Париж. Этот прекрасный и грандиозный мир

1.
Анри нажал на кнопку краскопульта и направил воняющую ацетоном струю в тускло посвечивающий щит полицейского. В его зеркальной поверхности, как на экране ноута, он успел увидеть себя в жёлтом жилете и Мари в лыжной шапочке и с марлевой маской на лице...Вчера они ещё мирно сидели за столиками в  кафе в двух шагах до Елисейских полей, а сегодня...Сегодня , сам себя не узнавая, он, свирепея, выламывал из тротуара булыжники, метал их в витрину этого самого кафе и наслаждался уже не вкусом апельсинового сока, не бренчанием струн своей гитары, которую он брал в руки , чтобы спеть что-нибудь из Жоржа Брассанса, а звоном осыпающихся  витринных стёкол...
 
 Полицейский с опущенным забралом каски напоминал рыцаря из детской книжки или фильма про времена Дофина и Орлеанской Девственницы. Он поднял пластиковый щит и заслонился им от струи пшикалки, держа наготове длинную резиновую палку-как бы обломок копья, оставшийся от первого столкновения в этом отнюдь не рыцарском турнире. Ещё он походил на астронавта, инопланетянина, киборга. На плече у него болтался похожий на бластер автомат, заряженный резиновыми пулями , оставляющими на теле набухающие синевой шишки. Такой кровоподтёк  Анри обнаружил на прошлой неделе рядом с правой грудью Мари, чуть левее соска.
 В субботу Мари вышла погулять на рю Виктора Гюго-и тут её подхватил водоворот толпы. Поток бросил  девушку (его девушку!) на щиты и дубинки полицейских, началась суматоха -и когда дым рассеялся –она, завывая от боли,  спаслась  в нише бутика, куда отправилась, чтобы купить новые колготки.
 Она позвонила Анри по смартфону. Он примчался на  мотоцикле. Она , постанывая, прижалась к его спине-и они умчались на его  заваленную книгами мансарду, посреди которой на столе со статуэткой целующихся Родена, романом Мишеля Уэльбека «Элементарные частицы»,  свежим номером Le Monde , торопливо растерзанной упаковкой презервативов , царил  монитор Пентиума. Рядом с этим самодержцем восседала королева – ноутбукша.
  …Анри тысячи раз имел дело с  инопланетянами и трансформерами. Их полчища он расстреливал из бластера , когда с головой уходил в компьютерные игры «Вторжение» и «Нашествие андроидов». Поэтому , как только он увидел набухший синей сливой шишак на груди Мари, он тут же ринулся по магазинам, набрал баллончиков с краской, прихватил в автосалоне два жёлтых жилета, в аптеке  мазь от ушибов, обезбаливающее и две марлевых маски…
 
Ещё недавно он прикалывался, разрисовывая  стены переходов метро, каменные кладки под мостами, парапеты набережных , изображая – персонажей в духе Жана Эйфеля или «Шарли эбдо». Для этого он набирал в магазине баллончики всех цветов радуги, чтобы можно было изобразить – зеленым , как Фантомас, Макрона,  коричневым , как мавр времён  крестовых походов-  алжирца, голубым –кюре. Но теперь он набрал краски одного цвета. Нажав на кнопку для пробы, он увидел на  подвернувшейся стене,  желтое пятно. Торжествующий в своей неучтожимости, ломающий асфальт цветок одуванчика!  Жёлтый, как только что вылупившийся цыплёнок. Цвет вытекшего  на сковороду желтка из расколотого яйца, солнышка  над  морем, золотого пляжа , лежа на котором с Мари, они смотрели на белеющий вдали парус и мечтали, что когда они  поженятся и разбогатеют, они купят яхту,  домик  на пальмовом острове, - и  лёгкий бриз понесёт их по волнам в прекрасную даль…
   
 Взвалив на плечо  сумку с набранными в неё покупками, Анри вскочил на своего бензинового скакуна в желудке которого ещё кое –что булькало. И помчался на свою съемную квартиру. Громко сказано-квартиру. Это было оборудованное под жильё чердачное помещение. Прибежище поэтов и художников-мансарда.
После бокала «Бордо»  Мари стало легче. Он снял с  опухоли  мокрое полотенце и приложив тампон с мазью, заклеил всё это сверху тамплиерским крестом из пластыря.
- Спасибо, милый, - морщилась Мари и терпела, как терпела она прежде. Как смирялась с тем, что ей приходится работать официанткой  в уличном кафе и терпеть  вульгарные шлепки по попке хозяина, похотливые касания к её ладоням наглых арабов. Она давно смирилась и с тем, что её портреты и ню в духе Пикассо, которые выносил Анри на Монмартр, приносят гроши. Что его стихи не печатает ни один литературный  журнал. Что его проза  блуждает в соцсетях, но издатели ею не интересуются. Она даже готова была выходить с ним на стрит и наигрывать на флейте мелодии шлягеров, под его аккомпанемент на гитаре. Но туристы кидали всё меньше и меньше. А парижане скупились даже на мелочь. У них не хватало денег для того, чтобы заправить автомобиль –и они добирались до работы на общественном транспорте или даже пешком.

2.

Пьер пытался оттереть от жёлтой краски свой щит. Но её не брал даже специально выданный для этого личному составу растворитель. Перед глазами всё ещё маячили выскакивающие из толпы с краскопультами , камнями, палками " Gilets jaunes".* И особенно этот долговязый тинейджер в вязаной шапочке, в которого он  так и не решился стрельнуть резиновой пулей. То ли обкурившийся, то ли упоротый неформал вместе с подначивавшей его визгливой подружкой -чего им было надо?  Вроде, ухоженная  молодежь! И кто их разберёт этих парижан!
 Пьеру хотелось уединиться, уйти по дороге к склону горы мимо виноградников, к ручью, сквозь зыбкую воду которого можно было видеть разноцветные камушки на дне, созерцать юркие движения мальков форели. Ему хотелось вдохнуть настоенного на запахах созревающего виноградника, пьянящего, как выдержанное вино, воздуха. Но он вынужден был наполнять лёгкие вонью казармы, перемешанной с миазмами уличного сражения- его сослуживцы по подразделению расшнуровывали ботики , выпуская на волю парфюм  пропотевших носок. Они сбрасывали с плечей измазанные потёками  от тухлых яиц бронежилеты. Они швыряли в кучу, предназначенную для прачечной, пропотевшую, пропитанную парами слезоточивого газа, а кое - где и окровавленную форму. Кто-то, как и Пьер, повышал концентрацию вони, оттирая растворителем  оружие от попавшей на него краски- и не смотря на открытое настежь окно, гремучая смесь запахов выедала глаза, заставляла чихать и кашлять.
 
 Пьеру хотелось бы сейчас подняться в гору по тропинке, чтобы сквозь просвет в кроне дерев видеть ровные проборы в зелени виноградников, похожий на замок родительский дом под горой на другом краю долины, жёлтую дорогу и идущую по ней Элен- синий мотылёк платья, дымок раздуваемых ветром волос, загорелые ноги. Его потребность вырваться из теснин этой гомонящей раздевалки -на деревенский простор, увидеть облака и парящую в вышине птицу, а не потолок с вязнущим в духоте кое -как разгоняющим её вентилятором была в эти мгновения столь велика, что он на какое-то мгновение попросту "выпал" из реальности. Ему даже показалось, что  Элен уже преодолела отрезок пути от середины виноградника до опушки леса и, поднявшись по склону вдоль ручья, повисла у него на шее. Но это всё ещё давило ремнём на шейные позвонки его  штатное оружие.

- Да сними ты с себя этот хомут! - подтрунил сбрасывающий  всё что пропотело и провоняло Серж.- И зачем ты его таскаешь? Вот и сегодня опять ни разу не выстрелил! Была же команда: применять оружие!
  И повернувшись к Пьеру голой спиной, Серж прошлёпал по кафелю босыми ногами, направляясь в душевую.

 Отыскав в длинном ряду заполненных мокрыми телами  отгородок  свободную ячейку, Пьер крутнул "барашки" душа и блаженно подставил лицо и плечи тёплым струям. Так лист виноградной лозы нежится под благодатным дождём после нестерпимого зноя. Так капля живительной влаги падает в раскалённый песок ливийской пустыни, чтобы возвестить о пришествии долгожданного ливня, после которого русла ручьёв и рек наполнятся водой и оживут оазисы. Так строка эсэмэски с непременным " Bonjour, bien-aimе!"**вливается в сердце прозрачным хрусталём ручейка, на берегу которого он ждал Элен вечерами...
 Но эти чёрные асфальтовые русла парижских улиц, мгновенно заполняющиеся текучим желтком жёлтых жилетов! Берега с пылающими кострами автомобилей и зияющими зевами разбитых витрин!
 Даже на развороченных бомбами улицах Триполи Пьеру было понятно -что от него требуется. Франция пришла на помощь восставшему против тирана народу! И он, боец спецназа, был призван уничтожить шута горохового в намотанной на голову пёстрой тряпке и дурацкой хламиде пророка. И Пьер разрядил бы в него весь запас патронов - попадись ему это огородное пугало. Помочь повстанцам избавить страну от чудовища, по вине которого взрываются в небесах пассажирские самолёты, а  на окраинах французских городов процветает насилие и гибнут его боевые товарищи! Он был готов совершить этот рыцарский поступок! О, детские книги с картинками, изображающими закованного в латы Раймонда, сражающегося с сарацинами! Ты на коне, со щитом, с опущенным забралом и копьём наперевес! И ты знаешь в кого и за что метить своим разящим копьём...
 Но вот этот пот, который Пьер сейчас смывал себя, ощущая, как струи охватывают его блаженными нитями, эта принесённая сюда с улицы им и его сослуживцами вонь были результатом чего-то совсем  иного. И выходило, что теперь он никакой не Раймонд и не Роланд, а гнусный ландскнехт-наёмник, призванный смирять собственный народ.
  Вот почему уже в который раз, он не решался открыть стрельбу...
 
Пьер выдавливал себе на голову из пластиковой бутыли шампунь и, тщательно смывая с себя мыльную пену губкой, словно бы хотел от чего-то отмыться. Без спецназовских доспехов , голые, в  кабинках душевых его сослуживцы очень походили на беспомощных личинок ос в свитом в дупле дерева  гнезде. Он и сам ощущал себя легко уязвимой личинкой. Ему ещё только предстояло одеться в хитин, оснаститься сильными прозрачными крыльями и жалом в подвижном брюшке, чтобы нападать и поражать наверняка, не сомневаясь.
  Пьер снова подставил лицо брызгалке и пока мыльная пена стекала с головы, как пена шампанского через край бокала, он представил себя этим бокалом, в который наливается пузырящееся вино, что бродило в бочках прохладного подвала после того, как собранный виноград сваливали в огромный чан и топтали новый урожай ногами. И они делали это с Элен, взявшись за руки, и он чувствовал, как  виноградины с чавканьем  раздавливаются под пятками и застревают между пальцами. А когда они спрыгивали с края чана и, выскочив на вольный воздух,  убегали  к ручью, он припадал к  её ногам, чтобы ощутить на губах сладость ещё не забродившего виноградного сока.

3.
Ступая кроссовками по крошеву разбитой витрины, Али устремился к полке, на которой видны были отсвечивающие в пламени пылающего автомобиля консервные банки, упаковки с крупой и вермишелью, тетрапаки с соками и молоком. Здесь уже набивали карманы  резко двигающиеся фигуры со спущенными на лицо капюшонами. Кто-то , не утерпев, тут же рвал зубами палку колбасы. Кто-то, припав губами к горлышку, опустошал бутылку вина, и его тень на стене была похожа на силуэт трубача, играющего гимн торжества справедливости. Али как бы оказался в  какой -то норе со снующими в ней крысами, которые, задрав острые морды , к чему-то принюхивались и прислушивались, чтобы в случае опасности  юркнуть в первую попавшую щель. Их тени сновали по стенам. Их лапы тянулись к еде. Он и сам ощущал себя в этот момент  серым хвостатым существом. И обострившимся слухом и нюхом улавливал любые признаки возможной опасности.  Следом за Али в магазинчик ввалились ещё несколько мародёров -и надо было спешить сбросать в сумку  добычу, чтобы ею не овладели конкуренты.
  Выбежав на улицу и надвигая пониже капюшон куртки, чтобы видеокамеры не могли  запечатлеть его лицо, Али увидел в дальней перспективе опустевшей проезжей части и  тротуара ещё один горящий автомобиль. Практически так же выглядела после буйства толпы улица в Бенгази. В темноте улицы любых разгромленных городов выглядят одинаково. С грохотом пронёсшийся мимо мотоциклист  с раздувшимся рюкзаком за спиною напомнил Али  мечущегося по разгромленному Бенгази верблюда, без вьюков с какими он мог прийти караванным путём с грузом для базара, а только с единственным слегка свесившимся набок горбом. Увидев отбрасываемую светом пылающего автомобиля скользнувшую по баннеру с портретом Президента Пятой Республики собственную тень, Али опознал в ней того само верблюда: он бежал, словно за ним гналась стая гиен. А ведь надо было поторапливаться с этой  до отказа набитой съестным сумой. То там, то сям выныривающие из непроглядных переулков фигуры вполне могли проявить интерес к содержимому его ноши. Да и полицейские патрули, поди, успели совершить пересмену -и уже рыщут по закоулкам этого крысиного лабиринта высматривая таких, как он. Но ни тем, не другим его не достать! От желающих поживиться его трофеями у него есть хороший нож с крепким стальным лезвием,  который ему приходилось проверять не только при нарезке арбузов, дынь или баранины для плова.  От полицейских, конечно, такое средство -плохой помощник. Ну а ноги, быстрые, тренированные с детства ноги пастуха, потомка бедуинов, базарного разнорабочего и портового грузчика- зачем? Они -верные его  слуги!  В запасе у него имелась  ещё и заточка-этакое осиное жало из стальной проволоки с деревянной ручкой. Такие он научился изготавливать  ещё юнцом, когда не раз за кражи и уличные драки приходилось коротать время в тюрьме Бенгази, на древних стенах которой он выцарапал арабской вязью АЛИ. Потом он изготавливал такое оставляющее в жертве лишь крошечную дырочку орудие в любых количествах. И поэтому у его друзей повстанцев всегда было в запасе это осиное жало.
  Надвигающиеся из полумрака дома окраины напомнили скалы  сицилийского берега, к которому прибило волнами их резиновую лодку. Лямка сумки сильно давили на плечо, но до квартиры, в которую Али, Зухра и трое детей вселились после оформления  статуса беженцев, оставался всего лишь один квартал. Как ещё год тому назад от Италии до Франции. Франции, что манила, как дым кальянной, в миражах которого возникали роскошные дворцы, отворялись заваленные сокровищами пещеры, прекрасные танцовщицы в прозрачных шёлковых шальварах услаждали взгляд Али обворожительными телодвижениями, а слух сладкоголосым пением.

… Стараясь не шуметь, Али тихо отворил двери и, пройдя на кухню, стал выгружать содержимое сумки в холодильник.
 – Когда -нибудь ты попадёшься…Тебя убьют полицейские или такие же как ты, -услышал он голос Зухры и почувствовал, как она прильнула к его спине.
-Ничего! От богатых не убудет!  Для того ли  мы с тремя детьми в резиновой лодке рисковали утонуть, чтобы голодать!


4.
 Горячий марокканский  самум надувал парус. Яхта вырвалась за пределы Гибралтара. Он стоял у штурвала, подставляя лицо охладительному душу срывающихся с волн брызг, радуясь полноте ощущения полёта, уносящего их к белопесчаным пляжам, лазурным лагунам, шелестящим на ветру пальмам, Она стояла рядом и улыбалась своей солнечной улыбкой. Она протянула Ему бокал с налитым  из заветной бутылки янтарно-золотистым вином. Одной рукою удерживая штурвал, он припал губами к краю дымчатого стекла и сначала уловил ноздрями тончайший букет, а затем почувствовал как язык и нёбо омыло волной небывалого вкуса, в котором был и аромат цветущих садов, и запах созревших виноградников, и кислинка бродильни, и сладость медовой спелости полновесной грозди. Но ни Он , ни Она не знали, что  этот парус, эта  яхта-чайка, это безоблачное небо -лишь мгновенная вспышка в сознании уличного художника Анри. А  сам он в позе эмбриона, поджав под себя ноги лежит на тротуаре  и склонившаяся над ним Мари трясёт его за плечо; «Анри! Только не умирай! Не оставляй меня одну!» Как ни Он ни Она не знали, что летящие в их лицо морские брызги и  вино искрящееся в поднятом к закатному солнцу бокале -это лишь последнее, что увидел и ощутил падающий  в душевой  на пол Пьер, вдруг почувствовавший, как стальное жало входит под ребро в проём между пластинами бронежилета и увидевший как по его ногам вслед за мыльной пеной стекает в воронку слива  кровь. Тем более -ни Он, ни Она не догадывались, что и зависшее лимонной долькой на краю бокала солнце , и мчащиеся на перегонки с яхтой дельфины , и весь этот прекрасный и грозный мир -лишь кальянная грёза  Али, а сам он вместе с Зухрой  и их тремя ребятишками , выбившись из сил, оцепенев в неестественных позах  существ, застигнутых внезапной катастрофой, так и не достигнув берега, погружаются на морское дно.

___---
*Жёлтые жилеты (франц.)
**Здравствуй, любимый!(франц.)