Пламя. Повесть-размышление. Глава 22

ОДИН НА ОДИН С ТРЕВОГОЙ

Опанович остался в квартире один. Такой тревоги и душевной опустошённости он ранее никогда не испытывал: мысли путались, лицо горело, руки зудели, виски пульсировали, казалось, со звуковым сопровождением, и это мешало сосредоточить мысли в поиске выхода из драматической ситуации.
Вскоре возвратилась супруга, молча, разделась и легла спать.
На столе осталась неубранная посуда, разбросанные по стульям вещи. Опанович глянул с отвращением на грязные тарелки и пустые рюмки. Расчистил клочок стола, положил тетрадь с ручкой, желая что-то написать, но так и не смог. Видимо, поэтические строчки, за которые он брался в период волнения, в таком состоянии не получались. Проза жизни была настолько неутешительной, что отображать её на бумаге он побоялся, чтобы написанное потом в протокол не перенесли. А ведь всего этого можно было избежать, если бы… Если бы я задумался над ироническими строчками инженера Сергея Петрова, который относительно выпивки свою мысль выразил так:

С проблемным мужем, как всегда
Разговор жена ведёт:
Просишь выпить?  Есть вода.
- А покрепче?  – Грызи лёд!

Было смешно, всем! Однако, за этими простыми, ироническими строчками, открывалась реальность, котороя никому бы не испортила жизнь…  Почему же я не воспользовался этим советом? Почему?..
Опановичу спать не хотелось, хоть за окном уже чувствовалось наступление рассвета. Пересев в кресло, он стал обдумывать случившееся и отметил, что такое с ним не должно было произойти. Он считал себя бесконфликтным человеком не склонным к агрессии, понятливым, терпимым, способным промолчать там, где нужно это сделать для самосохранения. Но это он так считал, оправдывая себя перед самим собой, а люди, общавшиеся с ним, думали о нём иначе…

*  *  *
Да, внешне он был деликатным, воспитанным человеком: уступал дорогу женщинам и старикам, здоровался первым. В быту открыто, принародно ни с кем не конфликтовал, подчёркивал своё уважение к людям. Вот и к соседям был внимателен. С учётом, что пожилая соседка любила подольше утром поспать, он старался не хлопать дверью, когда уходил рано в дни радиопередач, и в подъезде придерживал дверь. Ведь она так грохает!
Придерживая за собой дверь, он оберегал и соседскую девочку с первого этажа, которой уже полтора года, а она только мычит и моргает глазами. Если хлопала дверь, то она боялась, как будто в этот момент сверху на неё что-то упадёт. Девочка пугливо ёжилась и начинала плакать.
А на работе? Тоже вёл себя прилично. Не преминёт сказать доброе слово уборщице, которая ползает по ступенькам с мокрой тряпкой, шарахаясь из угла в угол, стараясь пропустить тебя, чтобы, не дай бог, не капнуть на твои новые туфли.
Не осуждал своих коллег, шумно говорящих, дымящих сигаретами и беспардонно изучающих проходящую мимо женщину с ног до головы, приостанавливая взгляд на самом привлекательном месте.
Проходя мимо церкви, не ругал нищих. Давал сколько мог и не называл их дармоедами и вымогателями. Урезонивал тех, кто подсчитывал их жалкие прибыли, поясняя: если бы на паперти было выгодно стоять, то все бы там стояли.
Заметив старушку на пешеходном переходе, неуверенно чувствующую себя, понимая, что она тут до вечера простоит, дрыгая своей ножкой туда-сюда. Он не делал стеклянные глаза, будто ничего не видит. Брал её под руку и переводил через улицу с доброжелательным воркованием о почётной старости, которую нужно уважать.
Он улыбался солнцу, радовался свежему ветерку, с удовольствием шёл на работу, поскрипывая подошвой тщательно начищенных импортных туфель, доставшихся ему по случаю… Ведь они приобретены не в магазине, а на универсальной базе. Эта заветная ниша и подобные ей были для избранных. Он иногда проникал в их недра и уже чувствовал свою привилегированность, но вёл себя скромно.
«Я вынужден казаться хорошим. Казаться хорошим проще, чем быть им. У нас внешняя сторона поведения формирует мнение о тебе. Человек всегда зависит от общества, в котором живёт. Мне нужно было идти вперёд по карьерной лестнице, чтобы вырваться из серой толпы и стоять над нею, среди тех, кто олицетворяет власть. Без искусного притворства, угодничества и сокрытия своих действительных взглядов зачахнешь на куче навоза. Мне всегда хотелось быть у власти, на виду, на публике производить впечатление, которое поможет мне выйти в люди. И нет мне дела до этих старух, мужиков, работяг. Я достоин лучшей доли. В жизни, как в театре – нужно хорошо играть, чтобы тебе подыгрывали. Чтобы публика видела только ТЕБЯ на фоне массовки. Поэтому я и добился успеха, а тех, кто от меня отстал, зависть душит! – так думал Опанович и констатировал: – В этот раз я заигрался. Мог бы спокойно отнестись к этому мужику, а я перед ним оказался на его же уровне – пьяным, безрассудным! А всё потому, что ведущая меня по жизни роль выпала из спектакля, и я оказался самим собой в реальности… Сейчас мне нужно все свои силы направить на спасение самого себя».
Геннадий сделал паузу в анализе причин случившегося, смог немного расслабиться и пришёл к такому итогу: «Если бы всю свою относительно благополучную жизнь вернуть в любой предшествующий момент, исключая вчерашний вечер и сегодняшнюю ночь, то можно было бы оставаться счастливым человеком. Именно счастливым! Но не всё потеряно. Нужно выходить из любой ситуации, не опуская руки и не теряя надежды на благополучный исход, как и прежде, бороться за своё существование на той карьерной лесенке, которую мне отвела судьба».