Валюта

Один раз в неделю по вторникам в пионерском лагере «Русские узоры» проходил час дружбы. Во время этого мероприятия дети собирались в актовом зале и сочиняли письма заграничным сверстникам. Затем письма собирались. Старшая пионервожатая Галя аккуратно все пересчитывала. За один раз разрешалось сочинить не более двух писем. Обратный адрес оставлять запрещали. Дворец пионеров сам отправлял письма. Галя говорила: «В случае, если придет ответ, с вами свяжутся».
   А в главной вожатской стоял мешок. В нем пылились письма от иностранных пионеров. Согласно лимиту, на лагерь  было выделено сто десять писем. Письма распределялись в головном коллекторе дружбы при совете пионерской организации города Раменское. Об этих письмах среди детей ходили слухи. Кто-то говорил, есть такие письма. Скептики, однако, не верили.
    Письма рассекретились на четвертый день смены. В лагере проходил конкурс чтецов. Я читал монолог Сальери.
- О, Моцарт, Моцарт!
Когда пришло время призов, меня премировали письмом дружбы от югославской пионерки.
    Что же это был за подарок! Здесь же в зале, я алчно распаковал конверт. Печатными буквами на ломаном русском было написано: «ЗДРАСТУЙТИ. Я ТИБИ НЕ ЗНАЮ, НО ОЧЕНЬ ХАЧУ ПОЗНАКОМИЦА. МИНИ ЗОВУТ МОНИКА. Я ЛЮБЛЮ РИСОВАТ. ПОСЛАЮ ТИБИ РИСУНОК. НА НЕМ Я НАРСВАЛО СОЛНЦЕ. Я ХАЧУ ЧТАБ БЫЛ МИР. А МАМА У МИНИ РАБОТАЕТ В БОЛЬНИЦЕ. СКОРО С РАБОТЫ ПРИДЕТ ПАПА И МЫ ПОЙДЕМ В ГОСТИ. ЕСЛИ ТИБИ РИСУНОК ПОНРАВИЛСЯ, НАПШИ И ПРЫШЛИ СВОЙ. МЫ БУДИМ ДРУЖИТ. С ПРЫВЕТОМ МОНИКА ИЗ БЕЛГРАДА.
На письме стоял код 081273.  Ответному письму также присваивался шифр. Никаких адресов – это было правило.
    Я достал рисунок. На нем гуашью было намалевано солнце.
     На следующий день ко мне подошел паренек из другого отряда.
- Давай меняться, - сказал паренек, - у меня есть два письма из Ганы.
- Где надыбал?
- Места надо знать.
- И что?
- Меняю два письма из Ганы, - сказал паренек, - на югославское.
- Фиг тебе, - молниеносно произнес я, и пошел своей дорогой. Паренек меня нагнал.
- Ладно. - Сказал он. - Кубу еще даю, целых три письма, а ты мне одно.
- Покаж, - сказал я. Паренек подобострастно достал письма. Я изучил и вернул обратно.
- Одни негритосы. - Сказал я.- Не-а…
Паренек поначалу расстроился, потом вдруг…
- А вот это видел?! – Паренек достал из-за пазухи кожаную книжку. В книжке были странным образом разлинованные листы: и в линейку, и в клетку, везде было по-иностранному что-то написано. Листы крепились металлическим скрепом. Сверху и снизу были кнопочки. Паренек одновременно нажал на верхнюю и нижнюю кнопки. Скреп раздвинулся. Затем паренек защелкнул скреп и потряс книжкой, как бы демонстрируя, что скреп держит листы прочно.
     Никогда раньше я не видел подобной тетрадки. Я открыл еще раз: На страницах были слова: мандей, тьюсдей, венсдей… также я обратил внимание и на такое деление: Дженьюари, фебруари… 
- Меняю! – Заинтересованно произнес я.
- Нашел дурака! – С победой произнес паренек и агрессивно выхватил из моих рук волшебную тетрадку. – А что у тебя еще есть?
 В итоге я отдал за тетрадку пять фломастеров, клеящий карандаш, письмо от Моники, два апельсина и сувенир – оловянный солдатик с копенгагенского прибрежного развала. 
     Так письма дружбы и стали валютой. Например, одно африканское письмо стоило два ароматизированных ластика. За один фломастер нужно было отдать либо четыре африканских, либо одно европейское. Банан можно было обменять на три письма из Латинской Америки.
 Хотя в азарте обмена письма утратили свое назначение. Письма добывались постольку, поскольку на них можно было добыть что-то интересное.
    Рекордсменом по числу европейских писем была девчонка-зазнавала. Она собрала аж пятьдесят восемь писем: из ГДР, Югославии, Венгрии, Румынии… Все ее уважали за такое богатство. Что ей только не предлагали. Повадился за ней паренек. Подкараулил.
- Ну, что смотришь!?- Сказала зазнавала.
- Всего один поцелуй. - Произнес паренек.
- А ну вали отсюда!
- Ну только один.
- Придурок! 
Вдруг паренек достал валюту.
– А за это? – Паренек показал конверт. Письмо было из Боливии.
Зазнавала взяла конверт, достала письмо.
-  Зачем мне такая, - сказала, - ты мне давай парня.
- У меня есть с фотографией. – Паренек достал другое письмо. Оно было от пионера из ЧССР.
Зазнавалу устроило фото, и она подставила щеку для поцелуя.
Как-то ее подкараулил другой парень, поцеловал, потрогал. За это дал ей три  письма из ГДР.   В результате, ее богатство составило пятьдесят восемь писем из ста десяти возможных. В ее руках была реальная власть. Она могла заполучить любого парня. Уничтожить того, кто ей не по душе. Провести в лагерный режим выгодные ей изменения. Сам председатель совета дружины четырнадцатилетний  Зойкин был у нее на побегушках. Она хранила свои письма в директорском сейфе. А сам директор смотрел сквозь пальцы на такие детские забавы. Хоть объем эмиссии и был сто десять писем, но это официально. Какими-то левыми путями письма постоянно сбрасывались.   
     Власть Козловой (это была ее фамилия) продолжалась недолго. Все больше появлялось писем с фотографиями. Письма без фото и вовсе перестали котироваться. Уборщица Валентина Степановна   собрала целую кипу безфотных писем в туалете.
  Реальные вещи стоили все дороже. Обесценились и африканские письма. Затем письма из Латинской Америки. В результате Козлова, чтобы получить хоть что-то, выменяла свои пятьдесят восемь писем на чешский пенал, наподобие таких, каких в Московском детском мире было навалом.  Ее теперь чморил каждый. Парни могли без спросу подойти, помять Козлову. Она терпела.  Иногда сидела на скамейке возле пищеблока и плакала. В один из таких моментов я подошел к Козловой и у нас завязался разговор. Но здесь начинается другая история. 


Иллюстрация Вари Наткиной