Мастер

Дню освобождения Тербунского района от немецко- фашистских захватчиков посвящается.

                Мастер .
После нескольких дней кровопролитных, изматывающих боев поредевшие передовые красноармейские части оставили деревню, одним краем выходившую к лесу. В деревню вошли фашисты. Ни сколько не церемонясь, не обращая внимания на вопли, слезы, стоны из домов выгнали всех жителей- женщин, стариков, детей и большую часть отправили в тыл, на занятую ими территорию. Лучший кирпичный дом, один из немногих в деревне с резными кирпичными же наличниками и крытый под жесть, гауптляйтер облюбовал под штаб. Однако, через какое то время ему сообщили, что древний старик, хозяин не хочет уходить из дома. Холеный офицер, удивленный странным поведением старика, из любопытства, решил сам посмотреть на него.
Уже зайдя в просторные сени фашист удивленно причмокнул языком- он прошел пол- России и ему было с чем сравнить. Первое, чему он удивился, в сенях был не земляной, а деревянный пол. Интересно, так же, было и то, что по всему периметру стен  тянулись полки, на которых в вечерних  сумерках сеней можно было различить столярный, плотничный, кузнечный и другой инструмент, рядками разложенные предметы конской упряжи, сапожные колодки. А под самым потолком, тоже дощатом, висели в разных местах пучки травы.
Дверь в избу была приоткрыта, но фашистский офицер не поторопился в нее войти. Он подошел ближе к одной из полок, выбрал из рядка инструмента небольшой топорик. Повертел в руке аккуратный инструмент с гладкой  рукояткой, отполированной временем и трудолюбивой рукой, попробовал на ощупь жало лезвия, вспомнил своего отца- бременского плотника. Чему- то улыбаясь,  покачал головой: ловкий топорик был ничуть не хуже отцовского. Продолжая улыбаться, офицер картинно стал в позу, прищурился, не спеша вскинул руку и со всего маху с пяти метров всадил топор в заднюю сенечную дверь.
На шум из двери избы выглянул переводчик. Офицер, уже гогоча во весь рот, показал ему на дверь большим  пальцем-
-Гут!
Довольный, еще под впечатлением удачного броска, офицер вошел в дверь избы и осмотрелся. Редкий для русской избы порядок, при простоте убранства, бросался в глаза. Аккуратная самодельная  мебель, кое- где с затейливыми резными детальками, чистый деревянный пол, словно по нему не ходили, ровно выбеленные стены с киотками фотографий говорили о хозяине, как о человеке, по деревенским меркам аккуратисте и большом умельце. Еще до того, как взглянуть на хозяина дома, глядящего исподлобья затравленным волком из угла комнаты, офицер уставился на печь- сложена она была настолько мастерски, что он откровенно залюбовался: углы были вытянуты как по струнке, кирпичик к кирпичику, швы такие же ровненькие, будто пуля прочертила, с десяток печурок разных калибров темными вкрапинами вырисовывались на белоснежном ее теле. И все на своем месте, нет ни одной лишней,  произведение искусства, а не печь!
-Кто это все сделал- офицер предложил перевести переводчику.
Из густо заросшего седыми волосами лица глухо отозвалось:
-Ну, я.
-Больше тебе все это не пригодится,-  и кивнул солдатам-  обыскать дом.
Двое солдат бросились рыскать по углам, один по подставленной лестнице полез на чердак и через минуту позвал напарника: что- то там нашел. 
На чердаке послышалось натужное сопение, что- то глухо загромыхало, и через минуту- заразительный смех. Офицер скорчил удивленную мину и вышел в сени. По лестнице, весело комментируя свои действия, молодые солдаты спускали с чердака длинный короб, внешними очертаниями напоминающими гроб. Офицер, внимательно всматриваясь, отошел в сторонку. Да, да! Это был действительно настоящий гроб, как и положено закрытый крышкой.
Наконец тяжелый ящик с грохотом опустился на пол, солдаты выпрямились,  отряхиваясь от мусора и пыли, и так же весело чертыхаясь. Офицер молча, оттопырив нижнюю губу, обошел находку, недоуменно рассматривая, даже под слоем пыли, хорошо видимое, высококачественное изделие. Гладко струганные тонкие дубовые доски собраны без гвоздей, в шип, как у русских называют «ласточкин хвост», почти не видно швов- так плотно детали подогнаны друг к другу.
Офицер  крутанул указательным пальцем, приказывая открыть. Солдаты засуетились, пытаясь найти место в крышке, куда подсунуть палец. Наконец один из них догадался подсунуть штыком, и с усилием, пройдясь по периметру, наконец, крышку приподняли. Дохнуло свежеструганным дубом и запахом летнего луга- на дне ящика были тоже уложены пучки высохших трав.
-Черт возьми, старик,  как я понимаю, живет один,- офицер  озорно поднял глаза- получается, он заготовил этот гроб себе заранее?- стены в сенях сотряслись от хохота. – Вот и пойми этих русских!
Старика под конвоем отправили на пункт сбора эвакуируемых. Отойдя с полсотни шагов от своего дома, старик оглянулся. Он впервые покидал дом, не зная, вернется ли в него когда- нибудь.  Мелькнула мысль- так же оглядывались его трое сыновей, когда год назад уходили на фронт.
 К вечеру колонна вышла за околицу. К соседнему селу, что стояла в десятке километров, подходили затемно. Улучив момент, когда солдат из конвоя, закуривая, отвлекся, старик, пригнувшись, шмыгнул в придорожный бурьян. Колонна входила в чужую деревню без него. Чтобы не нарваться на нежелательную встречу, пришлось идти оврагами. Это удлиняло путь, но была уверенность, что он достигнет цели незамеченным. Спустя час он уже выходил к своим огородам, а еще через некоторое время подползал по пахучим картофельным грядкам к своим сараям.
Вот он его дом, плод его долгих трудов и всей его жизни. Сколько бессонных ночей провел он с топором, рубанком, да молотком в руках, строгал, пилил, штопал, да подшивал. Даже кирпич на дом сам обжигал. И именно ночью- днем- то некогда. И все- таки, когда похоронил старуху и оставшись в доме один со старым котом, он нет- нет а и радовался результатам своего труда- он успел- таки в своей жизни все, что задумывал молодым, и ни когда не отступал от главной своей заповеди- делал все так, чтоб ни когда не было стыдно перед людьми за свой труд. Даже гроб приготовил, чтоб без дела не озадачивать людей своей смертью. Да и знал, лучше его этот гроб ни кто не сделает.
Старик осторожно приподнялся, осмотрелся. Заднее окно светилось- в доме горел свет, изнутри слышалась музыка и громкие голоса. Неслышно ступая по двору, старик прокрался в к сараю нащупал щеколду и приоткрыл дверь. Смазанные петли подались без скрипа. Осторожно приподнял дверь, снимая с петель, поднес ее к оконному проему и аккуратно прикрыл его. Взял из угла приготовленную для дела тяжелую тележную ось, подпер заднюю дверь, подумав, вынул из того же угла  лом- на переднюю, уличную дверь и сняв мятый треух, перекрестился. « Отдыхайте, ребятки, пусть вас ни что не беспокоит, чего, уж!» Найти бидон с керосином в темноте для старика  не стоило большого труда- все пока было на своем месте. Старик размашисто полил из бачка на карнизы, хорошо пролил стены бревенчатого сарая, только старался не попасть на сарайную дверь у окна, да на себя. Отставил в сторонку бачок, выпрямился. С минуту постоял, потом, словно опомнившись, быстро достал коробок и чиркнул спичку…  Уже в овраге оглянулся- в той стороне, где стоял его дом , небо осветилось яркими сполохами, послышались выстрелы. «Стреляйте, олухи, стреляйте.- Старик уже на бегу рубанул одной сжатой рукой по локтевому сгибу другой- Вот вам, а не мой дом!»
Идти было некуда- там где стояли наши передовые части шла непрекращающаяся перестрелка. Оставалось вернуться в колонну к своим, эвакуированным. Ноги уже подкашивались, когда он пришел в ту деревеньку. Отлучки его мало кто заметил, большинству было не до этого.
Дальнейший путь старик помнил как в тумане. Через день он свалился в тифе. Где- то на полпути к месту назначения умер. Схоронили его тут же, рядом, у дороги. Собрали тряпицы, у кого что было, завернули и опустили в неглубокую могилку. Про дубовый гроб ни кто и не вспомнил, о нем просто ни чего не знали. Главное- прикопали. Да и отжил старик свое, о чем говорить. Больше интересовала другая тема- кто- то в тот вечер видел зарево над своей деревней. Обидно было, жгли их деревню.
31. 12. 2011 г.                Колесник А. В.