Недоспевшая стоит калина красная

Прознала природа про Шукшинский на Алтае фестиваль (на крыльях птицы разнесли по белу свету!) и от себя преподнесла его участникам подарок.

С первыми потёмками она усердно подготовку начала.

Не составляло ей труда во тьме не заблудиться, а непременно над Сростками и в них творчески творить: все улки-закоулки до мелочей знакомы издавна, гора Пикет, а далее поля, луга и заодно (без этого никак!) пороги и изгибы-повороты Катуни величавой.

…В конце июля Сростки беспокойно засыпали в духоте, а едва за работу вдохновенно принялась природа, по её велению пролился дождь, ожидаемый селом столь долго, что оно уж разуверилось в способностях его пойти навстречу людям. Но дождь явил себя, не ради галочки старался, но с задоринкой, хотя и без лишней суеты. Улучил он момент удачный: ветер крепко за горами спал в другом краю, грозы с молниями с вахты долгой оттуда же вернуться не успели и потому не всполошили отдыхающих в домах.

К утру управилась с дождём природа – на ПМЖ его за гору проводила, и к радости людской с улыбкой на лице солнце в гости позвала. От предложения щедрого такого солнце раскинуло по местности не жгучие лучи. По случаю подстраховалось небо – принарядилось не в бледно-выморочные тона наряда летнего (накануне случалось и такое), выглядело ярко-голубым, что было на руку народившемуся не рядовому дню. Позднее известно станет многим: небеса готовили свою земному празднику программу.

Улицы с утра заполнились народом.

Неспешно бродили люди вдоль палаток, с умельцами общались на близкие им темы, творчеством их восхищались и на память покупали то резные портреты Шукшина, то книги с его изображеньем на обложках, а то и вышивки ручной работы. Тут и там услышать труда не составляло: «Макарыч», «Шукшин Василий», а то и просто: «Вася».

Музыка звучала в ближайшем парке и на стадионе. Представлялось, будто птицы на деревьях подпевали бардам и фольклорным мастерицам, радуясь улыбчивому люду и весёлым лицам.

К полудню на гору со звучным именем Пикет заметно потянулись толпы – ближе к вечеру там сулили действо главное с участием в стране известных писателей, артистов, режиссёров. Озвучить обещали итоги на Алтае Шукшинских дней.

Ждал любопытных на Пикете «Город мастеров».

Кузнец фактурный – бородатый, рыжий, с мускулистым голым торсом – от наковальни охотно отвлекался, улыбки раздавал фотографам, шутил и снова возвращался к делу. Принародно он клинок ковал и был вниманием доволен и собой.

С ним рядом слева, рядом справа…

Когда бы я готовил репортаж, тогда бы мне подробностей не избежать, но сейчас я не о них. Более всего одна деталь мне душу бередит, она – причина есть волнения души моей.

Возвышался над Пикетом сидящий на каменной огромной глыбе и одетый в бронзу Шукшин Василий, босиком и руки на колени положивший. К нему такому – известный памятник в России – на память перед фотокамерой рукой коснуться большая очередь желающих стояла (будто верующие к намоленной иконе – чтоб к ней губами приложиться). А чуть в сторонке, на склоне многолюдного Пикета и с живописным видом на Сростки знаменитые, молодая девушка собирала бережно цветы живые и в венок уверенно вплетала. В лёгком платье стройная фигура, лицо сосредоточено, движения неторопливы… Всё как бы говорило: важнее нет момента для неё – под взглядом Шукшина этакий себе собрать подарок и с ним на голове домой из сказки русскою красавицей вернуться.

Вот тут-то небеса сочли возможным свою важную стро-ку вписать в душевную страницу фестиваля! И… выпустили над горою серых журавлей.

В высоком и спокойном небе птиц с земли ещё не рас-смотреть, но крик одной из них уже оповестил: летим!

В тот же миг – случайно ли?! – смолкла музыка, на импровизированной сцене певица замолчала, улёгся посторонний шум, вплетавшийся невольно в звуки фестиваля.

Не по законам земного бытия, а по мановению небес чудо будто бы свершилось. Приготовилась округа встретить журавлей: притихла – как если бы перехватило дыхание хозяев праздничного зала перед появлением торжественным гостей дорогих и долгожданных.

Величаво выплыли из ниоткуда три журавля, плавно очертили круг один, второй, пошли на третий выше. Крик повторился; явно неизбывная в нём чувствовалась грусть: хотели птицы быть среди людей на праздничном Пикете, однако не предначертано судьбой и свыше не дано общаться сегодня с ними близко.

Снижались, отдалялись и всё кружили журавли; птенца летать учили перед скорой длинною дорогой.

С восхищением одни, другие с любопытством почти детским, а иные, дыханье затаив, с земли смотрели вслед, пока с небесной высью птицы не слились. В последний раз курлыканье разлилось над горою и народом – было ль? не было? привиделось?

Вернулся праздник в прежние границы.

Звучала музыка в одном краю, восхищала волшебным пением артистка молодая на другом. На большом экране, вне границ «Города мастеров», Шукшин Василий в «Калине красной» блистал в роли Прокудина Егора. Порой реальностью казалось общенье с земляками артиста, сошедшего с экрана. Невольно посторонний шум опять вплетался в звуки фестиваля.

Мне же покоя не давали журавли. Их появление над Пикетом в столь видный для Алтая день должно же бы-ло что-то значить. Но – что?

Вскоре будто осенило! Если журавли есть олицетворение русской души, а душа Василия Макаровича Шукшина прижизненно металась между выбором оставаться ли ему артистом, писателем или только режиссёром, тогда всё просто. Над родным ему с детства Пикетом в образе журавлей показались три метущихся души: арти-ста Шукшина, писателя Шукшина и режиссёра Шукшина.

Многогранная, талантом богатая душа большого Человека и на небесах не определилась с окончательным выбором и потому не обрела покой…

Перед отъездом у памятника Василию Макаровичу словно нашептал невидимый мне кто-то: «Под босыми ногами Шукшина листья не шуршат в июле: рано, ведь ещё не осень, не пора. Но гордо на Пикете и в сростинских дворах недоспевшая красная стоит калина».

Домой возвращался я другим…

***
В календаре июлю надо быть хотя бы потому, что в этом месяце Шукшин родился. Он, Шукшин, и малой родиной гордился, и с ней душой сроднился, своими «чудиками» за пределами Алтая её прославил. Однако же оставил слишком рано и Сростки, и страну, и мир земной. Понадобился небесам в одном лице качественный режиссёр, писатель и артист (там тоже бились за экономию финансов, стало быть). Но среди нас, людей земных и грешных, Макарович по имени Василий и с фамилией Шукшин всё-таки нужнее был вчера, а тем более таким останется сегодня он и завтра.