Ты была в моей жизни

               
                Как она ждала, как она звала,
                Как она пила виски!
                Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
                Ты была в моей жизни.


               Павел Дмитриевич побывал в Англии, о чём и сообщил студентам в октябре, на первой же лекции. В октябре – потому, что студенты месяц работали на заводе Ростсельмаш, помогая трудовому коллективу выпустить миллионный комбайн к намеченной дате. Благодаря этому, Павел Дмитриевич почти без ущерба для учебного процесса (если не считать ущербом зависть коллег) смог воспользоваться приглашением международного проекта по обмену специалистами в той узкой области, в которой только что защитил кандидатскую диссертацию. О том, сколько заседаний парткомов разных инстанций было посвящено утверждению его кандидатуры для участия в проекте, говорить не стоит. Кто жил в те годы – знает, кто не жил – тому не понять.
               Разумеется, новоиспечённый кандидат наук был женат, был членом партии, активным общественником и обладал ещё двести восемьдесят одним положительным качеством: столько вопросов было в анкете, которую требовалось заполнить, прежде чем «наверху» будет принято решение о целесообразности поездки.
Недостатков у претендента на участие в престижной программе было два: молодость и точёный античный профиль.  И первое, и второе вызывало неодобрение «верхов». К счастью, они не знали, что Павел Дмитриевич обладает ещё приятным бархатным баритоном. Когда он пел: «Цветы роняют лепестки на песок, никто не знает, как мой путь одинок», – вздрагивали сердца самых ревнивых поборниц морали …

               Впрочем, наш рассказ не об этом. Строгий отбор преодолели пять научных сотрудников из разных городов. Встретились они в Москве: трое мужчин, две женщины. Когда узнали, какую сумму выделили им на командировочные, тихо вздохнули. Только профессор Образцова, пятидесятилетняя дама, уверенная в себе и авторитете мужа, академика Образцова, попыталась, пробившись в кабинет начальства, оспорить этот прискорбный факт: «Вам не стыдно за страну? Вы нас на панель посылаете». Начальство смерило с ног до головы представительницу российской науки, оценило отёчные ноги, бордовое лицо под цвет шерстяной кофты, причёску – башню, залитую лаком, поняло, что на панели её не ждут, и невозможное свершилось: сколько-то фунтов и пенни им добавили.

               В Англии оказалось, что прибавка смехотворно мала. Павел Дмитриевич, как каждый советский человек, запасся, конечно, кипятильником и всякими концентратами, но доброжелательные английские коллеги неизменно приглашали на ланч, а по неписаным правилам на следующий день должно было последовать ответное приглашение…
               Когда фунтов осталось совсем мало, пришлось взять пример с четы Образцовых и на время ланча скрываться в университетской библиотеке.

               Даже на голодный желудок читальный зал библиотеки производил чарующее впечатление. Огромный круглый зал накрыт стеклянным куполом, посередине большой овальный стол красного дерева, лампы с матерчатыми розовыми абажурами, массивные кожаные кресла; ближе к стенам – дугообразные столы, такие же кресла, а по периметру – три этажа книг в открытом доступе. Каждый раз Павел Дмитриевич терялся от такого богатства, чувствовал себя Пашкой с рабочей окраины и, затаив дыхание, тянулся не к профессиональным журналам, которые с трудом получил бы даже в Москве, а к пацанской любви – чертежам старинных кораблей разных стран.


               Как правило, на втором этаже, где в сотнях кожаных папок хранились чертежи кораблей, читателей практически не было. Лишь в последний день пребывания в Англии Павел Дмитриевич застал возле книг смотрительницу, которая, стоя на стремянке, пыталась достать папку с самого верха. Услышав шаги, она, не оборачиваясь, бросила что-то вроде:
 
               – Help me, god damn it.

               Павел Дмитриевич подумал, что ослышался: не могла благовоспитанная барышня просить о помощи и ругаться как портовый моряк. Но на всякий случай подбежал к стремянке. Как оказалось, вовремя: стремянка наклонилась, закачалась, набитая чертежами папка полетела на пол, за ней соскользнула со стремянки и смотрительница. Широкая юбка всех цветов радуги, зацепившись за какой-то винт стремянки затрещала, а девушка оказалась в крепких руках Павла Дмитриевича, задохнувшегося от терпкого аромата духов и очень старавшегося не прижать нечаянно к себе спасённую.
             Благодарности не последовало. Девица, как ни в чём не бывало, уселась на пол и стала сосредоточенно рассматривать чертежи, пока с возгласом: «This ship!» не подняла наконец глаза на стоящего рядом мужчину:

               – Джоанна.
               – Павел.
               – Павел? Русский? – она радостно засмеялась.
               От смеха бледное лицо англичанки, не тронутое косметикой, порозовело, на виске стала видна голубая жилка, и вся она, с рассыпанными по плечам светлыми волосами, прямым тонким носиком, ямочками на пухлых щеках, вдруг показалась Павлу Дмитриевичу такой знакомой и близкой, что он тоже рассмеялся в ответ.
               – Это тот самый корабль «Ретвизан» адмирала Чичагова.
               Она сказала это по-русски и, заметив удивление собеседника, добавила:
               – Я изучала русский язык в университете. Меня хвалили.
               – Забавно. А я учился в английской школе. Правда, меня больше ругали.
               – В английской школе? В Лондоне? У тебя почти оксфордское произношение.
               – Нет, я учился в России. Просто много часов английского языка, хорошие преподаватели и пластинки…
               Немного поколебавшись, Павел Дмитриевич опустился рядом на пол, взял чертёж корабля.
               – Чем знаменит адмирал Чичагов?
               – Что? – Джоанна вскочила, радугой взметнулась юбка, хлестнув молодого человека по лицу. – У тебя была плохая оценка по истории? Или ты притворяешься, что ты русский?
               – Можно подумать, англичане знают всех своих адмиралов, – обиделся Павел Дмитриевич, не заметив, как перестал быть уважаемым преподавателем, молодым учёным и превратился в Пашу с Ростсельмаша, каждый день влюблявшегося в новую девчонку.
               – Не всех, но некоторых знают… Нельсона хоть ты знаешь?
               В прищуренных глазах девушки Павел заметил лукавство, но ответил серьёзно:
               – А как же, был на Трафальгарской площади, видел колонну, – не сдержавшись, добавил, – а ещё я в семь лет посмотрел фильм «Леди Гамильтон», и решил, что стану моряком. В моём городе нет моря, пришлось довольствоваться судомодельным кружком, – поднялся с пола, разгладил ладонью чертёж. – Хорош трёхмачтовик.

               Джоанна сняла с полки тяжёлый том в кожаном переплёте. На первой странице витиеватая надпись: «Записки адмирала Чичагова, заключающие то, что он видел, и что, по его мнению, знал».
               – Первый морской министр России, твой тёзка.

               Скинув туфли, залезла с ногами в кресло, кивнула на массивный подлокотник, приглашая сесть рядом.
               Павел полистал книгу… Подробное описание боя у острова Эланд: пушки флагманского корабля «Ростислав» вынудили корабль вице-адмирала обратиться в бегство, другой шведский корабль сдался в плен, подняв русский флаг. Ревельское сражение, Выборгское…
               И вдруг откровенное признание: «…Страсть моя к моему ремеслу дошла до высшей степени. Имев случай видеть вблизи несовершенства русского флота, я был ими раздражен и пламенно желал после столь долгого изучения теорий поставить себя в возможность увидеть собственными глазами практику английских моряков… Поэтому я умолял отца моего дозволить мне посетить Англию».

               – Не там смотришь.
               Джоанна быстро листала страницы, пока не нашла то, что искала. Протянула Павлу:
               – У каждого своя леди Гамильтон.

               «По возвращении моем на «Ретвизан», я увидел, что барометр чрезвычайно понизился, небо покрыто мрачными тучами и все предвещало бурю… По закате солнца небо до того омрачилось, что уже ничего невозможно было различать. Едва мы спустили брам-стеньги и изготовились спустить марсы, на нас налетел жестокий ураган, с великой силой несясь чрез борт корабля, стоявший боком. Это до такой степени накренило корабль, что первая батарея очутилась в воде, а марсы наклонились до невозможности с них спуститься… Не было видно ни зги, а ветер так силен, что заглушал команды… Канаты якорей полопались, «Ретвизан» потащило на песчаную банку, находившуюся в ста саженях, и лишь третий якорь, привязанный, по счастью, к старому шведскому канату, устоял».
 
               Павел с удовольствием читал вслух, думая, как зашлось бы от волнения сердце мальчишки Пашки, попади ему в руки такое сокровище.

               «Хотя корабль мой и не нуждался в больших починках… но у меня всегда лежало на сердце, что мой корабль не обшит медью; я часто бывал принужден чистить его килевую часть и, несмотря на это, не мог придать ему той быстроты хода, к которой он был способен. Я пустил в ход все пружины, чтобы добиться этой милости от английского правительства, и при посредничестве нашего посланника, графа Семёна Романовича Воронцова, получил приказ ввести мой корабль в Чатэмский док, обшить его медью и устроить совершенно на английский образец».

               Джоанна не сводила с Павла восхищённых глаз, завороженная звуками русской речи, бархатом голоса и классическим античным профилем. Происходило именно то, чего опасались прозорливые члены парткомов.

               «Экипаж мой перевели на один из понтонов, корабль разоружили и ввели в док. Я нанял квартиру в городе, сколь возможно, поближе к эллингу, и явился к начальнику порта, флотскому капитану, свыше восьмидесяти лет, по имени Проби. Он принял меня хорошо, обещал отдать приказ, чтобы все требования мои удовлетворялись и прибавил, что принимает по вечерам, ежедневно, и что я буду у него приятным гостем. Проби был вдов, семейство его состояло из двух сыновей, находившихся в отсутствии, и четырех дочерей, из коих две – замужние дамы. Оставшиеся две девицы были музыкантши, особенно младшая. Так как я очень любил музыку, то гармония послужила к нашему сближению, и я нашел так много соотношений между чувствами и склонностями этой девицы с моими, что с каждым днем более и более привязывался к ней».

               Павел смутился, заметив, что Джоанна шёпотом повторяет знакомый текст следом за ним.
               – Ты что, наизусть выучила?
               Она пожала плечами:
               – Просто много раз читала. Мне очень нравится эта история, а у тебя красивый голос. Если не торопишься, читай пожалуйста.

               Вообще-то его отсутствие уже наверняка бросилось в глаза проницательной супруге академика Образцова. Скорее всего она даже обратилась к двум другим соратникам по программе, Владу и Елене, с просьбой найти заблудшую овцу, но Павел подумал, что Пашка с Ростсельмаша плюнул бы на всю эту ерунду, и продолжил читать.

               «…Я продолжал посещать дом коменданта Проби, часто у него обедал и проводил здесь все вечера, будучи поощряем к тому знаками благорасположения ко мне всего семейства. Наконец, несмотря на все мое предубеждение против женитьбы, я почувствовал, что мне весьма трудно будет расстаться с мисс Элизабет Проби; я думал даже, что без нее не буду счастлив. Насколько я мог судить, расположение и отца, и дочери казались мне весьма благоприятными. Открытие кампании приближалось, мне скоро предстояло уехать из Чатэма. Поэтому за несколько дней до отъезда я написал капитану Проби, прося у него руки дочери».

               Вдохновенное чтение прервалось громким бурчанием голодного желудка. Павел смутился, а девушка рассмеялась так по-доброму, что у него сразу отлегло от сердца.
               – Как у вас говорят? Птицу историями не прокормишь?
               – Соловья баснями не кормят, – улыбнулся Павел.
               Джоанна порывисто поднялась, кажется, она вообще не умела ничего делать медленно и спокойно, повернулась, и тут обнаружилось, что падение со стремянки не прошло бесследно. На юбке немного ниже того места, откуда растут ноги, зияла огромная прореха.
               – God damn it, – прокомментировала пострадавшая и, подумав минуту, оторвала нижнюю часть юбки.
               – Тебе нравятся мини?
               – Мне нравишься ты в мини.
               Стройные загорелые ножки и правда были очаровательны.

               – Поставь записки адмирала на место и пойдём в паб. Что было дальше, я расскажу тебе по дороге.
               – Дальше они жили долго и счастливо, – попытался оттянуть неприятный момент голодный советский учёный.
               – Ну да! Ты бы разрешил своей дочке выйти замуж за англичанина? Небось, лишил бы наследства…
               «Пока, кроме долга за кооперативную квартиру, завещать нечего», – подумал Павел и собрался с духом:
               – Прости, Джоанна. Мы завтра уезжаем, это всё, что осталось.
               Мрачно высыпал на ладонь несколько мелких монет, которые собирался привезти домой в качестве сувенира.
               – Глупости. Я знаю: у советских всегда нет денег. Я тоже не дочь миллионера, но на Fish and Chips хватит. Пошли, я знаю дешёвый паб.
               – Но разве ты в любое время можешь уйти с работы? – сделал последнюю попытку Павел.
               – Конечно, нет. Мы пойдём через хранилище, там сидит толстая рыжая Меган. Я продемонстрирую ей свою мини юбку, покажу тебя, расскажу, что ты потомок того самого адмирала Чичагова, встану на колени, в конце концов она сжалится и отпустит меня.


               До паба они дошли не сразу. Как оказалось, завёрнутую в кулёк из газеты рыбу, жареную во фритюре с картошкой, продавали почти на каждом углу, и Павел только удивлялся, почему не видел этого раньше. Джоанна решила, что первую порцию они съедят, расположившись на лужайке, под памятником какому-то герцогу.
Рыба была обжигающе горяча, масло текло по пальцам, а ветер упорно бросал длинные волосы девушки ей на лицо. Она облизывала пальцы, убирала непокорные волосы и не переставала рассказывать:
               – Конечно, капитан Проби не захотел, чтобы дочь вышла замуж за иностранца. Более того, он указал: если дочь нарушит его волю, будет лишена той небольшой части состояния, которую он завещает своим детям. Но Элизабет это не остановило. Старая нянька принесла послание от неё капитану Чичагову. В отличие от вашей пушкинской Татьяны, англичанка не отличалась многословием. Она лишь дважды подчеркнула слово «постоянство» в тексте итальянской арии, которую они часто пели вдвоём.

               Павел растянулся на лужайке, заложив руки под голову и боясь спугнуть наваждение. Казалось, время остановилось, и на земле больше ничего не осталось, кроме прядки светлых волос, выбившейся из узла, закрученного на затылке, тонких пальцев, сжимавших бумажный кулёк, и напевного голоса, забавно растягивающего гласные.

               – Что оставалось бедным влюблённым, как не клясться друг другу в письмах в вечной любви. А между прочим, это был 1795 год. Ты имеешь представление, какие события назревали у вас в стране?

               Павел промолчал. Джоанна придвинулась ближе, накрыла ладонью его глаза, легко провела по лицу.
               – Русские часто не знают свою историю. Впрочем, как и англичане. Через год умерла Екатерина Вторая, на трон сел Павел Первый. И бедный капитан Чичагов попал… Как это перевести: «From bad to the worse»?
               – Как кур в ощип, –засмеялся Павел, легко прикасаясь губами к ладошке, пахнущей рыбой.
               – Куры совсем ни при чём, – обиделась Джоанна и отодвинулась. – А Павел ваш, god damn... Он был тиран. Спустя два года от мисс Проби пришло письмо, что отец её умер и более ничто не препятствует их счастью. Но когда бедный Чичагов спросил у Павла Первого разрешение ехать в Чатэм для женитьбы, тот ответил: «В России достаточно девиц, чтобы не искать их в Англии».
               Джоанна вздохнула, сочувствуя девушке, словно близкой подруге:
               – Мужчины во все времена готовы сражаться за что угодно, только не за свою любовь. Капитан передал невесте слова Государя и красочно обрисовал, как тяжела жизнь в России. Естественно, Элизабет решила, что это лишь увёртка с его стороны, и предоставила жениху полную свободу отказаться от обязательств.


               Небо быстро потемнело. Только что приятный ласковый ветерок превратился в ураган, с хохотом срывающий с деревьев листья, а с прохожих шляпы.
               – Бежим, наша погода непредсказуема, как мужчины.

               Пока добежали до паба, оба вымокли, так старательно уступали друг другу плащ, купленный Павлом в московском ЦУМе специально для дождливого Альбиона. В результате, плащ сгодился лишь на то, чтобы, прикрывшись им, торопливо прикоснуться мокрыми губами друг к другу и тут же отпрянуть, пропуская в дверь таких же жаждущих согреться…

               – Виски! – простонала Джоанна, дрожа от холода. – И рыбу с картошкой.

               Конечно, это всё было очень неправильно, но Павлу не хотелось сопротивляться. К тому же за время своего пребывания в Англии он ни разу не решился зайти в паб, а оказалось, это так здорово: массивные деревянные столы, стулья с кожаной обивкой, барная стойка, места за которой точно хватит на всех желающих, тепло и полумрак, когда кажется, что ты видишь всех, а тебя никто… И необыкновенно вкусная рыба с гороховым пюре и маринованными огурцами вместо гарнира.

               – Они так и расстались?
               – Конечно, нет. Недоброжелатели уверили Павла Первого, что Чичагов намерен служить в английском флоте, и женитьба лишь предлог для этого. Разъярённый, ваш царь потребовал забрать у капитана, которого перед этим сам сделал контр-адмиралом, шпагу, сорвать мундир и в таком виде отправить в крепость. К счастью, посредники уведомили об этом друга отца мисс Проби, российского посланника графа Воронцова.

               Джоанна пила виски, смешно морщилась, переживая за влюблённых, то и дело взмахивала руками, чуть не сбрасывая со стола тарелки, а Павел мрачнел: ему ужасно хотелось прикоснуться губами к голубой жилке, которая билась у девушки на виске.

               – Чичагов заболел лихорадкой и чуть не умер в крепости, но граф Воронцов всё-таки добился, чтобы Чичагова отпустили в Англию, – Джоанна рассмеялась. – Настоящий дипломат, граф в письмах подчёркивал родственные связи семьи Проби с членами правительства…
               – Они поженились и жили долго и счастливо?
               – Почти. Элизабет рано умерла, но оставила Чичагову трёх дочерей.  В архиве сохранились письма Элизабет к адмиралу. Они удивительны. Я мечтаю когда-нибудь написать книгу об их любви, – потянулась к стакану с виски.


               Павел забрал у девушки стакан, накрыл её ладонь своей:
               – Джоанна, я завтра уеду, и я женат.
               – Я знаю, – указала глазами на его обручальное кольцо, – вы, русские, всегда женаты. Или специально надеваете кольца, чтобы ничего не обещать? Но мне и не нужны твои обещания. Ты пойдёшь ко мне?
               Павел посмотрел в напряженно прищуренные глаза и твёрдо сказал:
               – Yes, god damn all.


               Советские часы «Слава» стоили на чёрном рынке недорого, но бармен взял их в оплату за ужин в пабе и маленький букетик цветов для Джоанны.


               В отель Павел Дмитриевич вернулся в полночь.
               – Слава богу, – бросились к нему Влад с Еленой, караулившие у входа. – Мадам Образцова распорядилась после двенадцати звонить в полицию. Где ты пропадал?
               – В восемнадцатом веке. Или в начале девятнадцатого… Запутался.
               – Павел, ты пьян?!
               – Наверное. Пошли спать, ребята, – Павел Дмитриевич обнял соратников за плечи. – Жизнь бывает удивительно хороша.


               – Ну что, собрали миллионный комбайн? – преподаватель обвёл глазами аудиторию, радуясь знакомым лицам.
               – Собрали, ленточки привязали, на постамент водрузили, – засмеялись студенты.
               – А после вас третий курс пошёл собирать те двести, которых не хватало до миллиона.
               Павел Дмитриевич немного помолчал и наконец задумчиво произнёс:
               – Мы сегодня поговорим о том, что не входит в учебную программу. Я расскажу вам об адмирале Павле Васильевиче Чичагове, о времени становления российского флота, надеждах, начинаниях и, – улыбнулся, – специально, чтобы не заскучали девушки, о романтической любви.
 

В тексте использованы мемуары "Записки адмирала Чичагова".

Иллюстрации: портрет Элизабет Проби, неизвестный художник, акварель на кости, примерно 1799 год; портрет Павла Чичагова, художник Дж. Сэксон, 1804 год;
Линейный корабль "Ретвизан".