А в коммуналке

А в коммуналке шабутной, а в коммуналочке
Соседи пьянствуют, как встарь, под Новый год...
Я — среди них, хоть и малыш, сижу на лавочке,
И на коленках у меня — пушистый кот.
Краснодеревщик дядя Миша  смотрит пьяненько
И «ложит» сальце деревенское  на хлеб,
Кивает мне, мол, «всё — ништяк, сыночек маменькин,
Вот только выпью, ща, за нас... ну и за тех
Кто не сподобился дожить до шастя нашего,
До дней до энтих, до весёлого житья.
Ещё за тятьку моего невинно-павшего
И за братков... Да чтоб хватило бы питья.»
А тётя Таня, винегрет забыв в тарелочке,
Про Хазбулата затянула, загрустив.
Рука застыла у щеки минутной стрелочкой,
Вникая в простенький, бесхитростный мотив.
Лука Лукич сидит в обнимку с дочкой-Катькою.
(Её недавно из психушки привезли.
Она весь дом чуть не сожгла с соседским Владькою,
Но это никого уже не злит).
Зинуля — Зиночка — работник «менклатуровый»
Вино «шампуньское» потягивает в такт.
Хоть и важна она, но, в общем, — дура-дурою,
И в «контрах» с тётей Таней.
Только пакт
Подписан нынче о ненападении,
Поскольку все —  за праздничным столом
Объединились  в общее владение
Картошкой жареной под царственный «залом».
А рядом — папа с мамой... с фотокарточки
Затёртой, старенькой... Встречаем Новый год.

Я — среди них... совсем малыш... сижу на лавочке.
И на коленках у меня — пушистый кот.


25 декабря 2012. Москва.