Если бы это было правдой

  Я всегда задавался вопросом, почему память иногда рисует картины прошлого используя странные и причудливые формы, часто напоминающие фантазию или сон? С прошествием лет прошлое выглядит реальным и нереальным одновременно. Ты, кажется, все помнишь неизменным, но в реальности, тут же начинаешь сомневаться, действительно ли память говорит о том, что произошло, или, может быть, мы запоминаем лишь то, что нам хочется помнить?
  В тот день, когда произошел этот случай, мне пришлось посетить очень странного человека. По долгу службы, или, как сейчас говорят, по работе, я заехал к одному из тех редких отшельников, какие сейчас встречаются не так часто. Это был довольно странный человек. Мне даже не было ясно, сколько ему лет. Выглядел он весьма неопределенно.
- Прошу вас, - обратился этот человек, как только я появился на его пороге. – Если вам так удобно, вы можете одеть тапочки.
 Он указал на две пары довольно старых, но очень хорошо сохранившихся пар тапочек на резиновой подошве изготовленных из клетчатой материи.
- Благодарю, - ответил я на вежливое предложение старыми словами, которые мне показались чем-то архаичным, но почему-то применимым в данной ситуации, - если позволите, я останусь босиком.
- Ну, как вам будет угодно.
  Хозяин дома, куда я приехал сделал пригласительный жест и прошел в большую комнату с достаточно большими окнами, практически на всю стену. Она была светлой и объединяла в себе как гостиную, так и кухню.
- Присаживайтесь, -мне указали на диван, стоявший вдоль стены, напротив окна. – Если вы не против, я сяду в кресло.
  Мой клиент дождался, когда я займу свое место, тут же присел на кресло стоявшее, напротив. В этот момент я первый раз обратил внимание на его движения. Они были не торопливые и сильно напоминавшие движения человека, не спешившего куда-либо.
- Как я могу к вам обращаться? – спросил я.
- Как вам будет угодно.
  Я кивнул головой. В моей профессии, подобные ответы были не редкими, н не в этот раз. Сейчас, почему-то, мне действительно захотелось узнать имя севшего напротив меня человека.
- Мне хотелось бы узнать ваше настоящее имя, - с небольшой настойчивостью обратился я к хозяину дома.
  Тот улыбнулся и приподняв правую руку опустил ее на правый подлокотник кресла.
- Вы когда-нибудь задумывались, - произнес он, - на сколько мы привязаны к именам, ведь я не случайно предложил вам выбрать любое? Но, если вы хотите, называйте меня Уильям, как Шекспира.
- Вас зовут Уильям? – переспросил я. – Вы знаете, в своей практики я не раз встречал разные имена. Не скажу, что они подходили тем, кто их приписывал к себе. И мне думается, имя Уильям как раз этот случай.
  Уильям побарабанил пальцами по ручке кресла.
- Видимо, для представителей вашей профессии важно, как клиент называет себя?
- Не всегда, - я сделал паузу, - только тогда, когда имя скрывают…
  Уильям улыбнулся. Легкой, но не надменной, скорее задумчивой улыбкой.
- Хорошо, - произнес он, - но, скажу я вам свое настоящее имя в конце нашей беседы, если вы не против.
- Хорошо, - спокойно произнес я, считая себя человеком, который совершил пусть маленькую, но очень важную победу в начале выстраивания доверительных отношений. – О чем бы вы хотели поговорить.
- Не знаю, - на лице Уильяма отобразилась задумчивость. – Вы знаете, всегда считалось, человеку необходимо поговорить с кем-то, если он попадает в очень трудную жизненную ситуацию. И для этого нужны вы – психологи. Не так ли?
- Раз я здесь, - ответил я, - значит, именно так.
  Уильям поменял положение своего тела в кресле.
- Я очень давно живу, - произнес он, - и крайне скептически отношусь к людям вашей профессии.
- Почему?
- По причине неискренности созданного вами мира.
- В каком смысле?
- В прямом. Вы не задумывались над тем, как живет человек?
- А как живет человек? -  вопрос моего клиента вдруг вызвал во мне не просто профессиональный, но и человеческий интерес.
  Почему? Наверное, в отличие от тех, кто задавал такие вопросы, он звучал как-то не так. Не с той интонацией, а может быть с иным, едва улавливаемым смыслом. Причем смыслом глубоким, если не сказать многозначительным.
  Уильям внимательно посмотрел мне в глаза. Долгим, выразительным и проникающим куда-то вглубь, взглядом.
- У вас очень осмысленный взор, - произнес я.
- Не знаю, вы психолог, у вас больше опыта в общении с людьми. Хотя…
- Хотя?
- Вы не ответили на вопрос, задумывались ли вы над тем, как живет человек? Насколько реальность, в которой мы находимся, реальна?
- Вы хотите сказать, мы ее выдумываем?
- Нет, я бы сказал конструируем. И на мой взгляд, не всегда удачно.
- Объясните.
- Насколько в современном мире отражается объективная реальность? То, что не зависит от нас самих. То, что влияет на нас?
- Ровно настолько, на сколько мы можем ее объяснить.
- И в чем это заключено? Как это проявляется?
  Вопрос заставил меня задуматься.
- Мы привыкли, - продолжил Уильям, - все рассматривать через призму современной науки. И это,. Наверное, правильно. Именно наука нам позволяет изменять окружающую нас действительность. Вы согласны?
- Безусловно. Благодаря научным достижениям, мы получаем возможность улучшать качество жизни …
  Уильям поднял руку остановив мой ответ. В этот момент я выругал себя за потерю профессионализма. Мне не нужно было отвечать, необходимо было слушать.
- Вы отвечаете стандартными аргументами, что не удивительно, - произнес он.
- А какой бы вы хотели услышать ответ? – стараясь исправить положение задал вопрос я.
- Не знаю. Возможно, в этом и проблема.
- Давайте поговорим об этом. Точнее, я готов вас выслушать.
- Вы уже слушаете.
- Тогда, продолжайте.
- Рассуждать о конструировании реальности?
- Можно об этом.
- Что вы думаете о вечности? – внезапно задал вопрос Уильям.
- В каком смысле?
- В прямом. Что было бы. Если бы вы не могли умереть?
  Я ответил не сразу. Наконец-то, мне удалось что-то нащупать, мелькнуло в голове.
- Это вопрос, который, наверное, задавал себе каждый человек.
- Вы думаете?
- Думаю, большинство – это точно.
- А если, - Уильям чуть поддался вперед, - вы, не задумываясь об этом, просто осознаете, что вам дарована вечность.
  Он сделал паузу.
- Как быть тогда?
  Я внимательно посмотрел ему в глаза. Где-то в голове возник интерес к случаю, с которым я столкнулся.
- Вы, - начал задавать вопрос я, -считаете, что будете жить вечно?
  Уильям откинулся назад на спинку.
-Не знаю. Но живу я долго.
  «Какой интересный клинический случай, - я почувствовал возрастающий интерес к этому клиенту». За долгое время своей практики хождения по всяким людям, я первый раз столкнулся с действительно любопытным случаем. Это был не избалованный богатый сын какого-то очередного успешного предпринимателя. Не женщина, не могущая найти свою вторую половинку. Это было что-то другое.
- Вы не хотели бы рассказать о своем детстве, родителях? – спросил я.
- Вы хотите найти причину моих вопросов в детстве, - Уильям слегка склонил голову в бок. – Я совсем забыл, в психологии и психиатрии всегда ищут причины в детстве.
- Вы с этим не согласны?
- Отчасти. Я думаю, при всей значимости, детство и отношения с родителями, все же, уступают место личному опыту человека, приобретаемого им в течении всей жизни. По – крайней мере, я думаю, у меня это так.
- На чем основана ваша уверенность?
- На опыте. Я родился очень давно. И мое основное детство прошло в необычайных условиях. Я бы сказал, в экстремальных.
- Не хотите рассказать о них?
- Почему бы и нет. Все – таки, я должен удовлетворить ваше возникшее любопытство к интересному клиническому случаю …
  Уильям улыбнулся, а я не сдержал вздрагивания, от ощущения прочтения моих мыслей.
- Я родился в деревне, - начал мой клиент, - не могу сказать в какой именно местности. Помню хорошо себя лет с семи – восьми, когда моя мать, стараясь спрятать меня от пришедших людей, опустила в скрытый в лесу колодец. Она надеялась таким образом уберечь от возможного убиена. Ну, я так думаю.
  Уильям замолчал.
- Как долго вы пробыли в колодце? – спросил я.
- Затрудняюсь ответить. Могу предположить, около пятнадцати лет…
  Я, по всей видимости, не сдержав удивления, приподнял брови. Мой клиент отреагировал на это спокойно. Даже слишком спокойно, что дало повод подумать о возможных более сильных психологических отклонениях, чем предполагалось раньше.
- И, чем вы питались в этот период?
- Всем, чем можно было. В колодец падали лесные животные, червяки и прочее. Одним словом, всем, что могло туда попасть.
- Вы же понимаете, - попытался рационализировать я предположение о пятнадцатилетнем пребывании человека в колодце, - человек не смог бы находиться в таком положении долго? Например, он должен справлять естественную нужду и со временем все, что его окружает превращается в одну выгребную яму.
- Да. Так и произошло бы. Но в колодце вода постоянно двигалась. Думаю, он был связан не просто с родником, а подземной рекой, приблизившейся к поверхности. Поэтому, все, что из меня выходило, постепенно куда-то вымывалось.
- Хорошо, - согласился я, выстраивая в голове картину проявлявшегося бреда. – Но вы наверняка болели, вам было холодно …
- Да, было. Но, я не болел. Помню температура поднималась. Особенно когда приходилось есть мертвых птиц, упавших в колодец. Но я выдержал.
- А психическое здоровье, извините, что говорю так прямо. Ваше психическое состояние, оно должно было повредиться. Одиночество, вы ребенок, мамы нет рядом…
- Нет. Мне было страшно, я срывал голос от крика. Но потом успокаивался. Приходил в себя. Злился, опять боялся. Пока не привык. Вы знаете, человек ко многому может привыкнуть? Но я так и не сошел с ума. Я просто жил. Возможно, это произошло по причине главного смысла нашего существования…
- Какого?
- Жить. Мы созданы, чтобы жить.
  Уильям опять побарабанил правой рукой по подлокотнику. При этом, левая рука спокойно лежала у него на коленях. Я обратил на это внимание.
- Привычка, - ответил он, - вы знаете, привычки позволяют нам сохранить ту комфортную среду, которую мы создаем для себя. И именно они мешают нам меняться. Вот ия, барабаню по привычке…
- Вы не пытались выбраться? – спросил я, стараясь вернуть тему разговора.
- Пытался. Много раз. Но отвесные стены не позволяли мне сделать это. И я бросил эти попытки. Я просто жил. Порой, казалось, что жил так всегда.
- Как вы выбрались?
- Меня вытащили. Когда по всему телу стали расти волосы и голос мой изменился, а руки окрепли от постоянных попыток подняться к верху, пришли люди и вытащили меня. Случайно, во время охоты…
- Они были удивлены?
- Не знаю. Скорее обрадованы. Меня можно было сделать новым холопом.
- И вы им стали?
- Почти.
- Объясните.
- Я практически потерял способность говорить. Ходил плохо, быстро уставал. Только руками мог работать долго. Вот меня и отправили следить за дорогой, убирая с нее повалившиеся деревья и ветки…
- как долго это продолжалось?
- Не знаю. Я был не грамотный. Писать и считать не умел. Люди сторонились меня. И это было хорошо. Я отвык от них. Очень долго привыкал к человеческой пище. Меня все время рвало и была страшная диарея. За это получил прозвище рвотный – отшельник. Наши люди, к сожалению, не бывают не очень добрыми …
- Вы злились на них?
- Не знаю. Скорее, я их опасался. Прибывая в колодце, я постепенно научился преодолевать страх. Возможно, это психологическая защита, так у вас говорят?
- В данном случае, - ответил я, - можно с вами согласиться. А каков был ваш мир? О чем вы думали? Помните об этом?
- Помню. Я удивлялся миру. Меня все удивляло. После замкнутого колодца, мир казался чем-то огромным. И это возбуждало во мне любопытство. Оно же подтолкнуло сбежать от моего хозяина...
- И вы убежали?
- Да. На Кубань, к казакам. Только там можно было скрыться от преследования. В то время беглых крестьян могли искать всю их жизнь …
- А мать? Вы пытались отыскать свою мать?
- Нет.
- Почему?
- Не знаю. Наверное, я понимал, что ее нет в живых. Да и где я находился долгое время, тоже не знал. Когда меня достали из колодца, то везли очень долго в закрытой повозке.
- И интереса не было?
- Был. Но никто со мной не общался. Кроме священника тз местной церкви. Он единственный помогал мне адаптироваться к новым условиям жизни.
- Вы рассказали ему. Что с вами произошло?
- Да. Не сразу.
- И как он отреагировал?
- Спокойно. Сказал, пути Господни неисповедимы. Тот батюшка был очень хорошим человеком. К сожалению, таких сейчас практически невозможно встретить.
- Вам удалось убежать на Кубань?
- Нет. По дороге туда, я столкнулся с польским военным отрядом. Они пленили меня. Именно тогда я узнал …
  Уильям замолчал. Я подождал какое-то время, потом спросил:
- Что вы узнали?
- Моя мать прятала меня от поляков. Именно их речь я слышал, когда она уводила меня из деревни.
- Польская речь? – переспросил я, подумав о том, что могу ухватиться за возникшее, как мне тогда показалось, противоречие. - Вы ничего не говорили о польской речи. Вы сказали, что не помните этот период своей жизни.
- Нет, - возразил Уильям, - я не говорил о том, что не помню этот период жизни. Я помню лицо матери, точнее ее глаза. А также, помню польскую речь …
- Ясно.
- Вы думаете, подловили меня на не соответствии? – Уильям усмехнулся.
- А вы считаете, нет? – спросил я.
- Возможно, если мои слова бред сумасшедшего.
- А вы сумасшедший?
- Не знаю. Думаю, в ваших глазах могу им быть. Понимаете, мою жизнь очень трудно пересказать. И вряд ли нам хватит времени.
- Я никуда не тороплюсь.
- Я тороплюсь, - лицо Уильяма стало очень серьезным.
- И куда вы торопитесь? – поинтересовался я.
- Надеюсь, туда, откуда уже не возвращаются.
- Вы говорите о смерти? – я немного напрягся, вопрос о суициде рождал достаточно сложную проблему, требующую вмешательства государственных психиатров.
  Уильям не ответил.
- Вы молчите, - попытался вывести на эту тему, проговорил я.
- Смерть это единственное через призму чего человек оценивает жизнь, - произнес он. – Я не думаю, что стоит сейчас говорить о ней.
- Почему? Она вас пугает или вы желаете её?
- Вы совсем не спрашиваете меня о прошлом, о детстве?
  Я почувствовал, как мой собеседник попытался перевести тему. Это убедило в правильности моего предположения о возможных суицидальных мыслях клиента.
- Вы хотите перевести разговор на новую тему? – особо не вуалируя свое предположение спросил я.
  В этот момент понимание рассказа, как фантазии скрывающей возможное решение самостоятельно прекратить свою жизнь, стало иметь уже иное содержательное наполнение. Все это повествование о прошлом, о колодце, воспринималось как аллегорический рассказ замкнутого и травмированного в детстве человека. Все эти подробности, логически связанные между собой, размышления о конструировании реальности самим человеком, превращались в форму, скрывающую внутреннее душевное неустройство моего клиента.
- Вы задумались о скрытых смыслах в моем рассказе? – внезапно спросил меня Уильям.
  От неожиданности вопроса, я почти что вздрогнул. Вновь возникло ощущения чтения моих мыслей.
- Как? Как вы это делаете? – поинтересовался я.
  Почему-то желание скрывать свое удивление не было. Было ясно, передо мной явно был человек с острым умом и незаурядными аналитическими способностями. Или, по крайней мере, таким он хотел казаться.
- Вы, о чем? – спросил достаточно серьезно Уильям.
- Складывается впечатление, вы знаете о чем я думаю.
 В глазах моего клиента что-то мелькнуло. Еле уловимое, как будто мысль проявила себя на физическом уровне.
- Нет, - без ноток иронии ответил Уильям, - вам показалось. Скорее всего, мой опыт прожитых лет сказывается в нашем диалоге.
- Хорошо.
- Вы говорили о смерти. Если есть желание, я могу продолжить свою мысль.
  Уильям замолчал, ожидая ответа.
- Вы знаете, - ответил я, - думаю, можно поговорить о чем-то другом. Мы можем вернуться к этому вопросу позже.
- Почему?
- Я думаю вам есть что рассказать еще.
- Скорее всего, - мой клиент хотел побарабанить пальцами правой руки по ручке, но не сделал этого, его рука поднятая и занесенная над ней, вновь была опущена на колено правой ноги. – Предваряя ваш возможный вопрос, я скажу, что пытался вычислить время моего рождения. С точностью до дня и года сделать это не получилось. Но, несмотря на это, могу сказать, что родился я, скорее всего, в начале семнадцатого столетия.
- И как вы объясняете столь долгий срок вашей жизни?
- Я не могу этого объяснить.
- Вы пытались?
  На лице Уильяма возникло задумчивое выражение.
- Есть темы, которые за гранью нашего понимания, - наконец произнес он.
- То есть, если подойти к этому вопросу с точки зрения науки, ваше, назовем его бессмертие, не объяснимо.
  Мой клиент посмотрел мне в глаза.
- А вы, - произнес он, - способны это объяснить?
- Я? Могу попытаться. Возможно произошла физическая, даже биологическая аномалия, которая замедлила процесс вашего старения. Можно предположить, регенерация ваших клеток настолько сильная, что вы попросту не можете постареть. И к этому добавляется неспособность организма утерять эту особенность.
- Как в фантастических книгах и фильмах?
- Да. Или…
- Или?
- Или вы выдумали все это. По всей видимости, скрыв какую-то психологическую травму происшедшую в прошлом.
- Вы всегда так откровенны со своими клиентами? – поинтересовался Уильям.
- А что мне скрывать, - ответил я откровенно, - видно, вы умный человек, я и говорю прямо.
- По Фрейду, необходимо чтобы пациент осознал проблему, пережил ее и таким образом, испытав катарсис, избавился от нее?
- Примерно так.
  Уильям замолчал. На этот раз, его правая рука даже не дернулась, чтобы побарабанить по правому подлокотнику кресла, как это было раньше, когда речь заходила, о, казалось бы, важных моментах разговора. Это заставило меня предположить о преднамеренных, прежних движениях этой рукой. «Он режиссирует наш разговор? – мелькнуло у меня в голове».
- Нет, - наконец произнес мой клиент, - последнее предположение, на мой взгляд, более фантастично, чем первые.
- Почему? – стараясь не менять тона спросил я.
  Отказ признавать наиболее рациональное объяснение уже точно указывал на болезненное состояние моего клиента.
- Думаю, именно попытка объяснить мои воспоминания как результат защиты мозга от стресса, подтверждает мои же слова о конструировании реальности самим человеком.
- Объясните.
- Мы думаем, физиологические особенности заставляют нас становиться тем, кем мы являемся. Например, детство влияет на наше мировоззрение и отношение к противоположному полу. Положительный или отрицательный опыт приводит к той или иной оценке людей…
- В этом есть разумное зерно. Вы не находите?
- Нахожу, если …
- Если?
- Если эта смысловая конструкция верна.
- Опыт психологической науки подсказывает, она верна.
- А если есть исключения?
  На этот раз, я решил выдержать паузу. В голове проносились мысли о виртуозности рассуждений моего клиента. Об изощрённости его фантазии. 
- О каких исключениях идет речь? – спросил я, не скрывая своего любопытства.
- А что, если мы сам создаем свою реальность путем осмысления мира с той точки зрения, какая наиболее нам нравится?
- Поясните.
- Представьте, стремясь к объяснению всего, мы, ставя рационализм в качестве критерия оценки нашей действительности, подгоняем под него эту самую действительность. Создавая тем самым осознанно реальность.
- Хм, - я позволил себе улыбнуться, что опять же было непозволительно, - можете привести пример?
- Конечно. Марксизм. Претендуя на научность, марксизм создал картину мира в строго логических формах. Они легли в основу советского мировоззрения на много лет. При этом, к концу советского союза, оказалось, они не просто ложны, но и не актуальны.
- И как это связано с моими словами о вашей фантазии о бессмертии?
- А вы подумайте сами.
- Вы, мне предлагаете подумать?
- Да. Помогите мне.
- Хорошо, - мне стало интересно.
  Мой клиент предлагал игру, я был в этом уверен. И возможно. Именно эта игра позволит решить его проблему.
- Если мы предположим, - начал я, - реальность вашего бессмертия. И фантастичность моего предположения, что ваш рассказ всего лишь результат защиты вашего организма в связи со стрессом, то, мы должны признать невозможное возможным…
- Ну, нет же, - Уильям вздохнул. – Мы лишь признаем искусственное, основанное на рационализме, предположение о защите от стресса. Пусть даже и основанное на опыте психологов.
- И что это нам дает?
- Возможность посмотреть на все с другой точки зрения.
- Это как?
- Предположим, вы не психолог. Вы кто-то другой.
- И?
- Скажите вы.
- Хм, - запутанность рассуждений моего клиента в этот момент стали еще интереснее. И надо сказать, увлекательнее.
- Попробуйте, - предложил он.
- Хорошо, - согласился я. – Я не психолог. Хотя рационализм мне подсказывает, что это не так.
- Чем он подсказывает?
- Я имею образование и практику психолога. И то реально.
- А чем подтверждается эта реальность? – Уильям вновь поднял правую руку, затем опять вернул ее на место.
  Я заметил это движение. И в этот момент, поймал себя на мысли рождающегося сомнения в своем утверждении о своей принадлежности к психологии. «Неужели так рождается бред? – возник внезапно вопрос в голове».
- У вас возникли сомнения? – спросил Уильям.
- Нет, - быстро ответил я. – Не могу уловить связь между вашими словами и тем рассуждением, какое вы мне предложили.
- Вы думаете оно не логично?
- Если честно, то нет. Там нет логики. Рациональное осмысление, говорящее о том, что в большинстве случаев немыслимое является результатом психологической защиты, более реально.
  Лицо Уильяма вновь стало задумчивым.
- Пожалуй, - внезапно проговорил он, - вы правы. Возможно, мой рассказ – это защитная реакция на стресс.
  Эти слова моего клиента вызвали во мне не только радость, но и истинное облегчение. Я наконец смог пробить стену осознания проблемы. 
- Но что, если, рационализм, в виде объяснения моего рассказа, тоже реакция на стресс? – спросил Уильям.
- Это как?
- Давайте вернемся к нашему примеру.
- Про меня?
- Да.
- Хорошо.
  «Если это необходимо для помощи моему клиенту, - подумал я, - мы продолжим эту игру. Кроме того, есть определенные результаты».
- Если я психолог, и это правда, так как я имею образование и практику. То моя практика, всего лишь прикрытие стресса, который я не могу пережить.
- Верно.
- Но, согласитесь, - немного с иронией в голосе, произнес я, - это не совсем логично.
- Что не логично?
- Практика, которая является практикой и одновременно является способом ухода от какого-то стресса.
- Почему вы так думаете?
- Нет логики?
- Правда? Вы психолог?
- Да.
- Я тоже думаю в этом нет сомнения. Но что у вас за практика?
- Я посещаю своих пациентов на дому.
- Как долго вы их посещаете.
  Я задумался. Вопрос Уильяма застал меня врасплох. Я не знал, как на него ответить. И, по всей видимости, это отобразилось на моем лице. Мой клиент наклонился ко мне и опять спросил:
- Как долго вы их посещаете? Как давно у вас выездная практика?
- Я, - в голове все стало спутываться, - я не знаю …
  Мой клиент встал с кресла и пройдя вперед наклонился к моему лицу.
- Попробуйте вспомнить.
  В голове поплыли образы. Весьма странные, чужие. Замелькали лица, жены, ребенка. Знакомые и одновременно пугающие.
- Что вы вспомнили? – спросил Уильям.
  Я поднял глаза и посмотрел на своего клиента. В голове продолжали мелькать лица и образы. Но на этот раз, они уже не были чужими. Они были родными и … болезненными. Настолько болезненными, что мне захотелось кричать. Я схватился за голову, и закрыв руками глаза, осознал неизбежность происшедших событий с моей семьей.
- Не сдерживайте себя, - прозвучал голос Уильяма. – Вы, как психолог, должны понимать, горе нужно пережить, только так мы можем справиться с ним. Не сдерживайте себя…