В поисках созвучия Дж. Барнс-Дж. Джойс
Но еще столетие назад Джеймс Джойс в раннем романе «А Portrait of the Artist as a Young Man» (1916) уходил от линейности, наделял слово комплексом новых смыслов и значений, делая его видимым, осязаемым, звучащим и слышимым. В «Портрете» слово, структура фразы, организация отдельной главы или абзаца передают восприятие мира героем не только вербально, но и визуально, а также через создание звукового фона-дискурса, и посредством изменения ритма, тона, синтаксических и лексических особенностей текста.
Джойс нигде не говорит, сколько лет Стивену, нарратив передает возраст и взросление, развитие личности персонажа. Простые синтаксические конструкции на первых страницах романа воспроизводят образ мышления и восприятие маленького Стивена: «His father told him that story: his father looked at him through a glass: he had a fairy face» [4, p. 223]. Джойс знакомит читателя с персонажами романа через восприятие ребенка: “His mother had a nicer smell than his father” [4, p. 223]. С первой же страницы в текст романа вплетаются мелодии, которые играет и напевает у колыбели мать. Мир, окружающий младенца, показан через звуки и образы, а также запахи. Растет ребенок - меняются не только синтаксические конструкции в тексте романа, меняется характер мышления и восприятие мира мальчиком. В нём по-прежнему присутствуют звуки: «Не sat in a corner of the playroom pretending to watch a game of dominoes and once or twice he was able to hear for instant a little song of the gas» [4, p. 229]. Позднее гармонию звуков Стивен находит в поэзии:
«Stephen Dedalus is my name,
Ireland is my nation.
Clongowes is my dwelling place
And haven my expectation.
He read the verses backwards,
but then they were not poetry» [4, p. 231].
Передача особенностей восприятия мира Стивеном происходит не только через описание, прослеживается тенденция к замене рассказа показом, для чего постепенно усложняются структурно-стилистические особенности текста. Организационным принципом в стилевом единстве текста становится ритм. Каждый текстовый фрагмент, будь то размышления Стивена или комментарии эксплицитного нарратора, неизменно подчиняется то скрытому, то явному, но всегда явному ритмическому движению, что заметно в приведенных фрагментах. Следовательно, посыл автора, комплекс его мыслеобразов читатель может не только прочесть неоднократно (повторы ключевых мыслей), но и услышать. Читателю предлагается увидеть-проследить развитие персонажа, происходящие перемены в его мышлении, услышать, как постепенно меняется восприятие окружающего мира...
Барнс акцентирует внимание на отношениях между режимом, властью и творческой личностью, Джойс - на влиянии догм церкви на стремящегося к свободе художника. Общее в концепциях романов - мотив власти над личностью, свобода творчества и догматизм. Мотив компромисса как отступничества, проявления слабости и двойственности выражен в книге Барнса. Художественные пространства произведений близки по способу изображения персонажа и реальности через просодические характеристики, порой сходство прослеживается в ритмической организации текста, наполненного фрагментами звучащих образов: «Faces, names, memories. Cut peat weighing down his hand. Swedish water birds flickering above his head. Fields of sunflowers. The smell of carnation oil. The warm, sweet smell of Nita coming off the tennis court» [7]. Такое сходство объясняется тем, что в центре каждого из романов - неординарная творческая личность, обладающая особой чуткостью и восприимчивостью окружающей действительности, развитым осязательно-слуховым восприятием мира.
Дмитрий Шостакович стал всемирно известным композитором в 20 лет, когда его Первая симфония прозвучала в концертных залах СССР, Европы и США. Через 10 лет оперы и балеты Шостаковича шли в ведущих театрах мира. Мать композитора была пианисткой, как у Стивена Дедал уса и у самого Джойса. В жизни Шостаковича было несколько периодов взлетов и падений, что также позволяет провести параллель с образом Стивена Дедалуса, литературного альтер-эго Дж. Джойса. Имя персонажа напоминает о древнем мифе, об извечном стремлении человека достичь солнца и о тщетности этих усилий. В 1936 г. Сталин слушал оперу композитора «Екатерина Измайлова», после чего в «Правде» вышла статья «Сумбур вместо музыки», оперу объявили «антинародной»: «Those in favour rarely stayed in favour; it was just a question of when they fell» [7].
Первая из трех частей романа о Шостаковиче - «Fla лестничной площадке» - повествует о периоде, когда композитора вызывали на допросы, критиковали в прессе и публично клеймили. По ночам он собирал вещи и с маленьким чемоданом в руке выходил на лестничную площадку, чтобы, в случае ареста, не подвергать опасности близких. С характерной для его авторской манеры иронией Джулиан Барнс изображает композитора как противоречивую личность, сильного в творческих порывах, но подверженного внутренним метаниям, способного на двойственные поступки в реальной жизни, из-за сложности которой в его голове порой звучит какофония звуков: «The cacophony of sounds in his head. His father’s voice, the waltzes and polkas he had played while courting Nita» [7].
Одна из особенностей музыкальных произведений Шостаковича заключалась в стремлении композитора передать «шум времени», характерные его приметы. «Я так слышу», - по свидетельству очевидцев говорил Шостакович в ответ на упреки в сложности восприятия создаваемых произведений. «Я так слышу войну», - говорил он о своей, пожалуй, наиболее известной Ленинградской симфонии, написанной в конце 1941 года [10, р. 19].
Большая часть романа Барнса написана в форме внутреннего монолога. Повествование развивается, двигаясь из юности в зрелость Шостаковича. Вторая и третья части романа содержат постоянные переклички «внешний мир - мир искусства - мир музыки». Бюрократические препоны для персонажа становятся приметой времени: «Bureaucrats assessed musical output as they did other categories of output; there were established norms, and deviations from those norms» [7]. Художественное пространство романа наполнено звуковыми приметами времени: песнями, которые горланят нищие в вагонах электричек, звуками улиц и криками болельщиков на стадионах: «The composer's ear found meaning in almost every combination and collaboration of sounds» [Там же]. В стремлении воспроизвести звуковую картину времени композитор оставался верен себе до конца жизни. Далеко не все принимали и позитивно оценивали его творчество. Артуро Тосканини по поводу исполненной и записанной им Седьмой симфонии Шостаковича позднее высказался следующим образом: «I asked myself, did I conduct that? Did I spend two weeks memorazing that symphony? Impossible. I was stupid! Did I really learn and conduct such junk?» [10, p. 20]
Музыкально-звуковой дискурс, ориентированный на ассоциативнослуховое восприятие, оформляется из воспоминаний о произведениях, созданных композитором в течение жизни. Они переплетаются со звуковыми иллюстрациями до- и послевоенной Москвы, с конца тридцатых годов до шестидесятых, с размышлениями персонажа об искусстве и о его роли: «Не plays for the people who can value his music. It doesn’t’t matter what social position they have. He who has ears, let him hear» [7]. Акцентация на слуховом восприятии, на способности человека услышать музыку, достичь чистоты звучания, становится мерилом личностной целостности и духовной ценности.
(фрагмент)
Полностью статья опубликована в Вестнике МГЛУ (Беларусь, Минск) 2019 год.- серия "Филология", №2.- С.172-180
Свидетельство о публикации №221121901697