Чудачка, или Репортаж с того света

      - Друг, заводи, нет больше сил ждать. - Наконец появляется последний из списка счастливцев, которых сегодня выписали после ковида – больница вызвалась развести всех желающих по домам за свой счет. Я забилась в угол на заднем сиденье – чтобы все видеть, а заодно и спрятаться от сквозняка. За окном несусветная жара – июль, разгар лета, но легкий ветерок из окошек мне кажется ледяным потоком, который сдует меня, тщедушную, без труда.
      
     Старенький микроавтобус ловко шныряет в потоке машин. Нас трясет и подбрасывает – крепко вцепилась в поручни, чтобы на очередном повороте не свалиться в проход. Первым выходит толстяк, которого я заприметила еще в больнице. Человек-гора – это про него. Необъятных размеров, от сидел в мужской палате на кровати без майки; пред ним медсестра со шприцем наперевес – прицеливается, куда бы половчее уколоть. - Здесь! Здесь! Тормози! – кричит толстяк. С трудом протискивается сквозь узкие двери, тяжело спрыгивает на землю. Я не вижу его лица, зато вижу спину – уставшую, поникшую. Он словно путешественник из другого времени – с удивлением озирается вокруг. Мимо с воплями проносится стайка мальчишек. Вокруг жизнь – цокает каблуками, хохочет, брызжет водой из поливалок. Еще мгновение – и мужчина приходит в себя. Шагает все быстрее. Идет не оглядываясь.
    
     Затем очередь женщины средних лет. Она одета аккуратно и даже нарядно. Легко выпархивает из автобуса. Я в восхищении – нашу женщину не задушишь, не убьешь. Шагает решительно. Кажется, в голове у нее уже созрели планы, как разгрести хозяйственные завалы, образовавшиеся за время болезни.
    
     Мы кружим где-то в районе Сходни. Вскоре в автобусе остаются двое – я и старик лет восьмидесяти, высокий и худой, как высохший корешок. Водитель решает сначала завести меня – так удобнее. Но план внезапно меняется. Очень жарко, и старик вдруг начинает задыхаться. Судорожно сдирает с себя футболку и заходится в сухом кашле. - Отец, ты как? Доедешь? - Тот только машет рукой – дескать, гони. Держу наготове телефон – чтобы вызвать скорую. Мужчина время от времени, тяжело дыша, широко раскрывает рот. Видны два ряда стальных зубов, они кажутся неуместными на исхудавшем лице. Наконец-то! Приехали. У подъезда ремонтные работы. - Отец, вот твой дом. Бери левее, чтобы в яму не упасть. Ближе подъехать не могу. - Старик спускается со ступенек, но поручень из рук не выпускает. Ему кажется, что его привезли не туда. Потом, словно кивнув самому себе, делает шаги к дому. Его никто не встречает. 
    
     - Ну, теперь мы с ветерком! - А сколько до Красногорска? - За час домчимся. - Водитель пытается меня подбодрить и рассмешить. Долгопрудный – читаю на придорожном указателе. В очередной пробке стоим минут двадцать. Вдоль рядов машин расхаживает парень с железным ящиком на груди. Мороженое хочешь? - спрашивает водитель. - Нет. Домой. Скорее. – Он видит, как мне плохо, и я благодарна ему – за чуткость. В окно летит строительная пыль. Кругом что-то роют, перевозят, асфальтируют. Чудовищная духота. Кажется, мы не доедем никогда. Не вздумай! Глупо испустить дух на пороге собственного дома! 
    
     Вся сжалась в комок. Ну же! Еще чуть-чуть! Несколько ватных, словно в невесомости, шагов – и я в просторном холле своего подъезда. Здесь прохладно и гулко. Могу отдышаться. Привычно нашариваю связку ключей.  Открываю квартиру. Кругом чистота и порядок. Холодильник набит магазинной едой и кастрюльками с домашними вкусностями. На столе батарея бутылок с минералкой, шиповником, соком - моим любимым, гранатовым. Теплая волна благодарности сжимает горло – обо мне волновались, за меня молились, меня ждали. Внучки по телефону, всхлипывая: «Ритулечка, не умирай, пожалуйста!» Любовь близких – как же она необходима - всегда, в отчаянную минуту особенно. Я вцепилась во все протянутые мне руки, и вот я дома, живая.
    
     Все на своих местах, но как будто уменьшилось в размерах, скукожилось.  Силюсь узнать родные стены, но тщетно: воздух вокруг меня колеблется и плывет. Долго стою под душем: хочу избавиться от больничных запахов и впечатлений. Падаю в кровать – Господи, неужели я дома! И проваливаюсь в события недельной давности.

     … Я на больничной койке, широкой и удобной, с приличным бельем. Надо исхитриться переодеться – все промокло до нитки, хоть выжимай. На лице кислородная маска, в руке торчит катетер капельницы. Оказывается, я здесь уже два дня. На тумбочке остывшая каша и чай в одноразовом стаканчике – спасибо, девчонки! За окном уже вечер. С жадностью съедаю нехитрую больничную еду и снова ныряю в небытие. Три ночи подряд мне снится один и тот же сон. Я сижу на кровати. Какая-то сила меня приподнимает. Я наклоняюсь вперед и машу рукой своим близким, прощаюсь: вот дочь, мои блондиночки-внучки, за ними кто-то еще и еще. Я улыбаюсь. Оказывается, умирать не страшно, даже приятно. Такое облегчение! Рядом с моей кроватью на стуле сидит статная темноволосая женщина. Она склонила голову, лица не видно. От нее исходит какое-то прозрачное, легкое спокойствие. Кто это? Смерть? Ждет, чтобы распахнуть передо мной дверь в мир иной? Или ангел, который помогает мне удержаться на этом свете?
    
     На четвертый день мои ночные путешествия прекратились. Температура спала. Но слабость несусветная. Даже дышать – непосильная работа. Остается глазеть по сторонам. Напротив женщина лет сорока. Милая, уютная. Все время говорит о своем муже: он у меня очень умный, но совершенно непрактичный, ну, тюфяк, правда. - А вот это напрасно: в сумочке, которую он передал, и лекарства, и сменное белье, и зеркальце, и даже шпильки для ее чудных длинных волос. Все это она перебирает – ласково, с любовью. Похоже, у них нет детей, друг для друга они единственные. Но температура 40, не падает. Женщина смолкает, лежит, накрывшись одеялом с головой. Ее куда-то спешно переводят. Освободившееся место немедленно занимается.
    
     Этому конвейеру нет конца. Открываю глаза – и уже новые люди. На месте вчерашней девяностолетней бабушки – ей вдруг резко стало плохо – надменная особа, наверняка начальница мелкого пошиба: раздает команды по телефону направо и налево – и все гневно, требовательно. С мужем говорит также. Бедный…
    
     Всю ночь не спим. Моя соседка как заводная на все лады голосит: «Люди добрые! Доктор, миленький! Кто-нибудь! Подойдите! Сердце у вас есть?» Как только врач или сестра склоняются над ней, начинает хохотать: «Ну что, уморить меня хотите?» И снова: «Люди добрые…» Ковид – зверь беспощадный, бьет по самому слабому месту, и по психике тоже. Женщину переводят в отдельную палату. Над нами как будто висит тяжелое вязкое облако – страдания, ожидания, страха и надежды. Разговаривать не хочется, и так все ясно: кому-то повезет, а кому-то нет. И возраст, должность, семейное положение тут не причем.
    
     Врача ждем как ангела-хранителя. Он здесь, всегда рядом – утром-вечером в обязательном порядке и еще столько, сколько потребуется. Врач – образ собирательный. Это молодые мужчины, всегда в масках, наглухо задраеных халатах. Мы наловчились различать их по глазам, по голосу. С лишними вопросами не пристаем: если есть хоть малейшее улучшение, скажет сам; промолчит – значит надо ждать, надо бороться.
    
     Как в замедленной съемке перед глазами проплывает молоденькая сестричка. Протирает подоконники, дезинфицирует поручни кроватей, надраивает умывальник. И драет, драет… Я потеряла счет времени – это уже сегодня или еще вчера? Какое странное состояние – ты как будто вне пространства, ты есть и тебя нет одновременно. Пить… Все время хочется пить.
    
     Через открытые двери палаты вижу, что происходит в процедурной. Вдоль стен одна за другой выстраиваются капельницы. Их целый лес – на этаже несколько десятков человек. Медсестры работают на автомате. Кажется, если подумают об усталости – рухнут замертво. Домой смена уходит молча, лица серые, измученные. Я готова целовать им руки - и врачам, и медсестрам, и поварихам «Подходим, подходим кушать!», и санитаркам. Всем без исключения. Они не зарабатывают деньги, они служат… Людям, мне, жизни. Не жалуясь, из последних сил. Я это вижу, чувствую, понимаю. Назавтра придет новая бригада и также будет стоять за тебя горой. Только ты не подведи, поправляйся!
    
     Никак не удается сосредоточиться. В сознании беспрерывная карусель. Только придещь в себя, как снова куда-то проваливаешься. И опять сон… Новостройка. Я вхожу в пустую просторную квартиру. Пахнет сырой штукатуркой. Обои скромненькие, дверь в кухню оклеена пленкой под дерево. Мое полузабытое советское детство! Но солнце! Оно заливает все вокруг! Его тепло я чувствую у себя на щеке. Да это же МОЙ дом! Я все здесь отмою, наведу порядок, заживем…
    
     Наутро новость: собирайтесь потихоньку, к обеду поедете домой; пришли анализы, все нормально. Откуда что взялось – свои пожитки собираю моментально. Прощаясь, желаю всем поскорее выздороветь, что-то шучу насчет нашей непотопляемости. Все улыбаются. Какие хорошие, открытые лица. Смеется и наша начальница, ее выписывают вместе со мной.
    
     … Пролетели лето, осень. И вот уже зима. Сказочно, фантастически красивая. Хочу все запомнить, вобрать в себя – деревья словно засахаренные; в снежных шапках крыши; малышей, с визгом летящих с горки; кота, что сидит на плечах велосипедиста - вдвоем они гоняют в любую погоду и магазин тоже ходят вдвоем. Мне есть, где беречь эти сокровища. Душа распахнула объятья. Тело страдало, а она исцелилась. Упала на дно, оттолкнулась и теперь рождается заново. Какое наслаждение шагать налегке. Забросить к черту на кулички чемодан, который таскаешь с собой всю жизнь – с обидами на близких и дальних, с претензиями к миру и себе. Какое облегчение простить всех, простить себя. На душе чисто, свободно. Как мало нужно для счастья. И так много…
    
     С палками для  скандинавской ходьбы надолго ухожу в парк. Навстречу парочка - приятельницы. Слышу одна другой: «Смотри, смотри! Вот чудачка, все время улыбается.» Это обо мне. Я не чудачка. Мне просто нравится жить. У меня сегодня самый лучший день. А завтра будет еще лучше – новый день новой жизни.