Усы или Непростой выбор Эдика Залипухина

Эдик Залипухин, счетовод условной мануфактуры по ручному расщеплению древесины, не спал третьи сутки к ряду, обзаведясь за это время косматой щетиной и весьма нервными манерами.
Осоловелые глаза разных диаметров сверкали безумством из-под нахмуренных бровей – одна другой пышнее. Когда-то атлетичная, стать фигуры смякла и скукожилась обрюзгшим узником перед выходом на эшафот. Костюм и казённые сорочки уже давно как не отзывались лоском и свежестью на игру парфюма марок «Ля-Шоне», «Амбре-эн-Элефант» и «Огуречный Шипр».
Мысли Залипухина витали в разных измерениях, усердно не намереваясь возвращаться к адекватному состоянию. Причиной подобных преображений явились неприятности по службе, свалившиеся, как снег на голову, и без того не всегда уверенного в необходимости своего пребывания в обществе счетовода Залипухина. Справедливости ради, стоит отметить – ровным счётом ничего «из ряда вон» с этим персонажем не случилось. Время было такое – НЭП.
Молодая пролетарская государственность, едва вылупившаяся из замызганного яйца оголтелой несушки, весьма жаждала активной жизни. Но, как и любое неразумное чадо, «страна советчиков» остро нуждалась в пропитании по усиленной прод-норме. Быстро осознав, что колбаса и пряники на деревьях не растут, а в домах терпимости за яркие лозунги и вовсе никогда не обслуживали – покрасневшая Рассеюшка принялась усердно добывать грОши.
Как это делается – и до сих пор было неведомо. А по сему, кто-то из правящего еврейства предложил вернуть взад всех финансовых аферистов, при условии, что те обязуются сменить старые вывески на своих предприятиях – на новые кумачовые полотнища с мудрёными аббревиатурами.
Так появились тресты, кооперативы и общества всяких там «Рогов и Копыт». Суть перемен была сравнима с манерами институтки, принявшей монашеский постриг – ряса новая, а замашки-то старые!
В одну из таких финансовых клоак и угодил романтик Эдик Залипухин. В мануфактуру по ручному расщеплению древесины он был принят споро, охотно и, естественно, по блату. Рекомендации Залипухину сварганил «не за дорого, но не бесплатно» Мойша Рабинович – фармазон и шулер с Малой Арнаутской, а, по совместительству, тамошний раввин. Впрочем, послереволюционную Одессу такими зехерами было не удивить, равно как и последовавшим уголовным делом на руководство мануфактуры ровно на шестой месяц их доблестного труда по обезналичиванию беспечных граждан.



Эдик Залипухин не был коренным одесситом, а напротив – являлся представителем Петербуржского студенчества из числа романтиков, которые сперва получали шенкелей от казачков и городовых «за участие в стачках и демонстрациях», а уже после гос-переворота, о котором так радели митингующие, посыпали своими зубами ноябрьскую хлябь, выхватывая пролетарских люлей от «ставшего всем» класса необразованных экспроприаторов.
После развенчания утопических идей о справедливости общественного устройства, душа Залипухина дала скорбную трещину, и Эдик рванул, куда глаза глядят, вместе с остальными гимназистами, разметавшимися интеллигентными брызгами по по взлохмаченной России.
Немало помотавшись по уездным городишкам и пьяным полустанкам, утратив при этом остатки человеческого облика, Эдик Залипухин осел в Одессе-Маме. Там его приютили сердобольные родственники из категории сочувствующих любой власти. Хлебосольная родня пристроила потрёпанного самостоятельной жизнью дурня в мануфактуру к знакомым аферистам, установив оплату за пансион в тройном размере – как родному – и выдав философскую догму: «Жить в Одессе можно, но только по понятиям! Остальное – за деньги!»
Но как это случается у людей в миру, стабильное жалование и возможность отовариваться за полцены на дому у соседки-давалки Сары Зильберман – быстро выравнивало артериальное давление, хотя и усугубляло психические недуги. Сара была немолода, но весьма эффектна для своих сорока пяти лет и ста с лишним килограммов необузданной, легко воспламеняющейся плоти. Ночь в объятиях страстной тёти Сары было невозможно забыть, а отказаться от регулярных встреч – и вовсе дело швах!  Сара Зильберман брала молодые тела силой и всегда по приятному принуждению. И как бы не клялась эта ненасытная нимфоманка – сохранить адюльтер в строжайшей тайне – на утро о том галдел весь Привоз, а жертве плотского террора уже больше никто не давал, даже из числа залётных ****ей-гастролёрш! А по сему, хорошенько проблевавшись и смирившись с каторжным уделом, Эдик Залипухин был вынужден справлять половую нужду в одну соседку. Иногда, всё же, та жалела это дитя конфуза и из милосердия позволяла закрыть себе лицо репродукциями из Эрмитажа.
В такие моменты Эдик Залипухин исполнялся страждущего духа и демонстрировал невероятные интимные этюды…

 

Эти и многие другие мысли роились в воспалённом сознании Залипухина, стоящего перед зеркалом с опасной бритвой в руке.
Нет, Эдик вовсе не намеревался сводить счёты со своей никчемной жизнью! Просто на завтра был назначен допрос у прокурора Одессы, а к таким визитам следовало готовиться, если не сбором сменного белья и табака на «первое время», то, по крайней мере – приведя себя в приличный вид! Это уж, как будьте любезны! При любой власти, а в Одессе – тем более! Тамошние жиганы и урки, прежде чем расписать друг друга финками да перьями, или влепить «маслину» во вспотевший лоб, сперва выражали почтение качеству сукна и мастерству портного, пошившего им костюмы!
Залипухин тяжко вздохнул и сделал первое движение бритвой по намыленной щетине. Ядовитое лезвие профессионально слизало полоску бороды, обдав оголившуюся кожу холодком.
-- Э-э-эххх! – страдальчески выдохнул Залипухин, протирая полотенцем импортный клинок – Это ж надо было уродиться под такой несчастливой планидой! И как такая вопиющая несправедливость могла устроиться? А самое главное – за что?
Ещё одна полоска свежевыбритой кожи забелела на подбородке…
-- Сначала это толстожопая Сара! Прости господи! – продолжал причитать Залипухин – Да только одного раза общения с этой усатой тварью достаточно для искупления всех грехов!
Эдик брезгливо скривился лицом, едва сдерживая приступ нахлынувшей тошноты, сплюнул себе под ноги и продолжил бритьё.
-- Теперь эта напасть! – ещё горше заскорбел тон Залипухина – Уголовное дело! За что? За то, что мы просто любим деньги? Но такое отношение к виртуозам своей профессии и вовсе кощунственно! Деньги, положим, любят все! А вот художников-фармазонов, уж как есть, ещё поди поищи! Кто сидит…Кто успел иммигрировать…На улице остались одни скорняки и гопота! Самому порой жутко становится от того, в каких условиях приходится обогащаться! И уж если, как на духу, и по совести судить – то обогащается, как всегда, только владелец с учредителями! А я? Что я? Просто счетовод! Мелкая, бездушная сошка, ставящая на приход  прибыль и фиксирующая убытки! Да, не бесплатно! Да, иногда с крамолой скарезной!  Но это не я такое жизненное устройство придумывал! Все так живут!
Практически полностью выбритое отражение в зеркале «подмолодило» Залипухина на добрый десяток лет, оставив над верхней губой пышные усы.
-- Господи! – восхищённо взмолился Эдик – Кто же такую красоту неземную осудить-то посмеет?  -- но тут же вспомнив злую морду местного прокурора с двумя классами образования в вечерней школе, горестно констатировал – Этот сможет! Уж как пить дать! Загубят красоту мою юную по навету и не за грош!
Залипухин окунул чистое полотенце в таз с горячей водой и тут же шлёпнул этот жгучий компресс на пылающее бритьём лицо.
-- О-о-оххххррррр! – блаженно воскликнул Эдик и в этот миг его сознание разразилось первой за две недели здравой мыслью – Надо срочно кого-то сдать! Срочно! Без промедления! Кого угодно, а лучше всех! – и немного взбодрившись, добавил – Не спеши сучить, Эдик! К такому шагу нужно приступать дерзко, но рассудительно! Это же Одесса! За опт всегда хорошо скидывают! Правда и «кидают» не меньше!   

 

Эдик Залипухин уселся в кресло-качалку перед огромным напольным зеркалом, перекинул через плечо влажное полотенце, как вафельное кашне, прикурил папиросу и принялся рассуждать со своим отражением сквозь клубы прогорклого сизого дыма:
-- Сдать или не сдать? Вот в чём вопрос! Хотя нет, не так. Кого-то сдать! Непременно! Но кого конкретно и с какой выгодой? Вот это действительно дилемма!
Залипухин игриво погладил всё более симпатичные ему усы и отвлечённо произнёс в пустоту:
-- А усы действительно не дурны! И с чего это я раньше их не носил? Может от того и жизнь моя так скверно устроилась?
Неожиданно зеркальное полотно шевельнулось и отражение Залипухина явственно высказалось:
-- Какие ещё к чертям свинячьим усы? О чём только ты думаешь, идиотина!  Завтра же тебя, дурня, допросят с пристрастием и упакуют лет на десять лагерей! А уж там кровожадное зэчьё найдёт применение и твоему телу юному, и усам, за которые тебя, как лярву, отведут в уголок к насесту!
От неожиданности увиденного и ужаса услышанного – Залипухину сделалось дурно. Но всё же он робко прохрипел:
-- За что же так сурово и цинично-то? Я такой участи не желаю!
-- Не желает он! – издевательски хихикнуло его отражение – Ты моли бога, чтоб к стенке не поставили! Нынешние власти эту забаву, уж, ох, как любят!
Залипухин мертвецки побледнел лицом и задрожал усами:
-- Это же неслыханно…Бесчеловечно…Несправедливо и негуманно… -- зашептал он, словно колдовскую мантру.
-- Негуманно… -- соглашаясь с ним, отозвалось отражение – Зато эффектно!
-- Это да… -- выразил солидарность Залипухин – И не поспоришь…Но…Что же мне делать? Ведь я не хочу в тюрьму! А тем более, на каторгу! К этим мерзким и отвратительным зэкам!
-- Никто не хочет… -- философски рассуждало отражение – Но кому-то сидеть нужно!
-- Кому? Кому нужно? – отчаянно всплакнул Залипухин.
-- Такое у нас нынче государственное устройство – продолжало поучать отражение – В тюрьме всегда должны сидеть люди! Не должна тюрьма пустовать! Иначе народ волю почует! А вольный народ – это самая первая угроза для любого государства! А для Российского – тем более!
-- Но… -- неожиданно воспрял духом Залипухин – Мне нельзя в тюрьму!
-- Это ещё почему? – растерялось отражение.
-- Ну, как же! Это очевидно! – воодушевлённо затараторил Залипухин – Я же красивый! А с усами, тем более! Неужели не видно? Если я загублю такую красоту в острожных застенках, природа мне этого не простит!
Отражение в зеркале на время задумалось, но всё же ответило:
-- М-да-а-а-аа…Природа любит пошутить…Но…Не так же! – и тут же вернулось к интригующему тону – Ну, вот! Видишь, как усы добавляют солидности ума и жажды жизни!
Эдик Залипухин удовлетворённо откинулся на спинку кресла-качалки и закурил ещё одну папиросу. «Интеллектуальный» диалог заиграл деловитыми нотами:
-- Итак! – практически радостно декламировал Залипухин – С одной стороны тюрьма, с другой – краса усатая!
-- Ну? – подначивало его отражение – Сдаём весь колхоз?
-- М-м-м…-- замялся Залипухин – Некрасиво это как-то…Да не по понятиям…
-- Некрасиво – без усов ходить и спать под шконкой! – добавило аргументам убедительности отражение – А на счёт понятий…Где ты, а где понятия? Ты ж не одессит!
-- Не одессит… -- согласился Залипухин – Но тоже честь имею!
-- Ой! Вэй! Держите меня! – засмеялось отражение – Как наживаться на наивности юного государства и спать с усатой бабой, так можно! А как спасти свой тухас от зэчья, так сразу про честь вспомнил! Эдик! Честь – это не твоё!
-- Ладно-ладно! – смирился с доводами своего отражения Залипухин и принялся рассуждать дальше – Кого в таком случае сдаём? Быть может, секретаршу управляющего мануфактурой?
-- Фу! Как же это неблагородно! – поморщилось отражение – Сдавать барышню, которая не дала?
-- Согласен. – не сдавался Залипухин – Но из-за неё я был вынужден связаться со своей соседкой Сарой! А это, уж поверьте моему слову, пострашнее пытки на дыбе или допроса в ЧК!
-- Понимаю… -- кивнуло отражение – И всё же не резон...
-- Тогда финдиректора Криворучко! – предложил Залипухин.
-- А ему секретарша дала? – уточнило отражение, а получив утвердительный кивок Эдика, продолжило – Подло…Цинично…Но, пожалуй, для почина сгодится!
-- Ага! – входил в азарт Залипухин – Может тогда владельца мануфактуры Кирюшку?  Он нэпман со стажем и взятки даёт!
-- Опасно! – забеспокоилось отражение – Откупится, сволочь!
-- Это уж наверняка… -- одумался Залипухин – Тогда…Завскладом Лопухин! Этот угрюмый скорняк наверняка в курсе дел!
-- Сойдёт… -- ухмыльнулось отражение.
-- Кассир Кармашкин…Кучер Ротозеев…Юрист Интриганов… -- сосредоточенно перечислял будущих жертв Залипухин, всё больше наслаждаясь своими усами и находчивостью – До кучи можно пристава Дуболомова конечно…Мне эта дубина стоеросовая никогда прежде не нравилась! Слишком уж у него довольная морда лица с перепоя!
-- Думай, Эдик! Думай! – заботливо подсказывало отражение – Для полной амнистии маловато будет!   
Эдик Залипухин глубоко задумался, нервно перебирая пальцами усы, но очень быстро вернулся в прежнее состояние оголтелой суки и воскликнул:
-- О! Есть! Есть! Адрес тайного хранилища денег и ценностей всех наших учредителей, а также копии всех финансовых документов за последние полгода!
-- Ого! – восхищённо похвалило отражение и деликатно уточнило – А копии-то у тебя откуда?
-- Это я нервы таким образом себе успокаивал после каждой встречи с соседкой Сарой. – признался Залипухин.
-- Понятно… -- сочувственно откликнулось отражение и подвело итог беседы – Ну, вот же! Можешь, когда припрёт! Что значит вовремя отрастить усы!

 

…На следующее утро вся Одесса содрогнулась от новостей из городской прокуратуры.
Вызванный на допрос в качестве свидетеля по делу о неуплате элементов дворником Быдлотой модистке Мартышкиной, Эдик Залипухин сразу попросил бумагу и перо с чернилами, а за следующие два с половиной часа сверстал скоромную рукопись с изобличением всех, кто только встретился на его бессмысленном жизненном пути.
Одесская прокуратура, хоть и видала всякое, но оказалась не готова к искренности и убедительности подробнейшего описания подвигов граждан столицы эксклюзивного криминала.
Повальные аресты и дознания затянулись на три недели. По итогу установления истины по делу, всех задержанных отпустили по домам «за отсутствием вины в кристально-чистых глазах одесситов перед любым сотрудником прокуратуры»!
Эдика Залипухина, всё же, решено было изолировать от приличного общества, но в виду уважения к красоте усов – местом принудительной изоляции избрали закрытую психиатрическую лечебницу «Красный Щорс».
По субботам к Залипухину всё же приезжает с интимными визитами соседка Сара Зильберман. Это уже было устроено лично жертвами фантазии Залипухина, который приобрёл себе новое увлечение – отращивать с понедельника усы и сбривать их перед каждым субботним визитом ненасытной Сары.

Такую порой немыслимую цену приходится платить некоторым мужчинам, которые слишком увлекаются собственной красотой и беседами со своим отражением в зеркале. 

17.09.2021г.