Бойкот

Случилось это в финале третьей смены в пионерлагере «Русские узоры» в 1983-м. Однажды среди ночи я услышал болезненные постанивания. Я встал, вышел из палаты в холл. Звуки доносились из вожатской. Я осторожно подкрался. Дверь в вожатскую была чуть приоткрыта. И вот, поднеся глаз к дверному проему, я увидел голую пионервожатую Светку в объятиях хулигана Семенова, который меня заставлял курить. Испугавшись, я пулей оказался в своей кровати, и ушел с головой под одеяло.
Утром я, как на работу, пошел к директору пионерлагеря Роберту Сергеевичу Головнину. Ведь я его консультировал по разным вопросам. Директор ко мне прислушивался, так как считал вундеркиндом.
- А у нашей отрядной Светки скоро будет маленький! – Прямо с порога выпалил я Головнину. И тут же рассказал про будущего папу Семенова, про Светку и про все, что видел этой ночью.
- Это невозможное ЧП! - Побагровел Головнин. - В нашем лагере вожатая с подростком, ты отдаешь себе отчет, не врешь?
- Я?! Вру?!
- Да, озадачился Головнин. На тебя это не похоже. Но как мне быть?
В общем, Головнин попросил Светку уволиться.
Однажды Семенов подозвал меня к себе и приказал стащить нацистские марки у Лаврова. Как бы надавил на чувство вины. Мне ведь было стыдно, что я сдал Светку и Семенова.
Так я и стал воровать. У Лаврова стащил нацистские марки, у Малютина часы, у Караваева – калькулятор.
И как-то раз я увидел в лесочке Семенова с девчонкой из второго отряда. Девчонка меня заметила.
- Стукач! – Закричала, побежала к речке.
- Любк, ты куда!? – Растерялся Семенов, натягивая штаны, запнулся, упал. Тут же вскочил, побежал догонять Любку.
- Я не стукач! – Закричал я, побежал за влюбленными. – Ребята! Я никому не скажу! Вы же меня не знаете! Ну пожалуйста, простите меня!
Я прибежал к речке – никого. Вдруг меня кто-то схватил и потащил в воду. Я даже опомниться не успел, как оказался на опасной глубине. Я не умел плавать, стал захлебываться.
- Тонет! – Я слышал девичий крик, боролся, пытался заглотить воздух, но заглатывал воду. Карабкался из всех сил. Вдруг чьи-то руки потащили меня к берегу.
Вытащили. Сквозь глазные щелки я различил лицо Семенова. Он давил на мою грудь своими брутальными руками. Затем стал делать искусственное дыхание. Я ощутил песок во рту. Потом был изолятор. Пришел Головнин. Я как всегда тараторил, простите, мол, и простите.
- А у меня еще одна головная боль! – Пожаловался Головнин. – В лагере вор объявился. Кстати, у тебя ничего не пропадало?
- Не-а. – Сказал я.
Всю следующую ночь в изоляторе я не мог заснуть. Боялся, близок час и меня разоблачат как вора. Но ведь вор не я, а Семенов!
Часов в двенадцать следующего дня в палату буквально вбежал взволнованный начальник.
- Сюрприз! - Сказал. - Твоя мама здесь.
И не успел договорить, как дверь палаты распахнулась и вошла мама.
- Маленький мой!
- Мамочка!
Мамино тепло, затхлый аромат синтетической блузки вперемешку с духАми. Знакомая юбка плиссе-гофре. Туфельки, которые привез маме отец из Бельгии.
Я рассказал маме о старшей пионервожатой Гале, о совете дружины, о том, как меня уважают. И о том, как я стараюсь перевоспитать шпану и даже один раз отучил курить лагерных хулиганов.
- Галя исполняет мои поручения, а Роберт Сергеич во всем меня слушается!
- Мой хороший! – Сказала мама. – Если бы музыкой не занимался, тоже был бы хулиганом!
Мама вышла из палаты и направилась в административный корпус. По дороге к маме подошла маленькая девочка Надя.
- Вы Олежкина мама? - Спросила.
- Да, девочка.
- Я видела.
- Что видела?
- Я видела там на речке, как тонул Олежка. Его мальчишка топил.
- Почему топил?
- Я видела, видела! – Тараторила девочка Надя и вприпрыжку убежала.
И вот на вечерней линейке происходило дознание. Какое-то время ушло на ритуалы. Председателю совдружа Зойкину доложили о готовности отрядные председатели. Зойкин доложил о готовности Гале. Галя Головнину. Старшая пионервожатая подвела итоги выполнения лагерного распорядка. Присвоила балы самому чистому отряду. Отняла балы у самого грязного. Оценила работу санкомиссии совдружа. Назначила ответственных за подготовку к карнавалу дружбы.
В президиуме линейки (на подиуме с флагом) помимо традиционных Зойкина, Гали, Головнина, также были и мы с мамой.
После политинформации Галя подошла к вожатой восьмого отряда Люде, что-то шепнула ей на ухо, затем взяла за руку ту самую Наденьку с бантиком. Галя и Наденька по периметру стали обходить отряды. Ходили туда-сюда. Никто из ребят ничего не понимал.
Наденька прогуливалась вдоль отрядов, будто изучала витрину. Выбор был довольно широк. Надя указывая пальцем, перечисляла вслух: Баукинин, Кошелев, Сидорчук, Коровкин, Зябликов, Коротков… Надя словно хотела показать, что она всех знает.
Мама шепнула мне на ухо: Он? – Я пожал плечами.
И вот Наденька остановилась около мальчишки. Всмотрелась.
- Это он? – Спросила Галя.
Наденька молчала.
- Так он или нет?
- Он, он, - затараторила Надя, - точно он, я видела, это он!
Галя скомандовала: Левинбух! Выйди!
Левинбух вразвалочку сделал шаг вперед.
Это он! – Не умолкала Надя.
Галя отвела Наденьку к восьмому отряду, передала ее Люде, вернулась к Левинбуху, который безразлично стоял рядом со своим отрядом. Галя взяла его за руку, потащила, Левинбух упирался. Галя толкнула его в спину. Левинбух недовольно поплелся за Галей на середину поля.
- Какое священное право дарует нам конституция? – Вещала Галя с середины. - Без чего мы невозможны, без чего вы, ребята, не отдыхали бы в этом дивном подмосковном уголке. Ответ такой. Жизнь, вот самое главное право, даруемое основным законом. Именно этим правом и пренебрег этот с позволения сказать, ну не знаю, человеком-то назвать язык не поворачивается. Человек – это звучит гордо. А этот, нет, даже не человечишко. Преступник и убийца!
- А ну, - обратилась Галя к Левинбуху, - отвечай лагерю, зачем ты топил Кузницина?!
- Никого я не топил. – Уверенно сказал Левинбух.
Галя подтащила Левинбуха ко мне. Поставила напротив.
- Это он? – Спросила.
Но я молчал.
Тут и мама занервничала. – Это он!?
- Ведь, правильно, он! – Вторила Галя.
- Говори, говорю! – Требовала мама!
- Ты, Олежа, узнаешь? – Нежно гипнотизировала Галя.
- Будешь говорить! - Кричала мама. - Или будешь мне нервы портить!
- Он! – Вдруг я сдался.
- Вот и славно! – Победно произнесла Галя. - А сейчас я предлагаю лишить Левинбуха звания пионера до персонального разбирательства его дела в пионерской организации по месту учебы. Еще и милиция будет с ним разбираться.
Под барабаны Галя торжественно сняла с Левинбуха галстук и повесила на предплечье председателя совдружа Зойкина.
- Ну вот, ребята, - сказала Галя, - как видите, все тайное становится явным и справедливость торжествует.
Левинбух стоял, не шелохнувшись, вдруг поплелся.
- Куда? – Остановила его Галя. Крепко сжала его руку.
– Бойкот! Бойкот! – Стала скандировать. Лагерь волной накатил громогласный бойкот, крещендо, все с большим неистовством. – Бойкот! Бойкот!
И я испуганно нашептывал этот бойкот. И мама, чеканя каждый штришечек: Бойкот! Байкот!
В этот момент воспитательница восьмого отряда Лариса Владимировна вдруг вместе с Наденькой отделилась от своего отряда. Двое направились к президиуму линейки. Подойдя к Гале, Лариса Владимировна что-то шепнула ей на ухо. Галя замерла, потом покраснела, зло посмотрела на Наденьку.
– Так Левинбух?
- Да, - сказала Надя, - Левинбух, это он топил!
- Что ты мне сейчас сказала? – Спросила у Наденьки Лариса Владимировна.
Наденька молчала.
- Говори!
- Нет, не Левинбух!
- Так Левинбух или нет?
- Левинбух!
Воспитательница возмущалась: Ты зачем мне голову морочишь!?
- Не Левинбух, не Левинбух! – Захныкала Надя!
Тут мама спросила у меня: Так это он?
Я молчал. Мама схватила меня за воротник рубашки, стала трясти.
- Ты мне скажешь! – Влепила мне пощечину. Мамина прическа растрепалась. Сопротивляясь, я схватился за мамину блузку. Блузка треснула в районе груди. Мамин лиф порвался. Галя стала оттаскивать маму. И Головнин. И Лариса Владимировна. Мама не успокаивалась. А я в этот момент думал: «Только бы воровство не открылось, не дай бог все узнают, что я вор».

Иллюстрация Вари Наткиной