На злобу дня, или Почти детективная история

Что делать с бочкой мёда, если какая-то сволочь погрузила в неё ложку дёгтя?

- Пал Сергеевич, - представился следователь.
     - Пал – секам? – сыронизировал обвиняемый.
     - Вроде того, - ответил Пал Сергеевич. – А теперь скажите, подозреваемый, как в вашем портфеле оказалась отрезанная женская рука?
     - Я долго думал на этот счёт после того, как вы обнаружили её в моём портфеле, но так и не пришёл ни к какому выводу.
     - Получается, вы не знали, что носите с собою?
     - Не то, что не знал, - понятия не имел. И не имею. Вам кажется это странным? А я так не считаю. Как-то раз сослуживцы подложили мне в портфель кирпич, завёрнутый в газету, и я несколько дней таскал его, не подозревая об этом. И дальше бы носил, если б они сами, озадаченные моим молчанием, не признались в содеянном.
     Вы думаете они угомонились? Ничуть не бывало! Скинулись, собрали кучу денег, сложили увесистую пачку и уложили её на самое дно моего злосчастного портфеля, а потом несколько дней со злорадством выжидали, когда я её обнаружу. Выдели бы вы их разочарованные лица, когда провокация не удалась.
     И ещё. Была у меня в юности подружка, студентка мединститута. Так вот она жаловалась, что её однокурсники хулиганили (как тогда говорили – хохмили), подкладывая девочкам в сумочки, карманы халатов и пальто отсечённые в анатомичках мужские уды. Глупышки долгое время бегали, не подозревая об этом.
     - "Жерминаль" да и только! – воскликнул следователь.
     - Что? – не понял Елдаков (да-да-да – именно так звали подозреваемого, нравится это кому-нибудь или нет).
     - "Жерминаль", говорю, – в этом романе недоласканные француженки с вырванным удом по улицам носились.
     - Вот ведь как бывает - слово из трёх букв у всех русских людей на языке, а это - короче некуда - не пользуется успехом. Не странно ли?
     - Ну да, ну да, - раздумчиво произнёс следователь, - у кого-то – уд, у кого-то, извиняюсь, удилище.
    Но Елдаков не слушал его, ибо увлечённо вёл свою словесную линию.
     - Великий, могучий и свободный русский мат (ты один мне поддержка и опора!) получил в его лице достойного конкурента основополагающему матерному синониму!
     - Ну, тут я с вами в корне не согласен, - сказал следователь. - Во-первых, уд, при всём моём уважении к нему, не имеет лица, а во-вторых, это не мат.
     - А не скажите! Каждое слово может стать матерным – дайте срок.
     - Обязательно дам, - пообещал следователь. – Не сомневайтесь. А теперь ответьте на такой вопрос: были ли вы знакомы с женщиной, отсечённая рука которой найдена в вашем портфеле?
     - И как я должен узнать кто она - по отпечаткам пальцев? – хмыкнул подозреваемый и с издёвкой в голосе спросил: – Шутите?
     - Какие уж тут шутки, - вздохнул следователь. – Значит не знаете?
     - А вы знаете?
     - Знаю.
     - И кто она?
     - Минуточку, - сказал следователь и, глянув в записи, произнёс имя и фамилию: - Татьяна Дьяченко.
     - Та самая?! – ужаснулся подозреваемый.
     - Нет, другая, - ответил следователь.
     - Уффф! А я чуть было не сознался в содеянном. С испугу. – И пояснил: - Шутка. – И тут же поинтересовался: - У вас есть её фотография?
     - Есть – в вашей квартире найдена.
     - Ах эта, - сказал Елдаков, глянув на фото. – А я и не знал, что она – Дьяченко. Нет - то, что Татьяна, знал, а что Дьяченко – не ведал. Кстати, сейчас она выглядит иначе. Мне вообще-то субтильные особы, раскрашенные под гжель, не нравятся. Мне по нраву те, что раскрашены под хохлому…
     А с этой Дьяченко я встречался просто так – от нечего делать. Я много с кем встречался просто так - у меня от женщин отбоя не было и нет…
     Только вы хоть расстреляйте меня, не помню какие у неё были руки – маникюр, кольца и вообще…
     - А ноги?
     - В смысле?
     - В самом что ни на есть прямом: одна из ног этой самой Дьяченко найдена под вашей кроватью.
     - Под моей?!
     - Под вашей, под вашей, и потому мой следующий вопрос звучит следующим образом: а под кровать вы тоже не заглядываете?
     - Нет, конечно, - что мне больше делать нечего, как только под кроватями лазить?
     - Ну, хорошо, - сказал следователь, - хотя что уж тут хорошего, но если не вы положили отрезанную руку в портфель и если не вы засунули отрезанную ногу под свою кровать, то кто, по-вашему, мог это сделать?
     - Да кто угодно! Пруд пруди желающих сделать гадость ближнему своему!
     - И всё-таки?
     - Многие. Доцент Сукинсон, например, преподаватель нашего института. Ох и сволочной мужик, между нами, девочками! От такого чего хошь можно ожидать. Упёртый до ужаса, только вот ведь какое дело: проявляет он принципиальность исключительно по отношению к другим, но не к себе. Любимая присказка: "Я клептократ, чему не рад, хоть ныне клептократия сродни аристократии".
      - Почему же не рад?
      - А это он выделывается. Рад, конечно. Даже сомневаться не стоит. И вообще, считает себя человеком, хотя человеком не является.
     - Как вы говорите его фамилия - Сукинсон?
     - Он самый. Импортное происхождение этого самого Сукинсона не вызывает сомнений. С такой фамилией – и в России! Я как-то спросил у него: "Ты какой, твою мать, национальности?" - А уд его знает! – ответил придурок. И оппонирует он мне во всех моих проявлениях. Утверждает, например, что в 1917 году русский язык был переквалифицирован в советский. Последовательно, без напряга его наполнили словесами, не имевшими ничего общего с русскими истоками. И, вообще,  изменили даже идеологическую направленность русского языка на просторах бывшей Российской империи. И считает Сукинсон, что в Штатах говорят и пишут не на английском, а на американском языке, в Бразилии не на португальском, а на бразильском языке.
     - Чушь какая-то! Глупистика! – воскликнул следователь.
     - Глупистика – не глупистика, да только такая у него концепция. Нет русскоязычных писателей, утверждает он, есть те, кто писал и до сих пор пишет на советском языке. Взять, например, Василия Аксёнова и Анатолия Гладилина. Принято называть их русскими писателями. А Сукинсон утверждает, что они советские писатели – не должны евреи, писавшие на советском языке, называться ни русскими, ни русскоязычными писателями. Неправильно это, неверно – по сути.
     После развала СССР, по мнению Сукинсона, наш язык за пределами России не перестал быть советским. Именно поэтому его ненавидят и всеми способами пытаются изничтожить в бывших союзных республиках.
     В общем, паразит и сволочь! А ещё педераст, да такой, каких свет не видывал и не увидит – пе-де-рас-ти-ще!..
     И знаете, этот долбанный Сукинсон на редкость убедителен, у него много последователей не только в нашем институте, но и на необъятных, как мироздание, просторах интернета. При этом он терпеть не может русский язык. И ненавидит он его всеми фибрами только потому, что вынужден изъясняться на нём, ибо без русского, то бишь советского языка, он никто. Ноль без палочки. Полное ничтожество. Либерал - одним словом.
     - Да и бог с ним, с этим русофобом, - сказал следователь. – Не вижу ничего особенного в том, что в России есть люди, которые её не любят. И русский язык ненавидят. Эти инсинуации не имеют отношения к расследованию. Меня интересует, на каких таких фактах основывается ваша уверенность в том, что именно он подложил вам отсечённые конечности гражданки Дьяченко? Какие у вас для этого имеются основания?
     - Как это какие? как это какие? А откровенная травля не в счёт?
     - И в чём она выражается – эта травля?
     - В угрозах личной расправы, многочисленных провокациях, взломе электронной почты, распространении подмётных писем…
     - Неужели и до этого дело дошло? – удивился следователь.
     - Нет пределов его фантазии! Последователи этого выродка расписали мой подъезд выражениями, мерзопакостней которых я не видывал ни в одной общественной уборной.
     - Никогда не предполагал, что в лингвистическом сообществе борьба взглядов может вестись подобным образом, - сказал Пал Сергеевич.
     - "Я владею языком, как хирургическим скальпелем. То, что захочу - вырежу, то, что понравится - пересажу и оживлю, но по-своему", - заявил он на одном из симпозиумов. И сатанинская улыбка облагородила его личину. А совсем недавно он совместно с единомышленниками образовал секцию вивисекции русского языка. Начну, заявил, с секции, завершу кафедрой.
     - Слушайте, у вас весь преподавательский состав такой? – спросил следователь.
     - И не только в институте: у нас всё преподавательское сообщество России - такое…

И тут раздался телефонный звонок.
     Пал Сергеевич взял смартфон, назвал своё имя и звание (капитан юстиции), далее внимательно слушал звонившего, меняясь в лице. Потом спросил:
     - Чистосердечное признание? А с какой стати – совесть заела? Или самооговор?
     Глянул в глаза подозреваемого. Вздохнул. Промолвил:
     - Ничего не понимаю. Ну хорошо, будем разбираться.
     - Что случилось? – спросил Елдаков.
     - Для вас ровным счётом ничего, - ответил Пал Сергеевич, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Встал изо стола, когда подозреваемого увели. Закурил. Прошёлся по комнате.
     - Странно, - сказал сам себе. – Очень странно. Ерундистика какая-то. Нашпигован уликами, как охотничья колбаса салом, и смотри что получается – не он! И кто же вместо него? Другой академический придурок! А, может, они сообща действовали, в унисон? Он и Сукинсон?
     И взорвался:
     - Была бы моя воля, я бы этих двоих вместе со всей академической п…братией к стенке поставил и расстрелял к чёртовой матери!
     Ну почему, - затушил сигарету, - почему я не Сталин? – И осадил себя: - Каждому хочется быть Сталиным, но редко кому выпадает подобное счастье.