Леха Лысый Лох

Жители нашего дома ежедневно, а иногда и еженощно, моут наблюдать три мудрые изречения, начертанные соответственно в проломе у магазина «Школьник», у третьего подъезда и в третьем подъезде на четвертом этаже: «Бан – короли!», «Нас будет судить только Бог» и «Леха Лысый – лох». И если в первых двух сомневаться не приходилось, то последняя вызывала некоторое недоумение. Ни одного лысого Леху никто в нашем дворе не знает. Зато его знаю я. И поверьте – знакомство, хотя и заочное, было не из приятных.

Точно помню, как и когда все началось. В тот день мы тусовались возле качелей во дворе старого мвд-шного дома. Четыре посадочных места и много относительно чистой травы. Макс принес гитару (он всегда что-нибудь приносил), бренчал отстойно, но пел заразительно. Стас и Коля играли в карты на щелбаны. А мы с Тохой вели светские разговоры. Короче, всем было, чем заняться. Идиллия, чтоб ее. Потом Максу позвонили, он сделал загадочное лицо и ускакал по делам. Мы еще немного поболтали, через часик, как завечерело, пошли в ларек, скинулись на две полторахи. Тоху, который выглядел старше всех, отрядили на дело. И когда выгорело, пошли в мой подъезд. На площадке между третьим и четвертым у нас уже была приготовлена поляна. Как старый подъездный тусовщик могу сказать: предусмотреть все невозможно, но на пятый-десятый раз оно само собой организовывается. Тайник с сигами и одноразовыми стаканчиками, складной стульчик в углу у батареи и свечка с запахом хвои и эвкалипта (для атмосферы). Уж совсем без атмосферы никак нельзя. Что мы, пещерные люди, что ли?

Но не успели прикончить первую сиську, как в полку прибыло. Макс, вологодский деловой гуляка, не потерял загадочного вида, но приобрел вид подозрительный, небрежный и нарочитый. Он зачем-то огляделся, забрал у Кольки бутылку с пивом и присосался так, будто только что пробежал московский марафон. Отдышался и кинул перед нами видавший виды рюкзачишко.

– Налетай!
– Чево? – не понял я. Оглядел Макса еще раз. Он был какой-то слишком возбужденный. Что это у него за дела такие увлекательные?

Макс долго рассусоливать не стал, наклонился, раскрыл рюкзак и достал оттуда пакет.

– Во! Афганка. Первый сорт. Тут на всех хватит.
– Ты где взял? – у Тохи глаза на лоб полезли, когда он проверил пакет.
– Какая разница? Повезло. Ну?

Ну и нас не нужно было долго уговаривать. Кажись, это были наши первые косяки.

– Афганка – это канабисный чемпион, царь-трава. Но только если настоящая. А если какой-нибудь такджикский план, то – так себе, конечно. Но этот точно из Афганистана. Понюхайте, как пахнет. Кайф!

Наркоманский ликбез, конечно, к месту, потому что мы все только недавно школу окончили (кроме Тохи, ему еще год доучиваться, ага, хотя и выглядит он очень взрослым). А если со школой повезло, пусть и не фортануло с райончиком, то, может, ты и не слыхивал, что есть всякие тонкости. Ну трава и трава, вроде. Но нет – трава траве рознь. Знать надо!

– Есть барыги удачливые, а есть Лёха. Угадайте теперь, где я эту афганку взял? – Макс смеётся и наотрез отказывается вдаваться в подробности. Ну подумаешь – целый пакет травы. Зато на всех хватит. Айда дунем!

Его глаза горели, а руки без устали работали. Он крутил нам косяки и пяточки, как Кармен сигары на табачной фабрике в Севилье, только без танцев и пения. Скоро мы причастились. И если Кольку, Стаса, Тоху вштырило почти сразу, то мы с Максом смотрели друг на друга недоуменно. Ну и? Это все? Не действует вроде. Совсем не действует.

Меня стошнило уже с третьего затяга. Ну и не типа подташнивало, а я элегантно отставив пальчик, передавал пяточку следующему. Нет, меня сворачивало крендельком, гнуло хомутом, в итоге от души блеванул себе на колени, покрываясь холодным потом и мечтая о быстрой и легкой смерти от свалившегося на голову кирпича. Так плохо мне не было со времен школьного выпускного, когда мы всей бандой мешали портвейн с пивом и водкой, пытаясь сделать вечер незабываемым. Тогда я думал, что вполне прилично добрался домой и тихо-мирно уснул в своей постели. Оказалось, что оподливился в подъезде и обоссался в кровати. На утро пришлось стирать штаны и постельное, выслушивая от родаков.

– Чот хреново мне, – пробормотал, безуспешно оттираясь. – Пойду домой, переоденусь хоть.

Свалил, торопиться почему-то не хотелось, да пацаны и без меня всегда отлично справлялись. Пока замачивал старую одежду и искал новую чистую, приходил в себя да ругался с дедушкой («харе кодлу свою в нашем подъезде собирать!»), праздник неслыханной щедрости окончился. Парни свалили. Остался лишь Макс. Он с мечтательным видом оглядывал театр отгремевших боевых действий и на мое появление среагировал с опозданием. Обернулся, посмотрел внимательно, потом покопался в рюкзаке, вытащил маркер и побрел к ближайшей бело-зеленой стене.

Макс долго чирикал что-то несмываемым маркером на стене в моём подъезде и на моем этаже. Проблема была в том, чтобы стоять ровно и держать маркер крепко и прямо. Когда шедевр был окончен, я прочел:

– Лёха Лысый Лох. И кто это Леха Лысый?
– Лох.

А что тут еще скажешь? Мы расходимся до следующего раза, потому что разговаривать в общем особо нужды и охоты нет. Я возвращаюсь к своему дедушке и грязным штанам. А Макс, по-видимому, к Лысому Лехе.

Через пару дней мы снова собрались. В волшебном пакете оставалась дурь, и в нас ее было не меньше. И все повторилось почти без изменений. Только я сумел на этот раз удержать обед внутри.

– Если не стану писателем, то стану наркобароном, – болтает Макс, пока сворачивает пяточку каким-то витиеватым почти волшебным способом. Где уж он понабрался таких премудростей – черт знает. Может, полумифический Леха Лысый научил.

Я в тот раз остановился на втором затяге и аккуратно отбрехался от продолжения банкета. Просто сидел рядом и наблюдал, как друзья становятся все развязнее и покойнее, растекаются по стенам и полу, почти впадают в сладостную приятную летаргию. Если бы они были мороженым, оно растаяло бы и потекло по ступеням подъездной лестницы до самого первого этажа. Мне не было приятно, а все еще подташнивало. И, думаю, такая уж моя природа. Заторчать не получится, как не изворачивайся.

Прошло восемь лет, и вот мы, почти в полном составе, плюс друзья со двора, стоим по щиколотку в кладбищенском снегу. И снег идет. Небо почти белое. И вокруг белым-бело, только гроб на грубо сколоченных деревянных козлах приятного темно-вишневого цвета… центр нашей макабрической композиции. Танец живых вокруг одного мертвеца. Тоха передознулся в прошлое воскресенье. Его отец, приятный интеллигентного вида мужчина средних лет (они с женой – учителя), рассказывал, что перед этим Антон фактически обокрал собственную квартиру, вынес из дома, все, что можно было загнать, подрался с родителями (а точнее – избил их) и пропал на несколько дней. А вернувшись, свалился на лестнице в подъезде и больше уже не приходил в себя. Последние слова, что он и его отец сказали друг другу были непростительны и, возможно, содержали пожелания смерти. Нда… Теперь его отец целует своего мертвого сына в лоб, достает бутылку водки, разливает по нашим одноразовым стаканчикам и плачет. Может, тут и есть немного облегчения, но боли больше. И она никогда не кончится. Снег падает прямо в стаканчики, снежинки тают в нашей водке, хотя она холодна как лед, как Тошин лоб.

Поминки для нашей «кодлы» мы проводим у меня дома. Возле той самой лестничной площадки, где все началось. Я помню тот день. Думаю, все помнят. Колька со Стасом недавно откинулись. Они варили крокодил у кого-то на квартире, и все кончилось не совсем удачно. Статья 228.1, от четырех до восьми. Как им «группу лиц по предварительному сговору» (от восьми до пятнадцати) не впаяли, не знаю. Макс все еще «злодействует», выглядит он откровенно плохо, говорят, болеет всем, чем только могут болеть наркоманы. А я «слабак и тюфтя» и на том – спасибо. Иногда лучше отделаться грязными штанами… Ну, я так себя успокаиваю.

На площадке между третьим и четвертым все еще накорябано «Леха Лысый Лох», и чтобы не забывать об этом, я каждый день хожу домой по лестнице пешком.
Леша Лысый Лох. Не то слово!

Лох – это не то слово.