14

***


Суть гармонии в том, что свет, пронизывая, соединяет всё. В итоге, ничто не выпадает и не режет глаз. Такого же ощущения надо добиваться и в картинах. Как бы не видишь ее! - так она спокойна (даже в бурю). Беспокойная ведь ломает раму - хоть в дурдом ее отправляй! Но трудность в том, что надо успокоить картину, не стерев своеобразие идеи ее… (А легкость – в необычайной легкости и непредубежденности света…)

***


Нет, евреев повсюду действительно удручающе много. И всё время с двумя ломами - блат за кулисами и высокопарные разговоры на сцене. Ужасно быть жадным и карьерным, но ужас в кубе, когда к этому еще добавляется блат и высокопарность - ведь это ведет к девальвации дружбы и всего высокого. Они как болото, как змеи-искусители, превращающие здоровую местность в болото; они масоны! не будь их, народы не знали бы диалектики, были девственны и жили бы идиллично, как в раю!  Еврей дружит только с евреем, женится на еврейке, постоянно посещает и обзванивает всех своих родственников. А бездарей и  путаников среди них, пожалуй, даже и больше, чем у других…. Я, например, уверен, что хваленая «теория относительности» есть не великое достижение, а великая неудача - даже не зная физики. Ведь мир в конечном итоге абсолютен, а не относителен и идея относительности права, если только находится на втором месте...  «Дело тут не в евреях даже, они только частный случай - так ведут себя все «диаспоры», народы без родины. Т.е. все «диаспоры» - пятая колонна. Те же евреи в своем Израиле вроде бы ведут себя довольно  нормально…»  - «Выходит, не уйти от понятий «своего» и  чужого» и от отвлечённо-высоких слов. И не может быть никаких идиллий. Евреи и им подобные просто до предела обостряют ситуацию - и это благо, когда зло делается невыносимым: человек оказывается вынужденным искать выход, способы перехода на иные уровни существования – те, где разрешаются эти противоречия…»


***

Культура как уверение в том, что лошадь в парике - это всадник, а не лошадь! Закружили, запудрили себе голову всякими «симфониями», каждый (на Западе, по крайней мере) теперь живет так, как раньше жили короли (приборы в слугах)... - но несчастны, чахлы короли, а воду на них по-прежнему возят! Тщеславные коронованные лошади, всех врагов своих побеждающие ляганьем и ржаньем...

Неоклассицизм - статуарность уже обычных предметов. Например, гвоздь как предмет мистический. Перст указующий... На бездны смысла. На бездны  вместо смысла. «Мистически угрюмая пустая бутылка». Да, выпито всё, весь ум сдох, все предметы надели короны. Дурдом имени Венеры Милосской: «став тараканом, в предметах увидел Вавилонские башни, царей, даже Бога»...

__

«Арс»: у А2 мечта о «сероглазом сынишке»! Только я там сероглазый! Причем, она явно не специально что-то намекала! В общем, всколыхнулось всё во мне и я попробовал закинуть удочку уже в самом финале, на трамвайной остановке – спросил, почему на «Корову» не ходит. Ответ был просто ледяным и я, хладнокровно бросив «зря», устремился на трамвай, не остался постоять.

Вовкина идея: при продаже картинок на улице делать мнимые продажи – на манер наперсточников!

***


Тут она не выдержала и засветилась и, став прозрачной, обнажила своего черного дракона. Тот сидел в ней как в бутылке с зеленым стеклом и скребся своими кряжистыми коричневыми лапами. Вокруг одежды - маски-этикетки -  догорали,  огонь еще лизал стекло, ластясь к дракону...

***


Жизни родное болото. «Грустно приуныл, весело подыграл». Не хочу я ни грусти такой, ни веселья. Отрекаюсь от родины очень твердо. Т.е. как можно твердее...

За веселой витриной, в которой я нарядным манекеном стою, развалины, в которых  безумной мышью прячусь. Я - одинокий магазин, никого к себе не пускающий. Товары будут, но позже - когда манекен начнет мышей  ловить...

***

«Свидатель» - человек на свидании.
 «Ожидатель» - человек в ожидании...
 «Отдатель», «Передатель», «Окружитель»... (Слов образователь. Выкличитель. К чертовой матери посылатель...)

«А вот «могул - не смогул». Или «смоган». Не хотите ли? Или «в аду, заду» или «п...- холодец». Да куда же вы?!» - этакий базар вроде лавки древних редкостей. Или расхожестей - и бисер умеют метать, и соленый анекдот рассказывают на уровне приличном...

***

Буду с той, кому больней. Верю в человека тем больше, чем больше в нем тоски. Тот, кто всё потерял, силен - если не мертв. Я буду с теми, кому уже нужен, наконец, этот мой воскреситель, «чертов Бог»...

Мол, моему воробью не долететь до журавля.  Но ведь можно перелетать, переползать со ступеньки на ступеньку и  устроить замечательную эстафету. Воробья, например,  с синицей познакомить... И вырастает дерево, эта великая лестница на небо, у которого чем выше,  тем тоньше и гибче ветви-понятия...

***

Разговор с завязанными глазами и ногами, шатко стоящими и желающими уйти домой, на стоянку. Очень чутко и торопливо, как в крепком сне, мы выслушали друг друга, но снова разошлись и прозрели всего лишь в сером дне, блескучей ночи...

Она говорила со мной как с врагом, но только затем, чтобы я победил ее. «Объезди меня, обломай,  и я буду кротко и нежно влюбленной» - но я тоже нежен, как назло…

***


Я остановил автобус - пусть подвезет, мне некогда. Я взял, что хотел без очереди - мне действительно очень некогда…. Я попросил помочь полузнакомого и вполне обычного человека - и он не смог отказать мне! Послушай, я могуч!  знаю, что такое «верный тон»!»

«...пронеслось в голове» - «пронеслось», «в голове»; да еще в чужой голове - «видимо, не понимают они меня, что ли» - пронеслось в моей голове... («Читай меня очень медленно, не пропуская ни одного из пронесшихся вагонов - иначе цепь их прервется и нет гарантии, что второй состав догонит первый» - а ведь часть из них еще и невидимками несется…)

Кругом всё неинтересно. Попал к любителям каких-то странных изысканных словес, но и это  было неинтересно. Впрочем, странно - все в изысканиях,  отключке...

Обшарпанная Антика вестибюля - пустыня, скалы. А богатый вестибюль - пустыня благоустроенная; заасфальтированная, например... А дальше всё было уставлено предметами съедобного вида, как будто кто-то был голоден и пытался изобрести пищу...

***

Смерть - все будут дома ночевать, а я в гробу? Не понимаю. Должен буду беречь гроб, чтобы протянуть как можно дольше и ни в коем случае не пытаться проснуться. Вот момент моей дурацкой смерти и вот моменты, моменты, моменты моего, моего, моего пребывания, пребывания, пребывания в гробу,  гробу,  гробу...

Бунтовать, строя - а не разрушая; успокаивая - а не возбуждая. Т.е. всех, конечно, тянет на то, что полегче, но надо отмахиваться от всех разрушений, возбуждений и самоублажений, устремляясь дальше. Забыть и бросить что-то можно, а вот разрушать почти ничего нельзя...

__

О1 на «Арсе» «измены», т.е. уж месяц назад, разок как-то так сыто потянулась, обнажив голый пупок – и всё, с тех пор меня не только любовь, но и похоть мучает! Не писал об этом эпизодике, потому что уж такая, казалось бы, односекундная мелочь…

***

«Этот спасающийся мне уже неинтересен - вот и смотри неделями, как он сам себя уговаривает не дрейфить! И даже к нам, подлец, неоднократно порывался за помощью обратиться!»

Трое в ряд. Потом вереницей, друг за другом. Потом сразу пятеро за круглым столом. А я один...

Один на живописном катере на далекой реке, другой на классном мотоцикле на горной дороге, третий в полях на горячем коне - а я дома зеваю, в мыслях литератором себя называю...

Одиночка всегда дегенеративен. Орел он дегенеративный. «Ты бог, ты царь, живи один» - Боги потому и Боги, что втроем живут. А все цари заведомые, обширные, обреченные дегенераты…

***


«Высокие начала растворяются в бесконечной тишине». Высокие как тонкие горы. Начала - новички. С утра мы в жизни новички и тонки наши горы. Летом - зимой на нас горы одежд и мы стареем еще в прихожей, в утробе. Если б я не был высокой закорючкой, если б сохранил свои начала...  (Сначала я смотрю до упора, до тонких гор, а потом закрываю глаза и смотрю дальше…)

(«Туманное объяснение набора высоких слов» - «Я знаю; у меня все слова теперь в наборе, а  объяснения - в тумане. Я прыгаю в туман, как в пропасть, с набором, как с камнем на шее - и летаю в каких-то, видимо, последних небесах...»)

«Да, он погиб, но зря ты насмехался, будучи уверен, что иначе и быть не могло, что только дурак может сесть в этот вертолет, начиненный взрывчаткой. Нет, он не одиночка-маргинал, чудак что-то там сумел пробить и за ним, в принципе, должны были приехать и с ним вместе куда-то улететь, совсем иначе подняться на воздух...»

***

Приснилась славная любовь... У нас прихожая темная, полы холодные и грязные, народ (квартиру населяющий) назойливый, характеры вздорные, робко-раздражительные и гнусно похотливые… - так вот: во сне  всё было так мило, тепло и тихо, так радостно и чисто - я целовал ее с любовью, а не  возбуждением, после чего проснулся с открытым ртом и легкою душою...

***


Что-то потеряно, снова не могу двух слов связать оригинально. Мой флаг в подвал спустился и спит теперь грязной простыней на кровати с железной сеткой - сквозь каждую дырочку виден пыльный мрак. «Неужели это я в последний праздник трепетал на ветру? А этот пыльный мрак по улицам ходил, и я ему всё равно был не нужен...

Мне плохо и я спрашиваю себя: «кого бы почитать? что послушать, посмотреть? кто утешит меня?» - и не нахожу ответа. Никто не кажется достаточно нежным и умным одновременно, достаточно живым и не сочиненным - каждый раз, прочитав одну фразу,  примерно знаю, что будет вложено в десять последующих - а прочитав одну страницу я закрываю книгу,  если даже  в ней  их тысяча. А вы говорите «не пиши и не рисуй, всё равно же никому не нужно»…

«Всё соделал Ты прекрасно» - применительно к собственной биографии. Нельзя говорить: «я раньше жил ужасно», иначе и в настоящем  будешь всё еще корчиться, отползая от этого ужасного. Просто сказочно буду жить. Ведь кое-что уже походило на сказку. Довольно жалкую, правда (тьфу ты, черт: всё прекрасно было, прекрасно!)…

__

О1 болела неделю. – «А от моих писаний не болела?!» – «Да, и от них!»

А А2 жалко: пришла злая и собранная, но по сути несчастная. И каково ей было видеть, что мы рядышком сидим как голубки. Ушла быстро. Опять К. шанс получил (но не любит она его совсем). А Ж. была. Р., кстати, была супер-приветлива ко мне. Были и еще удачи, приветливые взгляды, разговоры…

Но ни до чего пока не договорились. Может, она и ждала, но тут Алд. опять влез – и именно с такими договорённостями. В стихи ее сует, подлец… Опять написала слово «ничего» (мол, не будет читать ничего, а ей говорят: так ты прочти стих с таким названием). Речи заводила странные, больные.

В общем, я не буду ничего загадывать – мне просто в кайф быть нежным.

Кстати, понравилось жвачку жевать, когда по улице идешь – чувствуешь себя увереннее, комфортнее. Даже чересчур хорошая «психотерапия» – ведь самоуверенность потом аукается скверно.

***

Он для того самый большой грешник, чтобы можно было верить в самого большого Бога - который прощает, кажется, всё. Всё время врет и срет, чтобы вновь убедиться, что его Бог такой большой... Он самый первый среди нас или всё же самый последний? Да нет, в итоге, он такой же средний. Широк, но живет в обычной колее, что проходит посередине этой широты, а по краям знает только несколько точек: с одной стороны точка «Бог из книжки», а с другой точка, где светится «М/Ж». Сидит себе мирно на очке и то ли читает, то ли пишет книжку... Я был таким же, без колеи жался к середине, вот только не пытался сдружить Бога с сортиром, не пытался в очке узреть подвиги Его. Моя жопа - атеист, мой прах не станет поклоняться никакому насекомому. «Друг, не клади на Бога моего бремена неудобоносимые. Не искушай Его напрасно, по графомански. И не дай, что ли, тебе Бог прозреть, сломать слив и увидеть горы нехорошие...»

В подполье Бог тараканом ползает, в небе птицей летает, среди людей человеком ходит. Христос спускался в ад не иначе как в обличье таракана. И проповедовал, соответственно, усами шевеля...

Кто-то же должен быть ассенизатором; тем более, что, оказывается, есть люди, у которых такое призвание. И опять-таки, еще неизвестно, первые они или последние: без ассенизаторов жизнь ухудшилась бы не меньше, чем без проповедников, например! ...Кому-то райские яблоки кушать, а кому-то дерьмо - в перегной его в том раю превращая... Он на очке сидит, а ты в кресле - ей Богу, разница условна. У него плебейская плацкарта, а у тебя аристократическое купе, но в чем-то плебей поудобней, попрактичней устроился... И все мы графоманы, коли слова расходятся с делами... Но все-таки раб есть раб, а господин есть господин, не угнаться неволе за волей. И нехорошо, когда раб пытается перебежать дорогу господину и желает   доказать, что в соответствии с новейшими теориями у каждого ассенизатора есть шанс князем стать, ведь ему нечего терять, кроме своего последнего туалетного «устоя»... (Оправдал его с трудом - пришлось встать на уши, чтобы кругозор оказался достаточно широким - но в итоге вернулся к спокойному, банальному, здравому и здоровому смыслу.)

На дне и на вершине дальше идти некуда – и, значит, жизнь устойчива, определенна и спокойна. Он рекламирует удобства дна, а я - прелести вершины... Силится яма проглотить вершину, силится  вершина затоптать яму - самоубийственно силятся убить или же растут, пошире разевая пасть, повыше задирая ногу? Какая повсюду смесь ненависти и любви; снотворная смесь: в итоге всё мельтешит и мы легко теряем сознание… Сон как легкое самоубийство! Не будь деления на верх и низ, на рабов и господ, не было бы не только роста, но и сна?! Какая чушь, скажете вы! (я с зевотой присоединяюсь!) ...Вершина распластывает, раскрывает - упрощает, а яма сворачивает в кучу - усложняет - я на вершинах ищу простейших откровений, а он в яме роется в кучах. И он чахл в яме и слабовато роется - а я силен и мое простейшее оказывается насыщеннее его сложностей... В общем, он будет терпим (и даже очень нужен) при моем дворе до тех пор, пока будет лизать, а не кусать мою руку… (было уже и то, и другое!)

Кому я нужен, если я образен среди слепых, а логичен среди подобных пятну, а не линии? У одних в руке начало, у других в руке конец. Есть глаз человека и есть храм человека - а самого человека нет. Храм-беспризорник и глаз-беспризорник...

__

С5, передавая комментарии и тексты: «только ты учти: я ведь дурак!» Он меня «утешил»: «Ничего, я и сам такой. Каждый сходит с ума по-своему!»

Самое интересное: опять писали на бумажках друг другу, но уже не пожелания, а характеристики. Я написал: Н1:  «пофигистка, добрая со своими и беспощадная к врагам», Н2: «человек, который хорошо действует на мои плохие нервы», О3 (странная девушка-хиппи, наблошившаяся, кстати, писать оригинальную поэтику): «загадка, наверное, приятная», С6 (ухажеру Ж.): «интересный экземпляр» (в коллекции Ж.! А он каратист, между прочим), Ж.: «ангел с детства» (ей, чувствуется, очень понравилось – хорошо, что я не добавил «фурия с молодости»!), Р.: «самая лучшая из барракуд» (что она вскоре и доказала!), Н.: «самое нежное существо, из мне известных» (самое обидчивое и злопамятное, к тому же), О.: «элегантен, изыскан, вежлив, своеобразен…» (прочитав Вовкино «гад! (шучу)», решил не нагнетать ситуацию), Алд.: «слишком парадоксален и потому сомнителен», С.: «печальный – нежным приходится туго», Б.: «замечательный, но ускользающий», Е.А.: «поэма», О4 (любителю БГ и Шопена): «тот, кто вышел в туалет» (как раз когда его листок ко мне попал. Вечно бедняге от меня достается! А ведь он ко мне расположен). Теперь о том, что мне написали. Многие написали что-то типа «чудак-мудрец», кто-то: «критик». Отрицательный отзывов было, кажется, всего два (не считая Вовкиного «свинья»!). Один, видимо, О.: «желчный критик», а другой, видимо, Р.: «горе от ума и мало простоты» – очень обидный! Ведь еще вчера на «Арсе» писала мою фамилию и в скобках ставила «О! Во!». Позднее слегка разъяснилось: она, оказывается, с чего-то взревновала за Алд.: «ты почему вчера О1 на Алд. наговаривал? Бороться надо в открытую!» Я офонарел: «Какая борьба! Сдался мне этот Алд.! Я ему сколько раз всё говорил!» – и т.д. и т.п. Да хоть бы и ревность тоже была, досада на него – разве это вещь такая уж неестественная и непростительная… Л6 мне интересное написал (мне его листок не попал почему-то – к счастью!): «картины напоминают японские, смесь космоса и депрессии».

Алд. – розановец, классический пример человека без стыда и с совестью.

На радостях после «Арса» опять лез обниматься – на этот раз к К. А тот как раз был не весьма расположен – из-за того, что я пренебрегаю А2, которая из-за меня пренебрегает им? Преподнес ей шикарный альбом с ее стихами. Деньги-то задаром кучей получает.

***


«Во сне она легонько прижалась ко мне (мы  сидели рядом в компании) и меня прорвало. Сомнения и нерешительность оставили меня, я отодвинулся, взял ручку и правой рукой написал на левой, назвав ее по имени: «я люблю тебя», а левой рукой на правой написал «ты - самая чудесная». Потом показал ей руки. Вспыхнуло зарево, и она написала тоже. Мы соединили руки. Потом как пьяные полезли из-за стола, и вышли в коридор... И потом я всё время повторял ей: «ты должна попытаться стать моей великой и огромной страной» ...У нас странно было: она учила меня предприимчивости, а я ее чистоте и красоте - она при мне, во мне всегда сияла тихо, каждое окошко - своим цветом; и каждая чайная ложечка ее по своему отливала серебром...» (Не просыпайся)

***


Да, я разбился тогда и приземлился на каком-то мягком и красивом болоте. Глушь, тишина - ни моторы тебе не гудят, ни голоса пассажиров. Редкие деревья как памятники. «Судя по размерам голов, умные были люди. А вон того и в качестве памятника всё еще ужасно мотает». В общем, мне страшно повезло, что разбился  именно там. Я преобразился, а не изуродовался - хотя мне и было больно. Теперь еще мягче, еще тоньше соблюдаю все внутренние равновесия и летаю как самая лучшая птица. В шахматы одного пассажира обыграл - не умея считать, на одном равновесии. «Везде болото, везде красиво и мягко. Что-то получится в небе - а не получится, буду жить на земле. Я и не знаю уже, где земля, а где небо - все холмы облаком, пухом, мхом и болотом...»

__

День рождения у Г2 – необычное зрелище. Чуждые работяги - одна большая акула и несколько маленьких. В эпицентр мещанства залез, понюхал крепко этот эликсир. И торты ел, и тосты пил. Фривольности, пессимизмы, идеализмы – и деньги, мещанство…

Но подозрительно, что мне всё время особи женского пола нравятся, а мужского – не очень! Как выпью, так сразу все красавицы!

Г2 давала почитать свой дневник – отозвался ей о нем как о «неудивительном», но сейчас вспомнил о «дневнике японской дамы 9-го века» – что-то схожее же…

***


Снова бубню как урок: «...Реалисты копируют позитивную, но внеположную по отношению к человеку реальность; авангардисты копируют разрушительную, но уже внутреннюю реальность, которая изначально «сидит» в человеке - все эти логические кубы и алогичные миазмы; постмодернист с помощью реалистической реальности пытается преодолеть разрушительность реальности авангардной, своей внутренней природы - пытается воскресить себя на приеме у Бога. Реализм - это незнание о проблеме жизни (или бегство от этого знания), авангард - постановка проблемы (или же лозунг: «раз есть проблема, то жизнь безнадежна, сдавайтесь»), постмодернизм - решение проблемы (самозакапывание в отрицательном случае и самовоскрешение в положительном)…

Читал статью, в которой один автор отстаивал авангард, другой - классический реализм, а третий - середину между ними, что-то вроде «общечеловеческих ценностей» - и всем троим выпало поровну моих согласий и несогласий! Да, реалист, зерно - это ценность; да, авангардист, зерно, упав на землю, умирает; да, «общечеловечность», можно успеть спеть приятную песню, пока зерно летит к земле (и соломку подстелить)... Но как же вы забыли, что оно должно становиться колосом?! За колоссами искусства забыли жизни колосок. Играют в ювелиров, героев и третейских судей - представь, попадешь ли ты к этим важным  и значительным лицам на прием, найдешь ли с ними общий язык и общее поле деятельности...

***


«Горячие пирожки с картошкой и с капустой». «Горячие пирожки с картошкой и с капустой».  «Берем горячие пирожки с картошкой и с капустой». Зря - не зря поехал? Экзистенция начинается вместе с бесцельностью. Так и думал, что много ее будет, если поеду... «Горячие пирожки с картошкой и с капустой». Тем более, таким серым днем... Трудно ужиться с серостью герою, он ее просто боится! ««Аргументы и факты», «Комсомолка» - «толстушка»... В каждой - программа; также есть гороскопы, лунный календарь, кроссворды, криминальная и спортивная хроника...» Нет, все-таки ощущения почти приятные. Вроде бы грязные полы, одинаковые лица, но на душе тепло, не пусто, слава Богу. Что они видели, кроме пойла. Скверные пастыри. ««Советская Россия» - кому патриотическую газету?! «Советская Россия». Покупайте. 800 рублей. Есть здесь патриоты?» Медитирую, по сути; восхитительно безмятежен и неподвижен; и в сон не клонит. Думается о чем-то. Непонятно о чем, конечно - не разберу ни слова. Как домой приду, надо будет попробовать разобраться; может интересно получиться - и будет что написать. ««Аргументы и факты», «Комсомолка» - «толстушка», «Сам хозяин» ... Программа на неделю, лунный календарь...» Как это та баба с пирожками не одуреет тысячи раз одну и ту же фразу произносить. Ведь всё с интонацией, с бодростью - и не дай Бог сбиться, заспотыкаться, приуныть. А никто не покупает. «Поправь сумку, а то уронишь». И газеты еще никто не купил. Походи-ка вот так по вагонам с сумкой. Вид как у покойника и сумасшедшего. И я жестоко не покупаю. «Предъявим билеты, товарищи... Ваш билет?» «Аргументы и факты»...»

***


Я принял вызов тогда... Я был большим, а вызов маленьким и я всем говорил, что жизнь интересна, если только принимаешь вызов, борешься и т.д. Вдруг что-то (в лице кого-то) сделало мне еще один вызов - и не успел я справиться с ним, как явилось еще сразу три, причем они спорили о количестве и величине идущих за ними - ясно было  только то, что они всё росли. А я уменьшался, уставал, и вот я букашка, а вокруг меня с эхом разносятся звуки ужасно близких, могучих, непонятных разрывов-мутантов. И я уже ни с кем не воюю, а только стараюсь увидеть приятные сны накануне своей немыслимой смерти...

Одних осудил словами «пытаются умереть, не умирая», а других сам призвал «умирать, не умирая»! Всего в одной букве разница и, попробуй, догадайся, что смысл противоположный и одни скорее умрут, чем будут бороться, а другие  до самой смерти с живым удовольствием воюют...
               

***

«Ты что как кашу варишь?! Мало же крупы положил! Только на одного!...» - что значит «потребитель»: ему кажется, что достаточно немножко положить и у него всего будет много…

Не ленитесь примечать и писать всякие мелочи. Парадокс в том, что людям весомыми и стоящими записи кажутся только громкие слова и от этого немого крика в ушах моих стоит звон, уже давно лишенный всякой музыкальности и привлекательности.  Или же пишут «по заданию» - и написывают, соответственно, заданные, скучные фразы. А в мелочах много тонкости - и связей с большим и громким…. Пусть не будет дуновение вашего ветра дуновением Космоса - свяжите его лучше с копейкой в вашем кармане - что громко выпала из кармана и вот, приходится делать большой наклон…


***


У него в одном глазу лом, а в другом кувалда (а у нее в одном глазу серп, а в другом молот) - как ему мои пули, через его мозг пролетающие, поймать, когда у него оба глаза заняты? И как сделать хорошее лассо из одной своей худосочной извилины? ...Все памятники - это памятники ломам и кувалде. «Пули, может быть, и хороши, но очень плохи тем, что им памятник не поставишь»…


***

Как сильны тучи в этом году. Но и солнце с особым рвением сквозь них в этом году прорывается. Тюрьма, сквозь которую просвечивает пленник. Мы и сквозь квартиры не просвечиваем; заданно, режимно светим только в отведенные времена и в отведенных местах - на общей для всех огромной стене несколько наших картинок висит - а тут только богатырь свой мускул не до почернения напряг, как сразу у него подмышкой светлое пятнышко возникло...

***


«Ну вот: мне, наконец, стало скучно, не о чем больше думать сегодня. Значит, надо придумать, что бы поделать... Но уже вечер, однако!» (и сексуальные чувства, однако - а от них становишься очень говорливым и нет-нет да и скажешь что-нибудь особенно остроумное - записи достойное…)

Чем лучше стиль, тем больше и универсальней сеть, которой ты ловишь объекты, подлежащие изображению. Но это совершенно тупая ловля - лучше отобрать что-нибудь одно, но действительно необычное, чем вытаскивать на берег еще одну кучу всё той же мелкоты...

__

С2, услышав стих О1, высказалась злобно и сразу ушла.

Свидание с О1 (в метель, но мы в «Джузеппе»): очередной облом, снова всё не так, как хочется. Всё о себе, слышит только то, что хочет, в голове каша, ретивый национализм, неверие в Бога, увлечение сатанизмом (!), деловое пробивание своих трудов (даже в члены Союза писателей метит!), намерение ехать в Питер на журфак и нелюбовь к Фроловой. Перегорело в ней, видимо, всё – обвинила меня же.

Меня не сломаешь, я всё сильнее становлюсь – это определенно. Какие-то узкие выходы и тонкие проходы всегда будут находиться.

Интереса к живописи у нее вообще нет. Туризм (горный) на уме. Вообще, похвасталась, видимо, всем, чем могла. Думала, что раз я про «волю» пишу, то мне ее туризм понравится!

***


Рассказывал ей о себе и: «пусть... эта лавка развалится в течение трех дней, если  в чем-то соврал!» (Не рискнул языком или руками! И с опаской ждал эти три дня, ведь лавки часто ломают! Да и врем мы «хоть в чем-то» всегда...)

Всё же смотрел машинально в окно: не пройдет ли мимо она? Есть шанс. Она во всем черном зимой... Все в черном. И все не она. «Ничего светлого сегодня...»

Замолчал, а когда вновь заговорил, голос был хриплым и нежным, словно за эти минуты он успел побывать далеко - хриплым матросом в нежной стране. И я, к сумбуру привыкнув, удивился человеческой речи - двум маленьким фразам...

***


Черный ветер - чудовищем, черные тени - исполинами, вереница горящих машин - марсианами, скопище горящих домов - слонами марсианскими... - но мне хорошо, на меня ничего не действует! Не за счет легкомыслия (легкий ничего тяжелого не видит, ни марсиан, ни исполинов). Т.е. я побеждаю, побеждаю сегодня в этот черный вечер, в  белую метель, шагая домой среди прочих силуэтов - и каждое дерево назначаю в памятники себе...

Нет, так не опишешь всю безнадежность жизни. Черный - цвет сна, а в мечтательных снах мы всегда побеждаем и «хэппи» длится от самого начала до распоследнего «энда». Ты лучше победи-ка серый, суету и бессмысленные лица - каждое из которых при бессмысленной должности, в непонятной крепости, с носом, задранным, как ракета, исполином улетающей в вечность марсианскую...

«Три вдоха, три выдоха вместе и я скажу тебе кто ты, в какие страны  взлетаешь и  какие опускаешься. И даже заранее скажу - в обычные, перенаселенные чердаки и погреба! У каждого в них свои уникальные одиночные камеры... - бессмысленно мне вместе с вами дышать» (Приду освобождать - скажут, что уникальность ломаю…)

Стал силачом, бунтарем и вождем и… начал продавать себя. Но никому из живущих в комнатах не нужны  личности с такими характеристиками. Даже одна личность не нужна. Нужны мирные домашние двуногие животные. «Скотоложцы проклятые»...

Всех в итоге озадачу немного, всем понравлюсь немного. Уникальное достижение, конечно -  ведь половина из них друг с другом на ножах (от перочинных до сабель)…

Именно хорошие люди чаще других попадаются во всякие сети – очень  доверчивы. Они и тебе верят, но ведь не могут уже покинуть сетей, и потому тянут тебя за собой, говорят «посмотри, какие у меня паруса, какие шелка, какие игры в клеточку». Прибабахнется и живет себе удачно: идет роботом на службу, а сам о прибабахе своем думает и сердце в груди медалью бренчит…

 «Ты как подводная лодка: лежал, лежал на дне, а теперь вдруг всплываешь - махина такая!» - «Я не лежал, я там, на дне трудился... А теперь, то носиться, летать хочу, то горой застыть посреди этого вашего бескрайнего моря...»

***


«Свора «классиков» (а следом легион «выдающихся»). Полк егерей-учителей. Бедные детишки. Жил как в раю в детстве и не знал, что я бедный детишка, не знал, чему меня учат, к чему готовят. Не знал, что пудрят мозги и вяжут руки, что на местности указывают ложные ориентиры. Ведь человек с мозгами, руками и глазами был бы плохим служкой. Ведь он бы втайне уже не стремился классиком стать и карьеры в карьере, котловане б не сделал...

Детям рано всё это объяснять (им бывает больно - и  школами они тяготятся -  но их боль не созрела), а взрослым  поздно, они уже в полках, взводах и сворах легиона (их боль зрела, но все плоды жрет большая-большая свинья)...

В принципе, она простая и веселая... В принципе-то, многие просты и веселы и, если бы не чума, был бы нормальный пир... Чума чадом и гадом. Чадом дел и гадом «цели в жизни». Чума превращает небеса в картон суперобложки (цель в жизни – книжка)...

Связался с женщиной и стал как все. И обнаружил, что ему больше нечего сказать. «Может, мой сын что-то скажет?!» ...А женщина болтала без умолку...

«Ты не чувствуешь, что я думаю о твоих словах как о ерунде, потому что я и сам пока не отдаю себе в этом отчета. До меня только потом дойдет, что всё ерундой было. Вся жизнь - ерундой. Что я не нашел никого и сам не смог ничего - только улыбался смущенно, очередные ерундовые похвалы выслушивая...»

__

А сегодня погодка вообще предельная: на дороге снег снегопада, а сверху дождь льет!

А тут мама вдруг и говорит: «а знаешь, И2 («пятая») стала к нам очень расположена»!

***


Одна домашняя тапочка лежала на другой… - «Сношаются. Две батарейки тоже рядом лежат... Ба, да тут кругом секс. И даже брошенный носовой платок, сопляк, на магнитофончике разлегся. А книга-то - это же сплошной свальный грех!»

***


Бесплодные, серые богомольцы. Умильные улыбочки и надежда, что Бог, наконец, всех накажет. А и так кругом белая проказа и темнота в душах. И эти богомольцы такие же темные и прокаженные… Кто будет помогать, а не добивать? Где воскрешающие, чудотворящие? где люди в полный рост и не в углу...

Снова, что ли, стать веселым и глупым? Перестать мелькать среди деревьев леса тенью, на поляну выйти и кувыркаться, кувыркаться - и думать только: «солнце»...

- «Я люблю тебя, но и ты предашь меня. ...И ты. ...И ты. ...И ты. ...И ты...» - а в паузах я напеваю, я верю и летаю…

Отключу, к черту, ум и снова устрою хорошую пьянку, заряжу плакать-сиять - устал я думать, всё бесполезно, а слезам и сиянью польза не нужна. Умру, растрачусь? Что делать, все мы умираем, над всеми благодарные потомки насыплют десять метров собственной суеты - так что бесполезно суетиться; тем более, что пока-то на этой десятиметровой высоте и солнце, и грозовая сиреневая тучка... (в душе раздрай, а ум бесплотной тенью об стену лба бьется, пытаясь додумать что-то… - оба проиграли, но ведь еще есть третий, мое физическое тело… - вешалка для куртки…)

«Я не верю, не верю, не верю. Ни во что уже не верю. Она хорошая, но и в нее не верю я, не верю. Она проглядит меня, прозевает, прохлопает. Ведь Бог не вынес и наверняка уехал. Это просто один из шариков, которые Он спрятал  в темноте...» - «Нет, смотри, вон Он скачет на шоссе, пропуская под собой очередную машину. И вон, смотри, не ее ли у каменной стены понурилась фигурка...»

Завидев сиреневую тучку, на поляне вырос лес. Они волновались,  кудрявились при встрече и я, то ли их наблюдая, то ли сразу две роли играя, задирал голову с земли, свешивал с неба... (На небе я уже почти летал, а на земле еще немного корчился)

«Ты не веришь, что сердце мое разрывается? ты думаешь, что я просто пишу книжку? Оно так хочет само обнять тебя слева и справа. Но тогда в центре случится  разрыв, и я буду мертв уже, по краям тебя горячо обнимая...»

У меня от экстаза идут мурашки по коже – и, сами понимаете, всё, что ни скажу  сейчас, надо записывать, всё, что ни запишу, потом прозвучит классно где угодно. Даже здесь. Не верите? Тогда я взорвусь сейчас. Я был таким, как вы целых десять лет и это было худшее десятилетие в моей жизни. Умирайте скорее там, где вы сидите, оставляйте всё и передвигайтесь сюда, ближе, еще ближе. Ну что, чувствуете мурашки?!..

(Кашин вновь спел свои двадцать песен, и я написал еще один десяток текстов – «спасибо тебе, Паша. Кого сам слушаешь, кстати? кто всем нам родитель, вдохновитель...»)

Любовь – потому что чувствуешь, что вот, если ударит тебя любимая, то ты умрешь. А каждое прохладное дуновение с ее стороны кажется ударом, грозящим перейти в воспаление легких, легкой души. Любовь - это слезы, друзья, соль земли, не бывает счастливой любви,  счастье всегда на несчастье одевается, на грязное тело, да и само всегда жирными пятнами покрыто.  Может быть, всегда любят только в одиночку; может быть, нет любви без тоски; они вдвоем уже что-то другое потребляют. Скажи она мне «да», я бы, конечно, воодушевился и стал бы очень деловым, но было бы  это счастьем?..

«Любимая, не отворачивайся; не улыбайся насмешливо; не говори мне «нет»; не уходи; не уезжай! не улетай!! не исчезай!!! И не говори, ничего не говори...»

Она прошла совсем рядом - мы могли быть вместе... Мы сидели с ней за одним столом - мы могли быть вместе... Я лежал с ней в одной постели - мы могли быть вместе... Это точно, наверняка, как пить дать, не иначе - а вокруг бегали бы веселые дети...

***


Я превратился в геометра, а моя тень - в чертеж. И сразу грамотной пулей подбили космонавта, запущенного 28 марта и все мелодии надели терновые венцы, и взяли кувшины со скорбью. С краю заметно сверкал осколок стекла - это на 28-ом этаже просиявший мутант выбил окно, он знает теперь, что ему нужны штаны с тремя штанинами и свитер с шестью рукавами и шапка для двух голов. Что нужно кремировать магнитофон с музыкой и, сев на дирижабль, управляемый обезьяной,  не обращать внимания на расстроенные капли. Ведь космонавту еще 24 года лететь до земли...

В убитого поскорее посадили зерно – надеются,  вырастет цветок. Надо же воспитывать молодежь, чтобы сияли мутанты с портретов на стенах. Покажем им кувшин со скорбью и осколок стекла  и всё, плыви себе, дирижабль, управляемый обезьяной мимо наших окон на тень геометра похожих...

Пули за партами  учатся грамоте, быстрому чтению, чтобы не приходилось  спрашивать дорогу в нашем запутанном мире... Набитая травой корова... Мутант, просиявший при виде кувшина со скорбью: «разобью». Тот глядит со скорбью: он каменный, неразбиваемый...

(Подбитый космонавт в окне из тернового венца наслаждается мелодией, что дождь кровавый играет на флейте водосточных труб...)

***

«Тебе только кажется, что Бога нет, что ты Его не видишь, в Него не веришь и Его не любишь. Это просто такой обычный дурной сон, ведь кругом гипнотизеры... Скучно, друг, глядя на твою хорошую улыбку, слушать эти нехорошие слова, ощущать в них жар болезни и дурного сна»

***

Кирпич, основательно решивший не ложиться в кладку.
Глаза, увидевшие свои зрачки.
Мысль, собирающая грибы в волосах.
Кость, влюбленная в собачью челюсть.
Крыса, подметающая мусор.
Ведьма, что добрее ангелов, просто не знает хороших слов.
Дерево, наклонившееся подобрать свою листву.
Боль, принявшаяся кричать «да здравствует».
Нежность, с помощью указательного пальца поцеловавшая любимой руку.
Лесть, потерявшая и плюмажи и хвосты.
Кирпич, увидевший глаза.
Глаза, основательно решившие поставить свои зрачки в угол.
Мысль, влюбленная в собачью челюсть.
Кость, собирающая в волосах ягоды.
Крыса - ангел, а ведьма - дворник, раз с метлой.
Дерево, наклонившееся подобрать лист с «да здравствует».
Боль, превращающая листву в дерево.
Нежность, потерявшаяся среди плюмажей и хвостов.
Лесть указательного пальца...
И т.д.;  например: кирпич, влюбившийся в собачьи челюсти - как увидит, так скорей летит; кирпич, подметающий мусор - и не дающий никому пройти («в сторону, мусор»); кирпич, что красивее ангелов - просто не хочет быть назойливой мухой; кирпич, разглядывающий тень от дерева, держа листок с дерева; кирпич, приказывающий тем, кому стало больно, кричать «да здравствует кирпич»; кирпич, отращивающий себе указательный палец, чтобы поцеловать любимой холодную руку; кирпич, подавший заявление о потере плюмажей и хвоста (если вам нужны разъяснения того, как, например, кирпич подает заявление или отращивает себе указанный палец, присылайте денег, чтобы  я мог купить себе силу на дополнительные расходы. А уж каким только способом, кстати, он его поначалу не отращивал...)

***


Пишу о чем-то, но только потому, что, пусть и сзади уже, но снова маячит любовь. Снова чья-то фигурка мне так дорога, что надо напрячься, отвлечься, чтобы сравняться с нею в цене...

Зверь живет в мире звуков, человек - в мире слов, а бог - в мире музыки и  музыкальных слов. А музыка - это тоже звуки, вот почему так часто попадаешь не к богу, а к зверям. Но, так или иначе, слова кончаются...

«Скажи мне что-то и я буду верен тебе». Скажи и пусть в сказанном что-то напоминает надежду и я буду пьянствовать дома неделю, тебя вспоминая. Я буду строить башню и ломать все прочие башни в окрестности, чтобы видеть тебя, где бы ты ни гуляла. Буду строить очень большую башню, если ты по делам поедешь куда-то. Тоже поеду, брошу всё...

Могу пойти наверх, но могу и скиснуть, превратиться в старикашку-чудака. Хочется обновиться, но сил-то нет, вся радуга вер почти растаяла в небе… - т.е. не в небе уже, а в воздухе; и не радуга, а просто дуга. И на дуге петля. И обходи ее сколько хочешь, не надевай, а только задевай ее головой сколько хочешь...
(Хочу сказать «ерунда» такому пессимизму, но пока что-то не говорится. Пока хотя бы честно не буду говорить. Свежести нет в воодушевлениях. Сами воодушевления, может быть, где-то еще и есть, а вот в свежесть их уже не веришь. Есть же, в конце концов, объективные законы: протухнешь, если твой срок уже истек, а тебя еще новая жизнь не съела, обязательно протухнешь, как ни изощряйся. В самом расцвете изощрений, в дыму гениальности протухнешь и так и останешься «неслыханным»,  невиданным», «неожиданным» и прочим. Вот и сейчас я написал протухший текст, обыкновенное нытье, просто маршрутный трамвай по рельсам прокатился - зациклился совсем, исписался, испозировался, с петлей тебя только и не видели…)

«Эх, телевизор бы что-то интересное показал...» - но нет, куда там, и, значит, придется самому напрягаться, чтобы что-то хорошее увидеть, лежа весь вечер в одиночестве и темноте... А, кстати, в этой Америке, наверное, и книг полно «триллерных» пишут - а я тут еще совсем темный. Или же одиночки ничего захватывающего в принципе сделать не способны? А коллективом, студией и там вряд ли писать научились. Один, например, спец по деепричастным оборотам, другой - по образам абсурдным, третий - по аллюзиям, четвертый - по эпике и  героизму…; все двенадцать апостолов, короче – и Христом надо быть, чтобы в чудесах их переплюнуть и тем в узде немного продержать...

Стандартная похвала. В ответ благодарность под копирку. Нестандартная похвала. В ответ благодарность всё равно под копирку. Совсем-совсем нестандартная похвала (ее даже можно счесть за ругательство). В ответ - молчание. «Наверное, машина сломалась. Если, конечно, копирки не кончились...»

Казалось бы, сиди дома, пой «ненаглядная ты моя, как люблю я тебя», рисуй букет цветов, семейство голубей, портрет со своего кота, читай книжку с веселым окончанием, болтай неумолкаемо и спорь неутомимо... - так нет же: тревога, дальнозоркость, планы, стресс, всё время походы на воображаемые войны, вылазки на разведку, беспрерывные выглядывания в окно. «Ведь надо охранять рай» - одна охрана и осталась, цветы засохли, голубей кот сожрал и уже совсем не хочется  рисовать,  читать... (Букеты встали на поток и стали как обычные, с конвейера игрушки…)

Металлургический завод обеспечил райскую жизнь, но как-то тревожно, когда под боком у рая металлургический завод, бок металлургического завода. Да и рай  с привкусом. «Понимаю, что лучше всего быть наивным, чистым, непосредственным и имею все возможности такое бытие себе устроить, но как взгляну на завод и  зловещий вид всех этих полезных предметов!..»

***


«Любой из  «Золотого века» так же, как и я, презрительно или снисходительно относился бы к любому из века «Серебряного». Собственно, они и успели отнестись: Достоевский показал не только бесов, но и ту почву, на которой они размножаются - любителей лозунга «красота (спектаклей, культурных вечеров, например) спасет мир», а Толстой развенчивал искусство уже тогда, когда и особых корон-то на нем еще не было.  Т.е. мне-то иногда мнилось, что я выхожу супер-мистиком по отношению к этим мистикам, но если это и так, то каково же мое облегчение, когда  оказалось, что эта самая «непонятная» и «страшная» супер-мистика находится всего в двух шагах от золотого берега здоровья, от натуральной, искусной порчей не тронутой жизни. Вот Гончарова, например, для себя открыл - всё так знакомо и всё так важно... И при этом мы разные: я им не противоречу, но, тем не менее, им не перекрыть меня (а мне не упразднить их - да и нужды нет, разумеется; совсем-совсем напротив, ведь так грустно, одиноко человеку среди демонов и ангелов в ночи...) ...Впрочем, в наше время все, кто интригует сюжетом или рифмами гипнотизирует должен считаться таким же преступником, как распространитель наркотиков или растлитель малолетних! ...Их реализм бесполетный, безэкстазный,  а «серебро» летало, но призраками, уродами и демонами…

***


На 2-ом этаже кто-то гантель уронил, а она возьми и прошиби пол-потолок!  Потом кто-то пошел там и опять: по колено, как в болоте, его ноги внутрь, сюда уходили! «Какие здесь перекрытия плохие» -  подумал Штирлиц, собираясь, но в этот момент его кто-то из-за ближайшей стены локтем саданул, чаи свои с гостями вальяжно распивая...

Я ничего не хочу, просто отдохнуть несколько дней. Я всё хотел,  очень старался,  понял ситуацию, насколько это оказалось возможным для меня и теперь мне просто надо отдохнуть несколько дней. Очень хорошо, что тихо и никто не приходит. И делать ничего не нужно. Я не заболел, но буду дремать...

Я говорю, но всё, что  написал, имеет приоритет перед всем, что  говорю; поэтому ничего, что ты слушаешь меня в пол-уха - лишь бы читал в два глаза. Или даже хорошо бы, чтоб вы вчетвером читали, вместе неправильности в головах своих ломали; склонились бы над страницами и сыпали их как сухарные крошки...


***

Общепризнанный поэт Татарии сказал: «мы сегодня ужинать будем?» В это же самое время певец берез Рязанщины воскликнул «на х..., не пойду я никуда!» В это же самое время убежденный противник империализма в городе Калькутте спать пошел. Да, просто спать. Мол, хватит, нажрался я уже и нагулялся, на х...» (Вы заметили, как культура в Татарстане высока?!)

Я обнаруживаю необычайно широкий круг интересов. Здесь и углубленные наблюдения над самим собою, и напряженные раздумья об окружающем мире. Мои общественные интересы простирались в самых различных направлениях: от этики до проблем женского равноправия, от педагогики до сельскохозяйственной кооперации. В своей публицистике, как и во всем художественном творчестве, я утверждал самоценность человеческой личности, право человека на радостную земную жизнь, духовность и преданность высоким общественным идеалам... Не верите?! А ведь это еще далеко не всё - почитайте предисловие к моей книжке! Фундаментальный труд, кстати...

***

Произошло нечто такое, после чего меня со страшной силой потянуло одновременно и влево и вправо, и вперед и назад. Никуда не пошел в итоге, разумеется, но устал так, словно весь Город обежал и потому всю неделю только отдыхал. И вот, завтра снова нечто произойдет...


***

Философ неумеренно умеренный. Никакой. Исправляет ошибки тех, кто пытается быть каким-то и в итоге они тоже становятся никакими. И уже не могут воевать друг с другом! Все  натужно пытаются быть какими-то, до войны доходят, жизнью рискуют, но всё тщетно, а философ наш (Бердяев) всё понял, а вот этого - не смог…

Философ, провозглашающий превосходство не-знания над знанием и себя, спекулянта, болтуна и паскудника над проповедниками любого знания. Даже жалко его, убогого, потому как ларчик-то просто открывается: есть знание и есть художество, опирающееся на интуицию, не-знание и у каждой сферы свои превосходства. Болтун, потерявший знание и не нашедший художества… - или лентяй, ведь и там и там трудиться надо?! (Раджниш)

***


Задача: увидеть Космос-Бога, понять, что ты букашка-бог и остаться человеком.

Задача: увидеть стол с яствами у пропасти и не испугаться, подойти, и не соблазниться, не съесть лишнего...

***

Один, литератор, тонко чувствует и пишет на высоком уровне, другой то же  что-то там делает на высоком уровне, все профессионалы и потребители трудов друг друга, подпитывают друг друга тем, что каждому из них недостает... - на этом стоит наша цивилизация. И в эту-то специализацию я и не верю, а верю только в цельного, гармоничного человека. Ведь литератор, например, живет, жизнью очень ограниченной и  специфической - чуждой людям с другими спецификами. Поэтому неизбежно приходится писать пошлые «общие места» - ведь это профессия, деньги.  Т.е. я насчитал уже три чудовищно огромных недостатка у этой системы, убийственную «Троицу»…

«Мы - косные традиционалисты? Да, мы будем косно и даже угрюмо и раздраженно хранить свою жемчужину, душу, превращенную в искусство, в восхитительный предмет, объект. Мы специально неуклюжи, топорны и монументальны - чтобы, не дай Бог, как-нибудь не обхитрить самих себя. И ты наслаждайся жемчужиной, а не смотри по сторонам на эти холодные стены...» - «Моя душа тоже волнуется, но она выходит на свободу, теряет изнеженность и зависимость от жестких  холодных стен…»

«Прогресс»! «Развитие»! - иногда меня удивляет, что мы вообще еще что-то можем! Кажется, что  находимся на стеклянной ступени, на площадке со стеклянным полом и скоро полетим вниз. Или кто-то сверху свалится… (Вокруг уже бедлам и внутри он же. Путаное потребление всего на свете: обалдевшие и расслабленные, того и гляди, что действительно рухнут…)

***


Скажи что хочешь из того, что у тебя лежит на сердце, против Бога бунтуй как хочешь - всё равно Он с истиной Своей будет рядом и твои слова окажутся только отчасти неверны и, быть может, даже менее неверны, чем у какого-нибудь благонамеренного церковного служки! Ты не сможешь стать определенно плохим! пока у тебя есть сердце, ты будешь барахтаться там же, где все...

Крепость, застроенная снаружи, а не внутри. И все проезжающие войска жители с отчаянием умоляют штурмовать ее. Мол, каждая из наших матерей забыла там, внутри по одному сумасшедшему сыну и они ужасно кричат, отчего у  наших матерей очень плохое настроение...

Войска, беспрерывно закалывающие сами себя, т.е. свои картонные, ватные и пенопластовые тела - в то время как тела настоящие в огромных тюках приторочены к седлам тяжелых коней. Вокруг носятся ефрейторы, сержанты и  прапорщики...

Кони, у которых вместо ног что угодно – руки, ноги, костыли, колеса, львиные лапы - и на телах что угодно - пальто, куртки, свитера, попоны, плащи - шумно празднуют сдачу экзамена по слоновьему языку и праву...   

«Ураган, свирепо доказывавший, что он - сиреневого цвета. Все суденышки посерели и обезлюдели от страха в глубине своих серых провалов. Кто-то схватился за сирень, но она была белого цвета, в халате…

***


Уж всё-то он правильно-расправильно рассудит-рассусолит... и тут-то и видишь, что так жить нельзя. Скучно так, словно тебя часовым на посту в твоей же собственной комнате поставили! Стой днями в полной неподвижности или же двигайся с полной правильностью каждого движения - а и неизвестно, все-таки, что такое правильность. Супер-бессмысленная цель эта супер-правильная средняя жизнь. Не ее ли, благонамеренную, завидев, мы все так сбесились?! Поняли, что некуда отступать, что сумасшедший без сучка и задоринки - самый страшный сумасшедший; что это ноль - маленький как точка, большой как воздух времени и места...

Я смотрел в книгу и видел как кто-то путается в словах и авторитетах и клюет на всякую иллюзорную ясность и чувствовал, что старею лицом, болею головой и глазами, я смотрел в сторону солнца и видел мальчика, расплескивавшего весеннюю воду. Я сидел и смотрел и думал, что же мне делать...

Кто сломает стену и войдет в мое сердце тонкой иглой и начнет накачивать его той кровью, что потопом залила наш мир, утопив всех, кто не в стенах...

Если ты думаешь более трех секунд, ничего не чувствуя, то ты уже труп, а если ты чувствуешь более трех секунд, ничего не соображая, то ты еще эмбрион и  зародыш. («Черт, а я часами читал толстые книги из одних рассуждений» - «А я стихи в 2-х томах; и во 2-ом томе было то же самое, что  в 1-ом...»)

В общем и целом, в сумме у меня больше, но никто не считал сумм, они разбросанными лежат. Часть монет закатилось куда-то, о номинале другой части идут споры, что-то  лукаво прикрыто ладошкой...

Вошел в один дом - и отмерла одна способность моя. Вошел в другой - и отмерли сразу две способности мои. В третий - все три отмерли, еле выполз, лежу на грязном крыльце и вдруг, чувствую, думаю: «ну и дома...» - ага, одна способность уже вернулась!

Драматическое положение действующих лиц стимулировало нас признать целесообразной деятельность служителей, способных поставить большой нравственный вопрос. Будучи проникнут теплым, гуманным чувством, он пробуждает мысль и волнует совесть даже у людей, получивших жестокий урок от грубой действительности и относящихся к типу фантастических поклонников драматического положения действующих лиц...»

***


Рылся в ее глазах как в двух мусорных корзинах. Открытая и беззащитная - вот и покидал в нее мир всё свое добро, чтобы она стала такой же недоброй, как он... Почистить бы. «Здесь прикройся, там обойди, а вот тут активно обороняйся!» И ведь она понимает, что в ней бурда, помойка и что искрой, звездой она живет среди  помоечного космоса собственных глаз... («Сейчас я влюблен именно в тебя, помойка -  ниже ценю закрытых, как никогда не живших в по-настоящему большом мире, т.е. на по-настоящему большой помойке…» - к тому же, они не впустили к себе и меня.)

Мое тело - тьма. Вши ползут по нему всюду, во всех рукавах, на всех площадях. Ползут они вереницей, включив яркие фары... По моему телу плохо течет кровь. Мое тело неуклюже скользит по буеракам изо льда. Мое тело плохо видит во тьме. Я устал. Если даже я лягу спать прямо сейчас, мне худо придется во сне, а мне еще идти и идти. И говорить. И улыбаться не слабее мощных ламп - зная, что это тьма...

Журнал с супербогатыми интерьерами. С удивлением вижу, что мои картины там выглядели бы лучше любых - и наличных уже. Ведь дело в том, что красивого и  эстетичного у них сколько хочешь, целое море, а не хватает события. Мои картины как живые, индивидуальные существа высокого уровня – уж в раме-то можно и нужно себе такое позволить! (Сам-то я, конечно, всю красоту в итоге упразднил бы, весь интерьер сделал бы живым и  захватывающе событийным - в нем любой раскрутится! Совсем не захочет греческой статуей становиться!)

«Но человечество выработало какие-то ценности, в конце концов» - «Смехотворно напыщенным кажется уже само понятие «выработано человечеством» - которое было выработано человечеством! И так во всем - нелепости, бесконечно сомнительные потуги. Разве что в мелочах наработано очень много полезного, но вы ведь не их имеете в виду. Их в виду имея, в позу не встанешь...»

***


Солнце, свет. «Надо сделать...» Солнце, свет. «Поесть, обед сварить». Пространство огромно, летит на меня с высоты. «На лыжах сходить, тащиться?» Время тоже протянулось. «Как голова болит». Свет летит, вращается. «Свежий воздух даже при самом полном вдохе проникает в грудь только на одну десятую». Ведь солнце - колесо. «Сон стекает с меня, никак не может стечь». Солнце, свет. «Никак я не могу растаять»…»

«Или ответит мне и я что-то узнаю или же запутается в моем дурацком, но правомерном вопросе и это тоже будет очень хорошо» - «Фиг там» - подумал я в ответ, глянув на него с усмешкой…»

- «Я...» - «Кто это сказал «я»?!» - «Не я, другой. Или я, но тогда, когда был другим. Я и сейчас другой, чем ты думаешь. Я и сейчас другой, чем я думаю...»

***


«Чистая случайность» - образцовый штамп (какая еще чистота и откуда), но и, к примеру, «без всякой определенной цели» - тоже штамп немалый, тоже миллиард раз  писано и читано, ведь уж какая-то цель всегда есть, всегда...
 (Это я  сунул нос в повесть уже постпостмодерниста  - в постпостповесть! Видимо, приставки мало для того, чтобы  перестать избивать банальности... Вереница одинаковых. Каждый пытается оторваться, но лишь удлиняет вереницу. Пытаются усовершенствовать, модернизировать круг, по которому ходят, чтобы не ходить на нем вереницей и одинаковыми, но пока цели нет - а у круга ее нет - он только ветшает и разваливается. Не понимают, что надо его покинуть и строить новое, пусть начальное, используя всё полезное в старом. Это не предательство старого; бегство не с корабля, а из сумасшедшего дома в бурю - причем, каждый сумасшедший и о двух ногах, и о двух головах, и тоже мог бы орлом убежать!)

***


- «Какой прогресс: не успел мальчик, свалившись в канализационный колодец, крикнуть «мама», как уже едут! Со всех каналов! Со спецосвещением! Со специально обученными репортерами! Что значит «рынок» - все борются за эксклюзив! В любую яму конкурента толкают! Вот это телевидение - смотри взасос! Ничего, у нас, как в сугробах тонуть перестанем, тоже так будет...» - «Что, телевидение или мальчик?!»

***


Чем ближе писание к спонтанной разговорной речи, тем оно ближе к жизни - казалось бы, аксиома, так нет же, встают в стороне и называют себя учителями жизни - учителями того, в чем не участвуют и что не понимают, раз их выход из жизни (неизбежное зло) не завершился возвращением в нее. Комфортно пытаются устроиться в этом неизбежном зле - и называют его не только неизбежным, но и вездесуще-бесконечным. Или же возвращаются, но с пустыми руками и зеркалами. Да и не знают они, что такое качественная, содержательная разговорная речь...

Авангардист -  человек, который вместо того, чтобы повеситься, памятник себе сооружает. Неважно какой, где, в чем - тут он творческая личность, гибок и глубок...


***

Эпидемия: библиотекари звереют в своих библиотеках. Толпы, текущие мимо, теперь частенько  слышат вой! И сердобольные, конечно, понемногу останавливаются. А самый храбрый даже войти намеревается. Мол, я это... книжку почитать. Хотя они у вас и несъедобные, супер-классики, методические пособия и «Гориллы в белых воротничках»...

***

«Пиши хоть про что, хоть про душу, но, будь добр, сделай карьеру и попади в обойму» - а у всякой обоймы есть свой пистолет: «и ты, задушевный, на самом-то деле стреляешь в меня...» Люди - винтики, люди - пули. Винтиком никто не согласен быть, пулей - все согласны. Пуля - винтик пистолета; задушевная и очень наивная пуля, просто дура слепая...         

***

Прохожая  надменно на меня посмотрела. «Богатая, и учуяла, что я как-то не по чину беззаботен, открыт и подвижен?! Кидайте, богатые, взоры, на излишки и финтифлюшки свои намекайте! Лишь бы, как в этот момент, я был занят быстрым, светлым и важным. Мы не свергнем, а упраздним вас в итоге! Свои нелепости вы сами тайком  закопаете...»

«Ты – мне, я - тебе. Я - тебе, ты - мне...» - вроде нормально, не пойму, что тут плохого. Деловое партнерство, в насущных, а не корыстных целях; ну, допустим, в насущно-корыстных  - кто в по-военному тяжелых делах без греха, первый брось в меня камень…. Конечно, хочется мира, чтобы «я - тебе» не было озабочено «ты - мне», чтобы я любил, меня любили и все цветы друг другу дарили… - и я постараюсь, чуть только где-то в моем государстве стихнут бои...

Кажется, врубаюсь: я стану чем-то вроде крутой мафии, а эти добрые тексты, на хрен, будут чем-то вроде хобби...

«...Знаешь, как я жил?! «Глядь, а я опять никто! И нет меня нигде!» - вот как жил! А ты боишься, что я слишком много жил до того, как встретил тебя. Скорее,  опасаюсь и сейчас пропасть, и что тебе  не на что будет смотреть. «Ты где?» - скажешь; «и звать тебя как?»...»

- «Ты почему раньше не женился?» - «Ждал, когда ты подрастешь» – «?!» - «Да, не веришь? Всё просто: только к этому нашему времени подросли люди, хлебнувшие достаточное количество свободы (свободы от догматической демократии, в том числе). И сам я только сейчас поверил в себя и изжил в себе несвободу...»

__

К. может дать А2 три вещи: 1. Стихи – у нее этого добра хватает (два поэта рядом – всегда перебор)  2. большую половую жизнь – опять-таки, вряд ли и в этом есть хоть какой-то недобор 3. Материальное благополучие – уж слишком это прозаично... (Тем не менее, они так похожи, что не должны бы только отталкиваться)

***

Да, Бог всегда поминается хотя бы отчасти всуе, но что делать, приходится тащить Его в нашу суету, пока мы не достигли совершенства и сами не стали богами! Бог - это тот, кто уже не говорит «Бог»! Не говорит, а делает, излучает, так что ты сам вспоминаешь о Боге, поминаешь Его в себе...


***

Всегда нужны  единственно верные слова и интонация, ведь жизнь - это когда говорят намеками - дуновениями, по сути. Это, как с девушкой любимой, когда она еще не верит, что ты любишь, и ты не веришь - и у вас всего 5 минут, чтобы объясниться...

***

«Кривая сабля 13 века валялась у стола 16 века на полу 15 века. У кровати (14 века) лежали тапочки 17 века и стояли носки 19 века. Тикали часы 18 века. И спал хозяин - 20 века...» - собрать бы в комнате разных веков древние  предметы…

***

Творчество само, как дыхание должно начинаться, когда у вас дома есть свободный, тихий, в кресле часок. Нелепо засучивать рукава для того, чтоб дышать! ...Это отдых такой, дневной сон, это помощь такая мыслям и чувствам. Так что специально в кресло не садись -  если только нет творческих акций в стоячем, ходячем, не здесь сидячем, лежачем, всегда разговаривающем и делающем мире…

Мир был пуст, но вот появилось нечто, и я  как рыболов и охотник напрягся,  взял это нечто на мушку и с энтузиазмом принялся оттачивать остроту своего зрения. Сразу  стали заметны другие нечто, и я уже совсем потерял покой; даже во сне мои ноздри раздувались, принюхивались, а спал я на волшебном берегу и в сказочном лесу. Я видел этот лес насквозь, а реку  до дна. Лес битком набит зверьми, а река рыбой, но я поделюсь с вами этим известием, когда застрелю и выловлю хотя бы половину этих тварей, к тому же, вы всё равно не поверите мне, что невидимок так много...

***


 Все люди - винтики, всё, что они скажут и сделают, известно заранее. Они еще  в утробе, в рудной породе, а уже всё известно. Они захотят быть полезными Механизму. Они станут считать себя Истуканами, богами роботов. Они будут бездумно пастись рядом с Бойней...

Я  расту, но всё видней, что рост мой - доли миллиметра. Но  других вообще  боюсь не увидеть - не растут, вниз растут, из под земли послания шлют, говорят, что знают слово «небо»...

Я знаю только слова - я не знаю, к чему и к кому они относятся. Например, кого мы называем словом «Бог» и что мы называем словом «творчество»... А еще я знаю то, у чего нет слов. Например, у пластмассовой полки со стеклянным товаром в магазине, когда в него заходишь зимою под вечер, нет слов. Или они есть, но я их  не знаю.  И если они есть, то они постоянно другие. Днем другие, чем вечером, летом другие, чем этой зимой, у другого другие, чем у меня. Хотя он тоже ничего стеклянного не покупает…

«Завидую, для тебя с моих банальностей еще не слез налет новизны. Даже влюбиться можешь.  А мне уже давно мерещится,  будто еще в 13 веке эти лозунги мои повсюду трепались, были накарябаны или намалеваны на коричневой старой доске и под трактира вывеской прибиты…. Хотя любить честно так трудно - мы все ненавидим этот мир...»

Если моей собственной душе я неприятен, то что же говорить о других? А другим так от самих себя неприятно, что им приятно, когда они видят, что и другие неприятны. Говорю им: «не ешь меня - я кусачий»  и они думают: «приятно - уважает»...

Можешь даже терять веру в себя - главное, и это делать спокойно...

«...За дурака будут меня держать» - «?!»- «Да, да. Думаешь, я настолько высокомерен и наивен, что не в силах догадаться об этом? В хорошем настроении я буду у них чудак, а в плохом - дурак. Знаешь, люди так высокомерны и наивны, но я их вижу. Как часто их хватает плохое настроение, хорошее раздражение! Всякий раз как надоест лицемерить - ведь хочется же хоть с кем-то почувствовать себя смелым, честным, свободным и раскрепощенным! Вот тут-то он и скажет мне свою правду-матку...»

НОВАЯ РЕДАКЦИЯ

***

«Опять свет, скотина, не выключил... Вроде мелочь, а словно споткнулся из-за тебя... А хлеб, кстати, купил? Забыл?! Ну, ты  придурок! И так проблем полно, а тут еще это... Хорошо, что хотя бы яйца купил. Пойду, положу... Ты же побил их!! Урод, лучше бы ты меня ударил! Вот этой сковородой... Да держи же  ее - сейчас яичницу делать будем...»

«Троечник ты, не спорь. Возьми те же яйца: двоечник за ними вообще бы не пошел, троечник разбил, «ударник» принес целыми,  отличник тоже не пошел...»

***

- «Нервный...» - «Да боязливый, а не нервный!» - «Да честный, а не боязливый!»

 Обманывать можно только спокойно, а от спокойствия толстеешь. И вообще вся хитрость на роже написана. И всё равно веришь, нервничаешь, а веришь; слишком уж вынужден верить – или же хочешь…

***

Самодостаточны только абсурд и притча, т.е. сны. И смех над абсурдом. Если же вы серьезны, то  должны быть быстры и целеустремленны в словах. Вот почему так нелепы все эти романные экзистенциализмы с их серьезным, важным сном посреди бела дня. Причем, слово может быть устремлено только к действию, поэтому все по-настоящему великие писатели - философы и деятели одновременно. Если человек сосредоточился  на словах и на серьезности, он пропал, исчез, экзистенциировался. И пусть не уверяет, что пропав, он попал в высшие сферы, в рай по гречески и римски...


***

Кормил его теориями своими, как кормят мальчугана с ложки, но мало знал еще: он вдруг по-свойски вышел на трибуну и официоз выдал вполне профессионально. А я-то даже звонить в учреждения боюсь, всё время мерещится, что там у любого истукана есть полномочия назвать меня недоумком... (Снаружи мальчик  мячом постукивает в сонной тишине. Кого он ждет этим солнечным утром, куда пойдет, о чем  думает, голову склонив, слух под монотонные удары подставляя?…)

***

Нет  ничтожества, которое бы не считало  себя гением! Оно потому и ничтожество, что так считает: «зачем стараться - лучше спать пойду. Или  с ухмылкой буду наблюдать, как вот этот чудак из сил выбивается, на каждом шагу в чем-то да ошибается. Похлопаю его по плечу снисходительно, когда у него что-нибудь получится - у меня же вкус гениальный, всегда могу оценить, что лучше, что хуже. У меня бы, конечно, гораздо лучше вышло, но не хочется гениальность свою  суетой унижать»... И  действительно гений - в каждом душа, а душа гениальнее любого гения… (Даже на очке как на троне сидел! боюсь, я такого и в раю убью ненароком...)

  Порыв: «Я сделать хочу!  Раньше да, сидел и  говорил. Всё, насиделся! Тошнило, и комнату до потолка заблевал! Переезжаю!»

__

Переложение стихов О1:

Я всю тебя люблю и помню.
Люблю помнить. (!)
Помню, что люблю. (!)

Я вижу драку за О1,
Но каждый только шиш ее получит, (!)
В ее трудные глаза лишь я покойно и вольно смотрю.

И каждый взгляд мой лишь провожает тебя, О1.
Дай мне грибов твоих. И шишек. И кувшинок. (!)
Жизнь с тобой – брусника и малина. (!)

И не говори, что ты потеряна, затерта и забыта,
Мой милый молчаливый созерцатель…

(Стихи мне никогда не удаются!)

***

Мой ум возбудился, раздражился, отчаялся и стал летать большой четырехпалубной черной птицей, и все вокруг ужасались, если ее замечали, случайно наверх посмотрев, но она твердо помнила, что надо быть объективной и доброй и во всех находила что-то хорошее или достойное жалости и никого не трогала, лишь поднимала шум и ветер...

***

Зевков боюсь - засасывают. Очередей - расстрельная команда... А ругань? Это же ядерное оружие, просто привыкли. И каждый кривой взгляд уже радиоактивен.

У меня шаг - метр. А между домами расстояние 150 метров. И мне надо пройти  20 таких домов и в 19 из них нет  никого и ничего… Потом еще 50 домов придется пройти... Я букашка, что в стоге сена ползет от одной иголки к другой…

Скучный город. Только путаницы много. Беспокоишься и не думаешь о том, что скучно. Или думаешь, что где-то есть и нескучное. Может, даже везде есть: «настолько хитро всё запутано, что нигде не видишь его, а оно все же есть». Миллион персональных скук. Тридцать тысяч зевков в минуту. И я тоже сегодня трижды зевнул, разок безнадежно отмахнулся рукой...

***

«Какая девушка. Миленькая, маленькая. Красивенькая вроде (сумерки, а она на другой стороне улицы). Вроде не злая, не испорченная. Правда, ей лет 13, наверное,  ранец за спиной. Да и знаю я этих самоуверенненьких... А вот еще одна. Лет 30. Красива,я в своем роде. А уж силы - глаз с меня нагло не сводит. Ну, я тоже далеко не из слабых. И вообще, мне глубоко наплевать на все сверленья глазами. Может, живет по соседству, и уже видела меня.  Аппетитная  штучка. Они все аппетитные, кроме уродин. Вон еще одна приближается - разве дурна? Э-э, действительно  попорчена. А всего-то лет 16. На первую похожа, но уже грязноватая и кусачая. Покатившаяся...» (потом как отрезало - одни тетки на дороге, а теток мы не считаем)

***

Удобный для наблюдения через окно офис. Я иду мимо в темноте,  а они, значит, каждый раз за столом сидят и звонят, и что-то обсуждают, и какие-то бумаги разбирают. И в итоге у них карманы полны - такой фокус. Цель жизни в кармане. Только в гробу без денег лежат. Но с карманами. На всякий случай...

***

Когда тебе легко, ходи по земле. Когда тебе тяжело, лежи, напрягайся, держи эту землю. Не бросай ее, держи, кто-то же должен...

Утро. Есть сил маленько, но всё погрязло и не шевелится... На его лицо смотрю: может, поумнел за ночь? Нет, не поумнел, самодовольно бреется...

__

Н2 с Д1 – типичные рокеры из кабачка Среднего Запада. Я невозмутимо сидел в их подвале с какофонией. Хотя в снах несоответствие представляется мучительным…

***

Я сегодня задумался: кто как она, любимая моя? Что с ней сравниться может? Приходите, выходите все, я буду сравнивать. Моя любимая как белая березка, но белые березы не знают, как надо обнимать меня. Моя ласковая как сиреневая тучка, но сиреневые тучи не знают, на какой высоте меня целуют в губы. Моя светлая как простоволосое озерцо, но никогда не понять серым озерам, где лежу я, чем наслаждаюсь и что такое вино...

Обняв ее, я полетел. Первые небеса, вторые, третьи... «Это уже слишком неземные наслаждения - назад, на землю дорогу не найдем. «Вошел в экстаз, а выйти из него не смог» - вот будет история...» На третьих небесах мы ели зефир и плавали в вине, а т.к. были очень голодны, то просто не могли остановиться, оторваться, напиться. Благоухания было столько, сколько дыма от огромного костра. Я не двигался, только дышал очень бурно...

Сочинял музыку, пользуясь только теми звуками, что есть в имени любимой. В нем гласных целых три. Сидел и пел, и над бескрайней равниной огромное время неслась  моя громкая музыка. «ОО-Е-Я, ООО-Е-Я,  О-ЕЕ-ЯЯ, О-Е-ЯЯЯЯ... В ней было так много ладов...

Ночь вокруг  меня стояла 20 лет и уже 13 лет я жег костры и всё-таки не мог согреться, когда однажды ко мне подошла девушка и мы легли, не снимая штанов. Встав через 11 дней, я обнаружил, что горяч и силен, как никогда в жизни и что начинает светать, а  повсюду горят огоньки таких же костров, какой был у меня...

Университет имени моей  главной любви. Кафе «Первая встреча». Парк имени нашего первого поцелуя... «Трамвай, ты довез нас туда, куда мы стремимся, и не очень мешал нам тряской по дороге - больше никого не вози, отправляйся в музей и пусть механик ежедневно с любовью щекочет тебе брюшко и пятки...»

***

Меня не нужно мрачности учить. Для меня не открытие, что жизнь черна, грязна, голодна, глупа, слаба, смешна и холодна. Ты лучше дай мне шанс, пусть самый глупый. Я в него поверю, я во все светлое, чистое, сытое, умное, сильное, улыбчиво-серьезное и горячее верю и, как завижу, сразу иду...

Я завидую всем талантливым людям. В том числе и себе: «и как это тогда мне удалось на такую высоту запрыгнуть? Там было так божественно здорово. И как я не заметил этого сразу? А сейчас вроде бы тоже прыгаю, но, похоже, уже не туда, потому что ничего особенного не замечаю...»

***

Я так сильно нервничаю. Может, она меня не поцелует, тоже испугается? А если не испугается, то  положу голову набок, на стол и пусть она меня гладит и целует...

Я буду говорить очень тихо, чтобы ничего не прослушать. И слышать даже дыхание. Даже шепот. Не будет же она меня шепотом казнить. Мне жаль, мол, но я не могу. И вздохнет. А через пять минут будет говорить очень громко. С другим... (Да не будет! Да будет ей тут же, с места не сходя, великое знамение! Да заболит у неё нога и язык  отсохнет. Да назовет она меня по имени. Да назовет она меня всеми именами моими. Да наложит Бог на меня другой пост, если я  перед ней провинился...)

И у этой миражи в глазах - так что опять любовь проехала мимо. Что ж, буду счастливо жить в своем в оазисе и смело - в прилегающей к нему пустыне... (Все пустыни застроены миражами. А в оазисе только бумажки - смотрю на них и усиленно радуюсь.)

Иду, а вокруг вражеские воины. Хорошо, что они не знают,  что я вражеский воин и  всех люблю, любя ненавижу и что я убиваю, когда умираю...

__

Свидание с О1 и «Арс»: даже Кашин ей не понравился! Я в отчаянии, лихорадке, в поведении моем была смесь надлома и вызова…

***

«Это я делал уже и этой дорогой ходил в любую погоду…. Это  говорил уже...  Подобное  видел уже... Этот типаж мне знаком уже... Это  чувствовал уже... На это  надеялся уже...»  - легче теперь сосредоточиться на необычном.

Встал в позу, но точку возле нее не поставил - вдруг высмеял  себя, веером, как фокусник,  разложил еще двадцаток поз, стал болтать с зеваками и вообще отвлекся, о чем-то подумав  незаметно...

Что-то хочется мне назвать «кучей мусора» то, что называется «народ». Зачем они живут? Не знаю, нет, не знаю. Снуют, торопятся одеться, поесть, сделать какую-нибудь муру. Зачем? Не знаю, нет, не знаю и где веник? - огненный, водяной, любой...

Они ком невостребованный, земля, ждущая творца. Парадокс в том, что творцом является тот, кто любит жизнь, а не тот, кто любит объявлять себя героем и царем - глядя на эту скомканную жизнь, трудно сделать нужный выбор; трудно, например, не уехать учиться в столицу, родину авторитетов и не отправиться в поход в горы, родину героев и царей...

***

«Знаю, что ты не любишь меня, но мне наплевать, сегодня я буду сияя смотреть на тебя - как будто ты любишь меня. Это игра такая, иллюзия любимая такая. Мне  на реальность наплевать, она - урна - и на тебя мне в неё наплевать...»

__

2-хминутное свидание с О1: специально припозднилась и неодетой выскочила – чтобы не задержал. Уж какие тут объяснения. Не скрывал своей горечи и своего сожаления. Пока я всё еще верю в нее, как ни странно…

2-хчасовое свидание с Бар., затем «Корова» (с К., прочитавшим мой комментарий): ощущение, что все они какие-то ватные, никакие. Толку от них никакого. Тем более, что живем не рядом и не коллеги по работе. На разных языках говорим, и они всё время норовят угадать, что я скажу, чтобы не ошибиться и совпасть с моим мнением!

***

Они стоят так далеко, что я не слышу ни слова из тех, что они мне говорят. Наверное, «нет» говорят, раз так далеко стоят, приветственно махая руками и уважительно головами кивая... Полслова слышу, а вместо второй (или первой – если там благозвучней) половины мне слышится «нет». «Нетшина», «бынет»...

***

Послушала любимую песню, сказала любимую речь. Нет магнитофона под руками - говорится двадцать любимых речей за делами. Почти полный  альбом»... За год ни одной новой речи. И вообще ничего нового, того, что в первый раз. И за двадцать последних лет ничего нового. Или было однажды что-то... - но что и когда именно?

***

Обманы не знающего, что он сам обманут или обманутость не знающего, что он обманывает?! Хитрец или простяк он, этот пьяница крепкий?! Пляшет от какого-то идола, как от печки, считая его прекрасным, но пляшет  цинично… (никак не рассужу) Спектакль ставит или действительно молится? Спектаклю молится? Обманом обманывается и обманутостью обманывает...» (нет, все-таки заморочил меня, гад).

__

Свидание с О1: примерно то же самое, но раз надеюсь еще, то какие-то подвижки замечаю. По крайней мере, ей нравится, что  прихожу.

Она залезла на доски, которыми был огорожен строительный раствор и, став на 30 сантиметров выше меня, балансировала там, улыбалась. Чему? Поездке в Питер? Солнечному дню? Мне – дураку? Какому-то утреннему впечатлению?..

***

- «Он свел счеты с жизнью...» - «Ничего не понимаю: мир пытается меня убить - зачем же я буду помогать ему в этом?!»

Сказала «нет» и я  пошел себе, сделав вид, что улыбаюсь - мне теперь неделю надо уверять себя, что не убит, дожидаясь следующего выстрела.

***

Чем сердцу укрепиться, когда нынешняя жизнь не мила, а в марсиан не веришь?  - вот и стали мелькать картинки из древнего прошлого. Всё воины, всадники в походе. На верблюдах. Туда надо вернуться обязательно, ведь марсиане почти ужасны, хотя вроде бы  и не знают, что существуют орудия убийства. Просто все они узкие специалисты, а грязные работы  полностью автоматизированы ...Ем пищу, слушаю какофонию жевания, а перед глазами – они, молчаливые, сумеречные, вообще какие-то другие, их  еще не было никогда, были только похожие на них, подделки. Такие и в сны явились  недавно. Все же  это признак, что они приближаются...

Спрятаться, куда бы спрятаться, всё опостылело... Вот, вспомнил одну книжку, а в ней одно стихотворение, а в стихотворении одно место про природу - туда. Можно попытаться. Медитировать, да. Потом попробую аналоги найти, развить всё, даже большим сделать. Я ведь отвлекаться не буду, мне всё опостылело. Там солнце скользило в лесу...

 Я отъехал, а теперь пытаюсь до тебя дотянуться. Я в раю, у меня бананы, у меня оранжевые шары, но так темно и холодно и я через эту блестящую реку тяну к тебе свою несусветную робота руку. Ты чувствуешь, я ею иду напролом! Мне так на всё наплевать!  Я проклятый, обреченный видеть идиотов, тайно им проповеди читать! Я хочу убежать от себя, дотянуться до тебя! Я рукой пойду по  воде, по этой блестящей реке.  Ты слышишь?! Я здесь, в темноте...

***

Пишу что попало и всё равно справляюсь. Совсем уже пьяный... Пойду на улицу и буду орать. Пойду дурдома разгонять - не хрен там лежать. Пойду машины останавливать, ни одной не пропуская - узнавать, куда они все едут. И объявления пойду читать - пусть подскажут мне, как  быть. Все книги я уже прочел...

Я бью в точку – если ты не увидишь её, то не увидишь меня - а ты ничего не поймешь в этой жизни, если не увидишь меня! Меня и тех, кого я тебе покажу; меня и то, что я тебе покажу; меня и то, что я в тебе покажу...

«Пошли! Пошли со мной! Да не так «пошли» - танцуй, дурак!  Вынь душу из кармана и на ноги надень. Нормальная походка – нулевая. Пусть сразу все исчезнут, когда мы с тобой пойдем...»


***

Устать всегда легко; всё меньше веры, всё короче тексты, дни. Вдали мелькнуло солнце - красноватое, оно уже летело вдоль земли, в тревоге, по делам. Я знал, что в избе можно только сидеть и зябнуть в темноте, но всё равно вошел, некуда было уклониться, негде застояться...

***

«Ты где живешь?» - «Да в этом же доме, но выше» - «Чего?! Выше же  крыша» - «Да, ничего нет, но я-то живу, так что придется вам этажи надстраивать. Но это уже будут квартиры-аэродромы...»

***

Они  думают, что с этикой у них всё в порядке - и думают правильно, и чувствуют хорошо - и нужно только оформиться эстетично и выразиться  красиво. Так и со склонными к добру и со склонными к злу – по-настоящему добрые и злые уже не интересуются упаковками с надписями…


***

Унываю, беспокоюсь, а после унываю, что, унываю и унываю, что беспокоюсь и беспокоюсь, что унываю и беспокоюсь, что беспокоюсь - ясно, что кошмар. Лучше полежу спокойно,  раз это-то возможно. День ясный, прекрасный и организм справится, надо только не мешать ему, господин больной...

***

Зачем строить большие дома, когда уже построены облака? До них всё равно не дотянуться - ни сил не хватит, ни стимулов... Большой, белый дом - как приземлившееся и в таре побывавшее облако. В нем пребывают в розовых туманах на парчовых диванах и вечно вниз льет дурнопахнущий дождь...
 (Мои мысли безмятежно  текут и безболезненно рвутся - как облака... Чего еще надо: сидеть, задумчиво жевать травинку, смотреть сверху вниз…)

***

Пожарные машины поливали огнем» - даже белые лотосы в Индии узнали про это, но у нас за окном снег,  окноснег и на столе разложена боль: спичечный коробок - маленькая боль, литровая бутылка - большая. Чиркнул спичкой, выпил белой воды из бутылки и вспомнил, как люди прошли: вместо слов у них были лица...

***

Там три балки, эстакада, ограждения. Там два перекрестка рядом. Там длинный, забор из бетонных плит. Там завод, база, гаражи. Там железные ворота. Там машины - пятьсот двадцать три за полчаса.  Я там два часа стоял - ждал, когда кончится обед в Отделе по Снабжению. Они хитрят и обедают два часа...

***

 Наплодил кур, гусей, свиней, собак, слонов, павлинов и жирафов..., а после  со счета сбился, хотя всё ещё плодил; и всё, что наплодил, бегало вокруг, с населением города Казани знакомилось, норовило и далее поехать, а я всё думал мучительно: кого же не хватает, кого еще стоит произвести на свет...

***

Ты посмотрела на желтый песок  за углом, а сверху светило африканское солнце. Ты спросила меня - а я весь был такой шоколадный, могучий: «берем, что ли? Чем зимой будем свой участок посыпать?»

***

Цветные шарики пускать. Не мыльные, не резиновые, не драже дешевое. И очень-очень много. Не взрываться, не прекращаться, дышать ровно и с каждым выдохом пусть вылетает их новая семья и стая.  Праздник! Иначе и дышать не стоит! Мы все невидимки, иллюзия, пустота, если наше дыхание почти бесформенно и совсем не окрашено...

Всё на ту же тему: один - мыслитель - озабочен правильностью своих мыслей, но пишет серо и не запоминается, т.е. исчезает с твоего духовного горизонта,  а другой - художник - напротив, хочет сделать нечто запоминающееся, но не озабочен правильностями и, в итоге, выходит у него нечто непонятное - тоже невечное. Миллионы уже попались на эти две удочки и исчезли, став макулатурой...

Огромная гора списанных книг валялась во дворе - остановился, посмотрел на нее, раздумывая, но все же дальше пошел - вокруг сверкал поздний, мартовский  снег, а у меня к тому же голова болела и тело ослабшее было - и как раз из-за книг: дома читал  перед тем как пойти...

Писать надо только тогда, когда у тебя энергия  капает  с кончиков пальцев…
Целый день сегодня приподнимал руки, проверяя, но нет, ничего не капало, не было ни нежности, ни мысли - и мне становилось ещё хуже - и я всё сильнее нагревался - и вот, наконец, закапало немного... (Но уже вечер, а мозги усталые, плюс какие-нибудь дела-люди - опять засну от безнадежности, как нереализованный.)

Заранее весь день душил в себе надежду, не поднимая головы,  читал кого-то - чтобы нечему было умирать, ее увидев. «Я спрятал все шарики,   на которых мы с тобой могли бы покататься. Твой ход,  не  жди от меня больше ничего, и я не буду верить твоей улыбке.  Вообще как с шариком  с тобой стану играться и   даже сделаю ласковый вызов...»

***

   Учитель ученику: «пора тебе уже перестать меня учить и самому  у меня  чему-нибудь учиться» - «Да уж, у тебя самомнение  до небес» (И действительно, хватил через край! Кто способен учиться, тот уже не ученик! «Учитель, научи нас своей  способности учиться»)

   По логике, значит, я должен так поступить? Ну, так знай, что  не побоюсь потерять и это - чтобы сломать  в тебе такую  логику и сделать  другим человеком...

Нужны только учащиеся учителя и учительствующие ученики - иначе между ними не будет настоящего взаимопонимания! Одни будут делать вид, что научают, а другие, что научаются... Такое обыкновенное убожество людей устраивает только потому, что их мысли на самом-то деле заняты другим, первоначальным - болезнью, поездкой, покупкой, свиданкой, обедом, игрой, какой-нибудь еще учебой... да мало ли, ведь заноза всегда важнее Вселенной...

Раньше я был никто и потому сидел один - никому со мной общаться не хотелось, не кололось. И я писал, раз так, думал, чтобы стать кем-то. И вот стал, но, видимо, кем-то таким, с кем общаться и хочется, и колется - и потому  по-прежнему сижу один. И по-прежнему пишу...

***

Слетал осенью на небесную войну  - война на небеса не пускает - и уже думал, что возврата нет, но вот снова весна, солнышко греет – и, чувствую, что опять  мир становится главнее. Возвращаюсь, спускаюсь.  Я же чему-то там, наверху научился. Хотя, может быть, по-прежнему совсем ничего не умею, буду писать как растяпа и рисовать как закорючка, и болтаться, пустоту взбалтывать. (Нет, только не последнее, уж лучше закорючки. Но и закорючек не будет, если хорошо проникнешься духом, распрямляющим скрюченных.)

 Расслабляйся, расслабляйся; доверяйся, доверяйся им; сближайся, чтобы возник, наконец, контакт и исчезло проклятие знания...

__

«Арс»: На А2 всю дорогу смотрел – немного нужно, чтобы я снова влюбился (пусть и не так, как в первый раз), но ничего не происходит; в стихах ее полно намеков, но разобрать их очень трудно. Да, стоит не видеть О1 с месяц и я просто забуду, как она выглядит!

Дарю картинки налево и направо; с горя – торговля не идет.

***

Группа строительных рабочих... «Это те же самые, что работали здесь  в прошлом веке, ровно 100 лет назад, тоже весной! Просто никто на них, как и на постройки их, не обращает внимания - они кругом, и здания кругом!» - вот так развлекаюсь, шествуя от врача по грязи.  Или же начинаю думать о себе: «я заложник самого себя, принятых мной решений. Я заложник непонимания самого себя, этих своих решений. Кто-то ведет меня все-таки, но я не вижу ни ведущего, ни себя. Помнишь, как каждый из врачей, подходя руки помыть, всматривался в   зеркало, наблюдал собственное лицо - мы  не вполне узнаем себя и  понимаем себя. А что говорить о других? Они завтра не узнают меня, не смогут  описать моего лица. Это тайна моя, что я - это я…»

***

Из тех, кто нравится, люблю ту, которую чаще вижу (смотрением всё пока и ограничивается) - ведь кого видишь, тот снится, а кто снится, того любишь... Пусто без любви. Всех новеньких девушек осматриваю и даже к стервам примеряюсь! Что делать, милая, раз ты меня не любишь, и я тебя так редко вижу. Остается только голое знание того, что я тебя люблю, а так-то  подзабыл даже то, как ты выглядишь!»

***

Мало людей с сознательной злой силой, тем более, большой. Много дураков и немало людей с благими намерениями. Среди дураков немало пробивных. Вот и всё. Дураки вроде техники (машина ведь тоже дура и палка о двух концах), а с намеревающимися даже дружить можно, если вести себя аккуратно и не требовать от них ничего необыкновенного... Так что никто не стоит стеной злопыхательской, тебе путь преграждая. Просто всем всё равно. Или почти всё равно. Они привыкли жить почти без всего за душой - как те китайцы, что едят одну миску риса в день (а дурак только пьет). Машины едут, а намерения молча светятся в темноте кроватей и диванов - после ужина и красивого кино...


__

Интересовался сегодня А3 (прежде всего), О3, стервочкой Н3 (постарела она сильно). О1, покажись!

***

Черт, что они сделали с человеком! Этот Колумб уже пятьсот лет лежит, где полагается, но не бездумно, как обыкновенные мертвецы - он всё время трастит: «Они знают мое имя, они знают мое имя. Они ставят восклицательный знак, когда пишут про меня...»

«Я их знаю, за этот свой тюль здешние караси готовы всё отдать!  - те же колумбовы индейцы, только тюля им надо много!» - орал он, вытаскивая сети и поднимая завидные даже для Колумба холщовые паруса на своем подъемном кране.

«Эта вещь мне почти не нужна, но я ее всё же куплю, чтобы она меня больше не соблазняла!» - человек с деньгами беззащитен перед соблазнами, а человек без денег просто беззащитен...

***

«Я ее люблю сильнее, но зато та, вторая любит меня сильнее, чем та, которую я люблю - поэтому я, пожалуй, ее полюблю - сумма любовей получится больше. В конечном счете же все они одинаковы...»

***

Поняв, что от серьезности человек страдает не меньше, чем от легкомыслия, всячески пытался развеселить своё, с молодости к напряженной мрачности привыкшее лицо... - но, видимо, и эта мысль была еще слишком серьезной!

***

«Хотя бы еще раз  хорошее общее подумать,  хорошее  конкретное придумать»  - так и живу от раза к разу. А в перерывах - дурак и серость. Хитрый дурак и жадный - собирающий свой ум по крупицам, да еще и с желанием демонстрирования  сбора.

Прыгнул - и полетел вниз, но пока летел, изобрел крылья. Такое вдохновение со страху посетило... «А что, ведь у средних писателей и мыслителей впору отнимать фамилии, настолько они, в сущности, друг с другом схожи. Мол, это написал Евгений, а это – Александр...»

«Мне плохо - и я начинаю вникать в суть плохого, мне хорошо - то же самое. Так что плохо жить, только когда мне никак и дел нет никаких». («Сейчас тебе, разумеется, плохо?!» - «От «никак» стало плохо, но раз пишу, то, будь уверен, что уже хорошо. Боль стала сладкой...»)


***

«Деревья - это ужас. Земля произвела ужас, человек, как ни старался, понастроил только нелепые кубики, но вот пришло солнце и всё преобразилось, и особенно охотно преобразился ужас». Мы живем на ужасной планете, имеющей прекрасного покровителя. Его бы не было, если бы земля не кричала ужасно, а, как другие, хранила холодное и темное молчание...

***

Автобус ехал, я ехал тоже. Публика сидела рядами, я просмотрел все лица, как всегда никого не было, но я все же ехал. Так надо было... Так жизнь складывалась, я был невразумителен и  ехал по проклятым делам, теряя солнечные дни, похожие на старинные дублоны. Оставалось еще целых три года до той поры, когда стал писать что-то хорошее...

***

Если бы мой папа нашел другую маму, а моя мама встретила другого папу, то меня, вот такого, ведь не было бы?! (Или всё равно кто-то родился бы и этот кто-то опять же  был  я?! Не могло меня не быть!  Я бы влез, сместился  и всё равно был; пусть и звали бы меня Коля.  Я вообще есть, был и буду. Ну, может, лицо было бы другое. Так у меня и будет другое. Лицо и так постоянно меняется. Да и к черту лицо вместе с зеркалами! И рост -  ерунда. Кто-то бы делал то же, что я и  понял то же самое; может быть, в той же самой квартире. Может быть, это стены мне нашептали? Или только в моё окно солнце такое вещает? В общем, я есть.) Не было бы (А я есть? - это тоже вопрос. Мало кто подтвердит, что я есть. Да и что значат эти подтверждения, их нет,  если даже  они и в наличии. Вроде бы вот эти килограммы мои, но вокруг такие тонны и километры Вселенной, что всё равно я только тяжелая пылинка - а пылинок нет. Только бумага есть; а теперь еще и слова). И если бы наша знаменитая бабушка «залетела» как-то иначе - хотя бы просто в другой раз с тем же самым ухажером! - ведь не было бы нашей мамы... Это к чему же мы приходим: если бы Адам - не Евой, а Тамарой разродился, то меня бы не было?! - Я что, супер-случайность?! Супер-супер-супер...

Ты переступишь через меня и пойдешь дальше, но все-таки ты немного изменишься - и, значит, станешь другой! Мы же лишь немного отличаемся друг от друга. Встретила бы другого, изменилась бы по другому - и была бы другой другой. И так далее - мы  через кучи людей перешагиваем. Через кучи случайных людей... «Сегодня я какой-то другой. Ничего, привыкну и, если ничего не случится, то снова стану собой…»

***

Поделаю пока что-нибудь хорошее - чувствую, что потом такая возможность может и не представиться: на некоторые наживки  накидываюсь как бешенный, некоторым пулям кричу «убей меня, но прежде я тебя поцелую!

***

Успел забыть, что такое классическая музыка и опять стал сомневаться…  Ну, освободил электрофон от штабелей с музыкой отличной и путевой  - они как раз на нем у меня стоят -  и давай классиков ставить...  Один бурлит как ведро лимонада в унитазе, у другого «тили-тили», у третьего вообще какое-то «вау-ва». Повальная расслабленность 18 века.  Еще и в трубы, сволочи, дуют, обвалы пытаются устраивать. Соломы до небес…»

(«Твои путевые тоже иногда «на-на» поют» - «Ты двигай собой из кабинета и тогда, что хочешь, даже  «трали-вали» пой»)

***

В сыром дворе выстрелянная стрела сражалась с пущенным копьем. Белое облако, подлетев, сомневалось, стать ли ему сугробом во дворе  или периной в доме. Я болел за стрелу - такая мальчишечка - и не обратил на это чудо внимания...


***

«С ним как за каменной стеной» - «Ты и так за каменной стеной» - «Да, но в этой стене есть дверь - совсем не каменная. Он, в случае чего, встанет в ней каменной стеной» (У них там сплошные двери, так что ни разу не пришлось ему встать каменном стеной -  только лежал на ней каменной плитой. А двери грохотали...)

***

Оказывается и на столе, и на полу намусорено. И в который раз уже оказывается, и именно в последние дни. Вечером не замечал - другой был? Нет, это утра стали яркими. И я уже не спешу, есть время взять тряпку и веник…

 Так, разминаем мозги в тишине. Отвык от тишины из-за музыки. Нравится тишина. И как плещется вода в банке, которую мою. То плещется, то капает, то льется. То я ногами шаркаю, что-то двигаю. И всё это музыка, ничто не раздражает. Вот если бы что-то жирное пришлось мыть... А так отдыхает душа. Якобы отдыхает: я напряженно слежу за ней, заставляя держаться расслабленно, чтобы получить нечто новое, когда буду рисовать и писать…

***


В какой-то момент он был гением. Какие-то моменты в нем всегда были гениальными, но он не смог удержаться. И даже понять, что же нужно удерживать. И теперь, погибая, соглашаясь погибнуть, он только отмахивался, капризно и раздраженно, как примадонна: «вы всё равно не поверите, но я точно был гениален». Вытолкнутый на банальную поверхность, в мир улиток, он несся по ней с сумасшедшей скоростью. Горно-небоскребный поток сорвал исследователя с его точки под ногами, под водой, не дал ему исследовать золотое дно и он теперь только тратил, тратился, пытаясь хотя бы повториться...

***

Кот в подполе орал как Аввакум-протопоп. «Крысам, наверное,  на нервы действует; в слезах все. Выделят ему какую-нибудь самую старую крыс; причем сами убьют!» - «Так он у нас  вегетарианец – насколько коты способны понимать вегетарианство, разумеется - сырое мясо не ест. А приготовить его негде». - «Ничего, всё равно пусть сидит, еретик» - «...А знаешь, что еще было бы здорово: курочку завести, чтобы  крошки после трапез склевывала? Большое бедствие эти крошки. Да и чего  пропадать им?» - «А где держать  будем? в подполе?!»


***

Убедился, что  таланты сильнее замурованы и более пессимистичны – и, в итоге, и у них всё тот же средний уровень, с которым все чудесные каши ровно наполовину не доварены. Обычный вид - обычный  средний человек; и неважно, чем он занимается. Бросаться, что ли, если увижу кого-то необычного?! А видел я таковых за долгую жизнь свою, на улицах-дорогах проведенную?! Вроде  были, все же. Мальчика, например, одного помню... И девочку... Где-то они сейчас...

«Глаза раскрытые, но некрасивые; глаза выцветшие; глаза закрытые, отлакированные; глаза демонические; глаза разбойные; глаза-приборы...» Всё время что-то  в этом духе. Другие картины себе рисуют. Все глаза проверю. Они маленькие, но их не спрячешь...

***

«С одной стороны ты к действию побуждаешь, а с другой, в какой-то сон погружаешь. А потом начинаешь легкомысленным остроумием сыпать; мол, одно другое прекрасно дополняет, одно с другим замечательно сплетается и чуть ли не целуется! И ладно бы! Но ты еще и врешь, и лукавишь! - это всё равно, что хирург с грязными руками! А  операции у тебя теперь сложные... Вот, например, то бескорыстие провозглашаешь, а то чуть ли не в кладовщики готов пойти. А склад-то рыбный! Или в продавцы видеокассет. А там порнухи полно!» - «Да, но я сразу  эти мысли застрелил. Я тех, кто в этом черном городе родится, сразу убиваю, но не уследишь за всеми проспектами и закоулками его…»

***

Послушал Баха и пошел на улицу: чуть не сдох от шума машин. Почитал поэтов и пошел туда же: чуть не сдох от речей окружающих. Не читать, не слушать или на улицу не ходить?! Хоть в деревне живи, хоть на проспекте, что тут у нас неподалеку - Баха слушать не будешь; только шумы - напоминающие родной шум травы или родной шум колес…

***

«Неважно, что ты пишешь, важно, что ты сидишь - стоящий, ходящий всегда живет интенсивнее!» - «Да, но интенсивность у них очень однообразная...»

***

 «Та-ак... Эта не любит, но имеет виды на меня - в числе прочих видов. Причем все виды с замужеством. Вид с сексом возможен вон у той. Но там еще и жуть какая-то; не разберу, какая - опыта мало, просто жопой чую. ...Эта немного любит, но сильно не верит в свою любовь. Та смотрит на меня снисходительно с тех пор, как я за нею поволочился. А та только и делает, что уверяет себя, что не любит меня - я-то ей уже давно верю. ...Эта любит по-своему и теперь уже в глубине души, не разобрав, кто я такой. А вон та вроде бы намеревается полюбить, но, может быть, сначала стоит разобраться в этом самом, во мне... И еще две глаз с меня не сводят, но они совсем из другой оперы... Вот, всё, любимая моя... Нет, есть еще кое-какие мелочи, но черт с ними и упоминать не стоит, раз не помнятся, бульон не соленый!»

***

«Собираю живые камни, т.е. ум живой, оживленный, с душой. ...Эти камни как ступени бесконечной лестницы... Я открыл путь усовершенствования, подъема. Чем выше, тем лучезарней и умней... Так что, никакой я не дурак, хитрый и жадный!»  - «Все же иногда дело доходит и до дурака…»

***

Я не буду писать как аутсайдеры и как те, для кого писание -  хобби; и я не буду писать как карьеристы, которым почти неважно, чем будет бумага исписана - всё равно пробьют и напечатают - и «членами» станут, и зарплату получат, и бесплатной путевкой воспользуются. Жизнь гремит и никого из перечисленных не слушает. Они сами гремят: вот аутсайдер  загремел задницей в лужу, вот «хоббист» на службу свою прошаркал, а вот и главное громыхало на авто своем мчится...

***

Греза, в которой всё время опасаешься получить по зубам, но очень хочется дать в зубы. Мой кулак копьем входит в его глотку, а его - в мою. И я не отступаю, продолжаю давить. Он тоже давит, но я зловеще улыбаюсь, я знаю, что мой предел возможностей в защите и моя ярость  в атаке намного больше, чем у него. (Но без зубов уже, конечно, улыбаюсь)

***

Бурлю для того, чтобы еще немного передвинуться» - увидел себя со стороны, раздвоился. «Вечно веду себя так, как будто меня нет и еще ничего не сделано - а ведь есть уже целое бурление, да еще и передвигающееся. «Мало развиваюсь»! - скажи спасибо, что не деградирую -  меня такие силы назад тащат!»

***

Самоубийца -  человек, долго и нудно убивавший себя неким  странным, свихнувшимся способом - вроде стука головой об стенку – и, наконец, согласившийся не изобретать велосипеда, признавший, что и на такое изобретение не способен. Он вдохновенным нулем лезет в петлю; обязательно вдохновенным и обязательно нулем; он надеется, что петля не найдет его и не задушит - «ведь я пустота, меня нет и всё это иллюзия!»

***

Стакан  с пустыней на дне. Пустыня с тараканом на дне (и жирафом по прозвищу «Ураган») Таракан с ломом в руке - ломом по прозвищу «Избавитель». Смотрели: театрально картонящий ангел и Гавриил, пьяный в хлам.

Муха, воскрешающая хвост слона, которому снится кошмарный сон - про полет. В этом полете он держал в руке стакан, который его обворовывал. И такой удалой оказался, подлец, что приземляться и просыпаться, кроме хвоста, было и некому.

Празднично окровавленный прошел и задумался ужас о том, как мало он видел; и пейзаж простонал человеческим голосом. А прошедший удивился: «что это вы?! ликуйте друзья! И даже ты, говорящий букву «А» (»А-а-а...») осколок - я знаю, ты в школе учителем, узким специалистом работаешь»

«Празднично окровавленный - он очень нежен. Задумавшийся ужас - открыл рот, но не смог крикнуть, потому что увидел нежность. «Никто не смел рядом со мной этим заниматься».

Воскрешающая муха - ее погладили.
Говорящий букву «А» осколок - нежный научил.
Театрально  картонящий ангел - его театр самый нежный, а картон самого высокого качества - и Гавриил, пьяный в хлам - от нежности.
Кошмарный сон слона про полет - но слоном он от нежности стал.
Вороватый стакан - без нежной воды. Вор никогда не знает того, что ценней.
Простонавший пейзаж - в нем нежная девушка спит.
Жираф по прозвищу «Ураган» - жираф по прозвищу «За нежностью мчащий» 
Стакан с пустыней на дне - желтый, нежный песок.
Пустыня с тараканом на дне - желтый, нежный песок.
Таракан с ломом в руке - с ломом нежности в чистой руке. И прозвище его: «От грубости избавитель».

***

Технический человек попытался спорить со мной - он не знал, что технических людей я располагаю на том же уровне, что и их приборы. «Слуга, тебе же слова не давали. Ты кончи еще пять таких же сраных институтов, а после еще 200-300 лет проживи, и всё равно не уверуешь как я».
(Спор физиков с лириками «кто важнее» - все вы не важны. И сам спор ваш в перерыв обеденный не важен…)

Четыре путника прошли. Один из них воздел вверх руки и я пошел за ним. Но тут второй путник воздел руки. И третий. И четвертый. А каждый из них шел к своей любимой, к своей стороне света. И я пошел за всеми и с тех пор уже ничего не помню и не контролирую, ориентируясь на солнце. И у меня, кажется, нет любимой...

***

Бабочки, Божьи коровки, потом унитаз почему-то..., но тут стал наплывать красноватый туман и я уже ничего не видел, только какой-то белесый цветок...

Белье на веревке шевелилось в тумане. Стал колдовать с помощью бабочек и божьих коровок, пытаясь этот туман разогнать. Не получилось - зато белье стало цветным, с красивым рисунком...

Ударь меня, а то у меня в голове туман. Боль произведет цветок и этим цветком я буду махать в голове, разгоняя туман...

В тумане картон. В картоне дверь. Удивился, пожал плечами, вошел. За дверью туман...

В тумане ураган. Перед ураганом забор. В заборе дверь. Удивился, пожал плечами, хотел войти, но не пустили – иди, говорят, билет купи - так не туманно, не ураганно...

В тумане трое плечами пожали. Я заметил. В тумане двое руками махали. Я открыл рот. В тумане кто-то мелькнул со спины. Я хотел пойти, но кто-то мне руку на плечо положил и сказал «пройдемте, товарищ»

В тумане машина моя. Жми на что хочешь, всё равно вокруг куча мала и туман. Это действо такое, задание - мы делаем кучу и противопоставляем ее туману...

«В тумане кафтан с алебардой!» (последняя стадия опьянения) «В тумане олухов видимо-невидимо! Пойду собирать, на зиму запасать!»

В тумане два ведра. - «Ты в своё собирай свою жопу, а я в свое
буду голову собирать». - «А твоя жопа где?» - «В кустах. Ты обойди» (гадость, уволен)

__

Буду ухаживать за кем попало, если сегодня О1 после занятий не увижу. За А3, прежде всего. Я уже не знаю, люблю ли кого. Все одинаковые и все не те. А с А3 как раз надо быть злым! Порывалась скандалить. С А2 мог бы попытаться поговорить – я пришел первым, она – второй, но не было желания. (О1 ждал.) Да и она была накрашенной…

Ходил к Г4 – общение с ним, с О3 и с А3 («Давай на «ты»» и проч.) Пошел к О1 – вышла подруга и сказала, что О1 больна! «Позвони ей». Позвонил: тон кислый, больной. «Я была вчера у «Арса» (хотя учебы нет и больна) - там народу было слишком много, мест нет…» – намек на А3, с которой я рядом сидел?!

«Корова»: А3 заявилась очень поздно и сразу к С6 (кудлатому, тому, что за Ж. увивался) - тот, конечно, с превеликим удовольствием прилип. Потом она сделала «окошко», одна бродила и сидела – я не подошел; прошел мимо и молча, понимающе-невинно ей улыбнулся. Она улыбнулась тоже. В отместку снова к С6 отчалила и скрылись где-то за углом – чтобы ревновал, не целуются ли?! – но я и ждать не стал, ушел с К1

О3 тоже «симпатизирует». А некая неказистая Н4 вроде бы в Вовку влюблена. Только учится в театральном – это всегда подозрительно! У Е.А. эксцентрика часто перехлестывает через край – кричит, плачет, ругается, везде суется. Но без нее было бы скучно.

Читал стихи Тихомирова – очень нервничал. Кажется, в первый раз вот так читал! Чувствовал неровную нервную силу и то, что близка она мне, а не им. Но и они чувствуют силу.

Д1 пел – там, в фойе перед туалетом такая акустика классная! Наверное, из-за лестницы,  «ямы»…

Вспомнил, как на «Арсе» А2 ответила, когда я объявил, что с пятого раза вроде бы вник в новые стихи К.: «С десятого вообще всё поймешь» – «А я уже…»

Телефонная связь с О1 плохая, приходится кричать – и голос становится очень неприятным, недушевным. «Я же не голос слушаю, а слова» – «А я голос!» А у нее голос жалобный, женский. И без всяких признаков любви. Тем не менее, разговаривает охотно. Забыла, что Мигачева мне давала – когда любят, помнят каждую деталь. Кино, говорит, смотрю – проверил по программе: не иначе, как «Беверли Хиллс»!

***

«Ноу-хау»: в компьютер закладывается всё  письменное творчество всех времен и народов. Современный автор, высказав мысль или образ придумав, вкладывает туда же все ключевые слова, из которых эта мысль  состоит и специальная программа по этой подсказке выдает ему из архива, мирового наследия все мысли и образы, у которых такие же  ключевые слова. Это чтоб  велосипеды по миллиону раз не изобретать!  Да и способ чтения уникальный - читаешь не книги, а сотни выдержек, смотришь за оттенками мысли и образа... (Вся проблема  именно в сотнях и миллионах - компьютер с ними справится, а мы, ограниченность наших сил и свободного времени - нет. А-а, мол, напишу, что хочется и дело с концом. К тому же, в том, что хочется, нет ни мысли, ни образа! И вообще ничего не хочется. Расхочется, если и хотелось, как в этот архивный океан заглянешь...)

***

Любовь только  местами и временами сильна, пряма как ствол - часто видишь только тонкую систему симпатий, любовь безотчетную или скрытную... Бывают деревья с большими стволами и маленькой кроной, а бывают и наоборот. Лишь бы это было дерево все-таки, а не куст или палка...  («Всё надеешься» - «Всё умнею. Избит впечатлениями - после чего целый день хожу,как во сне, вслушиваюсь в каждый удар, учусь, стараясь понять, кто ударил, что ударило, да и зачем»)

***

Бродский - о всяком можно сказать, что его куда-то «клонит» (в лирику, пессимизм, бодрячество, героизм, критиканство, морализаторство) - а его как бы никуда, он за счет подвижности и  болтливости старается не нажимать ни на что, не утверждать ничего (кроме того, что кружева - самодостаточная ценность).  Выстаивает как червь литературный, а не идет как человек - нажимая на  всё, утверждая всё, но так же стараясь никуда не склониться.