Мой каВка

О том, что я пишу с ошибками из-за дисграфии, я узнал только в институтские годы. А когда учился в школе, моя патологическая неграмотность, порой доходящая до абсурда, воспринималась окружающими, да и мной, как недоученность, тупость, глупость и прочее. Особенно возмущалась мама, когда я приносил сочинение с двойной оценкой – 5 за текст, 2 – за ошибки. Эта оценка 5/2 сопровождала меня все школьные годы. Трояк по русскому натягивали. Но от этого ни мне, ни моим родным приятнее не становилось. При этом правила от зубов отлетали, но рука попреки всем правилам сама выводила букву «А» в слове корова. И ведь читал запоем! Особенно удручали ошибки в написании писательских фамилий. Например, я упорно выводил МаЕковский. И ведь знал, что МаЯковский. Причем при проверке словно не видел «Е» вместо «Я». И даже когда мне указывали на ошибку, я бывало возмущался, типа «Как же так! Ведь правильно МаЕковский». Только спустя какое-то время осознавал, но в следующий раз опять «МаЕковский»!
В 2007-ом году я привез и Кушвы бабушкин архив. В нем обнаружилось письмо к бабе Зине, датированное мартом 1988 г. Это письмо исчерпывающе иллюстрирует моё проклятие! Привожу фрагмент: «… и еще, если вам удасцся дастать Рыбакова «Дети Арбата (роман) – буть то в журнали или отделной книгой, далее Пикуля (любую), Симинона (любую), Ахматывой» (любую), Пастернака (любую), Платонова (любую), Андре Маруа (любую), что-нибудь из серии «Жизнь замичателных людей», какии-нибуть дытективы, Томас Ман «Иосиф и его братья», Айтматов «Плаха», Бек «Новое назначение», обязательно Кавку, очень хочу Кавку. Я имею ввиду хотя бы по вазможности одну из этих книг, то дайти мне ее почитать. А то у нас в Москве книг нет никаких. А если и появляюца, то тут же раскупаюца…»
  Два последних класса я учился в 310-ой на Большом Харитоньевском. Это был гуманитарный класс. В первую неделю сентября 1989-го в сочинении о будущей профессии я наваял: Буду поступать на филалогичиский! Увидев сие, учительница по литературе Александра Иосифовна была выбита из равновесия!  И мне и маме было стыдно. Мама наняла очередного репетитора из МГУ, что в общем опять не помогло.
   И прямо в первую неделю в новой школе у меня появилась моя Мальвина Даша Митина. Даша взяла надо мной шефство, указывала на недочеты, наставляла. Однако когда я ей принес на рецензию рукопись повести о дьяволе, Даша без церемоний, однако по-детски непосредственно, перечеркала все страницы красной ручкой. Поверх одной страницы большим буквами сияла надпись : ЧУШЬ! Поверх другой: МАРАЗМ!  И конечно, Даша скрупулезно исправляла все многочисленные ошибки, которых порой было по три-четыре в одном слове. 
 Однако в тексте также была речь и о том самом Кафке. Лирический герой, которому, собственно, и являлся дьявол, очень любил Кафку. Более всего Дашу возмутили вовсе не патологические ошибки, из-за которых практически было невозможно ничего понять, а написание фамилии КаВка через В. Надпись красной ручкой гласила: «Франц КаФка! Позор! Цитировать писателя, и не уметь написать его фамилию!»
  Это был позор позоров! Тем более Даша мне нравилась! Я пережил такой сильный стресс, что моя дисграфия немного отступила, и теперь хотя бы имена писателей я выводил правильно.
  Так и учился! Сочинение переписывал по пять-шесть раз. Однако поступил на филологический (парней на факультете был дефицит, и думаю, тройку за орфографию мне натянули).
   Преподавал русский в Капотне в начале девяностых, в 1998-ом – в Литовской школе, и даже занимался репетиторством. При этом чужие ошибки находил с легкостью. Вот так всегда: чужие ошибки видим, а свои не замечаем. Сейчас ближе к полтиннику, дисграфия отступила. А вместе с ней и зрение. Может, уход дисграфии знаменует новый зрелый период? 

Иллюстрация Вари Наткиной