Глава 9 Нет предела мечтам

     Знаете, когда есть цель в жизни, из кожи вон лезешь, чтобы её достичь. А когда практически уже достиг, начинаешь сомневаться, нужно ли тебе это, закончить ли начатое или же повременить.
     Когда я была маленькая — то есть ещё младше, чем сейчас, — мы с мамой частенько ночью забирались на крышу амбара. Брали одеяло, ложились и долго смотрели на звёзды, мечтая о будущем. Мы хотели отправиться в путешествие, как только разбогатеем и станем свободными. Хотели купить домик, растить цветы, завести собаку. Мы жили, можно сказать, счастливо в этом амбаре.
     Но потом мама заболела. Сильно заболела. Денег на лекарства не было, и я день за днём смотрела, как она увядает.
     В день её скромных похорон не знала, что делать. Мне было очень плохо, тяжело и страшно, но я не плакала. И пусть все мои надежды разбились вдребезги, я на всю жизнь запомнила её последнюю волю: «Никогда не переставай мечтать, Ода. Мечтам нет предела. Когда-нибудь, когда будешь свободна от всех обязательств перед господином, посвяти всю себя тому, о чём мечтаешь больше всего».
     Услышав шуршание рядом, я поспешно смахнула маленькую слезинку со щеки. Ко мне на крышу, посмотреть на звёздное небо, забрался один из пяти моих «воспитанников» — старший. Я встретила его улыбкой.

     — Что, хочешь со мной посмотреть на звёзды? Ложись рядом.
 
     Я подвинулась немного, и он лёг. Обхватив мою руку и обвив меня хвостом, уткнулся мордочкой в плечо. Я мягко гладила его по голове. Глазки маленького нага были жёлтыми, как звездочки и смотрели на меня с каким-то трепетом и благоговением, будто бы благодаря. Ничего детского в этих глазах уже не осталось, такими умными и понимающими они были.

     — Не волнуйся, вы вернётесь домой в целости и сохранности. А ещё вырастете быстрее меня. Завидую…
 
     Малыш открыл рот, в котором виднелись треугольные зубки с клычками, и пощекотал мою руку кончиком раздвоенного языка. Я захихикала:

     — Щекотно!
 
     Ночь была тёмной, бархатистой. На небесном своде сияла огромная красивая луна, а россыпь звёзд подобно жемчугу, усеяла его миллионами ярких вспышек. Звёздная туманность делила небо пополам, а её чистый свет лежал на кронах деревьев, как самая красивая в мире мантия. Таких ночей давно не было. Мы лежали на той самой крыше, где мы с мамой любили проводить время вместе и обсуждать всё на свете.

     — Тяжело, наверное, присматривать за всеми братьями сразу? Ты просто большой молодец, — похвалила я нага. В его взгляде читалась обречённость.

     Он коснулся моей щеки пальцем. Было видно, что он хочет что-то сказать — открывал рот, пытался выдавить из себя хоть пару звуков, но я его остановила.

     — Не нужно заставлять себя! Речь скоро появится, тогда и скажешь.
     — И… и-мя… — выдавил он. — М… моё… н-нас…
     — О! Ты хочешь, чтобы я дала вам имена?

     Он кивнул. По правде говоря, я уже задумывалась об этом. И давно выбрала подходящие — как мне казалось, — но не знала, понравятся ли они им. Не каждый монстр захочет быть названным человеком. Я призналась:

     — Только если вы не против. Я уже выбрала вам имена и скажу их завтра, хорошо?
 
     Вместо ответа он взял меня за руку и повёл спать. Иногда ответ на вопрос можно искать бесконечно долго, а иногда он сам попадает в руки. Так и здесь. Я не знала, захотят ли наги, чтобы им дал имена человек. Но оказалось, что они ждут этого с нетерпением с того самого момента, как родились.
     Старшего я назвала Бальтазаром, что значило «защищённый Богом». Среднего, с синим хвостом — Валтор, «стратег и управленец». Третьего с красной чешуёй — Леврам, он выглядел крупным и могучим, и его имя означало «Великий воин». С нефритово-зелёным хвостом — Таллис, то есть «миролюбивый» — он был скромным и самым спокойным из братьев.
     Последний же малыш родился самым бледным из всех, и я сильно за него беспокоилась. Он пугался яркого света, был слабее и медлительнее остальных. Когда после одной из линек на свет взглянули лилово-розовые глаза, я поняла, что малыш родился альбиносом. Белый хвост с еле заметными золотыми прожилками, как у Бальтазара, пепельно-белые волосы и невероятно красивые глаза, похожие на розовый кварц. Его имя родилось само — Агнеллу, что значило «Ангел».
     Все мальчики были очень довольны именами. Их губы шевелились, беззвучно произнося и примеряя их на себя. За прошедшую неделю они сильно выросли и уже не ползали на пузе, опираясь на руки, а твёрдо, по-змеиному, стояли на хвостах и стали с меня ростом. Они были гораздо сильнее меня, без труда поднимали брикеты с сеном, с помощью хвостов затаскивали меня на второй этаж чердака и, по-видимому, хвастались друг перед другом силой и ловкостью. На это забавно было смотреть.
     Мою душу грело то, что скоро я смогу, наконец, избавиться от рабского бремени. Я стала более невосприимчивой к издевательствам и издевкам. По-прежнему вкалывала на хозяина и госпожу, ничем не выдавая, что скоро стану свободной.
     Я не злилась ни на кого из них. У каждого работника в поместье было что-то за спиной, как и у меня. Трудности, бедность, бесплодные земли — всё это заставило их прийти сюда и наняться на работу. Во всех есть тот пар, который иногда нужно выпустить, и они отыгрывались на мне. Я вполне могла бы озлобиться, возненавидеть их, но был ли в этом смысл? Я твёрдо решила бороться за себя, своих родных и своё будущее сама.
     День ухода братьев стремительно приближался. Они и сами это чувствовали. За какой-то месяц мы сильно привязались друг к другу. Многие ночи наблюдали за звёздами, играли, подшучивали над Янку и просто сидели в обнимку.
     Мы ждали их последнюю линьку. Именно тогда их тела полностью сформируются: лицо, волосы, уши и, самое главное, способность говорить. Тогда я отпущу их и уйду сама — так я решила.
     Однако судьба распорядилась иначе. Буквально за день до того как произошла линька, случилось самое пренеприятнейшее событие в моей жизни. Оно забылось мной потом, но оставило отпечаток на душах мальчиков.
     Господин Изет и его супруга решили провести день на открытом воздухе в саду за усадьбой, в тени великолепных бело-зелёных деревьев со звенящими листочками. Белые стволы обступали беседку, укрывая её стеклянный купол кронами, тихо звеневшими на ветру.
     Настало время ужина. К господам присоединилась их дочь Элин, а слугам было приказано подавать на стол.
     Мы с Линой расставляли блюда. Большие, маленькие, тяжёлые и не очень — они всегда пребывали вовремя. Хозяин одобрительно кивал, показывая свою благосклонность, а вот госпожа Элизабет была явно этим недовольна. Ну невзлюбила она меня, что ж с этим поделать.
     И всё было в порядке ровно до того момента, пока мы не стали разливать горячий суп по тарелкам.
     Раздался громкий звук бьющегося стекла, и нас осыпало осколками. Тут же на стол упала здоровая ветка. От испуга все закричали. Случайно я опрокинула супницу на госпожу Элин, и та возопила не своим голосом.

     — О боже! Госпожа, простите! — закричала и я.
     — Мама! Мама! Мне больно! Больно!
 
     Стекло ещё падало, поэтому все выскочили из беседки. Краем глаза я заметила, как в кустах скрылся белый чешуйчатый хвост. 
     На крики прибежали слуги. Стонавшую от боли Элин отец взял на руки и унёс в дом, приказав рабочим разобраться в случившемся, а нам с Линой привести двор в порядок и собрать всё стекло.
     «Что здесь делал Агнеллу? Он же знает, что на территорию дома нельзя!». Я злилась на себя, что плохо объяснила, ведь к дому ни в коем случае нельзя приближаться. Это очень опасно для них. К счастью, кажется, нага никто не заметил.

     — Надеюсь, что с юной госпожой будет всё в порядке, — с беспокойством пробубнила я, косясь на дом.
     Стекло было везде. На земле, на полу беседки, на столе, в тарелках, супнице, торте и чае. В крыше беседки зияла огромная дыра, а на столе все ещё лежала большая белая ветка с тихо звенящими листиками. Вздохнув, мы с Линой принялись убирать весь этот беспорядок.

     — Вот ты где, дрянь такая!
 
     Мы обернулись. Подобрав полы платья, с хлыстом в руке к нам приближалась госпожа Элизабет. Её лицо напоминало морду огнедышащего дракона, которая смотрела на меня. Сердце ушло в пятки. Госпожа схватила меня за волосы и потащила к кустам роз. Бросив на землю, она закричала:

     — Ты посмела обжечь мою дочь! Из-за тебя её красивая белая кожа покраснела и вся волдырях! Нет тебе прощения! Дрянь! Уродка! Бестолочь!
 
     Каждое её слово сопровождалось сильным ударом хлыста. Я кричала от боли, Лина стояла, в ужасе прижав руку ко рту, а некоторые слуги с горечью отворачивались и продолжали уборку. Госпожа била и била меня, до изнеможения. 
     Я была уже готова потерять сознание. Платье разодрано в клочья, руки, спина, лицо, ноги — не осталось и живого места. Кусты роз покрылись красными пятнами, а земля пропиталась кровью. Я хрипло дышала, госпожа замахнулась в последний раз, но тут, из кустов за ней, выскочил шипящий Агнеллу и бросился на неё. Он оглушил её ударом хвоста по затылку, и она рухнула без чувств. Из-за кустов его никто не видел, и он подполз ко мне. Очаровательные розовые глаза были наполнены слезами, он осторожно коснулся моей руки, я открыла заплывший глаз.

     — Спрячься, Агнеллу, — прохрипела. — Тебя никто не… должен… ви-деть…
 
     Послышались шаги, и Агнеллу нырнул в заросли.
     Это был господин. Он поднял госпожу на руки и повернулся к дворецкому:

     — Девочку отнеси в хлев и прикажи Янку обработать её раны. Все её обязанности раздели между слугами. Думаю, она теперь нескоро сможет подняться.
     — Да хозяин.

***

     Окольными путями Агнеллу вернулся на скотник, и, к тому моменту как дворецкий принёс туда девочку и с отвращением бросил в сено, остальные братья уже знали, что произошло. Как только дверь за ним закрылась, наги бросились к ней, шипя от ярости. Они осторожно стали снимать кровавые лоскуты и бросать их в пустое ведро.
     Прибежал Янку. От увиденного он дико выругался, осторожно поднял девочку и перенёс на тюфяк в пустом стойле.
     Они долго приводили её в порядок, аккуратно обрабатывая раны, останавливая кровотечение. Только сняв платье, можно было увидеть, какой худой она была. Руки и ноги словно тростинки, живот почти прилип к позвоночнику, а рёбра можно посчитать.
     Когда закончили дезинфицировать и бинтовать раны, уложили малышку на её постель на втором этаже. Янку протянул нагам ведро с холодной водой и тряпицу.

     — Я поеду к сестре за лекарствами, — сказал он, седлая Искорку. — Останусь у неё на ночь. А вы, вандалы чешуйчатые, следите за ней. Не давайте ей подниматься, даже шевелиться.
 
     Братья остались одни. Поочерёдно они сидели около девочки. Прижимаясь к её бокам, зорко следили за каждым вздохом. Ближе к полуночи у неё начались судороги, поднялась температура — малышку лихорадило.
     Наги растерялись, когда её начали мучить кошмары. Она внезапно вскочила и, шатаясь из стороны в сторону, пошла прямиком к краю второго этажа и уже занесла над пропастью ногу, но братья схватили её и, упирающуюся, вернули в постель. Придавили ей ноги и руки своими туловищами, а Бальтазар положил прохладный хвост на её лоб.

***

     Мне снилось, что меня снова бьют хлыстом. Я хотела убежать, вскочила и двинулась к краю второго этажа. Мне казалось, что это грань между плохой хозяйкой и цветущей поляной. Но вдруг страшные щупальца схватили меня и потащили назад, прочь от защищённой и спокойной долины. Я брыкалась, вырывалась, но меня силой уложили и связали.
     В предрассветной тишине я открыла глаза. Тело было таким тяжёлым, руки и ноги онемели, а перед глазами стояла пелена. Я сумела увидеть только чёрную макушку Бальтазара на моём плече.

     — Бальтазар… — прошептала я.
 
     Он поднял голову и облегченно вздохнул. Невероятно нежно дотронулся рукой до моего лба.

     — Вс-с-сё ещё немного горячая. Как ты с-себя чувствуешь?
     — Бывало и лучше, у меня все тело болит. А у тебя голос прорезался, —  я слабо улыбнулась. — Вот и славно…
 
     Говорить мне было трудно — резало пересохшее горло. Бальтазар дал мне воды и разбудил братьев, и они, наконец, отпустили мои онемевшие руки и ноги.

     — Ода… — Агнеллу прильнул к моей шее.
     — Агни… ты тоже говоришь...
     — Мы вс-с-се, — сказал Валтор.

     Он как две капли воды был похож на Бальтазара с той лишь разницей, что его хвост был не чёрный, а синий, как и волосы с глазами.

     — Я рада… Теперь вы можете вернуться домой.
 
     Братья смущённо переглянулись.Этой ночью они полностью сбросили с себя последние следы недоразвитости. В дальнейшем линять будет лишь хвост, а человеческое тело расти как обычное. Сейчас на вид им было лет по двенадцать, но через три-четыре года они станут полностью взрослыми. Тогда их рост замедлится, и стареть они будут в пять раз медленнее людей. Завидую.
     Прокричал первый петух. Братья дружно посмотрели в окно — светало. Они переглянулись и, подтверждая какую-то свою мысль, кивнули друг другу.

     — Ода, — Бальтазар взял меня за руку. — Мы хотим сделать тебе подарок. За всё, что ты для нас с-сделала.
     — Мне ничего не нужно, я делала это от чистого сердца. К тому же я надеюсь ещё встретить вас в будущем.
 
     Бальтазар сжал мою ладонь. Странно, змеи вроде холоднокровные, но от его руки исходило очень приятное тепло.

     — Это неважно, — сказал Агнеллу. — Мы хотим, чтобы ты могла за себя постоять. Пожалуйста, не отказывайс-с-ся.
 
     Я горько улыбнулась. Братья встали по разные стороны от меня. «Что они хотят сделать?» — я немного испугалась. Но, глядя на спокойное и уверенное лицо Бальтазара, страх отступил.

     — Позволь нам подарить тебе с-с-силу, чтобы жить, — он коснулся губами моего лба, и я густо покраснела.
     — Чтобы не болеть, — произнёс за ним Валтор, сжав в руках мою ладонь.
     — Чтобы быть с-с-сильной, как мы, — продолжил Леврам, повторяя действия Валтора.
     — Быть с-с-смелой, — Таллис тепло улыбнулся и прикоснулся к моему плечу.
     — Я дам тебе силу, чтобы не с-с-сломаться, — закончил Агнеллу и тоже коснулся моего плеча.
 
     Всё так же было тихо на улице. Моложавый петух опять пропел начало нового дня. Баксель ушёл к чёрному входу за завтраком, воробьи дрались из-за сухой горбушки, а овцы в загоне то и дело поглядывали на ворота, когда же я выйду и выпущу их.
      На какую-то долю секунды неожиданно хлев озарился белым светом. И никто даже не заметил, что после этого из него выскользнули пять небольших фигур, которые быстро исчезли в чаще леса.