Кум приехал

– Пойдём, – говорю я брату, у которого в гостях третий день, – в пожарку. Сергеич приглашал вчера. Говорит, у тебя в заначке истории есть. Вспомните что-нибудь из своей жизни, а мне интересно будет послушать.

Брат соглашается. Но прежде, говорит, все поручения жены надо до ума довести, воплотить её дневные замыслы в дела. Только на таких условиях она увольнительную подмахнёт на часок, не больше.

Я понимаю – лето дадено деревенскому человеку не для пустых разговоров. Зимой ими можно дни и вечера занять, а летом никак, разве только пьяный выбьется из узды, но от него и дел никаких, и спрос учинять бесполезно. Такие не в счёт.

Жена подписала увольнительную, когда одна половина деревни уже спала, а вторая трудилась на автопилоте, доделывая начатое днём.

Изнывающий от одиночества Сергеич встречает нас с распростёртыми объятиями: не загложет теперь тоска, не сунется к мужикам с их разговорами о былом.

Пожарный в деревне – известное дело – по совместительству ещё и сторож в автопарке. Но двойная ответственность при мизерной в сумме зарплате не мешает ему спать ночью и отдыхать днём. Поэтому Сергеич с чистой совестью усаживается на топчане, приглашает нас присесть рядом, извиняется за «сухой закон» на объекте в его дежурство, бросает на меня взгляд и предлагает моему брату поделиться с ними воспоминаниями.

Брат ненадолго задумывается и начинает:

– Я на «трикотажке» работал, а жил вроде бы одной ногой в городе, а другой – по привычке – в деревне, потому что избушку купили на Горе лесозавода, это, считай, натуральная деревня. Саманные домики, курушки какие-то. Зато вернусь домой, приваливаюсь к стене и разглядываю город, и он весь передо мной, как на ладони. В такие минуты я не я – Наполеон под Москвой! Ну, вот, земляки – когда разузнали, у кого переночевать можно (на тот случай, когда не успевают засветло выехать из города) – и едут в наши две комнатушки. А они же… если кот разляжется посередине горницы, ему даже хвост распушить негде.

Помню, приехал как-то кум. Коров привёз на мясокомбинат и припозднился. Нашёл меня. Я как раз не был на смене, как будто почки чуяли предстоящую нагрузку вечером. Приехал кум, поставил свой, пардон, колхозный ГАЗик рядом с трамвайной линией – и ко мне. Он «пузырь» выставил на стол, я огурчики деревенские достал.

«Я, – говорит кум, – давно мечтал хоть раз выпить с тобой в городе».

«Какие проблемы? – отвечаю. – Только для начала надо бы ГАЗик от путей отогнать. Ненароком угонит кто. Или трамвай взбрыкнёт, помнёт машинёшку».

Кум – ни в какую! Упёрся рогом в землю: нет, и хоть ты тресни. Ну, уломал я его кое-как, оторвал от бутылки, которую ещё даже не распечатали. Спустились, как с олимпа, к машине. Вот кум мой давай биться, чтоб мотор завести, а он рычит, тарахтит, но не хочет заводиться. И при этом кум матерится так, что прохожие шарахаются. За один день в городе не отвыкнуть же от деревенского народного изъяснения. Думаю, должны нас скоро в кутузке опечатать, если не сдержит кум язык за зубами.

«Ладно, – соглашаюсь, – пускай тут стоит. Раз ГАЗик не заводится, то и бояться воров нам с тобой нечего!»

Вернулись к столу, налили по маленькой для разговору, выпили. Стали разговоры говорить, а я нет-нет, да выгляну в окно: на месте ли машина? И что бы выдумали?! В бутылке осталось водки пальца на два только, а это уже два часа ночи! И дернул меня чёрт в окно снова выглянуть! Зырк – а машины тю-тю!

«Кум, – говорю, – нету твоей кормилицы!»

Он глаза на меня вылупил; они уж посоловевшие от водки и позднего часа, и возмущается, дескать, кому она нужна такая, если не фурычит. И ведь нисколько, видно, вор, в отличие от нас, не мучился, чтоб ГАЗик завести! Потом мы узнали: он «форточку»-треугольничек – были такие в старых машинах – внутрь давнул, а уж потом ему не составило труда и дверь кабины изнутри открыть.

Делать нечего, пошли утром в ГАИ, она неподалёку была. Приходим, так и так, мол, приключилось неладное: угнали колхозную машину. И пока мы ходили куму за покупками в магазин, пока бутылочку красненькой купили, возвращаемся в ГАИ, а машина – вы не поверите, уже стоит там! Мы глаза протёрли – стоит! Номер посмотрели – кумов!

Зашли обрадовать ГАИшника, а он, знамо дело, в курсе находки. Стращает кума штрафом за то, что оставил машину без присмотра, не в гараже. Оказывается, пьяному мужику до «перевалки» далековато пешком было идти, он и уехал на ГАЗике. И ведь – надо же – завелась машина! Стоим, ждём, пока штраф оформят, заходит старший ГАИ, наш земляк. Он недавно из деревни, помнит всех в лицо. Узнал нас – и к дежурному, дескать, почему эти охламоны ошиваются тут без дела, когда в деревне работы полно. Пускай, говорит, уезжают поскорее.

Обрадовались мы с кумом, выскочили к машине. А она снова не заводится!

Часа два ботались! Земляк уж собрался нас снова в отдел позвать, чтоб меры к нам принять, да тут мотор и заработал! Так и не распили мы с кумом красненькую: весь настрой машина поломала. Зато как встретимся, так смеёмся, вспоминая тот случай. Ведь надо же – проходимцу поддался ГАЗик, а перед нами с кумом уросил. Не признал, значит, в городском квартале!

– Тебе, наверное, нужны какие-нибудь жареные факты? – глядя на меня, смеётся Сергеич. – Тогда это к охотникам! У них каждый сантиметровый пескарь весит полтора килограмма!

– Не-е, пробовал я к ним подкатиться. Говорят, трезвому среди них делать нечего. Сказали, это равносильно иностранному шпиону в российском по-сольстве.

– А ты? – не унимается Сергеич.

– Вот я и заподумывал: может, лучше бы я пил, чем сочинительством заниматься?

– Ты думаешь, – вскидывается весело старик, – это так просто?!

– А чего там рассусоливать? Наливай да пей!

– А-а-а, попей попробуй! Узнаешь, чем дышит вся страна!

– Перегаром, что ли?

– Ага, и перегаром тоже! И потом… приди пьяным на работу к нам, в гараж. Как потом на тебя все косо поглядят, когда ты авторучкой своей начнёшь тыкать всем в глаз и рассказывать, о чём думаешь про каждого человека. Да-а-а-лёкая история.

Я смеюсь, думаю, что и брат с Сергеичем меня поддержат, но ошибаюсь.
– Так что ты не смейся, – останавливает меня Сергеич. – Это большая жизнь! Это вот ты не знаешь. И братка твой не знает! А сосед твой знает. Спроси у моего соседа, он тоже знает. Деда Тимоху теперь не поднимешь – он бы такого тебе порассказал. Я очень много времени с ним провёл, понял, но поздно было… Вот бы его рассказы сохранить… Таких чудиков в наше время поискать и не найти – только лоб себе расшибить! Но ты не расстраивайся, есть у меня интересные для тебя люди из когорты шоферов. Тоже умеют рассказывать, только уши шире растопыривай и зевай поменьше. Ты приходи ко мне послезавтра, я позову одного такого. В картишки с ним срежемся, а ты будто случайно заглянешь. Но с бутылочкой, с бутылочкой. Чтоб правдоподобнее было!

– Тогда я тоже подыграю случайность, если братка к тебе с бутылочкой заглянет. Не подведу! – смеётся брат, и это Сергеичу нравится.

– Во! В «козла» сыграем! – радуется. – Проигравшая пара займётся окучиванием картошки в моём огороде.

– А сегодня кина не будет? – спрашиваю.

– Тебе мало одной серии?! Пускай братка тебе расскажет, как он запасной бак к машине прилепил.

– Я разве тебе не рассказывал, как у меня бензобак оторвался? – Брат смотрит в мою сторону: – Нет? Да как же! Я тогда работал на «бытовке», грузы возил в быткомбинат. А снабженцем был мужичок, вечно прихрамывавший на обе ноги. Можно сказать, передвигался с трудом. Его, как я соображаю, и в экспедиторы из-за этого определили, чтоб он меньше ходил и постоянно ездил. И вот пристроил я дополнительный бензобак под будкой на машине, чтоб в пути не заправляться, и поехали мы в Барнаул с этим экспедитором.

Едем, а жара под 30 градусов, в кабине не продохнуть! Видимо, я где-то зевнул, машина моя на колдобине скакнула, как взбрыкнувший жеребец. Я останавливаюсь, смотрю, а бак оторвался и на обочине лежит. Я, наверное, с ведро набрал оставшийся в нём бензин, а по баку ногой так пнул, что он под насыпь и скатился. Ну и ладно. Обратно едем, а у меня душа горит: дай мне бак тот посмотреть. Уж и не знаю, что мной двигало, но вот хочу – хоть тресни! Прям вылезай из машины и несись дуриком к тому месту, чтоб быстрее было. Вот, надо же так!

Подъехали, где бак должен валяться. Спускаюсь под насыпь, вижу – экспедитор трусит за мной. А жара же не спала ещё, припекает солнышко, ой да ну! И кто меня надоумил чиркнуть спичкой!? Чиркнул я без задней мысли и бросил спичку на траву!.. Взрыв ка-ак бабахнет! Пары, наверное, из бака сделали своё дело! Выскочил я на дорогу, а мой пассажир уже в машине сидит и матерится на всю Ивановскую. Типа того, дался мне этот бак.

Посмотрел я на то место, где потеря моя валялась, и радость обуяла: выправился бак! Будто мне только того и надо было! Ну, вот зачем, спросите! Едем дальше, а я всё посматриваю на экспедитора и удивляюсь, как это он так ловко в машину, как сайгак, заскочил на своих никудышних ногах?!

– Может, притворялся, чтоб легче век вековать?

– Да как же ловко-то?!

– Ничего удивительного, – замечает со знанием дела Сергеич. – Помню, рассказывали мне про одного фронтовика. Вернулся с войны инвалидом и всю жизнь проходил на привязанной к колену деревяшке. Заместо костыля она ему служила много лет. И все его так и помнят: кандыляет на деревяшке, а нога в колене согнута. Потом уже, после его смерти, соседка рассказывала: несколько раз впотьмах наблюдала, как фронтовик тот на своих двоих по двору передвигался. Когда хоронили, нога была выпрямлена. Ну-ка, всю жизнь притворяться смог!

– Ну, всё, – поднимается с топчана брат. – Увольнительная моя закончилась. Если опоздаю, доверие придётся возвращать непосильной борьбой с колорадским жуком в огороде. Одна радость – жук не бегает от человека с поросячьей скоростью. Представляете, что было бы, если б вся деревня по огородам за жуками носилась?!

– Мой командир роты поучал нас: «Если вам нечего бросить к ногам женщины, то хоть сами там не путайтесь!» Сегодня мне нечего бросить свой бабке, поэтому вы идите, а я тут переночую!

Сергеич заливается весёлым смехом и выходит нас провожать.

– Ну, так я приду? – на всякий случай уточняю я. – Чтобы не получилось так, когда бедному зятю и тесть не рад…

– Эвон как ты! Есть другая поговорка: баснями закрома не наполнишь. Поэтому через магазин, дорогой, через магазин! – Сергеич пожимает мне на прощание руку. – Больше бутылок – длиннее воспоминания.

– Но ты же, вроде, не увлекаешься?! – удивляюсь я.

– А кто тебе сказал, что я стану увлекаться? Конечно, относительно меня можно смело признать на самом высоком уровне: был конь, да изъездился, но народ утверждает, что однажды и жид за компанию удавился.

Я киваю в знак согласия:

– Слыхал про того жида, но на его похоронах его не присутствовал.

Мы возвращаемся с братом домой.

– Если Сергеич пригласит Петровича, скучать тебе не придётся. У него как из собачьей головы истории выскакивают, подытоживает брат.

Я удивлённо смотрю на него.

– Есть такое выражение в народе. Не слыхал? – смеётся.

– Не слыхал. А кто такой Петрович?

– Что тебе сказать? – останавливается брат, точно от этого зависит, смогу ли я понять, кто такой Петрович. – Вот что тебе скажу. Чем больше человек проживает, тем больше у него ассоциаций в голове, значит. Накапливается информация. – Для убедительности он растопыренной пятернёй накрывает свою макушку: – Появляется потребность ею поделиться. И чем старее человек, тем он… Поделиться бывает к месту, как у Петровича, его ждут. А бывает не к месту. То есть… Вот он – р-раз, что-то сказали, а он уже на эту тему выдаёт. У него в голове подобный случай есть! Начинает говорить, рассказывать. А он, этот рассказ, никому и не нужен! Вот тут надо в строчку – когда воспоминания… У каждого накапливается опыт такой. А бывает, разговор начинается… Петрович чем ценен? Ты только начни – у него всё лыком да в строку, выдаст несколько историй, и ни одной скучной! Посевная, например, идёт… Как было при колхозе? Едва только приезжает бригадир – садимся кушать, здесь обязательно какая-то тема проскакивает. И вот тут Петрович обязательно в десяточку попадает всякий раз! Всё, пришли, - брат открывает калитку, пропускает меня и сам заходит во двор. – Эх! В гостях хорошо, а дома лучше! – Смотрит на меня, понимает, что я могу воспринять это как его намёк на мой скорый желательный отъезд и улыбается: – Это я к тому, что теперь и полежать на диване можно!

Я соглашаюсь: и то правда – скоро полночь, а мы с ним только в пожарке у Сергеича и посидели.