Одиночество

                Одиночество.
В старом саду, своими овощными плешинками больше похожем на небольшой огород, в углу, у забора пристроилась горстка серых, обветшалых ульев. По сравнению с другими частями сада этот уголок более обжит. Меж кустов смородины, малинника и зарослей разномастного бурьяна к рядку ульев, низвергающих нектарный аромат, натоптана хорошо заметная тропинка. Обволакивающий июньский зной навевает дремотное состояние, и, кажется, вся природа в этом безветренном покое прикорнула от тяжких трудов. Как путник, уставший в жару от дальнего пути взял и прилег прямо у дороги, что называется- сон сморил. Но это только кажущееся состояние. Вокруг, в тишине сада, висит неумолкающий монотонный пчелиный зуд- словно мехдойка на ферме- ровно и безостановочно.
Старик, что присел на корточки возле летка улья, знает, каких усилий для этих маленьких трудяг стоит такая музыка. Все лето, каждый день, уставясь на копошащийся ворошок жундящих насекомых на прилетной доске, он не перестает удивляться этому маленькому пчелиному мирку- сложному, напряженному и правильному. Словно какой- то строгий заумник на заре их появления, раз и навсегда расписал для них их незыблемые правила. Он  и сам, не меньший трудяга, всегда хотел уложить по примеру пчел свою жизнь, на  такую вот прилетную доску, где все до тонкости разумно и понятно, что и как надо делать, куда идти и как ступать, чтоб не ошибиться, но уже давно понял- ни чего из этой затеи у него не получилось.
Отцовских пчел он помнит с далекого детства. Тогда их занятие ему казалось однообразным и скучным. Ведь в человеческой жизни все по- другому- у него впереди столько дорог, только выбирай, аж дух захватывает. А сколько желаний! И хотелось их все воплотить, и непременно сразу. А как мир- то велик- хочешь плавай, хочешь летай, а захочешь- на колесах объедешь и горы и леса и степи, все человеку подвластно. Не то что этой замухрышке пчеле- луг- леток, туда- сюда. Ну и что? Тоска.
Плавать и летать ему не удалось, а поездить пришлось. Правда, и степь, и тайгу он так и не увидел, но как живут люди в других городах и селах, что на много дальше пчелиного перелета, шоферская жизнь дала возможность посмотреть.
И что пчелиная музыка? Монотонная и однообразная. Вот он- то напелся по настоящему и от великого удовольствия- едешь один, впереди такие просторы и дали, а ты их как по мановению волшебной палочки преодолеваешь километр за километром. За неделю мог пол- страны объехать. Едешь и поёшь, и сам и душа! Все песни, какие знал перепел. Правда, когда приезжал домой, петь не всегда хотелось.
На этом, обычно, старик обрывал воспоминания, или вставал, уходил от ульев посмотреть на грядки, а то вдруг хотелось построгать- попилить. Но черт бы их побрал, эти воспоминания, они опять лезли в его седую голову неотвязно, как осенняя муха.
Это вот  теперь старик привязан к дому, а сколько он себя помнил- всегда рвался в дорогу. По молодости, брал путевку в диспетчерской своего большого автохозяйства, и аж трясло от ощущения предстоящего пути, покорения новых городов и далеких горизонтов. Потом, правда, это чувство маленько поостыло- болезни, усталость, да  кое- какие другие причины сказались. Но все равно, дальняк есть дальняк. Будто глоток ключевой воды в жару.  А теперь, видно стареть стал. И жена- то на удивление как переменилась- подсядет иной раз к нему сбочка, и заговорит, ни с того- ни с сего. Только как хотелось ему этого тогда, в молодые годы! Бывало, приедешь с командировки, ведь порой по неделе дома не был, скучал- мочи нет! А ей хоть бы хны, ей только денежки подавай, а сам хоть и не заявляйся. Да еще покрикивает. Он ее поцеловать- о она чуть не плюется. Он ее обнять, а она словно коза подпрыгивает- мол, не любит она этих телячьих нежностей. Ей и дети- то поначалу оказались не нужны- а когда ж, мол, для себя- то пожить? А красива, а статна его старуха в молодости была, он иной раз сам себе завидовал- не всем такая досталась. Но вот так пооблизываешься, да и опять за руль и на дальняк. Эх пчелы, хорошо вам ничего этого не надо.
Но однажды разломилась его жизнь пополам. Сначала незаметно, потом так затянуло. А когда разобрался что- к чему, выпутаться оказалось не так- то просто.
Послали его однажды за ответственным грузом, аж за Урал, дали экспедитора, молодую кладовщицу Валю. Тут и началось. С командировки приехал- домой уже не тянуло. День-два дома еле отсидел, руки ни к чему не прикасаются. В конторе, конечно, старался не показывать виду, но выпросил командировку опять подальше, и опять груз важный, и опять Валя с ним.
И жизнь завертелась колесом, и покатилась как по трассе с горы. Валя- то по первой не отвечала взаимностью, но куда ж деться- сутки напролет кантоваться вместе, в одной кабине, с руки друг у друга есть, ну и спать- не на улицу же бежать. А стоило раз головку на плечо склонить, и мужик расклеился. Тепленькая, нежная, запах дорогих духов, прямо мечта, только ее тебе и не хватало. А сам себе все говорил- ничего, это временно. А Валя- то незамужняя, у нее свой интерес, и затянуло это дело. Она- то и статью не годится против жены, и на личико невзрачная, но чего не отнять- ласки аж взахлеб. Утром садился за руль и голова кружилась, как с похмелья.
Но похмеляться и в самом деле пришлось. Шила  в мешке не утаишь- пошли разговоры. И  приехав в один вечер домой из рейса, удивился- лежит жинка на убранной кровати, поперек, бледная, под цвет постели и глаза колом в потолок, а кругом в квартире как Мамай прошел.  Лежит, сердешная, дышит, как загнанная лошадь- грудь и так высокая, а тут горой вздымается- не знаешь на что смотреть и что делать. На его приход даже не отреагировала. Ну всякое бывало- не замечала, есть не готовила, по неделе не разговаривала, но тут с полета видно- вот это не спроста.  Оказалось потом, нашлись сердобольные люди, позвонили ей, разъяснили про его увлечение все в подробностях.
Сперва зло взяло- что, заметила? А что ж раньше не замечала? И тут же жалко ее стало- она, бедная и не знала как себя вести в этой ситуации. И гордость не давала объясниться, и что- то же надо было делать? Не отдавать же такого мужика первой пройде? Ну нет- нет, как- то с супругой уладилось, забеременела, наконец. А вот с Валей было не просто. Валя- то узнала, что все выплыло и начала ретиво рваться с ним в командировку. А однажды, не дождавшись ее, брякнула, что у нее тоже будет ребенок- не было ни гроша, и вдруг алтын!
Старик когда в своих воспоминаниях доходил до этого места- потел и в мороз и в жару, пыхтел, отдувался, аж сердце заходилось, и пчелы не помогали. Сколько, же он тогда пережил- другому на две жизни хватит. Наконец, решил- семья все- таки дороже. Но, как только, помявшись, объяснил это Вале, вот тут- то и узнал цену девичьей любви, а заодно и коварству. Что тут началось! Валя и умоляла перейти  жить к ней в вагончик, и угрожала убить жену а сама отравиться, или  колоть  каждый день колеса у его МАЗа, даже ходила к начальству просить квартиру- мол, замуж за него выходит. Пришлось увольняться с работы и уезжать в деревню. По слухам- Валя так и не родила.
Когда старик- сосед продавал улей, вздыхая, сочувствующе говорил:
-Не горюй, подохнут, приходи, еще продам. Осенью подешевше, весной дюже дорогие. Приходи.
Сосед был неплохой, только все спрашивал:
-Пчелки- то еще не подохли?
Правда, вскоре сам скончался, вечная ему память, а его бабка продала по дешевке все пять уликов. Сельчанин один, тоже ими занимался, разъяснил как и что, да сам книжонки почитывал. А когда разобрался в пчелином хозяйстве, тут и сынок подрос, стал помогать, благо не глупый был. Жаль недолга его жизнь оказалась- попал на отцовских Жигулях в аварию. Машина в плюшку и сам ушел в неполных двадцать лет, не успев и семью завести. Кого винить? Теперь нет- нет а и подумает старик- может было б лучше, если б Валентина родила? Если б, да кабы…Куда ни кинь-  все наперекосяк.
Поседел старик, лицо исполосовало морщинами, как вспаханное поле, да и на сердце наверное, уж не один рубец зарос. Эх, жизнь, жизнь! Что ж ты так кромсала судьбу- то казачьей шашкой. Только к старости и разобрался вроде с ней мал- маля, а уж и жизнь на краю. И все хотелось бабку переиначить на свой лад, а она как была колода, так ею и осталась. Ведь иной раз и по ней видно, хочет поговорить, тоскливо ей одной, а лишь мыкнет два слова и опять как язык проглотила. Ей бы немой родиться. И статью- то ее зачем господь наградил- только даром пропала. Вот пчелки- это другое дело, как ни гляди- любуйся- не налюбуешься! Будто знают себе цену, и надо же, и его- то за своего признали, даже хочется в это верить. Хоть руку клади на леток- проползут по ней, ни одна не ужалит. А может им просто не до тебя- ведь такая работа стоит! А весело- то им как. Небось про себя радуются- как мы хорошо работаем, и все- то у нас в порядке, и ни кто- то нам не мешает. А все может оттого, что их много? И все друг за дружку? Потому и беды незаметны.
Посидев у летка еще с минуту и не найдя ответ на свой главный вопрос, старик вставал со словами:
-Ну, пошел я…
      Хотя он знал, идти – то особо ему некуда, опять дом, опять одиночество. Если только щеночка попоить. Жарко, а он еще малышок.

28. 01. 2012 г.                Колесник А. В.