4 В неглубоком прошлом Гл. 2 Неудавшиеся жизни

Неудавшиеся жизни

Очередь за сливочным маслом затянулась. Покупатели умоляли вызванного директора магазина не устраивать, в виде исключения, обеденного перерыва, или, хотя бы, в виде более легкого исключения, начать отпускать масло до перерыва. В этом случае некоторые счастливчики из начала очереди получили бы возможность отовариться до закрытия магазина на обед, а потом успеть за время обеденного перерыва добраться до следующего магазина. Но директорша, величественная осознанием своего всемогущества, была неумолима. Более того, томительное ожидание сливочного масла продлилось и после возобновления работы магазина, пока продавщица с кассиршей курили на крыльце, шушукаясь и хихикая.

Несмотря на все эти досадные задержки, Полина Станиславовна на поезд ещё успевала. Единственная мысль, которая не давала ей покоя, заключалась в том, успеет ли она на вокзале переложить масло в заранее заготовленные трехлитровые стеклянные банки. Понятно, во что превратилось бы масло за полдня дороги, если везти его кусками, обернутыми пергаминовой бумагой. А перекладывать масло в битком набитом местном поезде - занятие непростое, а временами - даже и опасное.

На пешеходном переходе зеленый горел уже давно, и Полина Станиславовна, догадавшись, что до красного сигнала перейти улицу не успеет, остановилась передохнуть, поставив сумки на землю. Загорелся зеленый, и она, подхватив сумки, продолжила движение. Более быстрые и более легкие пешеходы уже успели перейти улицу, но времени оставалось достаточно... На той стороне улицы Полина Станиславовна увидела Сережу - Сергея Никаноровича. «Наконец-то! Нашелся! Не зря я столько лет искала и ждала его!». Она поняла, что Сергей Никанорович не переходит улицу оттого, что поджидает ее. «Чем стоймя стоять, помог бы сумки подтащить...» - с досадой подумала Полина Станиславовна. Но Сергей Никанорович делал отчаянные жесты, указывая куда-то в сторону. Полина Станиславовна взглянула в указанном направлении и обомлела: на красный свет, не снижая скорости, прямо на нее несся самосвал.

Но краткий миг замешательства прошел. Несмотря на преклонный возраст, Полина Станиславовна находилась в превосходной физической форме. Сказывались и непрерывная возня с огородом и прочим хозяйством, и частые поездки в город, сопровождаемые беготней по магазинам. Она метнулась к спасительному тротуару. Отчего-то ей показалось, что самосвал вильнул вслед за ней. От сильного толчка в бедро она повалилась на асфальт, ударившись головой об ограждение. В глазах потемнело, и на какой-то миг она потеряла сознание. Но вскоре пришла в себя. Голова кружилась, но, кажется, она вполне в себе и может соображать. Мешали сосредоточиться лишь крики, визги и вопли очевидцев происшествия.

Первым делом она огляделась в поисках Сережи - его не было поблизости. Что ж, придётся самой вылезать из случившегося, но это - дело привычное, не в первый раз.

Стеклянные банки, конечно, разбились вдребезги. Так что, масло придётся везти в бумажных обертках, а потом тратить время на то, чтобы извлекать обрывки бумаги и комья грязи из растаявшей массы, и соскабливать масло с сумок. Сумки на месте, даже не порвались.

А то, что она вся в крови - это всего лишь порезы от стекла разбившихся банок. Порезы, может, и глубокие, но кровь остановить несложно, главное - извлечь осколки. Зашибленное бедро болит, но перелома, кажется, нет. Скорее всего, - просто сильный ушиб.

В общем, достаточно немного полежать, прийти в себя, собраться с силами, и как-нибудь доковылять до поезда...

- Как Вы себя чувствуете? Сильно болит?, - участливо склонился над ней врач подоспевшей скорой медицинской помощи.

- Благодарю Вас! Со мной почти что все в порядке. Если бы Вы остановили мне кровотечение...

Но врач будто бы не расслышал...

- Обезболивающий укол! Скорее!

- Благодарю Вас, но мне этого не нужно. Мне бы только остановить кровотечение от порезов стеклом, а дальше я сама справлюсь.

Подбежала медсестра со шприцем.

- Прошу Вас, не надо. Я не нуждаюсь в госпитализации. Я отказываюсь от госпитализации! Я доберусь сама, мне бы только остановить кровь...

...

В приемный покой Полину Станиславовну внесли на носилках. Она только здесь пришла в себя, с трудом сообразила, как очутилась здесь. И догадалась, что ей вкололи ударную дозу. Подошла медсестра. Состраданием и нежностью был пропитан взгляд чистых голубых глаз.

- Вам необходимо обработать рану. Вы можете привстать?

- Ей требуется обезболивающий укол, - прервал ее дежурный врач.

- Похоже, что укол ей уже сделали...

Полина Станиславовна попыталась подтвердить догадку, но язык пока еще плохо ворочался. И она просто утвердительно кивнула.

- Николай Викторович! - продолжила медсестра. - Я обработаю рану, а в уколе необходимости пока нет. Если потребуется, я сделаю укол позже...

- Как Вы такое терпите! - сказал задержавшийся почему-то врач скорой помощи, - она же Вам отдает распоряжение...

- Надя у нас одна из самых грамотных и ответственных медсестер.

- Знаем мы этих грамотных и ответственных. Раздали, на свою голову, паспорта колхозникам. А эти как дорвутся до городской вольницы, только держись. Небось, ваша грамотная и ответственная ночь напролёт бухала и е****ь, а теперь руки трясутся. Вот и выдумывает отговорки, лишь бы не работать. Да эта клуша варёная еле ворочается. Гоните ее...

- К сожалению, кадров не хватает, - принялся оправдываться Николай Викторович. И, немного заискивающим голосом, продолжил - Приходится брать кого попало. Как ведь раньше было: колхозники работают в деревне, урожая - полные закрома. В городе - простор, прилавки ломятся. А стоило только начать выдавать паспорта всем подряд...

Но, видно, врача скорой помощи эти рассуждения не слишком интересовали. И он грубо прервал излияния Николая Викторовича, обратившись к медсестре:

- Ты, мандавошка, делай укол, пока по жопе не получила.

Ясные голубые глаза Нади были полны слез. Она, смущенно опустив глаза, стала готовить укол. Руки у нее действительно тряслись, но не от алкогольных вливаний, а от обиды. Особенно сильна была обида на Николая Викторовича. Она всегда полагалась на его защиту и поддержку, и даже втайне была влюблена в него.

А он не заступился за нее перед крутившимся здесь с непонятными намерениями врачом скорой помощи.  Напротив, Николай Викторович, как-то странно лебезя, стремился показать, что он целиком и полностью разделяет убеждения этого пришлого врача, и целиком и полностью согласен со всем сказанным этим врачом.

Надя, хотя работала не так давно, успела стать действительно умелой и опытной медсестрой. Когда дошло до дела, она смогла унять дрожь в руках и сделала укол твёрдой рукой, быстро и безболезненно. Полина Станиславовна, начавшая было приходить в себя, покрутилась слегка на своем ложе, после чего погрузилась в глухое глубокое забытье.

Человеческая память стремится сохранять самые светлые и приятные воспоминания. Припомнилась Полине Станиславовне замечательная поездка в Индию. Тогда она, Ядвига, Дима и Серёжа навестили мудреца, который в этот раз предстал перед ними в виде неугомонного паренька. Мудрец не переставая бегал, прыгал, кувыркался, подтягивался на перекладине.

Он предложил Полине остаться у него ученицей и помощницей. Но она отказалась, не желая разлуки с друзьями. К тому же, Полина представила, как графу  тяжело было бы расстаться с дочерью.

Паренек-Мудрец попросил Ядвигу стать первой в его нынешнем воплощении женщиной. Ядвига с радостью и нескрываемым любопытством откликнулась на просьбу. Хотя Ядвига была развратной особой, познавшей столько мужчин, что и не смогла бы сосчитать, она не ожидала того, что испытала с этим юношей. Ей он также предлагал остаться жить у него. Но Ядвига отказалась от ожидавшей ее долгой спокойной размеренной жизни, наполненной постоянной радостью секса. Она считала, что обязана быть около Полины.

Полина Станиславовна вспомнила поездку в специальном отдельном вагоне от Находки до Крыма предвоенной весной. Великолепное обслуживание, покой и тишина, и ожидание предстоящей после многолетней разлуки встречи с Сережей. Встреча не обманула, а превзошла все мыслимые ожидания.

Довелось ей во время этой встречи поучаствовать в сотворении Истории. Сергей Никанорович выполнял личное поручение Лаврентия Павловича - деятеля циничного, безжалостного, но чрезвычайно рационального. Заинтересованностью Берии в удачном выполнении задания объяснялись и чудесное вызволение Полины из лагеря, и те безмятежные счастливые дни, проведенные ими в Крыму.

Серёжа и Полина поселились в домике недалеко от моря. Полина устроилась работать в санаторий, где приходила в себя дочь болгарских коммунистов Василка. Но, как догадалась вскоре Полина, Василка была сотрудницей британской разведки. Функция Полины заключалась в том, чтобы устно сообщать Василке то, что ей передавал Сергей. Откуда Сергей все это узнавал, и куда и каким путем передавала дальше Василка, Полина не знала и опасалась узнать.

Полина вскоре прониклась глубочайшей симпатией к Василке. Но Полине как непрофессионалу это было позволительно. Удивительно было то, что Василка, в профессионализме которой никаких сомнений не возникало, отвечала взаимностью, и к концу их миссии они стали близкими подругами. Василка упросила о встрече с Сережей. Василка и Сережа приложили все свое умение и тайком организовали волшебную ночь, которую они провели втроем.

Это была последняя встреча Полины и Серёжи. По завершении операции их доставили в Подмосковье, на скрытую в лесах небольшую, ничем не приметную дачу. Там их уже ждал Лаврентий Павлович Берия.

- Молодцы, - похвалил он их, - с авиацией вы хорошо сработали. Танки один хер Ла-Манш не переплывут, пускай достаются немцам. А вот к авиации после битвы за Англию у Черчилля отношение трепетное. Можете забыть про выполненное поручение, дальше без вас справимся. Ты, Сергей, вот что мне скажи: что, я тебе не обеспечил все условия для работы? Бабу попросил - пожалуйста, доставили тебе бабу. Мало одной - только звякнул бы мне, я бы тебе вагон этих баб подогнал. А чужими бабами зачем пользоваться?

Не ценишь ты мою заботу. А раз так, раз ты не ценишь то, чем я тебя обеспечиваю, бабу твою - к стенке, и следующий раз бабу проси у Черчилля. Ко мне с такими просьбами больше не обращайся.

- Вам виднее, Лаврентий Павлович. Но тогда я предам огласке то, чем мы занимались в Крыму.

- Нэ успеешь!

- Жаль, тогда я и следующее ваше поручение не успею выполнить.

- Торгуешься, гад?! - наступило тягостное молчание. Наконец, Берия продолжил, - правильно делаешь. Имеешь аргументы - имеешь право. Полине твоей жизнь сохраним. Дадим ей лет двадцать пять. Увы, на общие работы у меня лимит исчерпан, будет отбывать наказание на особой зоне, поваром в столовой. В очень хорошей столовой. Местность, правда, не слишком хорошая, отдаленная.  Ничего, потерпит. В этой столовой большие люди часто обедают. Но, смотри, чтобы толченое стекло вождям в пищу не добавляла. Без моей санкции...

Живи Полина и Серёжа в благополучном мире, в спокойное благополучное время, наверняка они сошлись бы, и со временем, насытившись и пресытившись друг другом, или разбежались бы разругавшись, или тянули бы унылое совместное сосуществование. Но этого им не было суждено. Вместо этого в душе Полины остались светлые воспоминания и нескончаемое ожидание следующей, еще более прекрасной встречи.

Полина Станиславовна всё более и более смирялась с тем, что ей уже никогда не выбраться из этого мира сладких воспоминаний. Оказывается, не так уж и мало счастливых дней было в ее жизни. И долгие безмятежные годы, проведённые в московской квартире с Димой, а впоследствии - и с как-то невзначай возникшей в их жизни бесподобной, замечательной девочкой Анечкой, которую она полюбила как родную дочь...

Когда Полина Станиславовна ощутила бегущие по затылку и по загривку мурашки и оцепенение тела, первая печальная мысль была: «Это конец. Пора». Но отчего-то следом за этим пришло понимание того, что ей сейчас чрезвычайно важно прийти в сознание, каких бы неимоверных усилий ей это ни стоило. С трудом она вынырнула из забытья, в которое погружалась медленно и верно, и увидела перед собой Сергея Никаноровича...

- Серёжа! Милый, родной, любимый! Это ты...

Она обратила внимание на присутствующего в палате дежурного врача. Николай Викторович, зашедший засвидетельствовать смерть больной, был в растерянности: бабка жива, и, хотя и бредит, способна даже разговаривать. За его спиной Полина Станиславовна разглядела широко раскрытые от ужаса голубые глаза медсестры Нади, делавшей ей сегодня тот роковой укол. Но не эти двое имели в данный миг значение для Полины Станиславовны, а Он, Серёжа...

- Серёжа! Наконец-то я встретилась с тобой. Как мало времени было мне отпущено быть с тобой вместе! Какая бесполезная жизнь и нелепая случайная смерть...

- Полинка! Это не случайная смерть. Это - идиотски спланированная и еще более идиотски выполненная ликвидация. Если преступный тоталитарный режим вступил на тропу войны с тобой, значит, тебя рассматривают как врага. Как сильного врага, способного нанести серьёзный ущерб...

- Неужели еще в этой жизни я была молоденькой наивной графиней, желавшей быть уверенной, что в прежней жизни погибла за свободу своей Родины - Польши... Как давно это было... Это была другая, прежняя эра, и другой мир, которого больше нет...

- Бесследно ничего не исчезает. Тот мир до сих пор существует и будет существовать в нас.

- И я буду знать в следующей своей жизни, что погибла не напрасно, а в борьбе за освобождение моей Польши, и Белоруссии, и Украины, и России...

- Да...

- Серёжа! Серёжа! Я уплываю... Мы встретимся в следующей жизни?

- Да...

...

Дмитрий Андреевич, лежа на спине, смотрел в потолок. Иногда по темному потолку пробегали светлые полосы от фар проходящих по улице, вдоль дома, автомобилей. Он пытался по частоте, с которой появлялись автомобили, угадать время. Встать, включить свет, посмотреть на часы, не было ни желания, ни сил. С каждым днем, с каждой очередной ночью, сил становилось все меньше. Врачи выдумывали ему какие-то странные диагнозы, давали бодрящие прогнозы. Но он догадывался, почти наверняка, что эти нарастающие с каждым днем слабость и апатия называются «раковая интоксикация».

Как правило, короткие периоды сна чередовались с бесцельным бездумным лежанием, с созерцанием потолка, и обычно к утру он не знал точно, спал ли он этой ночью, и сколько спал...

После очередного краткосрочного забытья, очнувшись, он неожиданно почувствовал, как по затылку и по загривку побежали мурашки. «Что это такое? Что-то новое...». Он попробовал повернуться на бок, и почувствовал, что не в силах этого сделать. «Ну что ж. Может, это и к лучшему, меньше предстоящих ожидаемых страданий... Хотя рано...». Он с грустью окинул взглядом свою небогатую комнату. Невелико богатство, но и его жалко оставлять. Что-то останется недочитанным, что-то - недоделанным. И Аннушку, которая должна сегодня прийти, он больше никогда не увидит... Аннушка... Вдруг его пронзила мысль: он закрыл входную дверь на щеколду! Он каждый вечер так делал, зная приблизительно свой прогноз, и пребывая в полной уверенности, что завтра утром будет еще жив и сможет доплестись до входной двери.

Он обязан добраться до входной двери, даже ползком!!! Преодолев тяжесть, наполнившую руки и ноги, с превеликим трудом, Дмитрий Андреевич присел на край кровати, соображая, как ему двигаться дальше, за что ухватиться, чтобы тут же не свалиться на пол. И тут он понял, что в комнате кто-то присутствует.

Он напряг зрение - с глазами у него тоже становилось с каждым днем все хуже и хуже, не исключено, что в мозгу уже обосновались метастазы. Несмотря на темноту, он смог разглядеть - рядом на стуле, совсем близко от кровати, сидел Сергей Никанорович.

- Сергей Никанорович! Откуда Вы? Мы с Полиной, после освобождения, столько Вас искали. Столько лет... И все без толку... Но Полина до сих пор ищет и ждет.

- Я стал одним из последних осуждённых по Пятьдесят восьмой статье. Высшую меру социальной защиты применили незадолго до Двадцатого Съезда.

Дмитрий Андреевич все понял:

- Получается, если Вы явились ко мне, мне уже пора...

- Нет, при стандартном развитии болезни года полтора тебе отпущено. Так что щеколду ты сегодня утром успеешь отодвинуть... И успеешь увидеть сегодня утром свою Аннушку. И, впоследствии, еще не один раз.

- Аннушка - последнее, что осталось в моей бесполезно прожитой жизни.

- Если ты смог спасти такую светлую чистую душу, твоя жизнь прожита не зря. Спасение души - не в том, чтобы научить ее молиться, бить поклоны и соблюдать посты, а в том, чтобы не допустить проникновения в душу всей той мерзости, которой переполнен окружающий мир. И тебе это удалось. А ведь сколько таких же светлых чистых душ рвались в Россию в начале века... Не справились. Досадная цепь случайностей - и мы имеем то, что имеем. Но пока такие, как твоя Аннушка, все еще попадают в эту страну, сохраняется надежда на то, что не все ещё потеряно...

- Я хотел бы, чтобы Аннушка рассталась со мной. Ни к чему ей быть свидетельницей того, что мне предстоит.

- Ты сам отлично знаешь, что этого твоя Аннушка не сделает. Она уже готовится к предстоящему - уволилась из своего института и устроилась в больницу медсестрой. И таскает понемногу домой морфий.

- Хищение социалистической собственности, да вдобавок - наркотики. По советским законам на этом можно заработать вышку. А Аннушка не имеет ни склонности к преступной деятельности, ни соответствующих навыков.

- Ты знаешь, что не сможешь ей эту деятельность запретить. Так что, остается уповать на волю Господа Бога и его благосклонность.

- Был бы в Советском Союзе суд присяжных - ее признали бы невиновной.

- Был бы в Советском Союзе суд присяжных, это была бы другая страна, в которой невозможны такие ситуации.

- Остаётся ждать перемен, которых мне уже не дождаться. Мы ведь соберёмся вновь в наших следующих воплощениях?

- Зачем задавать мне вопросы, на которые не смог бы ответить сам Учитель?

- Я стремлюсь избежать того поведения, о котором предостерегал меня Источник мудрости - махнув рукой на все происходящее в нынешней жизни, опустить руки и дожидаться очередного воплощения. Но не всегда удается избежать таких помыслов, и я прошу простить меня за мой малодушный вопрос. Я намерен что-то делать в этой жизни, пока сохраняются силы. У Полины ныне трудности, и, хотя Аннушка пыталась меня отговорить, я еду помочь Полине в меру своих сил. Не представляю, как доберусь, но я обязан добраться...

- Увы, поздно. Полины нет в живых.

- Как это несправедливо! Я, беспомощный и бесполезный, а скорее - вредный, несущий опасность благополучию и даже самой жизни близких, существую. А Полина... Ведь какой она была бодрой, деятельной... Что с ней?

- Ликвидировали...

- Мрази!!! Кому она помешала?

- Установленному порядку вещей. Советские люди должны обращаться со своими трудностями и вопросами в партком, профком, в крайнем случае - к попу, прошедшему соответствующие проверки и утверждения. А не к мудрой всезнающей старушке, у которой невесть что на уме. Но когда один не слишком-то умный, и не в меру борзой журналистик написал про нее фельетон в местной газете, популярность Полины взлетела до небывалой высоты. Были случаи, когда люди приезжали к ней за советом и сочувствием из Карелии и Приморья.

От последней возможности спасения - уйти в монастырь и стать там местной достопримечательностью, она также отказалась. После этого ей устроили аварию - на нее наехал самосвал...

Дмитрий Андреевич о многом еще хотел спросить Сергея Никаноровича, но того уже не было вблизи. Удрученно вздохнув, Дмитрий Андреевич поднялся с кровати и, с трудом передвигая ноги, отправился отодвигать щеколду.

Остаток ночи и утро Дмитрий Андреевич провел на своей крохотной четырехметровой кухне. Наконец, он услышал тот звук, который всегда успокаивал его и всегда вселял уверенность и надежду. В замке входной двери повернулся ключ...

Аннушка вошла на кухню чем-то взволнованная. Она поставила в угол принесенные сумки с продуктами и протянула сложенную бумажку:

- Дмитрий Андреевич, телеграмма из Белоруссии. Боюсь, что-то с тётей Полиной...

Руки Аннушки тряслись. Дмитрий Андреевич, знавший после ночного разговора правду, медленно и обреченно развернул телеграмму:

- Полины больше нет...

- Господи! Я предчувствовала что-то нехорошее. Что с ней случилось?

- ДТП. Сбил автомобиль в Минске на пешеходном переходе...

- Это я виновата. Только я одна - на глазах Аннушки заблестели слезы. - Я не должна была ее отпускать. Я должна была уйти сама. И я это сделала, но слишком поздно...

- Аннушка, не ищете причинно-следственных связей в столь разнесённых по времени событиях. А графиня Корженевская сделала свой выбор, не пожелав принимать жалость и полезные советы окружающих кумушек.

- Как глупо и несправедливо все получилось. Тетя Полина ушла ради того, чтобы устроить мою жизнь. Я ушла, чтобы тётя Полина могла вернуться. А в результате все остались ни с чем. А как нам хорошо жилось втроем. Но я могу ещё хоть что-то исправить. Я уйду от своего и буду жить с Вами...

- Стоит ли это делать ради каких-то полутора лет, которые обещают быть не самыми счастливыми в нашей жизни...

- Что Вы, что Вы, Дмитрий Андреевич. Я говорила с врачами - Вы скоро пойдёте на поправку. Мы ещё очень долго проживем с Вами вместе, и заведем детишек. Я так хочу ребеночка - ну хотя бы одного. Вы ведь не будете против - я знаю...

- Аннушка, Вы такой светлый и чистый человечек. Вам совершенно не идет врать. Прошу Вас, не учитесь этому даже из самых благих побуждений.

Продолжение: http://proza.ru/2021/12/18/169
Начало: http://proza.ru/2021/12/05/374