Лавровы. Роман. Часть 6

Глава 6. Витькина любовь.

Однако мы снова сильно и недопустимо отвлеклись и пропустили много чего заслуживающего внимания. Так что немедленно собирайте тёплые вещи и назад, туда, где мы и оставили нашу, надеюсь полюбившуюся всем семью Лавровых.
Теперь уже трудолюбивая Таисия заканчивала школу. Матвей посещал седьмой класс, а Костя третий. Пятёрочник вперемешку с четвёрочником. Самое интересное, что Матвей Гаврилович по очередному желанию партии отправленный в лесную Мордовию в двухгодичный техникум, закончил его в нынешнем году. Поддавленный райкомом Фёдров выдал тому справку об окончании семи классов. Перегиб, но нужный. Супруга одна управлялась. Да соседи помогали. Да школьники. Один раз только в обморок упала. От усталости и недоедания. Дети слушались. Сами себя воспитывали и это у них хорошо получалось. Тая всё больше вышиванием увлекается. Нет такого уголка в доме где нет вышитых её руками вещей. От скатерти до подзоров. Пыталась даже шерстяные перчатки вышить свои, но пока не получилось. А какая клумба у неё перед домом, всё село завидует. Семён Шарин увидев обалдел, и сказал:

- Сказка, твою мать!

Матвей все велосипеды на селе починил. Как где сломается, или с горы кто заюзит, так к нему. Костя и днём и ночью с пацанами гоняет. Летом в футбол, зимой хоккей. А у Витьки любовь. Шестнадцать уже. Девятиклассник. Он на неё и не дышит, впрочем, как и она на него. Пришёл, после великого переселения народов, в первый класс Потаповской школы, так их и посадили вместе. Но он её сперва не полюбил, она же дочка учительши, а учителя для первоклашек существа недосягаемые. Всё знают и всему их учат. Впрочем, он тоже кое - что умел. Мог рака живого Наташке в ранец посадить, а мог несколько червяков навозных, красных, ей на перемене в пенал пристроить. О, как она визжала! И как подхватили ор остальные девчушки. Даже Шурка Никишин, ещё не такой худой, как станет позже, визжал, да так, что форточка в окне приоткрылась. А класса после пятого стал уже ей цветы – колокольчики в парту подкладывать. Придёт пораньше, когда её ещё нет сунет в парту и на улицу. У дверей встречает. Мол я только иду. А она увидев цветы губки бантиком сделает, вроде не догадывается, кто это сделал. Дамские штучки.
Теперь – то уже детина, а она вся такая тоненькая, в коричневом платьице и чёрном фартучке. В прошлом году уже поцеловались первый раз. Около речки сидели, за Гореевским огородом, тогда и решился.

- Да ты что? – удивилась она. – Как тебе не стыдно? А ещё комсомолец! Первый и последний раз.

А ему и не стыдно. Вон Гошка Архипов со своей Лидкой ещё в позапрошлом году поцеловались. И в прошлом три раза. Он сам говорил. И ничего себе. Так он ей во втором классе живого ужонка в сменную обувь пристроил. Она обуваться, а
змеёныш как зашипел! Мало не покажется. Родителей вызывали на педсовет. Отец, дядя Никита Архипов, исполосовал его всего вожжами, Гоша показывал. А Лида дня три плакала, чего его бояться, ужонка – то. Он сам поди до смерти испугался.

- Наташ, а ты домашку решила по математике? Дай списать! Я весь вечер ножки для кресла строгал, Костя сегодня лаком покрывать будет. Дам посидеть, как сделаю – забеспокоился на перемене Витька. – Мать твоя двояк поставит и после дочку со мной в кино не отпустит. Сила на их же стороне. Эх, скорее бы взрослым стать. Своих детей воспитывать.

- Ты где их возьмёшь? На списывай! – быстро сунула ему под нос тетрадку Наталья. – Задачки сначала научись решать. Воспитатель. Вот после школы не поступишь в институт, будешь знать.

- Тебе конечно легче, золотую медаль дадут поносить, а с медалью вне конкурса зачисляют – поскрёб затылок Виктор. – Где бы мне такую же спереть? Может в Москве, в ГУМе продают? Мы прошлым летом там с Матвеем и Костей половину дня за олимпийками стояли. Метров за сто закончились. А на следующий день в мавзолей, аж из Александровского сада очередь заняли. Сюда успели. С нами ещё мамина сестра, тётя Кира ходила. Она на Пушкинской живёт, дом одиннадцать. Таися если в Педагогический поступит, у неё будет обитать. Она зовёт. Ей одной скучно.

- Списал? – дёрнула она синюю тетрадь и тут же, как по её сигналу зазвонил звонок. – Давай сюда. Двоечник.

Через минуту пришла Римма Васильевна Гореева. Мать Натальи, а по совместительству учитель математики. Строго оглядела класс, остановила взгляд на дочери и Викторе. Хотела нахмуриться, но не стала из – за нехватки времени. Академический час короток.

- Лавров, иди к доске с домашним заданием. Пиши решения.

В классе наступила тишина. Не сделавшие задание дома, быстро списывали. Громко сопел Никишин, видно простудился где. Может от волнения.

- Всё, Римма Васильевна, решил – искромсал мелом многострадальную доску Виктор. – Ответы сошлись, как влитые. Куда они денутся с подводной лодки.

- Ну вот, можешь, когда хочешь. Садись пять – и всё же нахмурилась учитель, увидев, как засветились глаза дочери.

Осень в этом году багряная, как костёр. Огромные кленовые листья, все друг перед дружкой, разного цвета. Этот жёлтый, этот оранжевый, а тот ещё зелёный, но таких мало. Наташа набрала целую охапку, пока возвращались из школы, по низу, вдоль речки. Радостная бросилась к речушке, швырнула в неё все и они повелеваемые ветерком поплыли по течению, обгоняя друг друга. Испуганные насмерть пескари помчались врассыпную. Бдительная щука выглянула одним глазом из – за прибрежного куста и облюбовав самого слабого из них, крадучись зашевелила хвостом за ними. Жизненный опыт подсказывал пятнистой хищнице, что испуганный пескарь уже ничего вокруг себя не видит. Бери голыми руками. Хоть сразу двух. Ещё до переката, у мостика, догнала сзади, щёлкнула зубами и нет рыбки. Заплескалась вода перебираясь через камни, заодно переправляя на другую сторону кленовые листья. А те как сказочные кораблики, продолжили свой путь. Может который из них доберётся до самого синего и солёного моря. Оглядит его необъятную ширь и обомлеет.

- Уплыли – грустно промолвила Наташа. – Счастливые они, свободные потому что. Путешествуют себе в синие дали. За самый горизонт.

- Какая уж тут свобода, куда вода течёт, туда и они за ней – сомневался Виктор. – Вот свободнее ветра нет ничего. Хочет, летит куда – то вдаль, а хочет ветряную мельницу крутит, а может и вихрь устроить. А тут даже в кино приходится разрешения просить. Да ещё двадцать копеек на билет.

- Кстати про кино – странно и загадочно улыбнулась девушка. – Ты, пожалуйста, больше на последнем ряду места не занимай, смотрят все на нас. Смотрят и улыбаются. Слухов ещё неправдоподобных напридумывают.

- Пусть смотрят, прямо иззавидовались все, я тоже иногда завидовать умею. Я же к тебе не пристаю совсем. Хотя бы мог. Сто процентов даю.

- Ещё чего!

Константин ждал его с нетерпением. Уже пришёл из школы, торопливо поел, так же торопливо сделал домашку и теперь усевшись перед будущими ножками кресла, иногда поглядывал в окошко на калитку. Брата всё не было. Покрытое лаком дерево, выделяясь красивой структурой, ждало вердикта мастера. Уже сидение, с перетянутыми по всем правилам пружинами ждало в пахнувшем мышами чулане. Мыши у Лавровых были особенные. Воспитанные. По ночам не шуршали и не топали. Коту было с ними скучно. Однажды надкусил одну. Не понравилась. Недосолённая. В общем, перспективные мыши. Единственно плохо по – французски не пищали. Наконец у калитки мелькнула голова Витьки. Голова эта как всегда излучала здоровый оптимизм и что – то тихонечко напевала. Жизнеутверждающее.

- Здорово, братан, ну давай показывай дело рук твоих. Оценим.

- Здорово,  товарищ  командир.  Ваше задание выполнено ещё вчера. Не имея вечернего времени на проверку, Вы затянули с приёмкой. Лак может пересохнуть и потрескаться – со знанием дела отрапортовал младший брат.

- Не потрескается, мы с тобой настоящий в райцентре купили, вон какие деньги отдали, теперь до весны в кино не ходить – от доброты душевной пообещал Виктор. – Как ты без кино – то? Особенно про басмачей когда.

- Баловство всё это, вот кресло – вещь! Сядешь, книгу про Тимура и его команду возьмёшь, читаешь – мечтательно протянул Костик. – Кот рядом мурчит, можно ему вслух читать. Он тогда ушами шевелит как слон.

- Ну что, хорошо получилось – одобрил, наконец, мастер. – Кое – где шкуркой подчистишь. Я покажу. Теперь нам с тобой спинку надо перетягивать, а после болты вымерить, Александру Ильичу передать. Он тогда по шаблону всё выточит. И будем мы с тобой, Константин, как принцы и короли восседать на троне.

- Ну что столяры? – вошла Матрёна Матвеевна. – Получается?

- Непременно, мама – весело ответил ей Виктор. Костя глубокомысленно промолчал.

Между тем время и не думало останавливаться. Уже и картошку убрали в подполы, сначала колхозную – в огромные бурты, прямо в середине бескрайнего картофельного поля, а уж только после этого и личную. Уже дрова заготовили на зиму, хорошие дрова – сплошь берёзовые. Вы слыхали как горят поленья зимой в печке? Как они ласково потрескивают, сжираемые алым, с прожилками серого дыма, всепоглощающим огнём. Как только потом переливаются сиреневым сполохом огнедышащие угли. Матвей Гаврилович ворошит их огромной, выкованной Борисом Морчковым, кочергой. Разговаривает:

- Ну, вот и хорошо. Ну, вот и славно. Тёпло будет.

Уже и сено духовитое из заливных лугов перевезли ближе к домам. Теперь и не сразу поймёшь, что это, дома среди сплошных стогов или островерхие стога среди приземистых домов и сараев. Из домов по вечерам дым под самые звёзды, луна морщит нос, готовая чихнуть. Но не чихает. Воспитанная. Ночью собаки важно бродят вдоль спящих улиц. Кое - где на долговязых столбах поскрипывают электрические фонари. Уже и дубовые бочки засолили. Кто чем. Некоторые красными помидорами, другие хрумкими огурцами, сплошь с горькими жопками, а кто капустой, пересыпанной красной морковью. Но все, все без исключения, мочёной антоновкой с брусникой, самостоятельно лопающейся во рту. Грибы.
И тогда, не сомневаясь, выпал снег. Он падал с низкого неба долго - утро, день, ночь. Заснеженные собаки сегодня не вышли на променад, валялись в будках, смотрели на белизну округ. Зевали, широко раскрыв пасть. Коты правили
бал. И настала тут зима. Со всеми вытекающими последствиями.
До Нового Года ещё целая календарная неделя, а кругом уже чувствуется изрядное волнение. По деревне густой запах варившегося свекольного самогона, перемешанного с запахом застывавшего холодца из свиных рыл. Поросят – то на седьмое ноября всех подчистую вырезали, а уши, пятачки и свиные ноги дождались своего часа. А уж зельц из поросячьего желудка набитого отборным, свежим мясом, с чесноком, с хреном, укропом и луком лучше всех на деревне получался у Матрёны Матвеевны. Уже потом, за Новогодним столом у Лавровых, съедался первым он, за ним холодец, за холодцом жареная на сале картошечка со свинухами из заветной бочки. Городские деликатесы в виде колбасы присланной авиапочтой из Москвы и нескольких баночек сайры оставались почти не тронутыми до второго января. Впрочем, если быть честным, впервой всего исчезали конфеты, густо развешанные матерью на ёлке.
Вот из – за этой самой ёлки, зелёной красавицы, так сказать и разгорелся теперь сыр – бор.

- Говорят в этом году «Сельхозтехника» централизованно ёлки привозить не будет – сказал, придя сегодня на обед, Матвей Гаврилович. – Вроде как райком запретил, ведь целыми делянками каждый год выпиливают предприятия. Не успевают вырастать новые.

- Как так? – вскочил с кресла собственного с Константином производства Витя. – Я же Наташку к нам встречать Новый Год пригласил. Её даже родители уже отпустили до двух часов ночи, первого января. После за ней Юрка может даже придёт. А может и не придёт. Я тогда сам провожу.

- Правда Матвей, ты же секретарь партийной ячейки в «Сельхозтехнике», что не мог убедить? – вспылила супруга. – Я баб соберу, со всей улицы и к тебе с транспарантом приведу, объясни народу, как дети без праздника.

- Ну, ёлки – палки, лес густой она же со мной после этого и встречаться не будет – чуть не плакал Виктор. – Вся жизнь насмарку пошла.

- У Гореевых, у самих дерева не будет – попытался успокоить его отец.

- Да не берите вы в голову, ерунда такая, завтра пятница, я Сашку Термитова попрошу, он в воскресение из Прудишь притащит – махнул утверждающе рукой Матвей – младший. – Как попить дать.

- Двадцать километров – предостерёг старший Лавров. – Тут и взрослому мужику не справиться.

- Да он и две принесёт, ведь же мой друг. Я ему тоже, если надо, помогу чем.

- А хоть одну маленькую. Что за Новый год без ёлочки. Пустая трата времени и последних сил. С лесной красавицей детишкам лафа. Игры всякие, прятки, подарки.

Только днём в хмурый понедельник явился к дому Лавровых Сашка. Стоял и покачивался, в дрожащих руках дрожала огромная двухметровая ель, мохнатая и красивая. Охапочки снега лежали на её колких как спина у ёжика лапах. И запах зимнего леса,  запах святок, Деда мороза.

- Как же ты сынок донёс её, такую махину? – всплеснула руками Матрёна Матвеевна. – Это же непосильная ноша даже для здоровенного, трезвого мужика. Даже для Семёна Шарина. Надорвался весь.

- Да нет. Я только от райцентровского поворота на Потапово. А там, на тракторных санях мне довезли, мужики в РАЙПО за комбикормом ехали. Скот нечем кормить – словно оправдывался Саша. – Километра четыре только и будет оттуда. Не заметил, как прошёл их.

- Всё равно. Ну, идём я тебя накормлю. В школу – то уж сегодня не ходи, вот Матвей придёт, домашнее задание сделаете, поужинаете вместе, тогда и проводит он тебя, хоть до клуба. А уж до интерната сам дойдёшь потихоньку.

Саша с аппетитом ел, а хозяйка со слезами на глазах на него смотрела, когда явился запыхавшийся Матвей Гаврилович.

Мать, там всё же дерева – то привезли, правда не на всех хватит. Нам брать? Я вообще – то отложил уже – прямо с порога заговорил он. – Большую выбрал и зелёную.

- Да нам Саша уже принёс из Прудишь, в пристройке стоит. От неё запах на всю Егорьевку, то есть Яблочную.

- Из Прудиииишь – удивился Лавров – старший, даже рот открыл. – Да ты парень герой, из такой – то дали. Оттуда без ёлки бы дойти, а ты с грузом. А замёрзнешь где? Что родителям тогда говорить?

- Я не герой, я Матвея друг. Мамка у меня одна, да брат младший, да сестра ещё младше. Да собака – овчарка чёрной масти. А батька пьяный замёрз на рыбалке. Как сидел на ящике, так и остался сидеть.

- Ты, Сашок, ешь – ешь. Ещё чай с вареньем малиновым – гнула своё хозяйка. – Отогревайся.

- Спасибо Вам большое – отвалился от стола Термитов. – Сыт я от пуза.

А Наталья Гореева переживала и почти совсем ничего не ела. Утром чаю с
сухарями попьёт и до самого обеда жива святым духом. Влюбилась девушка, сильно влюбилась и уже давно. Родители ругаются, мол рано тебе ещё. Вот школу закончишь с золотой медалью, вот в институт поступишь на специальность педагога иностранных языков, вот материально окрепнешь. А чувства они не ждут, приходят сами по себе. Витька он вон какой красивый, добрый и отзывчивый. Учиться только хорошо ленится. Лоботряс. А она засыпает в грёзах и сны такие же снятся. Один раз во сне он ей целый навильник синих колокольчиков принёс, прямо в класс. Выгрузил на парту и смеётся. А она застеснялась тут же  во сне и покраснела. Девчонки всю охапку быстренько разобрали на букетики, даже из параллельного класса забегали.
Вон тогда в Раймаге себе платье покупала в горошек жёлтый, а там джинсики мужские чёрные на прилавке лежат. На полном серьёзе уже хотела купить ему, вовремя одумалась. А как радостно сидеть с ним на берегу речки, смотреть, как шевелится под ветерком остролистая осока, как порхают над гладью винтокрылые стрекозы. Он ей руку на плечи положит, а она обомлеет естеством и не шевелится. Витька тоже её любит, она знает это. Женскую душу не обманешь. Боится Наталья, что остынет он к ней, что тогда делать? А родители всё жужжат – рано, да рано. А чего рано – то? Жанна вон в девятнадцать лет Францию освободила и на костре инквизиции сгорела. А ей – то уж семнадцать скоро. И кто только посадил её с ним за одну парту? Уж лучше бы с Владом Костыгиным, вот в него – то она никогда не влюбится. У того нос красный, с прожилками.
Вот Новый год встречать у них дома пригласил. Она вмиг согласилась, а теперь боится. Родители у него добрые, но ведь это его родители. А Таисия дама уже почти, взрослая. Что ни будь спросят ещё, а она ответит невпопад. Стыдуха. Или ещё хуже про какой ни будь остров в Индийском океане поинтересуется Матвей Гаврилович, а их там тысячи. Разве все упомнишь? Со стыда сгоришь. Вон дядя Саша Фомкин однажды про Мадагаскар спросил, она перепутала и сказала, что около Америки находится. После карту посмотрела и густо покраснела. А Фомкин ей поверил же. Пусть хоть и пьяный.
Тогда, когда туман над речкой встал и грачи тихо – мирно сидели по своим квартирам поцеловал он её. До сих пор помнит, и стыдно и сладко. Даже не поймёт, чего больше? Верно всё же сладости. Но не говорит шёпотом никому, девчонки – одноклассницы пытают, расскажи да расскажи. А разве можно такое другим доверять? Кто поймёт, а кто и посмеётся. Тайна, покрытая мраком. Не сомневается, что ещё когда – то поцелуются. Витька не утихомирится. Она в нём уверена.
А как она скучает. Из школы придут, расстанутся. Ждёт – ждёт следующего утра. А бывает, целый выходной не видит его, даже есть ничего не хочется. Мать догадывается, смотрит на всё это жалостливо, даже глаза у неё мокрые. Но всё твердит – рано да рано. Ничего не рано. Как полы по всему дому под праздники мыть, то не рано или из магазина целую авоську хлеба тащить – не рано. А как целоваться с Витькой – рано. Ничего себе десятичный логарифм. Сомневается Наталья – может ей самой его поцеловать в сторонке, тогда уж точно к Верке Яшиной не уйдёт. Она же замечает, как та на него смотрит. Аж глаза горят синим пламенем. Лидка девушка красивая и грудь у неё не в пример некоторым особам
женского рода. Учится только с ленцой, шаг вперёд, два шага назад. В смысле тройка, пятёрка, кол. Звездочёт на неё запал – все знают. Ждёт когда та школу закончит. Ну, жди – жди. Там Никишин наготове.
И вот сидит она у Лавровых в пахнувшем свежим лаком кресле. Бледная. На часах десять двадцать. Матрёна Матвеевна с Таисией суетятся, а ей запретили вставать – она гостья. Солидно курит сидя у разлапистого фикуса Матвей Гаврилович. Витька с Матвеем – младшим ушли в погреб, за солениями. Константин в сторонке ревнует её к креслу. Как же, шкурил – шкурил, а сидит она.

- Как там нынче Александр Ильич себя чувствует? – спрашивает между тем старший Лавров. – Ёлка – то вам досталась? Нарасхват было.

- Принёс папа, Юрка сейчас наряжать заканчивает.

- Ну – ну – и опять курит. Бедный фикус, там уже и земли совсем нет, один серый пепел. Матвей – младший исподтишка тоже покуривает в чулане, отец знает, но не ругается. Александр Ильич у Натальи не курящий, хоть и бывший фронтовик.

- Папа, прекрати ты дымить как паровоз в Сусове, ёлка уже не хвоей пахнет, а табачищем. Скажи Наташа, ведь правда же? – не зло заворчала раскрасневшаяся Таисия. – Иди на улицу.

- Мороз там – поплевал на огонёк хозяин дома. – Ветерочек. Скорее всего метель будет под утро. Кривые дорожки.

А Наташе что ответить? Молчит. Ей бы сейчас дело какое, ну вон хоть холодец порезать. Кот пришёл, долго усами шевелил глядя на него. Вздохнул даже и хвостом по полу постучал. Наверное, не доверяют ей, уж лучше бы дома сидела, лимонад с Юркой пила.

- Привет честному народу – явились с мороза, холодные, но краснощёкие Виктор с Матвеем. – Капуста, грибы, помидоры, огурцы и яблоки мочёные доставлены. С наступающим!

- Молодцы – улыбнулась мать. – Помощники.

- А чего Наташка без дела? – задался вопросом Витька. – Пускай помогает и нечего тут всех стесняться. Вон хоть деликатесный зельц ровненько порежет или красавец холодец. – Услышав это слово, тайно дремавший кот привстал, выгнул спину и бдительно оглянулся на праздничный стол. Блюдо было на месте и он успокоившись прикрыл хитроватые зелёные глаза снова.

- Она гостья – категорично  ответила  ему  мать. – А  ты несёшь всякую чушь, прямо – таки стыдно за тебя. Ну что это такое? Отдыхай, Наташенька.

- Вот и я говорю – встрял Матвей – младший. – Ещё чего не так поставит на стол. Или рюмку разобьёт.

- А ну иди отсюда! – отвесил ему подзатыльник Виктор. – Говорливые все вы Лавровы. Пробу ставить негде. Мал ещё.

Наконец стрелки фамильных часов остановились непосредственно у границ Нового года. Матвей Гаврилович посапывая копался с пробкой шампанского. Навыка никакого, а та не сдавалась. Куранты ударили первый раз и вместе с этим ударом пробка жахнула в потолок, отскочила оттуда и нацеленным ударом приземлилась прямо в ушастый лоб кота. Тот мгновенно мутировав в  парнокопытное животное, взвился в ближайшее космическое пространство. Забирая чётко влево вонзился прямо в скопище игрушек на Новогоднем дереве. Ель задумчиво поскрипела и не долго думая наклонилась градусов на десять. Кот же стремглав очутился в чулане и затих там.

- Держи! – закричал Костя, наблюдая как хозяин дома цепко подхватил ствол и напрягшись возвратил его в вертикальное состояние.

- Витя, крепи снизу!

Через минуту строптивая красавица была укрощена и стояла прямо. Громко звякнув, разбился оторвавшийся стеклянный шар, ударившись об пол. За ним ещё один. Остальные опасно покачавшись, затихли. С заплывшим глазом вернулся из убежища кот. Жалобно мяукнул.

- С Новым годом! – громко воскликнул Матвей Гаврилович. – Всем здоровья и любви. Всем хороших оценок и примерного поведения. Счастья всем. До ста лет жить, не пережить. А нам с Матрёной внуков поболи.

Больше в эту Новогоднюю ночь происшествий не случилось. Ели – пили. Первым ушёл спать, активно не пьющий хозяин. За ним чуть не уснувший за столом Константин. Матвей крепился значительно дольше, но и его укатала ночь. Вместе с ним отправился потерпевший обладатель хвоста. Мутант. Ровно в пять утра Таисия и Витя отправились провожать домой гостью. Во многих окнах уже не горело электричество. Лишь самые заводные семьи продолжали петь песни. Праздник, теперь до близкого Рождества. Уже у самого её дома Виктор спросил:

- В кино завтра придёшь?

- Приду, если отпустят.

Каникулы и оттого встречаться влюблённые будут мало, целые две недели. А
хочется им не расставаться совсем. Но второго января явились в Потапово разъярённые морозы. В ночь так чуть не сорокоградусные. Какое тут кино. Сиди дома, да печку до умопомрачения топи. А мороз кряхтит, кажется, трубы с крыш отваливаются. Неделю не виделись Виктор с Наташей. А потом наступила оттепель, и сосульки нарастали до утра чуть не до самой земли. В последний день каникул отпустили её погулять вдоль улицы.

- Ты моя хорошая – ластился он к ней. – Я так по тебе соскучился, ещё бы чуть и не выдержал. Хотел уже вечером в окошко твоё стучать. Чуть – чуть только постеснялся. А так бы не испугался.

- Чего придумал? Папанька тебе задал бы тумаков под завязку – а сама внутри рада – радёшенька. Так и замирает сердечко. Она – то скучала не меньше, а может даже больше. Нет таких весов на свете для взвешивания любви. И теоремы никакой не придумано. Уж Пифагор такой умный – умный весь, а дал промашку.

Навстречу Никишин. Идёт себе покуривает. В ихнем классе уже многие табаком балуются. Хочется взрослыми пораньше стать. Некоторые бреются даже, неумело и поспешно. Вон Сашка уже выпивал один раз с Фомкиным, не даром его на педсовете разбирали.

- Ребята, завтра же в школу. Говорят, сочинение будем писать, на тему с кем я встретил Новый год – веселился одноклассник. – Всё в самых мельчайших подробностях. Не отвертишься. Вы чего граждане по Поповке – то гуляете? Звездочёт где – то тут променад устраивает. Шли бы на Яблочную.

- Ничего себе! – испугалась бедная Наталья. – Я же не могу написать, что у Лавровых до пяти утра песни пела. Отчислят ещё из школы.

- А придётся – не унимался Никишин, видя, как побледнела девушка.

На следующий день, ясный и солнечный, Потаповская средняя школа № 41 гудела растревоженным ульем. Все, все, все торопились рассказать подробности встречи Нового года, поделиться тайнами с подругами. Это девчонки, а парни растопырив уши локаторами пытались отыскать логику в их перешёптываниях. Логики не было.

- Ну, здравствуйте - пришёл в класс Андрей Иванович Рындин, звездочёт, а по – совместительству и классный руководитель. – Поздравляю с началом очередной четверти учебного года. Хороших вам знаний.

- Спасибо – хором грустно ответили ученики. – Хорошо, но мало. Нам бы ещё недельку, морозные дни возместить. – Сидели дома, как примороженные на одно место – встал столбом Никишин. – Я даже целую книгу прочитал от скуки,
Правда, там половина страниц не хватало. Их телок изжевал весной. Но я понял, что ничего не понял.

Но никакого сочинения не писали. Придумки всё. В половодье, когда закончилась третья четверть и в мае, в момент завершения учебного года, всё было по – старому. С каждым прожитым днём все становились взрослее, серьёзнее и влюбчивее. Девятый класс к весне распался на пары и про Витьку с Наташей никто не вспоминал, занятые своими любовными переживаниями. Летом её отправили к родственникам в татарский город Касымов и он ходил теперь потерянный от тоски и жалости к ней.

- Давай ещё одно кресло соорудим – подставлял братское плечо Константин, полный энтузиазма. – Только другую обивку сделаем, цвета плащ палатки, типа солдатское. А чё, начать и кончить.

- В другой раз – страдал Виктор.

- Ну ладно.

А солнце жарило, словно обезумевшее от зноя. Сытые лягушки, поевшие всех сонных комаров, грелись на берегу речки. Знакомая нам щука размякла в горячей воде и теперь жалась ближе к родникам, рискую попасть в историю, то есть во вкусную уху. Грачи готовы были вылинять в белый цвет, как зайцы, но что – то пока не получалось у них. Шумно летали чёрные как смоль, каркали переговариваясь.
А в августе зарядили дожди. Гулкие и нудные, с редкими грозами. Мокли в лугах пирамидальные стога, набирая в себя летней влаги. Никли к земле цветы на Таисиной клумбе, падали с яблонь недозревшие яблоки.
А потом она приехала, похудевшая и красивая.

- Здравствуй, Наташа – не сомневаясь поцеловал её Витька.

- Здравствуй – не засомневалась и она.

На краю родного села Потапово ждала их школа. Закончат и поступят в институт. Оба поступят, хоть и готовились целыми днями в бывшем барском саду, помещика Снетко. Поженятся и родится у них прелестная дочка. Первая внучка у старших Лавровых. Но не последняя. Счастья всем.