потому это только искусный мираж. Отсюда и непременное эстетство -  у миража нет иных положительных свойств, кроме красоты...

__

П. всё спорит-балаболит, ни моей писанины, ни Евангелия прочесть не удосуживаясь. А Вовка говорит о возможности жизни в разных домах – мол, по телефону будем перезваниваться! Мол, жена мне близка, а в духовном я путаюсь!

Сколько самостоятельности и отваги было в той любви А. к странному 32-летнему парню «без определенных занятий!?

__


Я не умею говорить,  умею только писать речи. Я не  умею думать,  умею только писать мысли. Писание для меня такая же благодать, как для немого - возможность разговора,  для глупого - возможность поумнения. Я слышу и понимаю ясно только слова, написанные на бумаге. Всё остальное гадательно:  на бегу изменяясь, вечно кто-то бежит сквозь туман...

__


Страсть так же слепа, как и равнодушие. Любил ее, но не ценил, потому что не видел. Ослеп с первого видения, не имел времени разобрать его. Знал, что это «оно», что это она -  и только...

Причем, я стал сильнее – что-то перестали казаться  сильными ветра…

***

Сам себе удивляюсь: когда это  успеваю так много написать? Дни  теперь похожи не на простые плоские  тарелки, а на маленькие  лабиринты со множеством выступов и  стенок - и вот, некоторые из них неизбежно оказываются исписанными…

***

Любимая, в мечтах я нарисовал захватывающую картину нашей завтрашней встречи и если ты ее испортишь, то это будет такое расхолаживающее варварство...

__

Долгожданное свидание с А. – почти что калька с предыдущего. Слушает развеселых «Битлз», а у самой тени под глазами. Круглолицая, намазанная и подведенная…

Вообще, скучны уже эти куцые разговоры на бегу – а в битком набитом троллейбусе приходится молчать. «Неужели ты ко мне совсем равнодушна? Неужели не испытываешь даже дружеских чувств?  Давай, хотя бы на дороге 10 минут поговорим»...

Всё повторяется: вот так же, в прострации я неделю назад в это время сидел – а я очень не люблю повторений…

Всё же она опять слишком напоминала рыбу – «с рыбой жить на земле невозможно». Постится, зная свою сверх-чувственность. В злую минуту думаю: «мне ее только оттрахать как следует хочется. Встанет в раскорячку и я ее буду трахать…»

Любовь моя к ней, огромная, рушится сейчас и обваливается – сильное землетрясение. Но я буду ходить до среды к ней на дорогу…

Можно будет предложить ей прокомментировать Щербакова...

Что за подлая манера: самое сильное сказала за секунду до того, как закрыла дверь – только бы говорить…

Ужасно, неслыханно тяжело – я на пределе. Не нахожу никаких утешений и успокоений. Ах, надо было сразу спросить про Р2. Я слишком обнадежился и не рискнул затронуть «щекотливый вопрос». Скорее, не смог, чем не успел – полдороги молчали.

Любила меня, когда я ее не любил, любит Р2, который тоже вряд ли ее любит…

Что ж делать, многим выпадают подобные мучения: кому до женитьбы, кому после, кому всегда…

(У нее даже  склонность к усам! – вот и люби ее…)

***

"Люби Бога и ближнего" - но Бога больше, ведь нельзя на людей надеяться, а нет любви без надежды. Любовь к ближним только отсвет твоей любви к Богу. ...Все эти благоустроенные и много о себе мнящие ближние такие стертые пятаки. Полагаться на них нельзя, поучать их бесполезно - как и полагается дурачью, ненавидят учебу...

Не рвутся в рай,  не очень-то он им и нужен - ну, значит, и быть посему: кто не рвется, тот обойдется...

"Всё, что в мире - похоть плоти, похоть очей и гордость житейская". "Похоть очей" -  поклонение красоте, свойственное культуре,  а «гордость житейская» -  гордость религиозных мещан, весьма запросто калякающих с  Богом или о Боге (сейчас они "по хозяйству" балаболят, а через секунду - о Боге). В итоге, и у тех и у других один общий интерес - всё те же «бабы», хотя они грубых слов и не употребляют, норовят помянуть "любовь" и порассуждать о "семье". ..."Не любите мира, ни того, что в мире" -  если даже этот мир назовет себя христианским. "Ближние мои, есть ли в вас хотя бы что-то свое, не от мира, не зарифмованное, чтобы я мог любить вас..."

Да, великое открытие культуры: "мертвая материя может быть красива!" А великое открытие религии: "и о Боге можно прекрасно, безопасно балаболить!» В итоге, сидят в красивых помещениях и балаболят о высоком - чего еще надо, рай, да и только…

Всё вокруг уже просто ослепительно красиво, все слова о Боге уже невероятно высоки - и душа мертва настолько, что перестаешь верить в аксиому бессмертия ее.  Градом, убийственной бомбежкой красота и слова; чудеса каждую секунду душа видит: "всё еще жива! всё еще верю в себя!"   ..."Все бомбы падают в меня, как камни в воду. И в огне не горю,  как вода. И пить хотят меня всегда - не пройдет и трех суток, как человек без меня сходит с ума". (В рай живьем берется тот, кто попадает в такой ад, что вода его души закипает и превращается в пар...)  И уже глупо стесняться говорить о том, как тебе плохо, какой ты мертвец: "либо с ума сойду, либо со столпов этого мира".

***

Любимая цифра людей – ноль. "Все остальные цифры корявые какие-то, непонятные и некормленые! Чего-то из себя строят, выгибаются - зачем, к чему? Разве не лучше быть округло безмятежным и благодушным?!" Люди - леденцы, которые сосет Пустота. Тают, исчезают - доставив ей удовольствие.

Избери сам себя и будешь человеком избранным. И как это говорят о "вере в себя" люди, которые одновременно любят говорить "это мне не дано, я как все"? Ничего не дается, всё берется. Найди свою дорогу - на общей для всех так тесно, что не надо быть Дарвином, чтобы понять, что там эволюционируют лишь в муравьев…

***

"Всё, любимая, я кончил играть в поддавки и молиться на тебя. Но  буду молиться за тебя, пока люблю тебя..."

Полюбил одно место, увидев его в солнечный день. Но потом случилась  напасть - солнце, считай, пропало.  Выглядывает так же редко, как в других местах случаются солнечные затмения. А сама по себе земля в том месте была очень даже обыкновенной; я бы даже сказал, что не очень хороша. Но: "взялся за гуж - не говори, что не дюж" - не бросай гуж на полдороге, надейся, терпи; проходит всё - и неба ядерные зимы...

Под серым небом у нее глаза как серое мясо. Пытается веселиться, цветочками серое мясо украсить. Милая, кому ты говоришь "кушать подано»? Как ты на рыбу похожа - рыбы на земле не живут, они ниже, даже самые золотые и накрашенные...

***

Думать надо так: сначала о своих проблемах, затем о сути своих проблем... - так будешь и глубок, и точен. Нырок в себя  на глубину и точность. Болтуны только бултыхаются….  Утонешь в сути, в проблемах? Ты-прежний утонешь, а ты-новый вынырнешь. "Поищи его на зеркальной поверхности моря, ощути его дух победителя..." ...Когда мы в воде, нас двое и один из двоих должен утонуть - так пусть тонут ноги и тело, а не голова и душа дышащая…

Одни дважды в материальных заботах, другие - "избранные" - дважды в духовном (так шуруют в своих схоластиках, что заслушался бы я, когда был помоложе).  Попадаются иногда и нормальные люди, которые по разу и в материальном, и в духовном, но они, как правило, все какие-то  бледные,  несостоятельные, как не рыба, не мясо. Потому и весь мир несостоятелен - несмотря на небоскребы из кирпичей и книг - что эти люди несостоятельны пока, распинает  их судьба, любовь к комфорту и несчастные обстоятельства...

Загнан в тупик, прижат к стене тупика… - нашел выход: стал на той стене писать и рисовать. Скоро запою от радости, от ощущения свободы - ведь нет никакой стены, есть завеса, отнимающая зрение и есть паутина, сковывающая силы...

Человек проводит жизнь в воде всяких неясностей, нерешенностей и непонятностей, но голова его над водой возвышается, а ноги в дно упираются - существовать, в общем, можно. Но только пока здоров - как только физическое здоровье теряется, уходит дно из под ног, как только духовное здоровье уходит, начинаешь хлебать, клевать головой эту воду... Побарахтается человек на воде и утонет. Поэтому  всю жизнь ее надо вычерпывать, зарабатывать на старость мелководье…

__

Ходил на базар, смотрел на людей, надеясь А. увидеть, но увидел лишь похожую парочку: примерно такая же А. и примерно такой же Р2. Дружненько, серенько и приличненько выглядели…

__


Всю жизнь общалась с единственным мужчиной - собственным мужем - вот дурочкой и осталась; сугубо «бабским» духом от нее за версту несло...

***

Я знаю, какие песни не написаны, не спеты - тихие и корявые. Все налегают на громкие и гладкие. Как хотите, но я уверен, что рифмы -  признак детского сада.

Пусть всё громкое и гладкое станет инопланетной тарелкой - и пусть она улетает!

***

 В офисе некой компании собравшиеся леди и джентльмены получили долгожданную радостную весть: "наши химики смогли сочинить напиток с ананасовым вкусом, йес!»  Сразу случились очень характерные уханья, еханья, топанья, дерганья и выгибоны всех присутствующих. "Это надо отметить, дорогая! Теперь мы многое сможем себе позволить! Курорт, а не жизнь! Ну и везунчик же я! Самого Господа Бога теперь на *** пошлю!»

***

Бужу его, мол, ну сколько же спать можно. Вдруг слышу - откуда-то из угла, из под одеяла и  подушки: "восемь часов - святое дело поспать. А где восемь, там и девять". Главное, с чувством, мерзавец, сказал. А ведь вроде бы спал.  Он как тот пророк, что возбужденно проповедовал в пустыне…

***

Ветви - крылья дерева. Стокрылое дерево. Машет, машет крылами, но взлететь не может. Зато плодоносит… (Выродились, конечно, крылья дерева от бесконечных неудач. «Гори всё огнем" – иное из них шелестит.)

__

С Вовкой на редкость крупно повздорили: из-за Г2. И двух дней не прошло, как опять зовет его. «На какую-то бабу меня променял!» Даже стул в воздух поднял, его из дому выгоняя. Поносил последними словами и его, и Г2. Но он всё же остался, только обиделся так, что разрыдался…

***

"Гуляющие парочки" - делать нечего, вот и влюбляются. Слюнявые любови, обжим да сюсюканье. Потом секс-пахота. Хочется чего-то деловитого, веселого и умного...

"Милая, я, конечно, стараюсь усвоить тот факт, что ты меня не любишь, но ты же знаешь: влюбленный -  человек неразумный, его постоянно надо вразумлять, чтобы он, замороченный, не мучился. А ты отмалчиваешься, взглядываешь любопытно, иногда даже улыбаешься..."

Вдруг я набросился на книги в эти дни. Все детальки жизней, что в них напиханы, вдруг  стали интересны. Наверное, это потому, что в моей личной жизни, хоть убей, ничего не происходит - а может и должно происходить. Все замкнулись и изучают криптограммы. Влюбился в одну девушку, но она тоже замкнулась, говорит ни о чем и только напоследок выпаливает "не трать время, забудь меня". Я потом эту криптограмму разгадываю. Чую, что плохо дело, но все же надеюсь. Нелепая история - а в остальном пустота...


***

С каждым новым своим опытом и знанием разрушаешь новые участки, уже остатки своей детской наивности,  изначального рая. Так надо: человек станет настолько силен и  ему будет так плохо, что  построит он свой собственный рай…

 Всё от одиночества. (Одинокий пастух с тоской смотрел на своё многотельное стадо: "в их словаре  такого слова нет. Но не одиночество ли сделало меня личностью: отбился от стада, попал в страшный мир, где смерть всегда рядом и, чтобы выжить, стал эволюционировать...»)

***

Туп как Шварценеггер - с виду орел и Чинганчук-Большой Змей, а на  деле грузчик, валенок и значкист ГТО. «Что с тобой стало, голова?"

Извращен как Майкл Джексон - с виду человек, а на  деле оборотень, полный оборот кругом, весь набор ненормальностей. "Что с тобой стало, душа?"

"Какой стерильный грузчик. Какой призрачный человечек».

 Римский цирк: на трибунах жрут, срут, орут, а на арене нелепая борьба двух дегенератов, человечища, бугра с человечком и гримаской.

(Но нет, уже не туп Шварценеггер; возможно, тоже эволюционировал?! Да и человечку только петь нельзя.)

***

Наша душа - частица неба. Она вынужденно в нас, на земле, и очень испугана нашей вечно первобытно дремучей, анти-школьной жизнью; она прячется в этом лесу и  этой темноте… Как умрем, душа снова улетит на свою родину, поэтому за жизнь надо успеть отыскать ее, подружиться с ней и  научиться летать от нее, чтобы улететь вместе...

Школа в дремучем лесу. В школе почему-то преподается только один предмет - геометрия. Факультативно - завязывание красивых бантов и галстуков. Все выпускники, соответственно, треугольники в шляпах - или же дикие звери. Или же слегка озверевшие треугольники и малость треугольные звери...

***

Сначала Бог-Отец объяснил людям, что такое формальная праведность - "не лги, не кради», затем Христос  объяснил им откуда настоящая праведность берется - из любящего сердца…; осталось рассудить слова: где начинается ложь и где она кончается, что является любовью, а что - нет. А то зыбко всё - утонул в болоте талмуда камень с заповедями;  противоречиво - убили Того, кто их любил, приняв любовь за ненависть. ...В начале было слово и в конце тоже оно. Суд идет, а он очень любит точность, чтобы не врал никто...

***

На душу стараются не обращать внимания, потому что первое, что она скажет, это: "всё дерьмо. И ты дерьмо". И всю дорогу будет брюзжать и ныть, мол, мне так плохо, скучно, непонятно... Нет ничего более легкого, чем любить собственную душу, но нет ничего более трудного, чем внимательно слушать  ее нытье…

НОВАЯ РЕДАКЦИЯ

***

Уверяют, что дружба между мужчиной и женщиной (парнем и девушкой) невозможна - «секс неизбежен». Это так, когда нет общих дел, интересов и целей... Обычно их действительно нет, потому что никто  ничем, в сущности, не интересуется и ни к чему не стремится. А когда они есть, кольцо размыкается и зацикливаться нет нужды...

__

…Оба готовы мучить мужа, К2. Частично по глупости, а частично и по подлости. Для Г2 дорога привычка (обычный расклад: надежный муж, а для души, развлечения души – любовник), а для Вовки эта любовь – слишком лакомый кусок.

Гордятся тем, что делают всё в открытую! Это же наглость просто! Мы, мол, заботимся о том, чтобы он не ушел – с горячей сковороды! «Ваше счастье, если он посреди своего подозрительного добродушия за топор не схватится!» «…Да, бывает такое: несколько сластолюбивых дурачков при одной свихнувшейся бабе! «Муж, любящий любовника своей жены»!»

***

На восприятие подлинно нового отношения к жизни, на самом деле, равно туги и записные новаторы, и вечно юные консерваторы, поэтому Христос  стал не делать карьеру, а  искать друзей и учеников. Через какую-то сотню лет они  пробили дорогу новому повсюду… (правда, слишком увлеклись словами)

 Вера в  «общество» из любого делает мотылька, летящего на огонь - в этом огне его душа становится пустыней. «Дальше ближних не ходи, если не хочешь стать блудным сыном».

Иоанн Креститель забрался в самый ад и стал там кричать и вопить - и на этот крик явился Христос (сетуя на людскую глупость, но и жалея).

__

Вовке теперь вовсю снятся похабные сны. «Испортила парня».

Заглядываю в разные книжки (Блейк, в частности) - очень удивляюсь: «и чего в них находил. Обычная мура с проблесками. Люди, по сути, в реанимации и вся их «заслуга» всего лишь в присутствии слабеньких пульса и дыхания».

«А, может, не будем под машины лезть? А., троллейбус битком набит – подождем?» – но она целеустремленно перешла улицу и влезла в этот троллейбус (правда, вроде бы мелькнула улыбка и немного бравировала она своей смелостью). Я не постарался воспользоваться теснотой для того, чтобы к ней прижаться – и мысли не было; к счастью – она и без этого так подозрительно смотрела; высматривала, что я думаю в двух долгих взглядах – потом на всю дорогу (5 минут) опустила глаза. А я всё смотрел ей прямо в лицо  с полуметра – в ее лунообразное лицо с накрашенными губками, подведенными бровями…  – и тенями под глазами. В 10-ти сантиметрах от меня, кстати, была другая женская голова. И был полусумрак,  атмосфера. Кондуктор, протискиваясь, требовал брать билет, но я молчал, не желая пугаться, суетиться (и деньги тратить!). Типичный прием: перед кондуктором надо стоять хладнокровно, с отсутствующим видом…

А еще я хочу со СК познакомиться – она и Щербакову мало уступает.

***

Проснулся среди ночи. Делать нечего – встал. Глянул в зеркальце: «Совсем не я! Другой  кто-то...» Но делать нечего - лег. Заснул как миленький - и утром проснулся обычным, каким надо. «Никому не надо»…

Нормальная комната. Но под всеми кроватями, диванами дерьма - завались. И во всех шкафах, комодах оно же – туго, туго. И за каждой занавесочкой, за каждым горшочком с цветами, за каждой дверью, за каждой ножкой стула, чашкой, авторучкой, даже веником - оно же прячется...

***

Я одиночество в бутылке. Удобно - у бутылок приемлемые формы. «Всё видно - обзор прекрасный. Но вылезти хочу». Однако, разбить мою бутылку может только равный мне по силам. «Вот тогда я вздохну, сделаю свою грудь богатырской; совсем по другой земле мы с тобой зашагаем...» А пока я мечтаю в своей бутылке; беру соломинку и выпускаю на волю очередной радужный шар...

Между мной и землей асфальт, между мной и небом стекло, а между мной и ближним стена (в стене окно, за которым я вижу небо, и дверь - логично заасфальтированная…)

***

Лечу, поднимаясь по лестницам вверх (трудно, но  хорошо), спускаясь по лестницам вниз (легко, но  плохо): «милая, для меня ты живешь  не на 4-ом этаже, а на 144-ом. Но я поднимусь - не веришь?!»

«На жертвеннике  зарезал камень, чтобы мы стали легки и высоки как облака».  Пенопластовый дом - очень теплый и легкий: «он уже, наверное, может летать». «Мой дом - моя крепость» – браво,  фельдфебель с газетой, не сходи с ума; и вообще никуда и никогда не сходи... - а я, задыхаясь,  мелькнул на том берегу, потом в зеленом лесу и в саду - я бегу, я везде побывал и потому задыхаюсь…

***

Я всегда прав. Каждый из вас поймет это потом (но почти каждый забудет то, что он понял)…
Я же могу отличить шум машин от музыки, вид машин от  картины…
И я уже знаю тех, кто в чем-то так же прав, как и я; и тех, кто может стать правым, сделав еще один шаг...

***

Глухой удар волны, колдовской шелест листвы над водой. Светлая ночь, призрачный берег, тина, пень и коряги... Волна не только оглохла, но и ослепла от  ярости на своем долгом пути. Она хотела разбить и разбиться, убить и убиться. Процессия слепых и глухих с темными кувалдами в руках – оркестранты; на весь оркестр один барабан, бьют в него по очереди, единственный раз в жизни - одноразовые великаны... А листва шепчет таинственному невидимке стоящему рядом. Она пленница, а он свободен как ветер - но все время стоит возле нее, слушает ее жалобы, признания, рассказы обо всем на свете - свидания разрешены. И нет никакого дела листве до воды, а воде до листвы, они совсем из разных миров - лишь из одной галактики, галактики одного человека - того, что на берегу, опасаясь стекол, ступает осторожно голыми ногами, приближаясь к пню...

***

Я вызову огонь на себя не раньше, чем стану непробиваемым. Тогда каждый напавший вдребезги разобьет свою голову. А все прохожие и посторонние услышат шум и головы свои повернут в мою сторону...

***

Сегодня ночью я не отдал ей свою силу - поэтому днем буду сильным; предвкушая это, горд собой, бодр, ясен и сочен... Золотая середина: любить, но не сдаваться, силы любви  выплескивать в жизнь, а не сливать в черную яму с контрацептивом. Вот если бы  захотел из этой тьмы добыть себе сына или дочь, тогда бы  согласился  поработать шахтером с  кайлом...

За любое свое удовольствие похмельем человек платит сполна - даже за смотрение телевизора. Только  человечность бесплатна... А все остальное не вершины, а места, откуда сбрасывают вниз. Всем хочется прочного и определенного, но таковое всегда тяжело и потому тянет вниз. А человечность легче воздуха - пушинка летом, снежинка зимой. «Определяйся и укрепляйся уже в полете ты, пушинка с крыльями и снежинка с моторчиком…»

***

Мой бесконечный расцвет: цветы, распустившись, затем начинают расти в размерах, а потом и вовсе -  летать. Я совершенствую свои экстазы, делаю их более сложными и неожиданными -  более экстазными. Насущные делишки делаю теперь тоже в экстазе - весь день на одном дыхании,  одном вдохе. По крайней мере, люди будущего будут жить так...

Я самый большой наглец: не только хочу самого хорошего, но еще и за самую малую цену. Потому что  понял, что самым хорошим как раз и является то, что само идет в руки, «просто и без упреков». Кто кочевряжится, тот еще кочерыжка…

***

Жизнь была бы очень проста, если бы не было смерти (а ее не было  вначале: Адам творился бессмертным, вечным) - это она всё усложнила. Т.е. где сложность, там и смерть. На каждом шагу человек, так или иначе, спотыкается: что-то не понимает, что-то не нравится, что-то болит - и перед глазами дымка. Я вот хотел бы быть прекрасным, но чувствую, как снова она приходит и корежит, слизывает, марает, высмеивает добрую толику моей красоты. ...Может быть, Адам творился безъязыким (и в штанах ничего не было): съел яблоко - и вырос этот отросток, «прикраса неправды»; стал болтать им туда-сюда, жену к тому же пристрастил - и рай стал неудержимо таять, испаряться, обнажая черную смерть, целую планету, что теперь «Землей» называется…

***

Соболезнуя: «я не знаю, что с тобой происходит, но...» Перебивая: «ничего не происходит!»  Поправляясь: «я не знаю, что с тобой произошло такого, от чего с тобой теперь ничего не происходит, но…»

***

Мне, как и всем, жалко, прежде всего, женщин, детей и больных - поэтому влюбляюсь в несчастных или болезненных девушек! (Они  частенько  несчастны  и болезненны – возраст же  трудный, переходный)

Нельзя любить взрослых, детей и определенно больных  так же, как мы любим девушек?!

***

Жизнь - переход по мосту через реку. Обычный человек просто переходит с одного берега на другой - точно такой же - а избранный соблазняется прекрасной рекой -  и сворачивает с моста на эту дорогу. Здесь можно и утонуть, и научиться летать от наслаждения. Можно и просто  плыть. «Мой мост вдоль реки, а не поперек. Моей душе  нужны не  берега и мост, а вода и течение в даль...»

__

Свидание с А.: да, она по-прежнему влюблена в Р2. Причем, возможно, без памяти влюблена. У Щербакова даже слова забыла. Согласилась дружить. Он ей, наверное, действительно пара – такой же молодой и недалекий. Сказал ей прямо, что за другими девушками буду ухаживать и что ее участь – быть солдатиком скрипичного фронта, дослуживающимся до майора. «Я тоже хочу, чтобы меня любили». …Отчасти меня порадовало, что она не столько не любит меня, сколько любит его. И хочет хотя бы в этот раз оказаться верной в любви! И картинку мою она всегда хотела получить…

***

М. Шемякин -  генерал смерти. Талантлив и, хотя в воспевании жизни всегда можно быть хотя бы на шаг более талантливым, но спорить всё равно трудно, ведь именно у генералов смерти все материальные ресурсы, у них любое произведение смотрит как циклоп или танк. (Ох, не везло Высоцкому с друзьями, обложили его, обложили...)

Опять неоклассицизм. Фальшивое искусство вечно. Мраморно-пластиковое неостарье. Пластиковые бутылки и целлофановые пакеты даже в земле 200 лет разлагаются.   И, конечно, классицизмом имеют право заниматься только живые классики. «Бедный художник - плохой художник. Пусть рисует пальцем на песке». Богатым покупателям нужны богатые продавцы - вот великая аксиома... Послушно склоняются шеи перед  этим дутым величием, но кто они такие, что хулят имя Бога живого, Бога жизни, Бога самых простых людей... И прав был Хрущев: эти люди рисуют не лица,  а жопы. Они же где-то похожи, но жопа, конечно, гораздо эстетичнее, абстрактнее, дадаистичнее, сюрреалистичнее, сокровеннее….  И  ни в одном учебнике по искусству не встретишь фразы: «человечество прошло долгий путь развития, прежде чем его лицом стала жопа»! Еще при Гоголе, как ненужные,  стали отваливаться носы, глаза и уши. «Чего самокопаньем, самоедством заниматься - надо закругляться».  Масса доводов, но у Бога с жопой один разговор: пинок да порка.

__

Предположений можно строить сколько угодно…

Люди – это не страшно; где-то даже не важно – слишком много перипетий и нюансов..

От скуки, от пустоты я не умираю…

Р.-е: «Пойми, если люди приходят, значит им нравится» (это и о своих приходах!) Она: «вот если будут заранее звонить, тогда – да». И любовь у нее, если есть, то с такими  условиями –  глупыми, казенными и неприятными…

А. довольно горячо рассуждала на тему, что меня ни в чем не убедишь и что всё надо испытать на собственном опыте. …Ожидая ее, понравилось делать «инсталляции» на снегу  при помощи одних только ног: пишу букву «А» и окружаю ее ровным строем следов; делаю две цепочки следов расходящимися и обрывающимися одним единственным следом…

***

Сегодня в моей жизни  случилось нечто - пусть  неприятное, но жить - думать и чувствовать – можно, но я, дурак, придя домой,  включил телевизор - шел какой-то фильм про мафиози и целую кучу всякого народа и там убивали, танцевали, сношались, кололись, дрались, гнались друг за дружкой, в свободную минутку рассказывали анекдоты… - в общем, через полчаса  почти что забыл, кто я такой. Меня нет, и ничего со мной не происходит. Жизнь, сволочь, убил, уколол меня, засношать задумал, сука, чтиво криминальное...

***

     «Всё надо испытать на собственном опыте» - ««Поживу,  как все», да? Тебе кажется, что если ты заранее от чего-то откажешься, то тебе будет нечего делать?  Или ты думаешь, что ты исключение и  обладаешь счастливым билетом? Все билеты равны друг другу и на них только цифры... Я только хочу, чтобы твой «собственный опыт» не был опытом купанья в дерьме и хождения среди мраморных статуй, криптограмм и логарифмов. Такое купанье-хожденье есть плата за вход. В этом «греческом зале»  все, по идее, умирают…. И человек никак не поймет - несмотря на весь свой опыт - где же он ошибся: тогда ли, когда потянулся к красоте и сложности или тогда, когда захотел жить...» (Как красиво я ей ответил после - на деле же не нашел слова, только улыбнулся скептически. Да и нет времени на деле на слова. К тому же, молодость бессмысленным взглядом смотрит на подобные нотации... Где-то в самой глубине души некий рычажок повернут совсем не туда. Но когда рычаг илом занесет, его вообще не повернешь, не найдешь – «вещь, навсегда потерянная в собственном доме...»)

     Есть такой журнал  - «ХЖ». Яркий, красочный, солидный, но название его расшифровывается не только как «Художественная жизнь»...- что, кстати, и содержанием  очень даже подтверждается. И такое не выскочки делают, люди вполне «в струе» передовой жизни, с ее фаллоцентрической и голожопой культурой…

***

Сон про то, как одни надежды таяли, а другие осуществлялись в виде черного предмета странной формы. И ты стоишь и в испуге смотришь на таянье у себя под ногами и с опаской берешь в руку полученный приз…
 
Я в отчаянии кричал им прямо в уши, но в ответ не от всех даже «а» услышал. Им не намеками надо говорить, чтобы они что-то поняли, а наоборот,  букварь нужен, чтобы им что-то намекнулось. Это не понимание мысли с полуслова, а понимание полуслова в мысли...

Написал свое большое слово, завинтил ручку и стал уходить, отдаляться. Оглянувшись напоследок, увидел, что вокруг него уже толпятся маленькие люди, но - о, ужас! - что они сделали с ним?! Все буквы покорежены, переставлены и горят зловещим синим пламенем...


***

Наконец-то, влюбилась. Но в маньяка...

***

Пять мыслей налево, пять  направо. Задумчиво стал грызть ноготь у одной из тех, что справа... (Чем  бы занимался без ногтей?...)

***

Гребенщиков... Сначала была жизнь, которая выплескивала песни, а потом песен становилось всё больше, а жизни всё меньше - и вот, остались только песни и это уже  «гарсон №2»,  «профессионал». Жизнь всегда любительница - любит.  Каждый привыкает к своему аду, как-то перекантовывается - тем более, что гарсон обслужит. Ведь в самом начале путь в рай почти так же мучителен, как тот же ад. «Светло, но беззащитно». …Он съел все свои  благие намерения - и чем-то надо глушить чувство адского голода. Он долго получал свое близкое к смертельному ранение, но делать нужно то же самое, как если бы получил его внезапно: «ползи на свет, зови на помощь…» (Как бы мне самому не пройти по этому пути)

Прекрасные чувства попали в какую-то армию, стали проходить не нежную, а суровую жизненную школу. На первом же занятии сурово пропитой прапор сказал им: «я из вас выбью дурь, маменькины сыночки». И выбил - с помощью двух сержантов: ходят чувства теперь только по приказу, суетятся, что-то делают, таскают - потрепанные, бледные, беспокойные, желающие только словчить и увильнуть, и другого ущипнуть или под удар подставить. И многие, кстати, к наркотикам, к «дури» пристрастились, чтобы до конца забыться...

***

В каждой квартире стоят устройства, с помощью которых ты мог бы беспрерывно  слушать и  смотреть «общество», если даже у тебя  100 глаз и 100 ушей, но у кого есть возможность  что-то пикнуть в ответ?! «Тебе каждую минуту бесплатно говорят комплименты, советы, премудрости, а ты  не можешь даже поблагодарить!  Телевизору на коленях молиться впору, мол, слава тебе, господи, за дары твои, долготерпение   и благодать  - лягу на диван и смотрю, как некий дух, весь мир в себя вмещаю через этот ящик».

***

Ей очень хочется встать в строй, быть пионеркой с красиво поднятой рукой…

***

Всё-таки вот бедный кочевряжится, а богатый ведет себя просто… Последнее иногда доступно  тем,  кому богатство досталось  по наследству,  счастливому случаю или вследствие таланта. Первое случается, т.к. какому бедному не хочется показать себя генералом в той или иной семейной битве, например...

***

«Словно ножом по сердцу…» - ну не по сердцу,  по груди... Или словно рельсом по животу... Как подумаю кое о чем, так сразу  ощущение, будто верхнюю часть тела можно отделять от нижней; и  согнуться хочется, даже присесть; и чтоб вырвало - с кровью…

Она ходит с другим и  у нее с некоторых пор мертвые глаза.… Лет через пять она, конечно, очухается - с горьким привкусом во рту, на пепелище…

Что-то разрушилось во мне. Пытаюсь снова построиться, нанял рабочих, но проблема в том, что разрушенное живет - клубится болезненно.  Занято место; и у всех, кто на этот клубок посмотрит, сразу начинает душа болеть и кирпич из рук валится. Шум, гам, пыль, споры. «Уходите отсюда все; извините; оставьте его в покое. Да, он хотел, чтобы его погладили, но только совсем нелицемерно…»

Был пьян от любви, но всё же видел, что образ ее двоится: помимо душеньки, рядом шла и хищная стерва. Когда они соединялись, то вроде бы рядом никого и не было - она сразу никакой становилась...

***

Яму нам всем роют другие, но от нас зависит, будем мы в ней  смердеть в открытую, закрывать себя  приличной крышкой или же пытаться выбраться. И крышка - самое худшее. (Я, например, не пью, потому что пьяницы отвратительны - т.е. они меня  хорошему «учат»!)

***

Жил,  наблюдая за своей могилой: «оградку надо поправить; а надгробие вообще заменить - сейчас уже новая модель в ходу; и не так дорого, если съездить на завод-изготовитель; денег, конечно, вечно не хватает. Цветы, опять же. А ворье так и кишит, всё ворует. Якобы на похороны пришли, а сами…. Ни стыда, ни совести у людей нет...» Ещё заботился о составе своей похоронной процессии, о том, чтобы катафалк был приличный, о наследстве наследникам, о жене...; а главный вопрос, можно сказать, мучение всей жизни: с музыкой или без?!

 («Будь твоя воля, ты бы детишек из детского сада на ознакомительную экскурсию к могилам водил» – «Да; например, рисуя, я заведомо ставлю черные кляксы на белую бумагу  и тогда моя жажда жизни цвета становится неистовой: «смерть, вот твоя еще чемпионская победа, но я уже не боюсь тебя! Я – микроб наоборот!»»)

***

Всё тращу: «культура не помешала немцам стать фашистами (даже помогла: культурный зверь - это уже ариец), а религия не мешала иезуитам сжигать людей (тоже помогла)…»
 (Культура ни на миллилитр не убавила вздорности характера знаменитой балетной танцовщице М. П. – как было ведро, так и осталось!)

***
 
Темным вечером передо мной дом и его  70 окон. Из них 10 светится, еще сколько-то полуосвещено... - «Это похоже на сознание мое: какие-то темы и люди освещены сейчас, а о чем-то, ком-то не вспоминаешь. Некоторые окна, бывает, и по месяцу не зажигаются» ...Нет неба - серо; нет деревьев - черно; нет земли - бело. Зима, рано темнеет и рано зажигаются огни...

***

В жизни можно  рисовать чем угодно на чем угодно. Вкус и стиль -  и тогда даже проходной телефонный разговор доставит удовольствие. И не только: художество - это тактика обыгрыша, победы. В строю всегда проигравшие. Их взводы, полки, боевые дивизии... Художник -  убийца штампов, он их убивает умом и любовью... Ремесленник -  производитель штампов. Все художники, которых я встречал, называют себя ремесленниками, они профессионалы строя. Каждого можно убить одним словом, но их всегда так много, что надо говорить целую речь, а  пока ее говоришь, тебя тоже убьют пару раз и ты тоже  выдашь парочку хорошеньких штампов…

***

«Благие намерения - дорога в ад» - вот и выходит, что жизнь - дорога в ад, потому что не-благие намерения -  скоростная дорога в ад. Становятся люди кто простым винтиком-солдатом, кто шатуном-майором в адски шумном механизме… Кто-то надеется, что  зачтется им пребывание в адском предбаннике и  пустят их в райскую баню, кто-то пытается адский предбанник переделать на райский, обои, в частности, клеит. Как дружно поют Цой с  Высоцким: «всё не так и всё не то, ребята, когда твоя душа больна»…

Восемь миллиардов собраний состоялось - по одному на брата -  пятьдесят восемь миллиардов речей прозвучало - хроническое переедание - и ни в одной не прозвучало: «душа»...

***

Настолько  долго и быстро пишу, что приснился мир, в котором  исписаны деревья, дома; даже многие авто на бегу исписать умудрился! (И молчалив только на фото в паспорте)

***

«Я как всегда права, но все же  что-то он задел; погоди, сейчас разберемся...» - получилось так, что всю жизнь разбиралась - и это великий плюс! «Только что-то я задел…»

«Что-то тут не так...» - концы с концами не сходятся. Попыталась колдовать - тьму напустить на то место, но вдруг три новых разрыва обнаружилось! Потом их стадо девять! В итоге, всю местность пришлось затемнить, на дверь табличку вывесить «Закрыто. Ночь». (Лучше бы на ней висело «Голодна. Обед»…)


***

«Классическая философия», от самой древней до самой  современной… - кто-то из нас сумасшедший, или я или они. Официально признаюсь, что я в этих ахинеях  не могу осилить и одного абзаца - сразу затемнение в сознании, судорожно хватаю руками воздух, в горле сухо. Говорят же, что в некоторых религиях люди говорят «языками»  - это что-то подобное. А они друг друга, видимо, хорошо понимают («здорово мы придурились, а?») Трудно людям поумнеть с такими архи-мудрецами (так же, как трудно им подобреть, целуя руку архиепископа).

***

«Спасибо огромное» – ««Огромное» - это какое? такое? такое?! или такое?!!»  (Спасибо маленькое, а формализм огромный?)

***

Видимо, всем духовным людям должна быть свойственна любовь к темноте: лицезрение материального мира мешает лицезренью мира духовного. Я тем полнее ощущаю себя и свой дух, чем меньше света - на солнце у меня ощущение, что   поглощен его светом. Кому хорошо в темноте, тому будет хорошо и на том свете. Мне обычно очень хорошо - ощущение, что, наконец-то,  дома! (Вот написал этот текст, выполнил  долг и снова поскорее свет выключаю, чтобы вздохнуть с  наслаждением, полной грудью. Будет на что посмотреть «внутренним взором». А в случае чего - вздремну...)

***

Женские крашенья губ, ногтей и волос -  делается это ими не только ради красоты, но и ради силы. Раскрас дикаря перед боем, шаманство. «Смерть мне, но потом и всем вокруг». От страха, что ли, они так стервенеют; им  кажется, что их убивают, захватывают и они начинают вести себя как камикадзе. А потом страх проходит, но крашенье остается - как добрая примета, как память о былых победах, как орден и погоны. Стервозность становится где-то потрепанной, где-то умудренной - более мягкой, но и более эффективной...

__

У А2 какая-то горечь, цинизм, жесткость и нервная гордость чувствуются. Я ее, как минимум, возбуждаю…

Длинный разговор с Д2 (любитель абстрактной философии – горожанин!), а в остальном беспрерывно переходил с человека на человека. Поймал какое-то новое хорошее настроение: дружественное ко всем.

***

Она пришла, чтобы восхититься моими «произведениями»  и  восхитилась ими, но мне почему-то было так неудобно, что я, не придумав ничего лучшего, стал сдергивать с нее эту страусиную шляпу. Она остановилась в растерянности, всё сразу пожухло и стало невыносимо облезлым...

***

С такой силой изображала, что ей весело-весело, что мне жутко: насколько же ей невесело-невесело и насколько  важно показать, что весело-весело…

Смех, а глаза - слезящиеся щелочки...

Она не разлюбила меня, а решила проучить разлюбовным видом. С характером девушка...

Смех, а глаза – скомканные и запрятанные пустышечки...

***

Если кто-то  умирал от скуки, то, начав жить, он неизбежно начнет умирать от перенапряжений. «Терпи, друг. У тебя же  есть опыт общения со смертью! Расслабляйся всегда и во всем, и, если тебе это будет удаваться хотя бы иногда и немного, то ты выживешь. А потом станет легче, верь; потом вообще рай...»

***

Хороший парень, очень выдержанный, доброжелательный, но иногда на него накатывает какая-то непонятная злоба и он начинает проклинать всех и вся, кричать что-то вроде «вижу Трою, павшей в прах», причем с такой силой и убедительностью, что ты ловишь себя на том, что действительно тянет начать собирать манатки...

***

Я любил этих девушек, но они улетели. Напрасно  надеялся: птицы не садятся на руку, они садятся только в клетки. И не понимают, что такое любовь - вздрагивают, когда их гладишь... Их нет, но любовь осталась - и что мне делать с ней, желающей летать и петь? Прольюсь пока словами о полете,  картиной на песке...

Во мне столько нежности, что пора уже мне, как солнцу, открыть свою Землю и Америку, чтобы не светить вхолостую, в стерильную пустоту белой бумаги. ...Никто не верил солнцу, что можно светить не вхолостую, что можно угадать, не перегреть и не переохладить любимую свою...

Величественен как планета Юпитер, на которой стоит магнитофон, играющий хэви-метал (тока не нужно - на Юпитере вообще нет никаких технических проблем; там не скалы, а музыкальные центры будущего, не камни, а хлеба будущего - для людей будущего - с очень крепкими зубами). …Экий великан в прострации, наверняка беспрерывно видит сны.
...Откуда в нас, мужчинах эта тяга к силе и громадам, мы многим готовы заплатить. Немного надо для того, чтоб мы, смирение  и жен забыв, рванулись в битву, в себе учуяв великанство. «О, люди, когда страсть к размножению заменится у вас вот этой жуткой и прекрасной страстью. Когда вы скажете «малыш, засранец, погоди»?...»

***

Гляжу налево - и вижу... назовем ее «А». Гляжу направо - и вижу... назовем ее «Я». Гляжу перед собой - и вижу «З». Три девушки застили горизонт и я вращаю головой, ртом хватая воздух. «Подавишься и лопнешь», кричат мне все и Трое тоже, печально улыбаясь, кивают головами... - но я не повернусь спиной (тем более, что и спиной уже я вижу всё - и даже тех, кто тоже со спины…)

***

Я - факир, совершающий взрывы из ничего и только усилием воли. После чего исчезают и цирк, и зрители, и я сам… Впрочем, пока всё  кончается благополучно: я приземляюсь в следующем цирке, а зрители в следующий раз чаек домашний попивают - этого добра хватает... Секрет фокуса прост, он, конечно, в магическом заклинании: я шепчу про  то, что рабу нечего терять, кроме своих цепей, своего с импресарио кабального контракта...

***

Мои мысли не ходят неженатыми, чувства - незамужними. Как только является оно, волнение (в мужской голове мыслительное, а в женской чувственное), так сразу начинается поиск пары, тоска и зовы, невтерпеж и вся  эта за душу хватающая музыка. Но при этом ни один мужчина в голове моей не женоподобен, не ставит чувство выше головы, надувные шарики не крепит к шляпе - оторвут и голову. И женщины на груди моей не рассуждают хватко, только льнут и верят, грея мою ни во что не верящую душу...

***

Я плакал,  из тела своего горсти праха доставал. Дожди, если летят, то вниз, а прах, если летит, то вверх, печаль распространяя. Текли потоки и ветер дул, и камень придорожный блистал слезами жизни...

***

Черствый человек и его мягкая, как хлеб, техника. Нажал на нее пальцем и провалился палец, и стало так приятно, словно заиграла музыка... Чернильный человек и его белая, как простыня, бумага. Лег на нее, уснул, увидел сон приятный. ....Но после встал, в чернилах сухую корку размочил, съел... – ну, сколько это может продолжаться?..

***

Я даже улицы люблю, не то, что девушек, которые по ним, бывает, ходят. Правда, в помещение с девушками заходить уже почти что не люблю. Душно как-то. «Милая, смотри, погода-то какая – словно  Бог всего полчаса назад с президентским эскортом проехал - пойдем» -  «Он уже уехал» - «Но я надолго пьян. В ореоле, например, вижу волосы твои. Соответствуй волосам своим, любимая, а то я тебя обрею! И Он приедет снова - сегодня Его день, Он осматривает город...»

Я как подводная волна, ныряю вниз, как только покажется серая поверхность, запахнет воздухом холодным и сырым - я не хочу там жить. И в этом смысле обречен. Но я дельфин непойманный. И никто в  нормальном состоянии на поверхности в нашем океане не живет… (Заезжают только до сумасшествия жестокие ловцы, пьяные от нашей крови, да столы обеденные кое-где расставлены - мы их когда-нибудь утопим и невиновными останемся. А за заезжих даже медали дают и  глубины добавляют...)

***

Я так же музыкален, как тот, кто, услышав свою любимую музыку, протягивает руки и видит в них капли дождя. Потом я вижу свою любимую - а она далеко и с другим - и говорю ей: «посмотри, чудеса...» -  и к руке моей мы склоняемся низко-низко, скрывая улыбки и слезы...

***

Он недоверчив ко всем, кто не таков, как он (а он как камень, но небольшой: уже силен, но еще приятен), поэтому  с недоверием читает эти тексты («прочту  перед тем, как стать по-настоящему сильным» - и неприятным). Но вдруг чувствует, как с шумом обваливается что-то внутри - гора, стена, стена горы - после чего чувствует испуг и облегчение… (Это я себя тешу такими надеждами, на самом деле все стены почему-то невероятно прочны - а в горах я еще не бывал...)

 (Когда у человека запор, говно выходит какими-то необычными, новаторскими, неведомыми путями?! Или это все же иллюзия, макет говна, а само оно только копится и копится, сжирая человека изнутри по необходимости, ради жизненного, безжизненного пространства...)

***

Отрезал себе дорогу назад и пошел вперед. Но, сделав шаг, остановился, потому что снова пришлось отрезать дорогу назад. Устал резать, прилег - и отрезанные кусочки дороги сразу  стали срастаться...

***

Я превращаю в творчество свои радости и страдания, а они (враги мои) - свои розочки и какашки. У меня мысли, а у них догмы, у меня сомнения, а у них цинизм. (Да, я не настолько самокритичен, чтобы быть врагом самому себе. И не боюсь того, что если  похвалю сам себя, то меня уже никто не похвалит.)

***

Пришел вязкий человечек, порченый, практически прокаженный -  надо и его любить, преодолевая опаску и брезгливость. Спокойно обнимаю его, но он, подслеповатый, не замечает, бубнит, подхихикивая,  что-то своё  - он очень лакомый, смазливый, девочки так и липнут,  «дают». С трудом заталкиваю внутрь ненависть к нему: «Девочки его такие же, как и он сам. Зверинец из жалких червячков с ядовитыми зубами. Терпи»

***

Предмет со странным названием «Мораль» - и зачем он нужен в учебной программе?.. Пришли, сели, стали грызться, пришел какой-то мамонт и стал на нас печально смотреть, буквально подыхать и говорить «не грызитесь, ребята». Больше ничего не говорил ни на одном занятии. Правда, на последних  ему уже не приходилось ничего говорить - мы сидели так тихо, как будто уже ушли, закончив учебу...

***

Блестящий человек. Впрочем, не орел, а курица, научившаяся летать: машет крыльями как птичка-колибри и летит минутки две, не меньше.  Завидую этому старательному бисеру - сам-то я ленив, тяжел, прост и инстинктивен. Есть какое-то невероятное обаяние в таких полетах, в таком усердии,  таланте. Сочувствуешь и завидуешь захлебу (ведь недавно сам его потерял…)

***

Посрать творчески можно, а вот убить - нельзя. А ведь возможно, что и такой художник хочет только одного: творить, дерзать, быть искусником, новатором. Можно было бы испытывать огромное эстетическое наслаждение, так нет же - смотри кино. Но  кино - это всего лишь репродукция, а не подлинник, к тому же репродукция подделки, а не оригинала...

__

Д2 и компания хотят устроить в Казани авангардистский прикол, шумнуть…

Болтали с А. об искусстве. Сообщил коротенько, что навещал Ж. (сморщил лицо в кислую гримасу) и А2 («сложный, тяжелый случай»). Полгоры с плеч, в упоении по комнатам летаю…

Расстроился тому, как выглядят мои работы в Салоне: масляная картина ужасно отсвечивает, а надо всего лишь наклонить ее; рисунок – почеркушка на плохой бумаге; еще два рисунка поставлены в какой-то запас. Видел шикарную работу С4 и очень хороший реализм Ш.

В одном из последних стихов А2 мелькнуло: «считаю дни».

Я прямо-таки болен – не только от любви, но и от безденежья (остроту которого дает ощутить именно любовь). Мне надо еще на ступеньку подняться, чтобы справиться со своей немыслимой жизнью. Я очень легкомысленно радовался всем этим трудным проблемам – могу просто не справиться. Голова уже перегрета, а ответа всё нет. И душа измучена и в страхе – слоняется по коридору, заглядывает в углы, подпирает стены…

Встал полдесятого – всё сны про любовь с А. Эротическую, но чистую. Вот чьё лоно я хотел бы гладить!

Как А2 смеется каждой циничной шутке! С ней просто нельзя заниматься половой любовью, ей надо лечиться от грязных мыслей, как от сифилиса.

Раза четыре, будучи не в силах сдерживать себя, восклицал в восхищении: «А., ты так шикарно выглядишь сегодня!» и она в ответ добродушно, довольно смеялась…

Теперь некогда будет спокойно думать, пришла горячая пора и в ход пойдет всё нажитое – дай Бог, чтобы его хватило для того, чтобы справиться…

***

«Человек болтающий» - всего лишь неандерталец; «человек читающий» -  уже гомо, но только «человек пишущий» есть существо, пытающееся проникнуть в будущее...

Как же скучно мне в моем будущем болтать с неандертальцами - они все очень болтливы (но книг боятся как звери огня). Весь разговор: ты ничего не понимаешь, у тебя все вещи на ушах стоят, и ходишь ты верх ногами.

***

«Добился искусности, но потерял естественность» - это смерть. Надо развивать само естество свое, жить, задавая себе всё более трудные жизненные задачи.… (А бумажную деньгу гнал по дороге славный ветерок. Вот скрылись оба, и стало тихо так, как будто мир переменился…)

***

Смотрю в Салоне картины. У всех один рецепт: «берешь три мешка сахарного песку, соответствующее количество масла и яиц, добавляешь изюм и мешаешь тесто на холсте побольше, в раме с золотым ободочком». Ясное дело, вкусно получается. Только дорого, страсть... И вот, среди этого-то древнего обжорства висит моя почеркушка на плохой бумаге! Гений я, что ли, раз повесили!  Нет, надо все же ее заменить на что-то более яркие, воинственное и традиционное одновременно. С волками жить - хоть по-щенячьи, но выть...

***

«Величественная радость» - чушь какая-то, не правда ли? Есть только «величественная скорбь». Жизнь говорит: «пока не будешь прост и самоироничен, буду пороть тебя, Ваше Величество». Нет в жизни никаких величественных тайн, есть только пареная репа и много-много дела. Поверьте - я сам в Мудрилах большую службу отслужил. Все мы впадаем в то заблуждение, что бог, человек духа - это что-то большое - а он как сеятель, например, мужик простой, веселый, хваткий.  Все нарциссы похожи на куриц, высиживающих золотые яйца - алхимики, ни одной удачи. Пока какой-нибудь мужик (не сеятель) его раз восемь не обманет и не разденет догола, так ничего и не поймет нарцисс...

Нет,  конечно, хорошо быть большим, но когда это большое состоит из одних неприятностей и неясностей, то лучше вот так, по-молодецки стряхнуть с себя всё, выйти в чисто поле и начать всё сначала, со свежего ветерка...

__

Вспомнил символизм первой встречи с А2: там входная дверь с железной решеткой и вот, А2 вошла, а я остановился за решеткой: «та обида – решетка; это она мешает мне войти». Потом вошел и за собой закрыл решетку: «как к тигрице в клетку вхожу…» - она, конечно, не преминула выйти – с независимым видом.

***

«В жизни кругом привычки, службы, сексы, кексы и болезни - всё безнадежно и непонятно, зачем жить» - так думал я вначале. А потом подумал: «а не потратить ли жизнь на вызов всему этому? Почему это я обязан подхихикивать чьим-то бездарным грязным шуткам?!»

***

Теток хозяйственные дела… - а солнышко: «пойдемте в рай?!» Но не было у них этой мысли ни в сознании, ни в подсознании, а в этом случае никогда не соглашаются: «Куда?» - «На бережок вон тот» - «Куды!» Всё время у них дела - но почему-то бедно живут. Глупы и всё из рук валится? Злы и сами себя кусают?..

***

«Авангард, на самом деле, делать очень легко» - «Легко, но опасно, как все самоубийственное». К тому же, до всех легкодостижимых гнезд на этой черной скале люди уже давно добрались, и они заняты - осталось искать что-то труднодоступное, может быть, и вовсе несуществующее... Поиск самой гигантской из адских сковородок, что выглядит инопланетно, как черное поле. Только взошел на нее, ощутив простор, но не набрал в грудь воздуха (которого просто нет), как уже стало  горячо...

***

Умение писать есть умение разговаривать с бумагой. Не более трудное умение,  чем  способность говорить по телефону (я плохо умею, мало учился, много боялся). Но важно, что ты скажешь - умеючи - по телефону или на бумаге. А то и одного слушателя не будет на другом конце – хотя и будут делать вид, что сняли трубку. Или звонить придется по дегенеративным номерам...

***

В сексе зверь пожирает нежность…. Т. е. нет и насильника без нежности - поэтому нет ни невиновных, ни неуязвимых и неуловимых….   Похоть - многократный чемпион мира среди черных. Потому что нет сильных в любви. О какой-то косной, примитивной праведности еще тщатся думать, но тут уже пас: «мальчик-с пальчик всех  одолеет»…. Слишком трудно разогреть в себе любовь на таком холоду - дай Бог,  хотя бы частично ею похоть перекрыть...

__

«Арс»: А2 была достаточно злой, активно ругала стихи О1. Может быть, выживала ее, заметив, что между нами «что-то есть»?! но ничего нет, она мне тоже не очень показалась, свежа только и потенциально сильна. …А в какой ужаснейшей собачьей шубе А2 пришла! Огромная, словно с бугая, собак резавших, снята! Да будь она хоть одна-одинешенька, я бы не смог говорить с ней о любви – и даже вообще ни о чем. Становится женщиной, матереет. А во взглядах на меня (больше подруги, чем ее самой) только любопытство: «как там этот несчастный умник, всё еще влюблен?» По крайней мере, я имею право так думать…

Эпиграф из Мигачева у О1 был такой: «если мысли достоин, то ты отпечатаешь шаг» – я не понял сразу, чем он мне не понравился – тем, что это выспреннее солдафонство – и сказал только, что понятней звучит «если  мыслишь, то ты отпечатаешь шаг».

Л2 прочла стихотворение о неразделенной любви («когда же мы будем вместе? – у соседей уже дети подрастают»)

А2 задевает, когда традиционный стих держат за барахло…



***

Я - мальчик-супер-всезнайка - ведь все мальчики незнайки, а все всезнайки - старички…. А уж если мальчик что-то знает, то от него таким апломбом несет, словно он марсианин, явившийся Землю спасать. Тоже и со сколько-нибудь моложавым всезнайкой: уверен, что на нем-то, как на ките, земля и держится: «нас всего несколько, китов; я лично знаю только трех; может, где-то еще один или два ошиваются, не знаю»!

***

Я хорош,  пока у меня денег нет, а люди относятся ко мне хорошо. Каждой их улыбке радуюсь... Но стоит деньгам появиться, как я уже Наполеон, всем диспозицию диктую, миром хочу единовластно править, мол, парламентская форма вовсе не годится никуда. А стоит кому-нибудь меня обидеть, как  становлюсь собакой, вооруженной, как минимум, копьем. И что начинается, если меня обижают (уже по незнанию, конечно), когда я при деньгах!..

***

 Есть грязь, которая приносит  радость и есть чистые, но сухие и безрадостные науки (а также  наукообразные религии и культуры). Конечно, иногда попадаются столь наивные люди, что к ним грязь не пристает и обитание в пустыне они нормально переносят… (чудаковатый ученый-бедуин!)

 Грязь как отражение храма: раздуваешь храм, но почему-то раздувается и грязь. Потому что скучен храм, а большой храм просто невыносимо скучен.

__

Е. А. – сущая напасть. Смесь ума с детским садом. Любовь к мажорному авангарду, фольклору…

Вовка пришел раньше меня и от «Н-н» с Ж. наслушался разговоров про А. с Р2 (типа: «и тут к нам (в лес, между прочим) приезжают А. с Р2»)

***

«Ладно, так и быть, люби меня мой любимый раб».

 «Полюблю тебя, но только после проверки на вшивость» (ох, и проверочка - долгая-долгая, глазом  недоверчивым-недоверчивым).

***

«Мне бы зернышко надежды, я бы сразу деревом раскидистым стал» - как-то отыскивались все же такие зернышки и позади меня уже густой  сад - но впереди всё та же тьма и голая земля и снова надо шарить на ней, искать, торя садовую укрытую дорогу... Если кончится надежда, то начну надеяться, что она начнется  снова. НЗ достану, что как плоть и кровь Христовы.

__

Очередное «кораблекрушение» (живу как Павел!): у А. очередной откат. Снова удивляется, чего это я за ней бегаю.

По-моему, я ерепенюсь, еще не оценив, насколько мне худо; или насколько сильно меня ударили – сильно мне надо измениться, чтобы не впасть в депрессию…

И с А2 всё будет в этом роде – ведь я первым делом расскажу ей про А., вторым про двух Ж., третьим дам свои эпатажные тексты, четвертым выверну свои пустые карманы…

Еще она про «крошки с барского стола» говорила – какая мерзость, боже…

***

Задача человека на земле: пойти на шаг дальше, чем те, кого он выберет в свои учителя…


***

Корабль мой крушение потерпел, палками меня били сорок раз без одного, всюду у меня то зной, то холод, а я всё так же своей музыке в такт киваю  надменной головой. Меня не прошибешь,  только силу набираю от ударов;  маньяк своей сверх-напряженной жизни, я такой корабль построю... Чего терять мне? - мы все в черном городе, как в океане, где машины едут дружно в лоб друг другу...

10 лет я не понимал, что был в плену (но у всех, кого  знаю, вообще – «пожизненно»)

***

Дух - это ветер и река, а душа -  дуновение и озеро. Душевный человек ценен только для самого себя - и для тех, кто хочет научиться быть ценным для самого себя. Это никогда не получается: душа ничто без духа; на земле главенствуют ветра и реки...

***

Жизнь обычного семейного человека - это шкаф, стол и постель. За столом готовят и едят, в постели спят и развлекаются, в шкаф вещи собирают. Всё. Все окна огромного дома освещены, но ни за одним из них нет никаких загадок...

«Я хочу действовать сама!» - сказала она, не слушая меня. – «Человек всегда сам действует, в том числе, и выбирая, кого ему слушать, а кого - нет»

Культуру она знает процентов на 20, а религию вообще - на 3; поэтому чего вы хотите? - чем меньше знаешь, тем больше девственной самоуверенности. Вот если бы она узнала то и другое хотя бы процентов на 50, узнала бы какой там бардак, сколько  фальши и смерти, как всё погрязло в болоте… Но она, скорее всего, никогда столько не узнает: варясь в собственном соку и вареве себе подобных, повысит свое знание культуры процентов до 25-ти, а знание религии - до 5-ти и всё, будет жить с 15-ти процентным знанием жизни и людей  - которые, впрочем, сами себя знают настолько же... Больше не требуется, когда только ходишь на работу и с работы - домой, где шкаф, стол и диван...

__

Субботнее свидание с А.: когда она отказалась даже постоять напоследок, я прошел мимо нее, в дверь заходившей и ко мне обернувшейся, даже головы не повернул, грея ладонью рот.
(Что ж, на горизонте у меня много таких А….)

…Вдруг С2 обратно входит! Намек! Я быстро выхожу – А2 у стены стоит и делает вид, будто что-то читает, листает. «Привет, А2» – «Привет» – «Ты уже уходишь?» (нежно, соболезнующее) - «Да, ухожу» (всё это не поднимая головы). Я помолчал, потоптался и на кого-то другого отвлекся (опять на «отца Р3»). Вокруг ведь народ любопытный стоял, не особо разговоришься…

__

Фильм «Детки» – это (помойную яму для малолеток, в ней показанную) должен видеть каждый, страдающий немочью прекраснодушия – настолько всё это ужасно-правдиво, «в натуре».

А. и в прошлом году, как пить дать, отказывала мне не просто так, а потому, что была влюблена в «хорошего человека» – Ж1.

«Отец Р3» оказался «отцом Р4» и, видимо, всего лишь либеральным православным, желающим соединить религию с культурой – я его так и не дождался, козла бородатого (мимо бегали другие попики – все упитанные). Службу хоть немного застал – тот же дух, что и у баптистов, тот же в платочках контингент…

***

«Трудно быть добросовестным в рекламе, поэтому ею увлекаются только недобросовестные фирмы».  Ем, а в глазах рябит от того, какой «Нью-Йорк» на столе -  «как бы живот не заболел». ...А еще с отчаяния вдруг начинают себя рекламировать - почти что сбесившись...

 «В 70-ые годы мы были андеграундом, брезговали бегать по редакциям» и т.д. - осталось добавить: «а в 90-ые андеграундность стала лучшей рекламой»! Без свежатинки тухлый официоз и дня прожить не может. Он, конечно, в основном, душит, но некоторых избранных  душит объятиями. Сидит теперь тот андеграунд в президиуме в дурацком «лавровом  венке» и, если честен, думает: «хотели как лучше, а получилось как всегда».

***

Единственная мысль, посетившая меня в храме: «прельстительно для людей совместное благоговение перед чем-то. Греются в лучах Божества - а сами не светят, ящеры». Свет очень легок и  прям - не камень и без завитушек он...


***

Спустился вниз - решать угрюмые проблемы. А они не решаются - это Северный Полюс. Или рядом где-то. Тундра летом, пустыня зимой. Хорошее  дело, сад на Северном Полюсе, но не справиться мне с ним, не справиться - у меня и в самой  жаркой Африке душа болит оттого, что льды мои не тают…
 (Но вот подтаял лед, заулыбался, и я на нем в одной рубашечке танцую: «забыл, где низ!»)

__

«Старая химера лезет в голову» (из последнего стиха А2) - сейчас понял: это же «химера» любви!

Все мысли о любви, о всех своих пассиях (кто-то позвонил, кстати, и сразу положил трубку). Плюс просмотр нескольких фильмов с эротическим уклоном (типа: «подловил ее – «дала»; напилась на даче в компании – «дала», и не раз, уж и не помню, сколько»). С А2 в мыслях сразу в постель отправился. И чего это, мол, я говорил, что она меня не возбуждает! И какую это «духовность» ты в ней углядел! Обычная баба.

 Да, не получится у нас без похоти – это потом, со временем совместно будем стараться…

М1 «мафиозника» уж не убили ли – пропал, причем как-то странно. Тетя Г3 не пишет – так что наполеоновские планы, связанные с поездкой в Петербург, придется отложить…

Вовкину Г2 «перевоспитать» не легче, чем П. или родителей – ее интересуют только две вещи: серый быт и ее прибабахи (видит себя то собакой, то вороной).

Н-н» передает, что А. Димка достал своими Либертами.

Дважды А. шаталась под напором моей любви. (Правда, и год назад шатание было – и тоже, видимо, в тот момент, когда с кавалером разладилось!)


***

… - «Но он нормально живет, прекрасно себя чувствует…» - «Запомни: прекрасно себя чувствует только прекрасный человек» - «А он и выглядит прекрасно…» - «Это как в искусстве: есть действительно прекрасные вещи, а есть китч, фальшь и дутые величины. Причем почти для всех - и для тебя, видимо - китч выглядит прекрасно...»

В искусстве люди ведут себя как те, кто никогда не видел торта: их вводят в темноту и внушают, что сейчас они увидят нечто непостижимо прекрасное и величественное. И включают освещение на сцене, где стоит торт, с зажженными свечами, огромный как дворец…


***

Откровения приятеля: «Да, я люблю женщин. Если, например, передо мной будет выбор: книга или женщина? или: телевизор или женщина? пьянка или женщина? что угодно или женщина?! - нет вопросов, я даже думать не буду»

(В голове погасли смыслы, черная дыра, а в виде компенсации докрасна раскалилась  одна извилина. Черные рты с красными языками…)

__


«Арс»: Скучнейшее заседание во главе с вернувшимся из Москвы Р. П. …Думал, что не догоню А2 с С2, а они, оказывается, еще в фойе у зеркала стоят. «Вы на трамвай? С2?» Молчание, а затем А2, твердо, ясно: «мы, Дим, пойдем одни» – «Ладно…»

Изменение ее настроения было очевидно уже по немытым волосам. И по новому, три часа назад написанному стиху, где говорится, что это не наш роман, отпусти меня, отпусти. …И еще есть про «изменчивую воду у задумчивых берегов»! Ну, куда деться воде от берега…

Е.А., бедная, видимо, очень страдает – пришла даже подурневшей, утратив 2/3 своей веселости, поминала из Цветаевой «любовь, которую я выдумала». Наверное, вычитала в писанине «малышек».

В принципе, А2 выглядела хорошо, почти как раньше – активной, сильной, чистой. Только вот смеялась абсолютно всему как больная…. Разок наши глаза в полную силу встретились…

А2 парашютистка, а О1 альпинистка (в стихах, по крайней мере, шагает вверх) - вот и выбирай…

…Я лишь разок более или менее поучаствовал в общем разговоре: Р.П.: «в творчестве надо раздеваться, обнажать себя» - «С каких это пор ты такое проповедуешь?!» (Он не ответил) «А что касается этого стиха (разбиралась поделка С2), то здесь раздеваются в таком глубоком тумане, что ничего не видно» – в стихе про туман «жгучий» (быстренько, кое-как разделась, но жгется, поэтому быстренько же оделась и убежала прочь из стиха, кончив его каким-то оптимистическим восклицанием)

Вовка видел А. с Р2 – опять спиной. Шли врозь, Р2 махал руками, что-то рассказывая….

А Г., оказывается, потому не появляется, что в дурдом попал. Я же его предупреждал…

И про Е.А., конечно, все догадались – читала про «бога-Ван Гога», громко звала на литературный вечер, села рядом и т.д.

А так всю ночь Ж. снилась, ее страстное, благородное… и глуповатое лицо.

***

«Простенькие, неверненькие, грязненькие мечты-рассусолы и сложная, правильная, чистая реальность»! - случается и такое со мной. Пристыжен. Манипулируешь людьми в мечтах как очень большой начальник, вот и ужас теперь: «одна дурь в тебе, солдатик» - пока расслаблялся, был разжалован. Но все-таки делаю вид, что ничего не случилось: встречаю гостей на пороге и одновременно лихорадочно драю полы в задних комнатах. (Они тоже генералы, калифы на час - меня уважают, вот и нацепили погоны, тюрбаны...)

***

«Несчастливая любовь» - это когда едешь с нею в поезде и поезд терпит крушение. Просто неудержимо начинает с рельсов сходить, никак не хочет ехать прямо…

***

Штампы бывают не только плохими, но и хорошими; они в речах каждого, не только записных демагогов; мы все демагоги; процентов на 100... Всё, что звучит привычно (пусть и хорошо) - штамп. Заниженная речь часто оказывается лучше возвышенной, потому что возвышенный штамп - это очень плохо... Ох, люди, зачем говорить, если ваши речи уже говорятся - только прислушивайтесь и кивайте головами друг другу. На магнитофон всё запишите и включите его навсегда, пусть крутится как трамвай по кольцевой дороге...

***

Дружба - это когда двое или спорят, не ссорясь ни при какой видимой ругани  или делают что-то  совместно. «Покажите мне вашу дружбу без дел и рассуждений» - развлекаются болтовней приятели, а не друзья…

***

Опять денег нет -  безобразный  горячий бульдог снова железной хваткой вцепился. А помощничек мой хихикает - дурачок. Улыбаюсь. Снился сон: улицы из двухэтажных деревянных домов с выбитыми окнами, с пустым нутром, освещенным солнцем - хожу, себя узнаю, улыбаюсь. Я силен теперь как разбойник, но где мне жить? «К кассе строем, потом по магазинам галопом» - менты, статья первая устава -  а мне как жить? Улыбаюсь...

Проснулся - не могу заставить себя встать. Встал - не могу заставить себя делать. Хожу, унываю, пытаюсь отвлечься. Всё старое потеряло смысл, всё новое рождается в муках...

***

Литература  съела жизнь, которая ее породила. Поэтому столь величественна она  (много съела) и потому это литература о пустоте (пустой тарелке). Пытаются  заселиться  предметами, статуями, фактами, случаями, членом усердствуют вовсю, но нет - колосс должен погибнуть от удушья, бесконечно медленной и мучительной смертью. Уже одни повторы идут, конвейер и тупик – и без надежды, веры и любви на месте замертво падают любые декларационные атеисты. «Товара» всё больше, но вид его страшнее и страшнее. Скоро все будем в черных куртках, черных штанах, черных машинах  - покроем землю как древние тараканы, что в размерах на динозавров равнение держали. Уже были Гитлер со Сталиным, но, уверен, что в утробах этой тьмы своим жутким снам младенчески улыбаются еще немало неронов и калигул…

Начать бы всё сначала, к жизни вернуться, силу у литератур отнимая…

***

Хотел жить, но жизнь пошла так, что надо было нырнуть в какой-то совсем уж черный мрак. Нырнул, потому что хотел жить и быстро-быстро заработал руками, пытаясь сбежать, добраться, продержаться... - «я умер или все-таки жив, раз быстро-быстро перебираю руками?»...

***

««Я тебя не люблю!», она сказала, но я ответил с хладнокровным вызовом «а ты мне нравишься» и кипение ярости ее  разбилось о спокойствие нежной страсти. Она заткнулась и,  когда я попросил ее: «улыбнись», улыбнуться попыталась…

«Нет, мы пойдем одни!», она сказала (проводить ее - она была с подругою – пытался), но я был готов как пионер, что этот провод меня ударит током при попытке поцелуя - в нем злость давно копилась, энергии большие, нет у нее стольких добрых дел, чтобы все их разместить - я прошептал покорно, терпеливо, нежно  «ладно» и вперед, ослепнув и нахмурившись, ушел...

Я как старый добрый бог, которому скоро умирать, а некому свой мир оставить, в наследство передать. Но я улыбаюсь, солнышком на солнце смотрю: «всё образуется, кругло выйдет, и светиться обязательно начнет...»

(Я, наверное, состарюсь, но какой же странной эта старость будет…)

***

«Я люблю тебя так нежно... Как? Как солнце любит молоденькую зелень».  «Мне без тебя так плохо... Как? Как тому, кто  любит музыку без инструмента плохо...» (Сказала, чтобы магнитофон включал и с солнцем себя больше никогда не сравнивал.)

***

Пришел черным, но с веселыми и дерзкими глазами. Вернулся из похода с чистой и нежной кожей, на которой тени блистательных поражений и новые огни, огни, огни...

(«Безбожно витаешь в облаках» - «Да, мой безбожный Бог! Ну, если хочешь, вот тебе проза: покупал сегодня сахарный песок (без него не полетаешь?!) у продавщицы с вороватой физиономией - поленился другую найти (полеты расслабляют?!). «Два кило, семь двести» - вроде ровное место, не могла она меня обмануть, целым ушел, не жертвой, а все же сомневаюсь - нет ровных мест, зацепок всегда сколько угодно, не случайно продавцы и адвокаты так хорошо живут (но не летают)»

***

Прибабахи мещан: один в баптизм подался, другой в резьбу по дереву; один покупает сотни музыкальных дисков, другой - видео; у одного все разговоры о бабах, у другого - о спорте…; у третьего - о чакрах и энергетике - а четвёртая видит себя то собакой бегающей, то вороной летающей (пятый – картежник) Плюс пьянка, деньги, дети, дачи, машины и дома… Ни один мещанин не живет без своего набора прибабахов.

***

«Раскрепостись хотя бы раз в год!» - «Я раскрепощен 365 раз в день..., но зачем  открывать дверь вульгарности? Да и нет уже этой двери, срослась она с окружающей  стеной. Зачем они нужны, этот зловещий рослый шут и его маленький, но въедливый и пристаючий паяц...»

***

«Школы», «техники», «катехизисы» дают что-то, отнимая свободу, жизнь и детство. Дают предмет, который монументом стоит в дверях, вечно мешая войти. Трудно осмелиться сказать классику «посторонитесь, пожалуйста; позвольте пройти, т.е. выйти»...

***

Задавлен полетом с горы. Некогда перевести дух, опомниться, подумать и почувствовать - летящему с нее гора предлагает всё новые виды и сюжеты - во многих из которых колотушка фигурирует, удары колотушкой (и даже камнем удар, последний, завершающий, прихлопывающий головы орех).

***

С нею общаясь, продвигаешься в какой-то узкой щели. Вообще-то, комнаты такими не бывают - значит, слишком много мебели наставлено. Святая Троица: Бог-Отец Шкаф, Бог-Сын Стол и Дух Святой Постель. В Бога-Отца особенно верит - четыре шкафа стеной стоят. А для Святого Духа она уже пожилая - от святости засох зеленый фиговый листок... («Где двое или трое, там я посреди вас»  - это о столе, конечно!)

***

«Люби Бога всем сердцем, всей душой и всем разумением своим и люби ближнего» - а Бог в нас – т.е.: «люби себя, ища полноты любви, а потом и через край начинай  переливаться – к ближним». Обычный человек поразительно жесток к себе - живи, мол, и не рыпайся. Чего, мол, тебе еще надо, жрешь до пуза и всё у тебя есть, балдей, бревно и не мычи мне ничего. А других он уважает и боится, поскольку подозревает, что  они не такие бревна; человек поклоняется или себе-личности или себе-толпе; он не может без поклонения, он, пылинка, зернышко, так устроен, так устроены его спина и колени…

***

Тексты, похожие на свисток и дым паровоза в ночи (паровозы вымерли не все - один остался, он где-то мчится...)

Перелетал с текста на текст, как с тарелки на тарелку. Все тарелки пустые, чисто вымытые: «аэропорт блестит, но закрыт». Утренняя тарелка пустая, обеденная - опять пустая и круглая... (искал чего-то в текстах)

Зажарил улыбку на обед. Пережарил, потом колбасой до вечера воняла...

Как бы мне так сойти с ума, чтобы не потерять, а обрести свободу. Сойти только с заштампованного, проклятого ума. Ударить по нему так, чтобы он онемел и отпустил меня.… (Ударил, отряхнулся независимо и в прострацию вышел. Что отряхнул - угрызения совести, липучие опасения, жалость к своему прошлому?! ...Ходил в прострации с распухшим, огромным, красным кулаком.)

***

Вот я, а вот мой черный человек, потемневший человек. А вот мой опухший человек. Привет, мой кривляющийся человек. Ох, и черен вчера был. А они-то какими - тоже пухли, кривлялись, темнели. А уж она совсем озверела, стала тупа как полено...

Почему сны бредовы? Потому что выпадают все слабые звенья в логической цепи. Остаются только сильные - кучками, одиночками они в изгнаниях, болезнях, напряжениях; вокруг тьма и потеря смысла...

***

Шел человек с лицом, как у Бога, но сзади подкрался кто-то из прохожих и нарисовал  совсем иную физиономию. И идет человек, не зная о своем втором лице, и в какую сторону идет...
 Спина - задняя стена, глухая, темная, всякий  может подкрасться и нарисовать на ней чего-то. Как спиной бороться…

***

Христианство открыло «виртуальную реальность» «сердца»:  прелюбодействовать, лгать, убивать можно и в ней, и деяния эти достаточно значимы. Вот и ходим все в крови. Сам, наверное, с дюжину убил. До сих пор помню, как рубил одного лопатой - вредил нам  на даче. Но сейчас и в «главной реальности» стараюсь даже не лгать. Это только кажется, что невыгодно, неумно, что деликатная ложь - искусство, а мелкая ложь ничего не стоит - на самом-то деле перестаешь понимать, что такое человеческое достоинство. И умно выходит, выгодно - у честного же хорошая репутация; и он закаляет себя в трудностях, которые ему создает его честность...

Один раз чуть весь американский народ не истребил  - чертово радио!

Умолчание отдельных фактов искажает общую картину фактов, а это искажение и называется ложью…

***

Открылся ему мир как огромный и страшный  и стал он «верить в Бога» - заклинать некоего верховного владыку этого мира, чтобы был к нему этот мир благосклонным. Т.е. не различал он Бога и дьявола, а т.к. в мире дьявола больше, чем Бога, то получился черно-белый контраст намерений и дел; душу, благое сделать намеревающуюся, спасал, но всё вокруг уже горело, слова ветшали, он пытался запомнить хотя бы имена людей, которых знал и названия мест, в которых побывал, но всё было ненужно, он сам был не нужен, как иллюзия, заношенная до дыр… - в конце лег на бок, пукнул, сказал «бог»...

***

«Вышел на свежий воздух и сразу освежил свое понимание жизни» («Да, чем бегать по углам комнаты, лучше бегал бы по ее середине» - «Нет, свежий воздух, свежий воздух...»)

«Ну прочитал я твою писанину и ничего не понял» – «А и не надо понимать, ты сны  видеть начни» - в конце совсем уснем…

Стоять удобно только на твердом и рациональном, но дышать приятно лишь зыбкой иррациональностью и текучестью. Я и раньше стоял на твердом, но падал от слабости из-за нехватки воздуха... Итак, иррациональное нужно людям как воздух, их души мертвы, пока рациональны.

***

Чтобы захотеть думать, сначала я должен слегка утомиться. Пока  свеж, очень легкомыслен... (Легкомысленный глупо себя ведет и потому постоянно устает!)

А с другой стороны иначе: только утром, как в раннем детстве, у меня живы и душа, и голова – а любое занятие, видимо, ввиду, их вторичности и лишь частичной истинности тут же погружает  в анабиоз, до нового рассвета…

***

Ничего, браток, держи голову ровно. Понял уже, что жизнь среди людей - это сплошная неудача, но наша задача и в ус не дуть, улыбаясь. Что бы там  ни было - жизнь продолжается! И посреди моря неудач, я, утопленник, успеваю поймать свою тысячу удач.… А то начнешь среди людей злобиться и подлизываться, помалкивать и подкалывать - и запутаешься вконец, за постамент от своего памятника (проект) уцепившись.

***

Да, Рим убила бессонница. Когда бессонница,  люди круглые сутки ищут лишь забытья. А где спрос, там рождается и предложение: какие-то обезьяны быстренько эволюционировали и научились кровь пить…

Он написал шесть книг сразу - шесть крутейших автобусов. Выехали они из ворот и, хотя время было и позднее, а машин на всех улицах тьма, все же со временем внимание на них обратили - едут вереницей, гудят изо всех сил, а сами яркие и сплошь в огнях...

***

В ночи похоть, в ночи убийства, в ночи воровство... - и ложь в ночи, в тайне и все грехи. Днем-то мы  изображаем  из себя праведников - многие искренно  - а вот в ночи разоблачаемся (многие даже очень торопясь). Ты попробуй не днем, а ночью на кресте повисеть. День - заповедник формализма и фарисейства. Конечно, показная смерть ценней показных молитв, но и она еще не победа жизни...

На работе он пронырливо крадет, в свободное время пронырливо по бабам бегает. А не убивает, не разбойничает только потому, что средний. Нормальный, в общем, человек - и начальству нравится, и бабам. Им, этим ямам,  какой от него убыток? Щекотка   нежная приятна. А дело потихоньку движется - на дураках-работниках и дураках-муженьках - капает денежка, даже девать, признаться, некуда. Тут подсуетился, там подергался, тут спрятал, там достал - и прошел день, слава Богу, всё безобидно было, средне, т.е. без греха...

***


Вот что получается: она не взаимно любит своего имярека и оттого несчастна, а я особенно люблю несчастных! Несчастный вид у той, кого люблю, для моего огня как керосина пузырек и бочка...

***

Слабые скучковались и построили крепость. Принялись размножаться, предварительно подарив друг другу цветы…

Каждый слабый устрашен мыслью, что он идет неверным курсом, придерживается вчерашней генеральной линии, которая этой ночью уже отменена, видоизменена, завязана в узел по иному...

Кому нужны приспособления, тот расписывается в своей слабости…

Всех «профессионалов» надо хоронить в ящике, а всех свободных - вне его, на ложе…

Мир страшен - это понимает, кажется, уже младенец. Что делать?  Выход первый: отвернуться к иллюзиям, спрятаться в уголке, жить тихо и боязливо. Выход второй: эстетизировать страшное, стараясь чему-то радоваться и чем-то наслаждаться. Первые - реалисты (реальность «буколической» природы очень иллюзорна), вторые – авангардисты…

В жизни проигрывает только тот, кто боится (многие так сильно боятся, что уже давно проиграли - так что им кажется, что с ними еще и не начинали играть)... Мир пугает, потому что в нем легионы мирков-уголков и огромное зло, загримированное под короля и князя. ...Поднимаю глаза и чувствую, как сразу твердеет мой дух. «Это не нежно-пугливое творчество - я в гневе и ярости!»

«Нет, мягкой ссора была.  Только кажется, что бушевал - всё внутри осталось. Никто  убитым, а значит и обиженным, себя чувствовать не должен». (Но думать надо о том, что можешь умереть!)

***

Всё безрадостно; например: стоишь на безрадостной остановке и безрадостно ждешь безрадостный автобус среди безрадостных людей. Затем безрадостно едешь, обозревая безрадостные улицы по безрадостному делу. Поэтому, подумав, принимаешь безрадостные решения, киваешь тем, кто говорит, не переставая, о том, что жизнь - это проза в кубе, ходишь вдоль стен до самого конца, не обращая внимания на то, есть в них окна или нет: «всё равно никто там не смотрит, не поет, не предлагает, не дает» - и год идет за годом, сезон медный сменяется алюминиевым, а потом - железная зима...

***

Никто не заявится просто так (тем более, горя желанием тебя облагодетельствовать) - всем чего-то нужно, все хитрят на зыбкой почве «ты мне, а уж я тебе». Отпихиваю, отражаю и пропускаю удары, сам лезу в бой - предлагать и требовать («а мне же не нужно?! Пусть,  зато ретируется и сам ничего у меня не будет просить») Они гроздью пиявок на мне и в ответ я разбиваю себя на такую же гроздь и суечусь, раздавая всем сестрам по отравленной ягодке...

Или: «сугробы кругом, морозы, метели. Пошел по делу к одному, а на нем тулуп сугробом, и в душе у него метель, и в глазах  мороз – ясно, что ничего не вышло. Пошел к другому, через сугроб пробился, а он то ли в метель заблудился, то ли в мороз под забором замерз. Вот и занимайся после этого искусством, думай о какой-то лучшей жизни!»

На улице огромный сугроб, огромный мороз и огромная метель, а у нас дома сугроб совсем маленький, и метель небольшая, и мороз терпимый. Раз только папаня мамане морозный фингал залимонил и я, было, за милицией рванулся, но чуть в сугробе не утонул, к тому же, у них за решеткой такая метель, что жалко папку стало, я, если еще что сморозит, лучше сам его отметелю...

«А у нас на улице крупнякам дом отгрохали и теперь никаких сугробов, всё время снегоуборочный комбайн сугробом ездит и из одних «Мерсов» метель - прямо мороз по коже, чую: снесут нас к чертовой матери на рога».

***

Авангард - это вкусная пощечина общественному вкусу (безвкусная пощечина общественной безвкусице тоже).  Секут море, мол, надоело, грустно на него смотреть. Мне тоже грустно, тоже надоело всё...

Когда музыка исчезла, стен вокруг стало вдвое больше. Принялся читать, что они там про себя на себе написали - с каждым прочитанным словом  становился такой же  неподвижной стеной, но без машины и дома. «Я что-то знал,  как-то жил,  надеялся на что-то, вот и пели краски, звуки, часть серого молчания стен  уничтожая...»

(«Ты хочешь всех зарезать своим криком» - «Да, но включив не только сирену, но и Баха. С одного борта я топлю, а с другого спасаю - поднырни под лодку, если там, где ты есть, я тебе руку не пожимаю, а отдавливаю».)

Производил нечто светлое, но был вынужден отступить - лежал целыми часами, вперившись в темноту, обозревая тысячи километров и миллионы тонн мрака, и думал о том, что и солнце отступает зимою…

Где сегодня та звезда, что стреляет в меня - холодно очень и жутко в темноте спотыкаться негнущимся ногам, ты уж найди меня,  теплое зернышко -  выращу из тебя еще одно дерево солнца, я, болтун, буду нужен (или лучше помолчать пока?!)

(«У меня, похоже, уже давно кризис…» - «Повторяй за мной: «я маленький мальчик и никому ничего не должен» - «Да, с меня спрос большой, а страсти нет во мне, я сомневаюсь!»)

***

Щедрой струёй льются мои поражения (вот акт о капитуляции подписываю – «прощай, любовь»)

Когда горечь стала невыносимой, он перестал есть и помер голодной смертью.

***

«Лирик - это пассивность, но то еще полбеды;  тут же налицо и карьера, т.е. активный эгоизм - вторая половина беды тоже налицо.  Поэтому на таких, как БГ, лучше издали смотреть, в ладоши сочувственно похлопывая...

***

Это свободное рисование - «размазня» - есть рисование молодых и бедных, но  рама и оформление мигом дополняют его всем тем, чего ему не хватает… -  значит, я еще порисую и рисование старых-богатых?! (всё равно это не будет пошлая античная мура или травянисто-лиственный реализм, не дождетесь...)

***

Переутомился, растратился и муторно, холодно   стало. Совершенно явственное ощущение, между прочим... «Выпью горячего кофе. Смотри, душа, какой он сладкий, пахучий и вкусный. Я тебе вовнутрь его сейчас налью, а ты у себя его по чашечкам разлей…»

***

«Ладно, раз ты меня не любишь, давай дружить, а юношу по имени Любовь я сегодня же отправлю в одну странную далекую страну, где его приютит монастырь, расположенный на цветущем и, тем не менее, печальном лугу... - а у себя дома я одну из комнат закрою на замок и, пока ты этот замок не откроешь, тот юноша не начнет собираться обратно...»

***

Мечта - это когда летом хочется лыжной прогулки, а зимой - посидеть на зеленой лужайке. И все равноценное, равносильное, равностранное -  тоже мечта. Сейчас зима... («Хорошо там, где нас нет?» - «Хорошо там, где нас мало и мы новы себе самим. Что приелось, то упало и пропало».)


***

«Чего это меня днем тянет в сон? Наверное, надо уступить и посмотреть разок, что там такое...» - там оказались сны очень странные и  болезненные; например, кто-то шел, и хрустели морщины лица, как морозный снег под ногами. Еще кто-то без конца пересчитывал скрипки, их было три, всё время три, но он их всё время пересчитывал, причем делал это  очень медленно, а к началу счета испуганно переходил как можно быстрее, и всё время твердил, что счастлив дом в городе Сочи, где пенье скрипок наставляет нас на уютно-профессорский путь...

***

Мы шли весь день и потому стали очень сильными и мудрыми, но таки очень устали и потому всё стемнело вокруг; но мы стали очень сильными и мудрыми и потому смогли устроить себе ночлег... (вдали горела узкая полоска и на фоне ее бегала какая-то девочка...)

***

Я думал, что такое читать вообще нельзя - оказалось, можно. Но не нужно…

 Холодненькая доброта сахарно-интеллигентных, вежливых людей  выдает себя за умненькую доброту. Чувствуешь и признательность, и почтение. Река из гладких фраз, лес из оговорок. «Всё хорошо, прекрасная маркиза, у нас с тобой всё хорошо» - а не маркизам мерзко, им, мерзким хватит доброты и холодненькой, маленькой, старенькой - можно и ее съесть, конечно, но не нужно, животик заболит...
(«Найдешь себе маркизу и так же по сторонам начнешь смотреть»)

Авангардист чертит угрюмые линии и ест веселенький торт. «Природа - мура, мешанина, любовь - иллюзия, духовные поиски - юродивое беспокойство». Он не хочет ни в чем разбираться, линия  внушительно понятна, а торт заведомо хорош. Он мертв.

Поняла, что когда ее не трогают, она не воняет - вот почему  всем говорит «не трогайте, не трогайте меня». ...Все отстали (недотроги только и приставали) - звонит: «как в раю живу», голос выделанно спокойный, полчаса повествовала о том, как у нее всё хорошо. Вроде как, что хочет, то и поест, что решит, то и сделает… - но делать нечего; и аппетита наверняка нет; или наоборот – жор...

***

Этот, эта и тот никогда никому ни в чем не помогут. Этот пару раз сделал кое-что, уважает вроде бы, но стоили ему эти дельца совсем ничего. Тот тоже помог разок, но  тут   «баш на баш»... И так всегда: не могу вспомнить кто, когда вел себя истинно щедро или смело, или умно. Скучно жить на свете, господа. Тот разок расщедрился, но у него же денег много, а перед женским полом пыль в глаза пустить ой, как хочется. И смельчаков подобных, и умников хватает...

***

Ходящий по земле, Сидящий в воздухе, Лежащий на небе... Человек - трехступенчатая ракета: головы, воткнутыми в землю щитами оставив тело и ноги (на щитах полно чего начирикано, нет параллелепипедных букв посреди их пустоты), на небо летят - воздушными шариками, воздушными змеями, нацепив на себя бескозырки... «Небо там, где голова, земля там, где ноги - а они о чем говорят, усевшись? Без земли и ног нам не увидеть небо в полный рост. И нам  же крышка, пока над нами крыша...

***

Красота – это святость культуры. Даже извращения становятся  святы, если красивы…  Но красивыми они быть всё же не могут. Поэтому общество, потерявшее здоровую жизнь и ищущее в извращениях святость смерти,  пускается на ухищрения: с одной стороны, всё обставляется  богатым антуражем, а с другой, максимально, насколько это возможно, искажается и растягивается само понятие о красоте -  заложенное в нас природой, Богом. Но такое устройство очень  недешево и изнурительно и ведет к разорению и сумасшествию, поэтому, в конце концов, им говорят, что это мерзко, но полезно...

***

Показывали футбольный матч, и речь шла об ударе мимо ворот и что 20-ый номер - это Джибл...

***

«Монах»... - ну и что?
«Монах. Солдат...» - монах похож на солдата, а солдат на монаха.
«Монах. Солдат. Танцор...» - наш монах-солдат в своей келье, оказывается, танцует, наш солдат-монах в своей каптерке вообще дебош устроил. Танцор солдатом к монаху пришел, монахом к солдату - лицедей...

***

 Обнял ледяную статую с верой, что только поверхность ледяная: «растоплю лед, а внутри окажется живая, милая девушка». Холод бьет током, просто бьет, но ведь не до смерти же. Ведь просвечивает девушка - если бы не просвечивала,  не стал бы, я мимо статуй свободно прохожу...
(Что ты всё о девушках - тут многие просвечивают. Но попробуй обнять, кстати - заворчат, что ты с них доспехи снимаешь.)

Смелый, с девизом «за робость не платят», но тут вопрос был другой и деликатный, вот и молчал в задумчивости, это длилось месяцы и годы, он смело тратил время, оберегая свою нежность...

У меня тоска от того, что люди не понимают  радость, а у них радость от того, что им кажется, будто они подружились со смертью...

***

Мне нужно, чтобы меня любили без памяти -  все ваши памяти прокляты, все они тормоза. «Если ты меня не любишь, то я тебя еще сильнее не люблю. А если любишь, то еще сильнее люблю» - горяч, но ведом; ведом, но горяч…

Я ей сказал «пошли вместе», а она мне сказала «нет - постоим вместе». Не могу  стоять, я задыхаюсь, если не делаю свои два шага в секунду. И тащить ее на себе  тоже не могу... А заигрывать как с кроликом или зайчиком не хочу...

Вздумала тягаться со мной в силе, пиная меня. Мол, любовь подождет, пока выясним, кто здесь все-таки главный. Только к сволочи доверчива; значит, так сильна она, сволочь, раз вызывает доверие?…

Я свободен как ветер, жесткий как крепость, природен как дерево, счастлив как солнце, мрачен как ночь. Я с облака крик и на солнце летящая крепость - ведь в некоторых кельях ее еще ночь, на некоторых площадях ее деревья никак не согреются до явления зеленого цвета...

Между нами пока всего лишь свечка горит, нитка мостиком, а она уже дует и тянет. «Нет уж дорогуша, я не настолько похотлив, чтобы любить темноту и пропасть».

***
 
На окнах занавески из патоки - подошел, полизал, задумчиво глядя в окно... На стенах обои из патоки - подошел, полизал... Стол патокой же покрыт - подошел... На столе книжка лежит - тоже вроде как съедобная! Откуда у них столько сахару? Зачем им столько красоты? Как сказал один классика горемычный персонаж, красота спасет дерьмо мира от разоблачения. Самые большие туалеты - это храмы. А задница всех меньше виновата...

***

Я ничего не вижу и не чувствую, пока пребываю в равновесии, но стоит мне хотя бы слегка пошатнуться или накрениться, как сразу вспыхивает моя  приборная панель,  душа. «Толкни меня, чтобы от жажды справедливости проснулась моя радость; чтобы в плавание отправилась волна; чтобы началась перекличка рубящих топоров и гладящих молотков…»
(В равновесии тоже думаю - но молча, с самим собой не разговаривая…)

***

В реальности оценщиками живописи являются богатые и славные люди, богатырь не ты, товарищ искусствовед из университета - а у них во все века доминанта одна и та же (так что смены течений и стилей почти и не было, один лишь круговорот мод в салонах), называется она  «классицизм». Это такая шикарная лошадь в дворцовой зале, похожая на голую бабу с трепещущим флагом. «Хоть унитаз в раму вмонтируй, хоть бутылку из под пива - лишь бы  было шикарно и голо - и с флагом в отверстии».

***

Абстракция тоже ценна, потому что и она - диаграмма души, отражение ее состояния? Да,  но когда нет ничего, кроме диаграммы, то это уже клиника, реанимация; мы все, умирая, увидим свою диаграмму. (Быть бы моей похожей на солнечный диск! - я же как дерево в поле…)

***
 
Проснулся среди ночи и уже не могу заснуть - такая муторность в теле. «Съесть что-нибудь, делающее нежным и вкусным…» («Водочки глотни. Еда - калории; все остальное в ней - иллюзия, мечта голодного»)

***

Напряженный труд, вложенный в строительство самого себя, точно так же приносит отдачу…

 Капитал в крепком банке как в крепости!

***

Задумчиво, спокойно храню в себе любовь, любовное отношение к жизни - сняв с себя всякой беспокойство, типа: «поможет - не поможет тот-то», «любит - не любит та-то», «пробьюсь - не пробьюсь, продамся - не продамся там-то и там-то» - они мешают, эти беспокойства быть мне качественным человеком - а значит, и ценным для других. Судьба от Бога. Ему решать, на меня глядючи, Он всегда прав и выбор Его всегда хорош. Я  самый страшный враг самому себе, никто кроме меня не виноват, если  снова  живу кое-как. Я ни от кого не завишу и хочу сотворить самые прекрасные сны и самую напряженную жизнь - не избегая ни одной мысли и темы, с радостью завися от всех…

Любовь - это теплый свет. Если только свет, то это иллюзия, видимость. Свет прочен, только когда согрет. «Чувствую тепло в душе и  что глаза мои лучатся».

***

«Люди запрограммированы на судьбы свои и твердо держатся за программу, с увлечением несутся, ее исполняют, если даже написано в ней «плетись»... - и у всех другие программы, чем у меня, поэтому холодно жить, никто не согреет, если разденусь. И все-таки я буду жить, просто смотреть в ночное морозное небо, если нечего делать, буду греть себя снами, мечтами...»

«Но звенит струна, когда напряжена, а не отдыхает. Что мне с ней, повисшей, делать? Белье сушить на ней, как через скакалку прыгать? Споткнусь и упаду - в грязь лицом и белою рубашкой...»

«Повесь меня, чтоб пел я, надрывался, с петлей боролся. Пел о том, что скорее ты перетрешься, петля, чем я свой голос сорву! Я нежной волной смочу охрипшее горло...»

***

«Как-то раз сел в машину бедный художник, выпал из привычного ракурса  в мир больших скоростей и денег, блата и мата. Как много, оказывается, этих инопланетян на колесах, какими стройными рядами они перемещаются, какой нечеловеческой энергией горят их глаза. Человек - лишь часть этого сверх-существа…

Нормальный мужик: шоферит в блатном месте, много чего  ворует и помимо бензина, брат – «мерседесная»  мафия, все схвачено... Очень о добре заботится, кстати, и действительно не злой, не жадный... – вот только за шоферение свое банальнейшее  получает  в 100 (!) раз больше того, что имею я - уникум, как ни крути...

***

Бессонница всех зачисляет в нули. Пробую читать, писатель попался приятный, полный благих намерений, чужим бабам сумки, было дело, подтаскивал, но с опорой на член его свобода; и вообще бессонницу лишь разжигает кипежом своим неугомонным. Живописание есть оправдание мира, блюдолизание; с помощью сахара и всяких приправ  учат видеть в преснятине вкусное… («Кошек не любишь? – просто не умеешь их готовить!»)

«Ноль, ты мог бы считаться хозяином всего, если бы не слезинки на глазах ребенка и таланта... (женщин и стариков не поминаю. Первые попирают всякий смысл, а вторые – сухие щепки... Причем, есть связь: попирание смыслов, как ни странно, не ведет к половодью чувств…)

***

Благие намерения привели в ад, но и там его не покинули - тренировался, медитировал, используя хорошие слова (потом шел пить водку). Правда, горели они, эти слова понемногу, редел лес романтики, занавес надежд, открывая черный провал и сцену…

***

Натюрморт под старину: из внушительного мрака выступает ваза с плодами... - а рядом висит авоська на стене, в которой что-то вроде кукишей с маслом! Не менее внушительные кукиши!

Идиллический пейзаж - холмы, тоска зеленая - а прямо по нему чертеж начерчен. Кажется - комбайн…

***

Для него все время принципиально: пить ли ему кофей или чай, булку намазывать маслом или маргарином - и т.д. и т.п. «Делать человеку не хер». В мелочах завяз,  козлик магазинный...» (У меня-то в голове пыльная буря. В городе все двери заперты, все дороги позабыты, местонахождения всех, кто дорог, потеряны; в городе темно... - «Задумчиво, спокойно хранишь в себе любовь?!»)

***

«Поколение дворников и сторожей...» - для творческого человека нет ничего полезнее физической работы дворника и  ничего вреднее бессонных ночей сторожа. «Какие воры, ребята - улицы надо подметать. И чего нам прятаться в ночи, в каптерках-закоулках»… (Да, для меня–«жаворонка» так, но кругом-то одни «совы»… Но «совам» не часто приходится работать на низких работах  - не так наивны, как «жаворонки»…)

***

С любовью покончено не тогда, когда она похоронена - еще может воскреснуть, если на могиле голая земля; все кончено тогда, когда на ней уже растет трава - предвестница цветов новенькой любви... (Моей покойнице, видимо, сделали укол: вдруг что-то вроде землетрясения случилось, и сразу вся трава завяла - похоже, хочет воскресать!)

***

Заблудился в своей свободе. Развалился в своей свободе. Растерялся... Делаю одно, говорю другое, думаю третье - путаюсь; устал жонглировать, и даже в «набивала» играть. Жизнь хозяйственно-любовно-творческая, трижды неудачная; горемычно-неудачно-провальная. Одна бьет по правой щеке, другая по левой, а третья промеж глаз. ...Упав, начну шептать «любовь, любовь», чтобы не распадаться, чтобы слетались белые голуби, а не черные грифы…

«Глядишь, и напишется что-то путное! - и сразу прозреешь, воспрянешь!» - «Нет, ощущение бреда стало слишком сильно…»

Снился мне один спившийся, опустившийся родственник - и во сне он был невероятно привлекательным вождем мафиозной, коммерческой банды. Рубаха-парень... (Мой выбор: спиваться или хулиганить?!)

***

Из разговоров: «…Заматереешь и тебе будет казаться, что вот она, сила, а это…» - горький взмах рукой, душой.

- «У имярека пафос - это плохо» - «Но и простительно же?!» - «А игрек в своей поэме его пропесочил» - «Тоже простительно!»  - добродушие-равнодушие...

***

Опять меняюсь - чувствую, что дороги прежних моих писаний становятся труднопроходимы. С сожалением оглядываюсь назад - такая картинка. А впереди туман, чуть ли не марево, дым; пролетают, проползают ли здесь тексты и картинки вообще неизвестно. Ни до чего...

***

Всюду торговые точки, блестящие звезды - а денег мало: чтобы последнее не истратить, в карманах кукиши держу...

***

Я отдыхаю. Еще буду отдыхать. И еще. Чтобы не выглядеть сумасшедшим дикобразом. Все воспалено. Большая гостиница, из каждого номера постояльцы выглядывают и говорят: «У нас пожар. У нас тоже». Всех обслужить надо, сказать, чтоб отдыхали...

(Всё настолько безнадежно, что можно расслабиться и жить. Все компрессы я уже перепробовал. В меня  ныряли любые напитки-водолазы...)

***

Одели покойника в самый лучший костюм, положили в самом лучшем месте, сверху поставили самый-самый монумент, семью всю путем обеспечили - все для того, чтобы ему не хотелось воскресать…

 «Чем не жизнь? На работе порядок, дома порядок. Все есть. Чего еще надо?» - а все-таки три мелкие свары в день, три крупные свары в неделю. Десять грязных анекдотов в день, пачка «Мальборо» и полбутылки водки.

***

Ещё одно размышление о продажности картин: ««пастырям» может понравиться «война», но «овцам» понравиться может только «пастбище». «Мой идеал - идиллическое пастбище». - «А мой идеал - идиллическая война» ...В принципе, я уже навоевался и тоже не против на травке полежать, чисто розово помечтать. ...Чистая идиллия вроде прекрасного сна, но они реалисты - им еще и заборчик метра в два высотой нужен. И чтобы все в идиллии кряжисто было... Нет, не угодишь на людей, если не таков, как они! Они же только свое отражение видеть хотят…

***

Раньше я много ходил по магазинам. Сходи, посмотри, если хочешь - в такие-то дни, в таких-то торговых залах среди множества других стоят и мои монументы. Они обычно как бы бредут, в забытье присматриваясь и прицениваясь - а иногда и покупают (обязательно какую-нибудь глупость!)

Кассовые аппараты, напоминающие унитаз: кидаешь туда денежку и кассир нажимает на смыв... После чего тебе вручают какую-нибудь игрушку - напоминающую, например нос - а у меня помимо своего, природного и без того уже сто носов, весь ими увешан. И ушей полтораста.

***

Говорил искусно, но не без суеты – наконец, замычал о самом главном. Ночью залез на самую высокую трубу и задымил - в ужасающее небо, дожидаясь дня...

«Если уверен, что достиг, наконец, своего потолка, то смело рисуй и пиши тогда на его белоснежности, в его необитаемой пустыне» - мои картины в броне рам броневиками ползут вверх по стенам, а потолок их осаживает, осаживает, растопырив руки…